то никому не интересно слушать лекцию о  том,  как  академик
Павлов проводил вивисекции, какие выводы он при этом  сделал  и  что  по
этому поводу думает какой-то там дневной призрак!
   - Какой-то там! - обиделся любитель бархата. - Да что ты понимаешь  в
призраках! Ты хоть знаешь, что "каких-то там дневных призраков" во  всем
мире только трое. Это тебе не обычная  ночная  шваль,  способная  только
детей пугать! А если ты считаешь, что я выступаю не по делу, так  говори
сама!
   - Я здесь не для того, чтобы что-то кому-то говорить. Я просто хотела
посмотреть на выдающийся талант. Не на твой, не на  твой,  -  со  смехом
добавила девица. - О нем столько разговоров! А кто знает, смогу ли я его
еще когда-нибудь увидеть? Ну а у тебя есть конкретное поручение, вот  ты
его и выполняй. Только не мели языком попусту, а то скоро уходить, а  ты
самое главное не сказал.
   - Ничего, до двенадцати еще далеко. Ты же знаешь,  что  меня  просили
говорить аккуратно, с подходцем, чтобы ненароком не напугать вьюношу,  а
то поседеет в одночасье, всю красоту и молодость попортит, или еще краше
- крыша у таланта поедет. Общение  с  дневным  призраком  особо  крепких
нервов требует! - Мужик, похоже, успокоился и опять начал ерничать.
   Тут я наконец понял, что вся эта пикировка устроена для  меня  и  мне
пора на нее прореагировать. Поэтому я снова поднял голову и, уставившись
на препирающуюся рядом пару, отчетливо произнес:
   -  Ну  все,  хорош,  я  уже  сфокусировал  органы  зрения  и  щелкнул
тумблером. Давай, мужичок, выкладывай, что там тебе поручили сказать,  а
то у меня скоро предохранители полетят, или тебя за  болтовню  в  ночную
смену переведут.
   Девчонка наконец взглянула на меня своими  ярко-зелеными  глазами  и,
показав своему собеседнику язык, язвительно бросила:
   - Дождался?
   Мужчина повел плечами, медленно  повернулся  ко  мне.  Мой  намек  на
ночную смену его, похоже, не на шутку задел, поэтому он скорчил зверскую
рожу и зло произнес:
   - Нехорошо чужое добро заныкивать. Книгу верни, рыжая зараза!
   - Аккуратно сказал... - ахнула девица. - Теперь он точно не поседеет.
   "Знакомое выражение... - подумалось мне. - И почему  опять  зараза  -
рыжая?"   Я   пристально   разглядывал   рябоватую    физиономию,    зло
посверкивавшую глазами.
   Тут на мое плечо легла маленькая мокрая и холодная ладошка,  и  из-за
моего плеча раздался любопытный голос:
   - Ты сего это лазглядываешь, дядя Илюха?
   Я оглянулся. Рядом со мной  стоял  мокрый,  дрожащий,  с  посиневшими
губами Данила и недоуменно оглядывал окрестности.
   В этот момент на мир опустилась тишина.
   Обернувшись снова в сторону своих странных соседей, я увидел, что  на
облюбованном ими месте никого не было. На песке валялась старая  розовая
обертка от шоколада, а рядом из небольшого вытянутого песчаного  холмика
торчала кем-то забытая ярко-красная ленточка. Только  неясная,  размытая
фигура высокого  мужчины  в  золотистом  камзоле,  высоких  ботфортах  с
отворотами и с длинной рапирой у пояса, истаивая,  удалялась  в  сторону
придорожных, припорошенных пылью деревьев. Их серовато-зеленые  кроны  и
темные стволы явственно просвечивали сквозь слабо  мерцающую  фигуру,  а
следом за ней  по  песку  несся  маленький  воздушный  смерчик,  заметая
цепочку следов  с  глубоко  вдавленными  отпечатками  каблуков.  Дневной
призрак оставлял на пляжном песке вполне  материальные  отпечатки  своих
сапог. Но вот тень окончательно растаяла в наполненном солнечным  светом
воздухе, и в мир вернулись звуки.
   Я тряхнул головой и, повернувшись к Даниле, сказал:
   - Ничего. Так, со сна привиделось что-то.
   Данила понимающе кивнул и присел рядом на одеяло.
   Через несколько минут его мокрые  и  чрезвычайно  довольные  родители
присоединились к нам, и  Данила,  немного  согревшийся,  но  все  еще  с
посиневшими губами, неожиданно спросил:
   - Когда есть будем?
   Светка удивленно и обрадованно воззрилась  на  сына.  Тот,  как  всем
давно было известно, отнюдь не отличался богатырским аппетитом,  поэтому
его требование немедленно накрывать на стол пролилось  нежным  бальзамом
на исстрадавшуюся материнскую душу. Тотчас мы были безжалостно согнаны с
одеяла, оно было тщательно очищено от  налетевшего  мусора,  и  на  него
выставили все привезенные с собой харчи.
   Если мы с Юркой ели довольно вяло - он с недосыпу, а я, погруженный в
размышления, - то Данила действительно побил  личный  рекорд  по  приему
пищи за один раз. Допив свой стакан сока, он грустно посмотрел на мать и
со вздохом произнес:
   - Ну вот я и объелся. Тепель плавать не смогу, еда на дно потянет.
   Вслед за этим он улегся на одеяле, положив голову на  свою  резиновую
лягушку,  и  закрыл  глаза.  Такое  поведение   вообще   было   вопиющим
отклонением от нормы, и Светлана обеспокоенно  пощупала  Данилин  лоб  в
поисках  повышенной  температуры.  Поскольку  лоб  был   холодным,   она
несколько успокоилась, достала из  сумки  какой-то  маленький  томик  и,
присев рядом с прикинувшимся спящим  сыном,  сделала  вид,  что  целиком
погружена в литературные страсти.  Мы  с  Юриком,  чтобы  не  мешать  их
отдыху, взяли ракетки и отошли в сторону побросать волан.
   Часа в два дня мы двинулись назад, вдоволь накупавшись,  прожарившись
на солнце и уничтожив все прихваченное Светланой съестное.
   Вернувшись на дачу,  мы  с  Юркой  переоделись  и  практически  сразу
отправились  в  Москву,  рассчитывая  проскочить  до  основного   потока
возвращающихся из-за города машин. По  дороге  мы  вели  какой-то  вялый
бессодержательный разговор. Юрка рассказывал, что он собирается  сделать
в квартире ремонт, я делился впечатлениями от  своей  поездки  в  Нижний
Новгород. Смеялись над старыми и новыми анекдотами, при этом делали вид,
что вчера вечером ничего особенного не произошло.
   Но у меня из головы не выходил утренний визит дневного призрака и его
спутницы. Видел и слышал их, похоже, я один.  Послать  его  ко  мне  мог
только  мой  необычный  знакомец,  всучивший  мне  книгу.   Значит,   ее
действительно необходимо срочно вернуть. Но Юрка, конечно, прав  -  надо
эту книгу еще  раз  попробовать  почитать,  может  быть,  что-то  станет
понятно. В конце концов один-два дня ничего решать не могут.
   Так незаметно под разговор и раздумья мы въехали в Москву, и тут Юрка
совершенно неожиданно спросил;
   - Слушай, а ты не можешь мне показать эту книжечку?
   - Какую книжечку? - растерянно брякнул я.
   - Ту, про которую ты вчера рассказывал.
   Я немного помолчал, а затем уже спокойнее спросил:
   - Что ж ты, выходит, поверил в мой рассказ или  решил  еще  раз  меня
проверить.  Книжку  показать,  еще  чего-нибудь  наколдовать,  с   дедом
познакомить!
   - Ты не заводись. Не хочешь - не показывай. Только мне  действительно
очень интересно, что с тобой произошло. И что из тебя получилось. А  то,
что эта книжка очень даже при чем, я ни минуты не сомневаюсь. И  сегодня
утром твой идиотский радостный смех не доказал мне, что вчера ты нас  со
Светкой просто разыграл. Она-то вроде успокоилась. А меня ты с толку  не
собьешь. Слишком наглядны были твои фокусы.
   Для  Юрика  это  была  чрезвычайно  длинная  тирада,  выдававшая  его
волнение, хотя внешне он был совершенно невозмутим и говорил, не  отводя
взгляда от дороги. Несколько минут я переваривал его меморандум, а потом
недовольно буркнул:
   - Хорошо, поехали ко мне. Только по дороге надо заехать в магазин,  а
то у меня в холодильнике пусто.
   Мы заскочили в "Таганский" гастроном, где я  набрал  себе  на  неделю
завтраков и ужинов, и скоро прибыли на родную Вешняковскую улицу к моему
одинокому жилищу.
   Открывая дверь в  квартиру,  я  почувствовал  какое-то  нервное  злое
возбуждение, да еще Юрка нетерпеливо топтался у меня за спиной  и  сопел
мне в затылок. Мы вошли. Я бросил сумку в  прихожей  и,  не  раздеваясь,
потопал в спальню. Юрка не отставал. Уже открывая  дверь  в  спальню,  я
почувствовал,  что  сейчас  что-то  произойдет.  Но...  Я  стоял   возле
письменного стола и тупо глядел на чистую,  отполированную  и  абсолютно
пустую, если не считать настольной лампы, столешницу. Книги не было...
   В голове серой испуганной мышью мелькнула мысль:  "Что  же  я  теперь
деду возвращать буду?"
   - Ну давай показывай... - нетерпеливо пробормотал рядом Юрка.
   Я медленно обошел стол и заглянул под него, изучая  лежащий  на  полу
ковер. Но на ковре книги тоже  не  было.  Я  обвел  спальню  растерянным
взглядом. Может, я убрал книгу в шкаф? Да нет! Я отлично помнил, что  не
трогал ее с тех пор, как пришел в себя вчера  днем  вот  за  этим  самым
столом!
   - Ты знаешь, - хриплым чужим  голосом  проговорил  я,  обернувшись  к
Юрке, - а книжечки-то нет!
   Я откашлялся,  а  Юрка  с  видом  обманутой  собаки,  которой  вместо
обещанной мозговой кости подсунули сухой корм с  неприличным  названием,
заявил:
   - Как это нет? Куда ж она делась из запертой квартиры?
   Я плюхнулся в  кресло  и,  облокотившись  на  стол,  обхватил  голову
руками. Так погано мне уже давно не было. Вещь, которую необходимо  было
вернуть владельцу и которая имела огромную, хотя до конца и не ясную для
меня, ценность, исчезла у меня со стола. Я просто не  представлял  себе,
что делать. Юрка стоял рядом и задумчиво чесал свой нос.
   - Может, в милицию заявить? - неуверенно предложил он.
   - О чем заявить,  что  из  запертой  квартиры  злоумышленники  украли
книгу?  Цена  этой  книги  в  понимании  работников   наших   доблестных
правоохранительных органов "рубель двадцать" на новые деньги. Станут они
заниматься таким преступлением?
   - Слушай, а может, еще что утащили? Ты бы посмотрел.
   Я вскочил с кресла и пошел бродить  по  квартире.  Бродил  недолго  -
минуты три, благо квартира невелика. Все было на месте, да и что у  меня
можно украсть? Быстродействующий чайник или старенький моноблок  "Айва"?
Единственное, что я осмотрел очень внимательно, так это свою библиотеку,
однако все книги были  налицо.  Юрка  молча  ходил  за  мной,  задумчиво
почесывая свой нос.
   - Нет. Все на месте, - со вздохом сказал я.
   - Глупость какая-то... - пробормотал он в ответ, уставившись в  стену
невидящим взглядом. Мы помолчали.
   Наконец Воронин положил мне на  плечо  руку  и  завел  успокоительную
беседу:
   - Ладно. Ты особо не расстраивайся. Позвони деду, покайся, скажи, что
произошло такое вот происшествие - украли из дома книгу. Ну  купишь  ему
другую - самую интересную, какую попросит. Сейчас это не  проблема.  Что
он, убьет тебя за книгу?
   Спорить с ним и доказывать, что подобную книгу вряд ли  можно  купить
даже в Олимпийском, мне ну совершенно не хотелось. Поэтому я вяло махнул
рукой и потащился на кухню. Воронин двинулся было за мной, но в прихожей
остановился.
   - Знаешь, Илюха, я, пожалуй, поскачу домой,  а  то  мать  волноваться
начнет. Если что понадобится - звони. И действительно, не  расстраивайся
ты так. Утро вечера мудренее, завтра что-нибудь придумаем.
   Голос у него был что-то уж больно бодрый. Такой неестественно бодрый.
То ли он решил, что я книжечку из вредности припрятал,  то  ли,  что  ее
вообще  не  было,  и  я  все  придумал,  чтобы  его  подурачить.  Я,  не
оборачиваясь, опять махнул рукой и через мгновение услышал, как  щелкнул
замок на входной двери.
   Я включил чайник, пошел в прихожую и распаковал свою сумку.  Рассовал
вещи по своим местам, а купленные продукты - в  холодильник  и  кухонный
шкаф. Переоделся в спортивный костюм и отправился ужинать. Есть  мне  не
хотелось, но я добросовестно  изготовил  пару  бутербродов  и  съел  их,
запивая любимым "Липтоном". Все это я проделал совершенно автоматически,
поскольку мой разум был занят только  одной  мыслью.  Как  сказал  герой
одного из моих любимых мультфильмов:  "...у  меня  есть  мысль  и  я  ее
думаю". Только мою мысль и думать-то было нельзя. "Что же делать...  что
же делать... что же делать..." - билось о мою черепную коробку  изнутри,
но что же делать никак не придумывалось.
   В конце концов я обнаружил, что лежу в собственной постели поверх  не
снятого покрывала, почесывая себе нос левой рукой, а  правой  включаю  и
выключаю висящее над кроватью бра. В комнате было  уже  довольно  темно.
Сумерки за окном начали прокалываться первыми еще  не  яркими  звездами.
Лампочки бра со щелчком регулятора бросали тусклый  отблеск  на  боковую
стенку платяного шкафа, но неясный блик тут же пропадал, поскольку я  не
увеличивал освещение, а поворачивал регулятор обратно.  Это  размеренное
щелканье как будто успокаивало меня. Что же... щелк, делать?., щелк, что
же... щелк, делать?., щелк, что же... И тут с  платяного  шкафа  шорохом
донеслось: "Э-хе-хе...".
   Моя рука замерла, а взгляд метнулся к небольшому  пространству  между
верхом стенного шкафа и потолком. Вечерние сумерки,  плотно  окутывавшие
комнату, в этом  месте  густели  до  полной  черноты,  которая  странным
образом шевелилась.

4. ГАВРИЛА ЕГОРЫЧ

   ...За  последнее  время  на  нашем  книжном  рынке  появилось  просто
удивительное  количество  книг,  которые  рассказывают   о   необычайных
приключениях героев среди троллей, гоблинов, фей, эльфов и прочих фэйри.
Но этих существ на Земле скорее всего уже не осталось,  поскольку  места
их обитания - Северная и Западная Европа - очень густо населены  людьми.
А вот домовые, кикиморы, русалки, лешие, домовики  и  другая  славянская
нежить, я уверен, все еще счастливо  здравствует  на  просторах  России,
Украины, Белоруссии, Югославии, Болгарии...

   Я снова щелкнул регулятором, но  вместо  того,  чтобы  повернуть  его
назад, начал постепенно прибавлять освещение.  Комната  медленно  начала
выступать из темноты.
   - Включай, включай свою светильню, чего боисся, - донеслось со шкафа.
   Я повернул регулятор до отказа. Две яркие лампочки осветили  сидящего
на шкафу... Ну как вам описать это существо. Когда он спрыгнул со  шкафа
и начал, размахивая коротенькими ручонками, медленно опускаться прямо на
мои ноги, я очень хорошо его рассмотрел. Это был старичок ростом  меньше
полуметра, но при этом сложен он был весьма пропорционально.  Из  одежды
на нем были только короткие синие спортивные трусы с эмблемой "Динамо" -
те  самые,  которые  затерялись  где-то  в  квартире  с  полгода  назад.
Короткими трусы, конечно, были только для меня, поскольку старикана  они
укрывали от подмышек до колен. Вся голова деда, а также лицо, шея, голые
плечи и руки были покрыты короткой белой шерстью. Именно шерстью,  а  не
волосами, настолько плотным был этот покров.  Согнутые  для  приземления
ноги  были  покрыты  такой  же   шерстью.   Только   маленькие   ладошки
размахивающих рук и ступни отсвечивали чистой розовой кожей.
   Я с открытым от  изумления  ртом  наблюдал  за  его  плавным,  словно
отснятым рапидом, полетом. Наконец  он  достиг  кровати  -  в  последний
момент мне удалось убрать с места его приземления  свои  ноги.  Старичок
прикроватился, тренированно сгруппировавшись, и я увидел, что на макушке
покрывавшая его шерсть вытерта до глянцевитой розовой  лысины.  Завершив
свой акробатический прыжок, старичок  уселся  на  покрывало,  пристально
посмотрел на меня высверкивающими  из  шерсти,  ярко-голубыми  глазками,
вздохнул и неторопливым, каким-то деревенским говорком произнес:
   - М-да! Ну как есть - вьюноша неразумный. А ведь уже двадцать  шесть.
Пора бы и умишком каким-никаким обзавестись.
   - Вы кто? - изумленно пролепетал я.
   Дедок не торопился отвечать, продолжая пристально меня  разглядывать.
Я начал постепенно приходить в себя. Подтянул под себя ноги и уселся  на
своей стороне кровати,  в  свою  очередь  уставившись  на  старичка.  Мы
помолчали. Затем старик пожевал скрытыми  шерстью  губами  и  раздумчиво
заговорил:
   - М-да. Эхе-хе. А вообще-то ты очень похож на  свою  бабку.  Особенно
когда она была помоложе. Ох и красивая была - просто загляденье.  Только
она еще и страсть какая сообразительная была. Помню, как меня первый раз
увидела, сразу догадалась кто я. "А я, - говорит, - для  тебя  подарочек
приготовила", - и подает мне ложку, новую. Ох и хороша ложка была -  лет
сорок только ею кушал. Жалко Силантий расколол ее, паразит. Он давно  на
нее глаз положил,  все  просил:  "Отдай...  отдай...  отдай"  -  чумичка
попрошайная! Я не отдал, так он ее расколол. Такая ложка - чистая  липа.
- Дедушка пригорюнился, погрузившись, похоже, в воспоминания о ложке.  И
тут меня осенило. Я спустил ноги  на  пол  и  встал.  Старикан  сверкнул
глазом и, весь подобравшись, напряженно спросил:
   - Ты далеко?
   - Вы не уходите, я мигом... - проговорил я и ринулся на кухню.
   Там, выдвинув верхний ящик стола, я нащупал подаренную мне  лет  пять
назад десертную серебряную ложку и опрометью  бросился  в  спальню.  Но,
открыв дверь, я увидел, что кровать опустела.  Я  разочарованно  опустил
руку, но в тот же момент из-под кровати выбралась черная крыса с длинным
черным хвостом и здоровенными розовыми  лапами.  Ловко  перебирая  этими
лапами, она быстро взобралась на покрывало и уселась на месте пропавшего
старикана. Я моргнул и  в  следующий  момент  увидел  белого  шерстяного
старичка, завернутого в динамовские трусы и сидящего на  прежнем  месте.
Он с огромным интересом разглядывал зажатую в моей руке ложку.
   - Это вам - подарок,  -  располагающе  улыбнувшись,  проговорил  я  и
протянул старичку ложку. - Настоящее  серебро,  ни  один  паразит,  даже
Силантий, не расколет.
   Дед неуловимым движением покрытой шерстью руки выхватил ложку,  сунул
ее в рот и укусил. Затем внимательно рассмотрел место  укуса  и  тут  же
спрятал ее в трусы.
   - Спасибо, вьюнош. Спасибо.
   Я снова забрался на кровать и уселся напротив старика.
   - Так вот, о бабке о твоей, была Пелагея Дормидонтовна женщиной очень
умной и талантливой...
   - Позвольте! - неучтиво перебил я  старичка.  -  Что-то  вы  путаете!
Бабушку мою звали Анна Ивановна, уж это-то я точно помню.
   - Это когда она умирала, ее звали Анна Ивановна. А когда я ее  узнал,
ей было всего четыре года и звали  ее  Пелагея  Дормидонтовна...  И  как
нехорошо старших перебивать. Э... э!
   - Как же не перебивать, когда вы мою любимую  бабушку,  единственного
моего  близкого  человека,  называете  каким-то  странным,   заскорузлым
именем. Да я могу свидетельство о смерти предъявить!
   - Эх, вьюноша, это что ж ты казенной бумаге больше веры  имеешь,  чем
живому существу. Ну-ну, и как же ты на белом свете живешь-то?  -  Старик
укоризненно покачал головой, сверля меня своими глазенками.
   - Вы мне зубы не заговаривайте. Казенную бумагу  мне  государственные
органы выдали. Государственные! На  основании  паспорта!  А  вас,  живое
существо, я первый раз в глаза вижу.
   - Да-а-а, - задумчиво протянул дед, подняв глаза к потолку. - Вьюноша
не только неразумный, да еще и упрямый. Прям горе. Чую, сейчас  он  и  с
меня пачпорт потребует. - Он опять уставился на меня. - Ну подумай  сам,
за сто девяносто шесть лет жизни сколько  раз  умный  человек  прозвище!
поменяет? А?
   Я опешил:
   - Вы хотите сказать, что моя  бабушка  прожила  сто  девяносто  шесть
лет?..
   - Ничего я не хочу сказать! - разнервничался вдруг старикан.  -  Чего
мне хотеть сказать, когда я с твоей бабкой сто девяносто два года знаком
был. Да не просто знаком! Мы с ней вообще не разлей вода были! Она  меня
и сюда перетащила, а то бы я со своей Серпуховской заставы  шагу  бы  не
сделал! Эх, видела бы Софьюшка своего тупого внука! - Он опять  горестно
замотал головой.
   Я, похоже, окончательно потерял нить разговора.
   - Какая Софьюшка?
   - Какая, какая? Бабка твоя!
   - Что-то я совсем ничего не понимаю.  Вы  только  что  заявляли,  что
бабушку звали... как-то там Дормидонтовна. Теперь говорите - Софьюшка. У
нее что, как у рецидивиста какого, несколько кличек было?
   - Сам ты рецидивист! И рецидив у  тебя  -  глупость  непроходи