аодно
доказать всем присутствующим мудрость Единого-Сущего и свою собственную.
На его вытянутой и очень исхудавшей физиономии было  явственно  написано
раздражение тем, что он дал втравить себя в столь скользкую  беседу,  но
коль уж он не осадил мальчишку сразу, надо  было  подыскивать  достойные
аргументы. К тому же вопросы  этого  малыша  звучали  очень  искренне  и
чрезвычайно почтительно. Поэтому, со свистом втянув воздух (или скрипнув
зубами), Пип ответствовал:
   - Видишь ли, малыш, Единый создал людей по своему образу и подобию  в
надежде, что они будут достойны его великого облика, при котором  желать
другого  просто  нечестиво.  И  поэтому,  когда  его  творения  стали  с
легкостью   отказываться   от   дарованного   им   священного   вида   и
перекидываться в разных нечистых животных, Единый  воскорбел.  Он  не  в
силах видеть людей в животном облике. Такой облик ему противен! Понял?..
   Пип  решил,  что  он  разобрался  с  этим  въедливым  мальчишкой,   и
повернулся к пастве. Но не тут-то было!
   - Это все тебе тоже рассказал Единый-Сущий?  Если  все  так,  как  ты
говоришь, и Единому противен животный облик, то зачем он сам создал этих
животных? И потом, если Единый так любит созданных им людей,  то  почему
он против того, чтобы люди летали, как птицы, или плавали не  хуже  рыб?
Тем более что никто  из  людей  насовсем  превращаться  в  какое-то  там
животное и не собирался!
   Если раньше вопросы Данилы сопровождались тихим,  сдержанным  гомоном
толпы, опасающейся открыто поддерживать явно крамольное любопытство,  то
последнюю его реплику сопровождало уже неприкрытое  и  довольно  громкое
одобрительное гудение. А тут Данила поставил последнюю точку.
   - Я почему-то думаю, что твой знакомый Единый-Сущий все наврал. Никто
его в этот мир не посылал, а просто он чего-то хочет  для  себя.  А  ты,
дяденька, ему поверил. Ну и дурак же ты!..
   При этом слова "Ну и дурак же ты!" были сказаны таким тоном, что  все
присутствующие поняли - Данила ни минуты не сомневается, что апостол Пип
совсем не дурак, а просто тоже преследует свои собственные цели. В  зале
повисла тяжелая, мрачная тишина.
   После такого резюме, сказанного каким-то маленьким негодяем,  испитая
физиономия "посвященного отца Пипа"  пошла  синими  пятнами.  Его  глаза
загорелись  мрачным  огнем,  а  губы  молча  шевелились,  словно  читали
какое-то чудовищное заклинание. Наконец он хрипло выдавил:
   - А ну-ка, маленький негодяй, скинь свой капюшон, чтобы я увидел, кто
смеет отрицать истину Единого-Сущего!
   Не  успел  я  протянуть  руку,  чтобы   помешать   Даниле   исполнить
распоряжение Пипа, как он одним движением сдернул капюшон с головы.  Пип
на своем столе-кафедре словно окаменел, впившись выпученными  глазами  в
лицо Данилы.
   Вольготно стоявшие рядом с ним гвардейцы мгновенно по-побрались то ли
для прыжка, то ли для  торжественного  салюта,  стоявшая  в  зале  толпа
сначала отхлынула, оставив нас  в  одиночестве  на  пустом  пространстве
пола, а затем колыхнулась в нашу сторону, словно желая сомкнуться вокруг
и спрятать нас. И в оглушающей тишине,  которую,  казалось,  можно  было
резать, словно упругую краюху хлеба, сдавленный женский голос выронил:
   - Принц!..
   В это же мгновение вперед выметнулась  рука  Пипа,  и  хриплый  голос
прокаркал:
   - Взять его!..
   Трое стражников одновременно  шагнули  вперед,  а  толпа  колыхнулась
назад, показав, на чьей стороне здесь сила.
   И тут я, сделав широкий  шаг  навстречу  гвардейцам,  заслонил  собой
Данилу. Одновременно левой  рукой  я  рванул  застежку  плаща  и  резким
круговым движением обмотал его  вокруг  предплечья,  а  правой  выхватил
подарок старого Навона. Стоило матово  сверкнувшему  клинку  со  свистом
рассечь воздух, как бравые гвардейцы  встали  как  вкопанные.  Они  явно
растерялись, наткнувшись на сопротивление.
   И тут я снова услышал скрежещущий голосок нашего милого Пипа:
   - Ты, Белоголовый, думаешь сталью остановить волю Единого-Сущего?! Ну
что ж, придется тебе попробовать его немилость!
   Толпа ахнула, рванулась назад  и  к  стенам,  и  из  ее  нутра  снова
послышался тот же женский голос:
   - Мальчик!.. Бедный мальчик!.. Апостол, пощадите ребенка!..
   Но апостол уже ничего не слышал. Он  вытянул  в  мою  сторону  сжатый
кулак,  украшенный  перстнем  с  багровым  камнем,  и  громовым  голосом
рявкнул:
   - Аус!
   Возглас  прокатился  по  замершему  залу,  камень  вспыхнул   мрачным
багровым светом и... ничего не произошло. Только перстень на  моей  руке
слабо завибрировал и слегка потеплел.
   В глазах Пипа блеснуло безумие. Он  потряс  кулаком  словно  надеялся
выдавить из него последнюю каплю какой-то чудесной, невероятной силы,  и
снова завизжал:
   - Аус!..
   И тогда у меня из-под локтя высунулась белобрысаято  лова,  и  Данила
довольно хихикнул:
   - Что, дяденька, сдох твой маус?.. А теперь я попробую...
   Он выдернул  из-за  ворота  свой  серебряный  свисточе  и  негромкий,
переливчатый свист оглушил весь зал.
   Что же тут началось!
   Сначала раздались уже знакомые легкие хлопки, и вслед за ними люди из
зала начали стремительно исчезать,  а  уж  достаточно  душное  помещение
стало  столь  же  стремительно  заполняться  самыми  различными   живыми
существами.
   Первым исчез апостол Пип. Вместо  его  удивительно  худой  фигуры  на
занимаемом им столе появился не менее удивительно толстый боров.  Поводя
из стороны в сторону грязным,  слюнявым  пятаком,  украшенным  фамильной
бородавкой, и оглядывая зал крошечными  красными  глазками,  он  неловко
топтался, с трудом перемещая свое жирное, розовое,  покрытое  неопрятной
седоватой  щетиной  и  безобразными  черными  пятнами  тело  по   шаткой
подставке, на которой  он  вдруг  оказался.  Стоявшие  рядом  со  столом
гвардейцы с ужасом уставились на этого свина, но сами практически тут же
перекинулись. Двое из них сели по краям стола в виде слегка  ошарашенных
филинов, таращивших ослепшие  глаза  на  ярко  пылавшие  светильники,  а
третий, обернувшийся матерым лисом, тут же забился под стол.
   Данила, явно  не  ожидавший  столь  радикального  эффекта  от  своего
свисточка, вцепился обеими руками в мой намотанный на руку  плащ,  и  мы
повернулись  в  сторону  зала.  Там  бушевал  бродячий  зверинец,   враз
лишившийся своих клеток. Между собой разбирались медведи и волки, лисы и
барсуки, огромные подслеповатые кроты и  маленькие,  но  очень  активные
бычки. Под потолком кружили несколько представителей пернатого  царства.
Надо отдать должное этому чудному зверинцу - хищники никого не  пытались
сожрать, а парнокопытные не пускали в  дело  свои  рога  и  копыта.  Вся
разборка происходила активно, но миролюбиво. Правда, когда я увидел трех
здоровенных, не менее метра величиной, светло-рыжих  тараканов,  гуськом
бежавших по стене, спасая свои хитиновые тела из-под лап и  копыт,  меня
слегка замутило.
   В  этот  момент  мы  разобрали  в  неистовом  хрюканье   хряка   Пипа
главенствующую  тему,  содержавшую  в  основном  всего   два   слова   -
"Хр-р-р-зять хр-р-р-их!".
   Мы с Данилой, не сговариваясь, шагнули  к  дверце,  ведущей  к  нашим
апартаментам, но тут к нам  подкатил  небольшой  медвежонок  и,  ухватив
Данилу за рукав комбинезона когтистой лапой, неразборчиво прорычал:
   - Принц, за мной!..
   Он потянул Данилу к приоткрытому окну, неловко ковыляя на трех  лапах
и не выпуская  из  четвертой  его  одежду.  При  этом  он  так  на  меня
поглядывал, что я понял - надо следовать за ним. В таком  порядке  мы  и
сиганули  в  окно  на  мягкую,  разрытую  клумбу.   Выпрыгнув,   медведь
припустился по улице, все время оглядываясь на нас. Мы быстро  следовали
за ним.
   Через несколько минут мы, миновав несколько  поворотов,  подбежали  к
калитке в  невысоком  заборе.  Наш  лохматый  сопровождающий  с  разбегу
врезался в нее, и калитка с треском распахнулась. Медведь  по  короткой,
замощенной дорожке подбежал к крылечку небольшого домика,  спрятавшегося
среди старых, разлапистых деревьев, и заскреб в нее.  Следом  за  ним  к
дверям  подбежал  Данила  и,  словно  сговорившись  с  мишкой,  принялся
колотить в дверь кулаком. Когда самый старый член команды,  то  есть  я,
прибыл к дверям домика,  за  ними  уже  кто-то  копошился,  приговаривая
спокойным, мягким женским голосом:
   - Уже открываю... уже открываю...
   Когда дверь отворилась, мы  увидели  маленькую  опрятную  старушку  в
темном, аккуратном платье с белым воротничком и такими же манжетами. Она
внимательно посмотрела на нас поверх больших роговых очков и сказала:
   - Ай-ай-ай, как неразумно, Ольва, разгуливать по городу в таком виде,
когда у нас в гостях  сам  апостол  Пип  со  своей  шайкой.  Быстро  все
входите!
   Мы юркнули внутрь домика, и бабушка быстро захлопнула дверь. И  снова
раздался хлопок. На месте медвежон возникла наша  милая  Ольва  и  сразу
затараторила:
   - Тетушка Яса, надо спрятать этих... - Она  бросила  на  нас  быстрый
взгляд и после короткой заминки продолжила:
   - ...ребят. Они такое натворили, что, если их найдут, им не  миновать
алтаря Единого-Сущего!..
   Тетушка Яса слушала ее, улыбаясь и покачивая головой. Когда  у  Ольвы
от возбуждения перехватило дыхание и она  замолчала,  старушка  спокойно
спросила:
   - И что же такого могли натворить эти... ребята?  Только  ты  сначала
успокойся и пройди в комнату, а там уже все расскажешь по порядку.
   Ольва молча кивнула и направилась следом за  двуликой  Ясой  в  глубь
дома.
   Когда мы прошли в комнату и расселись вокруг стола на изящных хрупких
стульях с гнутыми ножками, Яса с улыбкой нас оглядела и кивнула Ольве:
   - Рассказывай...
   - Эти двое... - начала Ольва свой рассказ, - пришли  к  дядюшке  Вару
где-то за час до начала проповеди. А проповедь у нас сегодня  читал  сам
апостол Пип. Когда они мне сказали, что хотят послушать проповедь, я  их
отговаривала - ты же знаешь, как этот Пип любит  поизмываться,  особенно
над новыми людьми. Но они все равно пришли.  И  когда  апостол  закончил
свою проповедь, Данила... - она ткнула  пальцем  в  сторону  Данилки,  -
...начал задавать Пипу всякие вопросы. Тот  сначала  вроде  обрадовался,
что такой маленький мальчик так заинтересовался его рассказом,  а  потом
понял, что этот малыш просто его дурачит. Ну а когда Данила объявил  всю
историю про Единого враньем, Единого-Сущего лжецом и жуликом,  а  самого
Пипа назвал дураком, тот вообще взбесился...
   Старушка внимательно посмотрела на Данилу и тихо произнесла:
   - Ну это-то понятно...
   - Апостол Пип приказал мальчику снять капюшон, и оказалось...  -  Тут
она быстро сдернула капюшон с головы Данилы, и двуликая Яса ахнула:
   - Принц...
   - Вот-вот... - радостно  подхватила  Ольва.  -  В  таверне  тоже  так
подумали. Пип прям облизнулся, как кот на  сметану  и  тут  же  приказал
своим людям схватить мальчика. И тогда Илья выхватил шпагу  и...  -  Она
замолчала, словно  у  нее  кончились  слова,  но  глаза  ее  были  очень
красноречивы.
   - И что же Пип?.. - спросила Яса и тут же сама ответила:
   - Сразу схватился за свой хлыст.
   Ольва утвердительно кивнула. Старушка внимательно  оглядела  на  этот
раз  меня,  и  мне  показалось,  хотела  что-то  спросить,   но   Ольва,
передохнув, снова затараторила:
   - Только у Пипа ничего не получилось! Он орал свой "аус",  а  с  ними
ничего не  происходило.  И  тогда  мальчик  достал  какой-то  свисток  и
свистнул в него. И знаешь, все, кроме них, перекинулись! А  апостол  Пип
перекинулся в здоровенного толстого борова... с бородавкой на  пятаке!!!
- вдруг добавила она.
   Восторг Ольвы при этих словах был просто неподражаем.
   - Так вот почему ты прибежала в таком  виде...  -  пробормотала  Яса.
Потом она снова повернулась в мою сторону и все-таки задала мучивший  ее
вопрос:
   - Почему же хлыст Пипа с тобой не справился? Небывалый случай...
   - Может быть, потому, что я - "одноликий"? - с улыбкой ответил я.
   При этих словах она изумленно уставилась на меня. Только что  рот  не
открыла. Ольва тоже, широко  распахнув  глаза,  не  сводила  их  с  моей
скромной фигуры.
   - Ну что  вас  так  изумило?  Ну  я  -  "одноликий",  ну  не  могу  я
перекидываться, не приучен!.. Неужели это такая редкость?..
   -  До  сегодняшнего  дня,  молодой  человек,  я  знала  только  таких
одноликих, которые потеряли свою способность к перевоплощению на  алтаре
Единого-Сущего. Других в нашем мире не было. Но все они вместе со своими
способностями теряли и определенные человеческие качества. В  частности,
интерес к жизни. Вы ни разу не видели  "возлежавшего  на  алтаре"?  -  Я
отрицательно покачал головой. - И слава Многоликому! Это зрелище не  для
нервных. Так вот ты нисколько не похож ни на одного из них. Поэтому я  и
была настолько изумлена. Тем более что ты  имеешь,  как  и  этот  чудный
ребенок, светлые волосы! Поэтому позволь полюбопытствовать, откуда у нас
в городке появилось такое чудо?
   И мне снова пришлось повторить свой рассказ о нашем появлении в  этой
стране. Когда я закончил, в комнате наступило обычное  в  таких  случаях
молчание. Обе мои слушательницы  переваривали  услышанное.  Наконец  Яса
повернулась к Даниле с вопросом:
   - А что это у тебя за свисток, и откуда... - но не договорила. Данила
спал, положив руки на стол и устроив  на  них  свою  белокурую  лохматую
голову.
   Старушка тут же вскочила и шепотом обратилась ко мне:
   - Бери его на руки, положим его в постель...
   Я бережно подхватил Данилку со стула и направился следом за  хозяйкой
по короткому коридорчику в маленькую, уютную спаленку. Там она  откинула
симпатичное лоскутное одеяльце с небольшой кроватки, и я,  не  раздевая,
уложил Данилку. В комнате было прохладно и сладко пахло: не то  луговыми
цветами,  не  то  цветочным  медом.  Мы  прикрыли  мальчишку  одеялом  и
вернулись в гостиную. Усевшись за стол, я тут  же  ответил  на  заданный
Ясой вопрос:
   - Свисток Даниле подарил четырехликий Навон. Мы  ночевали  у  него  в
первую ночь после перехода. Моя шпага тоже его подарок. И вообще, именно
он посоветовал нам пробираться к  Многоликому,  к  Черной  скале.  Навон
считает, что только Многоликий сможет нам помочь вернуться назад, домой.
И дорогу нам Навон подсказал.
   - Значит, завтра вы пойдете через лес к Нароне,  -  сразу  догадалась
наша хозяйка.
   - Да, через лес... - подтвердил я. Ольва испуганно переводила  взгляд
с меня на Ясу. Потом она вдруг встала и заявила:
   - Я вернусь в таверну. Надо принести ваши вещи и что-то из еды, вам в
дорогу...
   Взглянув на Ясу и получив молчаливое одобрение, она тут же ушла.
   - Поговорила бы я с тобой, - улыбнулась мне симпатичная  старушка,  -
да уж больно тяжелая дорога у тебя впереди. Навон  рассказал,  наверное,
какой у нас лес нехороший? Так что тебе  отдохнуть  надо  хоть  немного.
Завтра вам пораньше уйти  придется,  пока  Пип  со  своими  прихвостнями
искать вас не начал. Пойдем...
   Она встала и направилась в ту комнату, где уже спал Данила.
   - Домик у меня небольшой, комнату отдельную я  тебе  предоставить  не
могу, но постель тебе будет.
   Из стенного шкафа в коридоре она вытянула свернутый в рулон  тюфячок,
подушку, небольшую стопку постельного белья и сунула все это мне в руки.
Когда мы на цыпочках вошли к  Даниле,  она  кивнула  на  пол  возле  его
кроватки и прошептала:
   - Здесь располагайся... - И тихо притворила за собой дверь.
   Я раскатал на полу  тюфяк,  накрыл  его  простыней,  бросил  на  него
всунутую в наволочку подушку, быстро  сбросил  с  себя  свою  джинсу  и,
улегшись на это шикарное ложе, натянул на себя вторую простыню. И тут же
уснул.

10. ДОХЛЫЙ ЛЕС

   6 июня 1999 года. Где обычно мы находим друзей?  В  детском  саду,  в
школе, в институте, на работе, по соседству...  И  хорошо  ли  мы  знаем
людей, которых называем своими друзьями?  Не  поэтому  ли  мы  частенько
напеваем про себя "Если друг оказался  вдруг..."  А  вот  если  находишь
друзей в диком, темном, страшном лесу, полном медведей, волков, рысей  и
других не менее симпатичных зверушек, на  них,  я  думаю,  вполне  можно
положиться и в любом другом месте...

***

   Ну что такое!.. - мысленно разнесся мой вопль. - Я же  только  закрыл
глаза, а меня уже трясут за плечо и пихают ботинком в бок!.."
   Я открыл глаза.  Надо  мной  склонилась  свеженькая,  раскрасневшаяся
физиономия Данилы с блестящими глазами и аккуратно причесанными  мокрыми
волосами. Увидев, что я проснулся, он тихо произнес:
   - Пора уходить, утро уже... -  и  тут  же  начал  стаскивать  с  меня
простыню.
   С тихим, но душераздирающим стоном я сел на своем ложе.  Вообще-то  я
люблю спать на  жестком,  но  любым  пристрастиям  есть  граница.  После
матрасика, на котором я провел  несколько  недолгих  часов  с  закрытыми
глазами, мои мышцы несколько одеревенели, суставы начали поскрипывать, а
скелет, наоборот, значительно размягчился. Поэтому, когда  я  попробовал
подняться, мое несчастное тело скрипело, хрустело, позвякивало и  вместе
с тем слегка расползалось.  Однако  усилием  своей  несгибаемой  воли  я
восстановил контроль над  собственным  опорно-двигательным  аппаратом  и
поплелся следом за Данилой, который тянул меня за онемевшую  левую  руку
по темному коридору.
   Таким порядком мой маленький Вергилий выволок меня во двор,  накрытый
густым, противно мокрым туманом, а затем втолкнул в небольшую деревянную
будочку в глубине сада. Аккуратно  прикрыв  за  собой  дверь,  маленький
негодник пробормотал:
   - Щас мы тебя в порядок приведем, - и завозился за дощатой стенкой.
   Я блаженно привалился к шероховатой перегородке, закрыл глаза. В  тот
же момент мне на голову обрушилс водопад достаточно холодной  воды.  Ну,
может быть, и не водопад, но никак не меньше ведра.
   От неожиданности я даже не смог как следует заорать. Я  только  слабо
пискнул и попытался  толкнуться  в  дверь.  Но  она  оказалась  запертой
снаружи. И тут я почувствовал, что  холодный  душ  действительно  быстро
прогнал сон и придал моему занемевшему  телу  определенную  гибкость.  Я
поднял руки, чтобы как следует потянуться, но в этот момент  за  стенкой
снова послышалась возня, и я получил  на  свою  голову  еще  одно  ведро
холодной воды.
   - Все, хватит... - громко и сурово сказал я, отфыркавшись. Немедленно
в стенке открылось небольшое окошко,
   Данила просунул в него большое жесткое полотенце, а следом за ней мою
одежду. Растираясь куском сурового полотна, я услышал,  как  по  дорожке
сада прочь от моей пыточной камеры побежали быстрые мальчишечьи ноги.
   Я  вытерся  насухо,  оделся,  причесался  оказавшейся   в   полотенце
расческой и, толкнув освобожденную дверь,  вышел  на  песчаную  дорожку,
ведущую к заднему крылечку домика. Через секунду я входил  в  небольшую,
чистенькую кухоньку.
   За столом, сбоку у окна, расположился Данила и  с  удовольствием  пил
молоко из большой глиняной кружки. Рядом с ним сидела Ольва, положив  на
колени  нашу  котомку.   Яса   хлопотала   возле   маленького   столика,
притулившегося около плиты. Как только я вошел, хозяйка улыбнулась  мне,
пододвинула к столу небольшой табурет, на который я тут же опустился,  и
поставила передо мной тарелку с огромным куском хлеба,  накрытым  желтым
ноздреватым сыром, посыпанным  рубленой  зеленью.  В  нос  сразу  ударил
сытный сырный дух. Не успел я вонзить в  этот  чудесный  бутерброд  свои
оголодавшие зубы, как рядом с тарелкой  опустилась  кружка,  наполненная
свежим молоком. Я энергично принялся за еду, а Ольва продолжила  начатый
еще до моего появления рассказ.
   - Так вот я и говорю, когда я вернулась  в  таверну,  они  уже  стали
приходить в себя. Первый, конечно, апостол Пип. Он сразу пошел в комнату
за стойкой. Туда же отправились и его гвардейцы, а я быстренько побежала
в маленькую кладовку...
   Яса понимающе улыбнулась:
   - Ты смелая девушка...
   - Ну, никакой особ