копыта".
Поэтому я снова взял в руку Данилкину ладошку и потянул  его  в  сторону
узкой улочки, начинавшейся за углом мэрии. Ванька, словно ожидая  этого,
тут же спрятал свою черную голову под моим плащом.
   Мы быстро шагали по темной  узкой  улице,  слабо  освещенной  редкими
фонарями, прочь от центра города. Уже через несколько  минут  замощенная
часть улицы закончилась, и мы ступили в мягкую пыль дороги. А еще  через
несколько десятков шагов нам  навстречу  попалась  невысокая  девушка  в
похожем на Данилкин комбинезоне.
   - Милая девушка... - обратился я к ней.  Она  вздрогнула  и  чуть  не
выронила из рук свою маленькую  корзинку,  но  приметив  рядом  со  мной
маленького мальчика, слегка успокоилась  и  вопросительно  взглянула  на
меня.
   - Не подскажете ли вы путникам, впервые оказавшимся в  вашем  городе,
как пройти к таверне "Три копыта"? Нам сказали, что она  где-то  в  этой
стороне.
   - Ой, так вы к дядюшке  Вару,  -  обрадовалась  она.  Я  улыбнулся  и
утвердительно кивнул.
   - Вы пройдите немного вперед и у  большой  каменной  тумбы  поверните
направо. Четвертый дом и будет "Три копыта".  Дядюшка  Вар  как  раз  на
месте. И я скоро вернусь,  только  отнесу  двуликой  Ясе  ее  пирожки  и
наливку... - И она приподняла свою корзинку. - Дядюшка Вар - мой - дядя,
я у него и живу, - добавила она и, улыбнувшись  еще  раз,  проскользнула
мимо нас.
   Мы  двинулись  в  указанном  направлении  и  через  несколько   шагов
действительно   наткнулись   на   большую,   круглую   каменную   тумбу,
установленную в месте пересечения двух улиц. Повернув, как было сказано,
направо, мы увидели впереди ярко горевшую лампу, а когда подошли  ближе,
поняли, что она освещала небольшую вывеску, выполненную на куске  жести.
На вывеске по зеленой травке, под ярко-желтым солнышком  гуляла  веселая
пятнистая корова. Причем одна из  ее  задних  ног  и  кончик  хвоста  не
поместились на жестяном прямоугольнике,  но,  несмотря  на  это,  корова
довольно улыбалась.
   - Действительно, три копыта, - довольно пробормотал Данила. И  только
тут я понял, что мой маленький спутник  смертельно  устал.  Я  ободряюще
похлопал его по плечу:
   - Держись! Сейчас поужинаем, и сразу ляжешь  спать.  -  И  я  толкнул
тяжелую   дверь   темного   дерева,   отозвавшуюся   звонким   переливом
колокольчиков.
   Сразу  за  дверью  располагался  обширный   низкий   обеденный   зал,
освещенный  масляными  лампами  и  заставленный  массивными  столами   и
лавками. Дальняя стена была отгорожена деревянной, с  красивыми  медными
накладками стойкой, за которой стоял высокий по местным  меркам  пожилой
мужчина с густой проседью в волосах и быстрыми умными  темными  глазами.
Мы сразу направились к  нему  мимо  заинтересованно  разглядывающих  нас
посетителей. Подойдя к стойке, я слегка  сдвинул  назад  капюшон  плаща,
открывая лицо, и негромко спросил:
   - Ты трехликий Вар?.. -  Мужчина  утвердительно  кивнул,  внимательно
разглядывая наши физиономии.
   - Нас направил к тебе четырехликий Навон. Он сказал, что  ты  сможешь
устроить нас на ночлег на одну ночь и поможешь отправиться дальше...  Мы
можем на тебя рассчитывать?..
   - Друзья четырехликого Навона всегда могут на меня рассчитывать... Но
только друзья... - И он вопросительно на нас посмотрел.
   - Ты, дяденька, не думай, нас  действительно  дедушка  Навон  к  тебе
послал... - встрял в разговор Данила, и когда Вар перевел на  него  свой
быстрый взгляд, вытянул из-за  ворота  комбинезона  подаренный  свисток.
Глаза Вара изумленно распахнулись.
   - Да! Вы действительно его большие друзья... - тихо  пробормотал  он,
увидев еще и прицепленную  к  моему  поясу  шпагу,  высунувшуюся  из-под
откинутой полы  плаща.  И  тут  же  его  взгляд  остановился  на  усатой
Ванькиной морде.
   - Я устрою вас  всех  троих  в  одной  комнате,  -  полувопросительно
произнес Вар и, дождавшись моего утвердительного кивка, крикнул  куда-то
себе за спину:
   - Силва, Ольва еще не вернулась, постой за стойкой, я отойду.
   Из боковой дверцы выплыла дородная матрона в длинном цветастом платье
и белом фартуке. Она молча уставилась на нас любопытствующим взглядом, а
мы, пробормотав "здравствуйте", двинулись следом за хозяином.
   Он нырнул в ту же дверцу, из которой появилась его помощница. За  ней
оказался короткий коридорчик, один конец которого упирался  в  кухню,  а
другой оканчивался узкой лестницей,  ведущей  наверх.  Когда  мы  начали
подниматься на второй этаж, я спросил:
   - А что,  достопочтенный  Вар,  в  твоем  заведении  апостолы  читают
проповеди?
   - А чем, собственно, вызван твой вопрос, Белоголовый?  -  ответил  он
вопросом на вопрос.
   - Дело в том, что одновременно с нами в город прибыл апостол Пип,  и,
кажется, не один. Из его разговора  с  градоправителем  мы  поняли,  что
сегодня вечером они собираются проповедовать во всех больших  помещениях
города.
   - О, что б им в крысу перекинуться! Снова  кого-то  мучить  будут!  -
воскликнул он, а затем, чуть обернувшись, добавил:
   - Обязательно ко мне припрутся!  Жизни  от  них  нет!  Опять  человек
восемь бесплатно кормить...
   - Апостол Пип  заявил,  что  они  остановятся  в  "Белом  лебеде",  -
попытался я успокоить его.
   - Ну, пятиликий Сат  облагодетельствован,  это  ж  его  гостиница,  -
усмехнулся Вар и добавил:
   - Только жрать задарма они везде горазды, особенно  после  проповеди!
Единые слуги... что б им в крысу  перекинуться!..  -  повторил  он  свое
странное проклятие и еще энергичнее затопал вверх по лестнице.
   Мы поднялись на  второй  этаж,  и  хозяин  провел  нас  в  небольшую,
простенько убранную комнатку с двумя кроватями и  рукомойником  в  углу.
Как только мы вошли, Вар зажег висевшую за дверью лампу, а Данила  сразу
опустился на низенькую скамеечку, стоявшую у одной из кроватей, и устало
вытянул ноги. Вар, пристально посмотрев на Данилу, направился к выходу и
уже в дверях проговорил:
   - Я, пожалуй, пришлю вам ужин  сюда.  Паренек  совсем  сомлел,  пусть
поест и сразу ложится, завтра вставать придется рано, если в  один  день
до Нароны собираетесь дойти. - И он тихо прикрыл за собой дверь.
   Я спустил с рук Ваньку,  скинул  на  кровать  плащ,  положил  на  пол
котомку  и  направился  к  рукомойнику.  Данила  молча  сидел  на  своей
скамеечке. Умывшись, я вытерся висевшим рядом полотенцем и, повернувшись
наткнулся на внимательные глаза Данилы.
   - Дядя Илюха, а ты  не  думал  пойти  послушать  этих  проповедников?
Может, что интересное скажут?..
   - Я-то обязательно схожу, а вот тебе действительно сразу после  ужина
надо будет спать лечь, а то завтра идти не сможешь.
   - Нет, я с тобой пойду, мало ли что случится.  Вдруг  срочно  уходить
придется, а мы разделимся.
   Он поднялся со своей скамейки и направился к умывальнику. Пока Данила
фыркал под стру„й воды, я выглянул в окно. По слабо освещенной дороге  в
сторону нашей таверны двигались люди. Жителям, похоже,  уже  сообщили  о
готовящейся проповеди, и они начали сходиться.
   В этот момент в дверь тихо постучали, и Данила  поспешно  натянул  на
свои мокрые белобрысые вихры капюшон. Я открыл дверь. На  пороге  стояла
та самая девушка, которую мы встретили на  улице.  В  руках  у  нее  был
небольшой поднос, прикрытый чистой салфеткой. Она бочком вошла в комнату
и недоуменно огляделась. Я понял, что она не знает, куда поставить  свой
поднос, поскольку в комнате не было стола.
   - Ставьте ваше угощение сюда, - показал я на одну  из  кроватей.  Она
шагнула в указанную сторону, а я спросил:
   - Тебя, наверное, зовут Ольва?
   Она удивленно оглянулась;
   - Откуда вы знаете?..
   - Так это же про тебя трехликий Вар сказал "Ольва  отошла".  Меня  ты
можешь называть Илья, этого молодого человека Данила, а наш усатый  друг
отзывается на имя Ванька...
   Она оглядела нашу компанию, улыбнулась, кивнула и, сдернув салфетку с
подноса, сказала:
   - Здесь жареное мясо,  салат,  хлеб  и  молоко.  Сейчас  принесу  еще
пирожков. Я надеюсь, поужинать вам хватит?
   - О, вполне. Главное, чтобы вот этим вот обжорам хватило, - я  кивнул
на Данилу и Ваньку, - а мне и одной корочки достаточно.
   Данила и Ольва рассмеялись.
   Потом Ольва выпорхнула за дверь, а мы с Данилкой уселись на кровати и
принялись за ужин. Ванька тут же присоединился к  нам.  Через  несколько
минут Ольва вернулась с небольшой тарелкой, на которой лежало  несколько
пирожков. Данила сразу ухватил один из них, а я спросил:
   - Скажите, милая девушка, когда начнется проповедь и кто, собственно,
будет ее читать?
   - Гвардейцы Единого-Сущего уже пришли, так что минут через двадцать -
тридцать начнется. - В ее голосе явно звучал какой-то тоскливый страх. -
А проповедовать будет сам апостол Пип... - Мне показалось, что при  этом
имени Ольва вздрогнула.
   - Что-то мне кажется, что ты его побаиваешься? - не удержался я.  Она
испуганно взглянула на меня, а потом, словно решившись, тихо произнесла:
   - Ты знаешь, он очень жестокий. Он проповедовал у нас  в  городе  уже
трижды и каждый раз кого-нибудь истязал. Не дай Многоликий попасть ему в
руки!..
   - Да, - согласился я, вспомнив сцену  на  площади,  -  старичок  явно
склонен к садизму...
   - К чему?.. - не поняла Ольва.
   - К садизму. Мы так называем  чье-нибудь  желание  причинять  мучения
другому живому существу.
   Ольва закусила губу и наклонила голову.
   - Мы вот тоже  думаем  послушать  проповедь,  -  беззаботным  голосом
прибавил я.
   Она испуганно посмотрела на нас и, Покачав головой, прошептала:
   - Не ходите. Маленьким детям можно на проповедь не ходить. И  вообще,
вы же путники, вы не жители города, зачем вам это...
   - Интересно, что это за Единый такой. Что он  такого  обещает  людям,
чтобы его почитать и даже отказываться от многоличья?..
   Но она,  казалось,  меня  не  слышала.  Снова  покачав  головой,  она
повторила:
   - Не ходите!.. - а затем быстро вышла из комнаты. Мы доели свой  ужин
и опустевший поднос оставили рядом с кроватью. Я снова накинул плащ, так
хорошо скрывавший шпагу и  мою  явно  нездешнюю  одежду,  и  решив,  что
Данила, пожалуй, прав, не желая  расставаться,  положил  ему  ладонь  на
голову.
   - Ну что, Данилушка, пойдем послушаем местного проповедника.
   Я задул лампу, и мы вышли из комнаты.
   Спустившись в обеденный зал, мы увидели, что вся мебель из него  была
вынесена. Только у стойки стоял длинный стол, а за ним  лавка.  Зал  был
заполнен людьми, в основном мужчинами, которые негромко переговаривались
между собой в  ожидании  начала  проповеди.  Перед  столом  стояли  трое
гвардейцев,  разглядывая  собравшуюся  толпу  безразличными,   какими-то
рыбьими глазами. Мы с Данилой прислонились к стене возле дверки, ведущей
наверх, и молча наблюдали за собравшимися. Нельзя сказать, что народ был
очень возбужден, но и особого спокойствия не чувствовалось. В  атмосфере
этого достойного  собрания  витал  дух  противоречия  и  страха.  Каждое
слишком громко сказанное слово,  вынырнувшее  над  общим  ровным  гулом,
сопровождалось испуганным взглядом,  который  сказавший  бросал  вокруг,
облизывая округлившимися глазами ближние и дальние лица.
   Так прошло несколько минут. Наконец открылась дверь за стойкой,  и  в
зал в сопровождении еще одного гвардейца и  хозяина  таверны  вошел  уже
знакомый нам апостол Пип. Судя по сальному отблеску на его тонких  губах
и впалых щеках, он только  что  плотно  закусил  чем-то  жирным.  Быстро
подойдя к скамье, он влез на нее, а с нее  на  стол  и  обвел  зал  враз
посуровевшим  взглядом.  Сразу  стало  тихо.  Толпа,   до   того   слабо
шевелящаяся под шепчущим колпаком разговора, вдруг замерла  и  распалась
на отдельных, одиноких людей. Я понял, что в этом зале мгновенно  каждый
стал только за себя.
   Апостол Пип удовлетворенно хмыкнул и пустил  по  своим  тонким  губам
слабое подобие улыбки.
   - Я вижу, что жители Лоста не слишком интересуются Словом Единого.  В
этом зале вполне  могло  бы  собраться  на  несколько  десятков  человек
больше, - начал он свою проповедь неожиданным пассажем.
   Ну  что  ж,  завтра  мы  разберемся,  кто  из  горожан  считает  себя
достаточно просвещенным в заповедях Единого, а собравшиеся  здесь  могут
считать, что им повезло - сегодняшняя проповедь, я надеюсь, откроет ваши
глаза и просветит ваши умы.
   - Велик Единый... Священен Единый-Сущий... - вдруг вздохом пронеслось
по залу.
   - Слушайте ж, дети Единого, слово его к  вам.  -  Апостол  Пип  резко
сменил не только свою интонацию.  Казалось,  заговорил  другой  человек,
столько доброты, даже нежности, зазвучало в его голосе.
   - Тот, кто в своей неизбывной мудрости создал  всех  живущих  в  этом
мире, кто научил их смотреть и слушать, говорить и ходить,  кто  дал  им
воздух, чтобы дышать, и пищу, чтобы вкушать, кто  любит  и  жалеет  свои
творения, обращается к вам через своего избранного  и  говорит  вам  его
устами. Слушайте со вниманием, как подобает любящим создателя своего.
   А  дальше  пошло  повествование,  выдержанное,  как  ни  странно,   в
традициях, весьма близких земным. Из проповеди апостола Пипа  следовало,
что мудрый и могучий Единый создал этот  небольшой  мирок,  населил  его
людьми, наполнил водой, растениями,  животными  и  оградил  от  вредного
влияния непроходимыми пустынями, горами, болотами. Именно  в  этом  мире
Единый решил создать идеальных,  ему  подобных  людей.  И  все  было  бы
хорошо, но ярый враг  Единого  -  Измененный,  поставивший  себе  целью,
естественно, сорвать замысел всеблагого бога, начал по-всякому  искушать
жителей избранного мира.
   Добрых полчаса апостол Пип расписывал, на  какие  ухищрения  пускался
Враг,  чтобы  сбить  избранников  с   панталыку.   Но   население   этой
изолированной территории доблестно отбивало все  поползновения  мерзкого
Измененного. И тут то ли Измененный  действительно  придумал  гениальный
план, что само по себе невероятно, то  ли  Единый  куда-то  отлучился  и
выпустил на время своих избранников из поля зрения,  хотя  до  этого  ну
очень тщательно их опекал, только Враг придумал и  подкинул  неразумному
населению способность менять свой облик, превращаясь в различных зверей,
птиц и рыб.
   В этой части своего рассказа проповедник поднялся до небывалых вершин
ораторского искусства. Когда он  описывал  горе  Единого,  узревшего  по
возвращении, во что превратились его подопечные,  многие  из  окружающих
нас мужиков захлюпали носами,  а  немногочисленные  женщины  так  просто
рыдали в голос.
   И тогда Единый послал к своим избранникам своего же  уполномоченного,
которого поименовал "Единый-Сущий". Этот полномочный  представитель  был
как бы самим Единым, но к тому же  еще  и  Сущим;  то  бишь  явленным  в
телесной оболочке.  Своего  уполномоченного  Единый  наделил  ну  просто
огромными полномочиями в части кнута и  пряника  -  от  поглаживания  по
головке послушных,  отказавшихся  пользоваться  вражьими  подарками,  до
насильственного лишения неслухов возможности перевоплощения с  частичным
покалечиванием упорствующих в непослушании.
   Короче, на сегодняшний день все население этой небольшой страны  было
поставлено  перед  выбором:  либо  добровольно  отказаться  от  практики
пользования  какими-либо  другими  ликами,  кроме  человеческого,   либо
подвергнуться гонениям со стороны Единого-Сущего, способного вытворить с
любым из жителей самые безобразные вещи. Отсюда  вытекала,  естественно,
необходимость прекратить подчинение прежним  властям  страны,  во  главе
которых стоял Многоликий. Именно  он,  как  я  понял,  обладал  наиболее
развитыми  способностями  к  перевоплощению,  а  посему   был   объявлен
Единым-Сущим пособником Измененного и его полномочным представителем.
   Однако  неразумные  жители,  вместо  того  чтобы  враз   и   навсегда
прекратить всяческие богонеугодные  превращения,  почему-то  повсеместно
игнорировали волю Единого, недвусмысленно продиктованную Единым-Сущим, и
продолжали не только  перекидываться  во  всевозможных  животных,  но  и
слушаться и уважать Многоликого, который, кстати, ничего плохого  им  не
делал, а  преследовал  и  уничтожал  только  бандитов,  воров  и  прочих
злодеев. И как оказалось, жители несчастного маленького  Лоста  были  из
числа наиболее злостных последователей и почитателей сатанинских игрищ с
перекидыванием, а также и самого Многоликого. Так вот чтобы привести  их
в конце концов в чувство, Единый-Сущий и направил апостолов Пипа,  Кату,
Фоку, Сава и Сайва в сопровождении банды гвардейцев в это гнездо греха.
   В заключение апостол Пип призвал присутствующих одуматься и вернуться
в  лоно  Единого,  который  уж  их  наградит,  и  пообещал  упорствующим
достойное наказание. В этот момент я  почувствовал,  как  собравшиеся  в
едином порыве вздрогнули, видимо, они очень  хорошо  представляли  себе,
что это за кара.
   Проповедь длилась часа два с лишним. И вот, закончив ее, апостол  Пип
перешел на свой обычный скрежещущий фальцет и неожиданно спросил:
   - Все понятно?
   Всем все было понятно, и я решил, что сейчас мы мирно  разойдемся.  И
тут из-под моего локтя донеслось:
   - Дяденька, а можно спросить?..
   Этот ангельский голосок принадлежал Даниле, и я сразу понял, что  тот
затеял свою любимую игру. Это  была  игра  интеллектов,  которой  Данила
увлекался почти с тех пор, как научился более или менее внятно говорить.
Она  всегда  начиналась  вопросом  "Дяденька,  а  можно  спросить?",   а
заканчивалась фразой "Дяденька, ну какой же ты дурак!".
   Очень редко бывали случаи, когда знакомому с этой его игрой взрослому
удавалось поставить Данилу в тупик. Тогда он  замолкал  и,  насупившись,
принимался размышлять над каверзой  собеседника.  Однако  апостола  Пипа
вряд ли можно было отнести к  знающим  правила  игры,  а  по  сверкавшим
Данилкиным глазам я понял, что Пипу придется весьма несладко.
   Услышав вопрос, произнесенный милым детским голоском, Пип развернулся
всем  телом  в  нашу   сторону   и,   внимательно   оглядев   мальчишку,
утвердительно кивнул:
   - Спрашивай...
   Данила сделал шаг вперед и очень вежливо спросил:
   - Дяденька, я правильно понял, что всех нас создал могучий  и  мудрый
бог по имени Единый?
   Апостол, услышав вопрос "по теме", неожиданно для  меня  расплылся  в
довольной улыбке.
   - Смотрите! Все смотрите, как малый ребенок  тянется  к  истине!..  -
буквально  возопил  он,  обращаясь  к  присутствующим,  а  затем,  снова
обратившись к Даниле, насколько мог ласково произнес:
   -  Меня,  отрок,  надо  называть  не  "дяденька",  а  "апостол"   или
"посвященный отец Пип". Что касается твоего вопроса, то в целом ты понял
правильно. Только создал все сущее не бог, а Единый. Просто  Единый.  Ты
понимаешь всю глубину этого слова?
   Данила с горящими глазами кивнул, что он понимает,  и  тут  же  задал
новый вопрос:
   - И Единый наделил  нас  всеми  нашими  качествами  и  способностями?
Зрением, нюхом, вкусом там?..
   - Конечно! Ты все правильно понял!
   - А откуда ты, апостол Пип, все это узнал?
   Вот так! Апостол несколько растерялся от такой подлянки, но  тут  же,
грозно сдвинув брови, строго ответствовал:
   - Единый-Сущий - посланец Единого поведал истину всем, кто желает  ее
знать!
   Данила склонил голову набок, словно задумался, но я знал, что у  него
вся тактика разговора продумана на несколько вопросов и ответов  вперед,
а это раздумье просто одна из уловок. Через несколько секунд в притихшем
и заинтересовавшемся зале последовал очередной детский вопрос:
   - Если  Единый  так  любит  свой  народ,  если  Единый  дал  нам  все
человеческие качества и способности, какие только возможны, то почему не
он дал нам способность принимать облик других его созданий? Почему такую
способность дал нам Измененный?
   Апостол Пип еще больше помрачнел, но пока  еще  продолжал  сдерживать
себя, видимо, в надежде  объяснить  все  любопытному  отроку,  а  з