лами  и  потащил  их  к  маме,  чтобы  она
увидела, какие тети на свете  бывают.  Кедману  захотелось  захныкать  и
спрятаться под кровать. Но поскольку рядом спальных мест не  наблюдалось
и искать их нужно было в кубрике,  то  Джону  удалось  подавить  в  себе
неприличное для "морского котика" желание. Правда, и двинуться вперед он
не мог, поскольку пришелец ему виделся как грозный папочка  с  ремнем  в
руках.
   Шныгина тоже не  обошла  чаша  сия.  То  есть  в  инопланетянине  он,
конечно, увидел не родителя Кедмана, но почувствовал, что его охватывает
страстное желание стать пацифистом.  Сергей  понял,  что  сейчас  бросит
автомат и снимет с себя военную форму, и последним усилием воли нажал на
спусковой крючок.
   Автоматная  очередь  буквально  растерзала  на  мелкие  куски  тишину
тоннеля, а  вместе  с  ней  искромсала  и  бетонную  стену  над  головой
пришельца. На какую-то долю  секунды  тот  потерял  сосредоточенность  и
выпустил из-под контроля отчаянно сопротивлявшегося Пацука. Но  и  этого
микроскопического отрезка времени Миколе хватило на то, чтобы  собраться
и ударом обеих ног в голову отправить пришельца  в  нокаут.  Психическое
давление на остальных тут же исчезло,  и  Шныгин  с  Кедманом  рванулись
вперед. Через мгновение пришелец был аккуратно свернут в бараний  рог  и
подвергся транспортировке в лабораторию Гобе.
   - Молодцы, ребята! - поблагодарил агентов майор. - Сработано здорово.
Но, как я посмотрю, психологическая подготовка у  вас  хромает.  Поэтому
сегодня объявляю внеплановые занятия у француза.
   - Вот тебе и благодарность, - после всеобщего стона произнес Пацук. -
Вместо увольнения в город нас к Инквизитору отправляют!
   - Р-р-разговорчики, агент! - рявкнул Раимов, однако в этот раз  наряд
вне очереди есаулу почему-то не дал.
   Во время пути до кубрика если бойцам чего-то и не хватало, то  только
радости на лицах.  Спорить  с  начальством  по  поводу  целесообразности
занятий у Гобе  никто,  конечно,  не  собирался,  но  вся  четверка,  не
сговариваясь, пыталась дать понять, что петь и  плясать  от  счастья  по
этому поводу они не будут.  Причем  каждый  выражал  недовольство  своим
собственным способом. Кедман, например,  маршировал  строевым  шагом  по
коридорам, нацепив на лицо выражение тупой покорности и прижимая к груди
автомат, как суринамская мартышка израильский паспорт. Шныгин специально
не снимал шлем и, опуская подробности и оставляя только матерные  слова,
объяснял по рации, где именно нужно держать таких  людей,  как  Гобе.  А
есаул  и  вовсе  останавливался   перед   каждой   камерой   наблюдения,
встреченной им на пути, закатывал глаза и испускал тяжелый  предсмертный
вздох. И лишь один  Зибцих  шел  в  кубрик  молча,  сохраняя  отрешенное
выражение лица.
   - Нет. Он не немец, - в очередной раз посмотрев на Ганса,  проговорил
Шныгин и дождался, пока  Пацук  с  капралом  посмотрят  на  него.  -  Он
сибиряк.
   - Это почему? - удивленно заморгал глазами Джон.
   - А потому! - привел веский  аргумент  Сергей.  -  Ты  на  его  морду
посмотри. Она же с детства отморожена! С таким выражением обычно мамонты
из-под слоя вечной мерзлоты на палеонтологов смотрят...
   Однако шутка у Шныгина не получилась. До Кедмана вообще  любой  юмор,
кроме американского, совершенно  не  доходил.  Пацук,  хоть  едва  и  не
подавился от смеха, но хохот сдержал.  Во-первых,  потому,  что  в  этот
ответственный момент строил  рожу  очередной  телекамере.  А  во-вторых,
Микола принципиально над шутками москалей не смеялся,  так  как  считал,
что предполагаемому стратегическому противнику  даже  в  малом  потакать
нельзя.  Сначала  над  шуткой  засмеешься,  затем   начнешь   российское
телевидение смотреть, потом докатишься до того, что будущего  ребенка  в
русскую школу отдашь, а под конец и вовсе начнешь у  Президента  Украины
требовать, чтобы он с Москвой за газ расплатился и Крым им  безвозмездно
вернул. Тогда и  останется  только  оселедец  сбрить,  на  черепе  слово
"москальский  прихвостень"  вытатуировать,  а  затем,  чтобы  соседи  не
забывали, кто ты, над домом российский триколор вывесить.
   Почему не смеялся Зибцих, понятно было  абсолютно  без  комментариев.
Шныгин  тоскливо   вздохнул   и,   отмахнувшись   от   Кедмана,   крайне
заинтересовавшегося  тем  выражением  на  морде,  с  каким  мамонты   на
палеонтологов  смотрят,  первым  нырнул  в  оружейную  комнату.  Кое-как
побросав амуницию в шкаф, Сергей тут же помчался в душевую - смыть пыль,
которой они с Кедманом покрыли себя в борьбе с интерьером актового зала.
Все это, вместе взятое, дало Шныгину солидную фору перед  остальными.  И
когда прочие агенты по очереди стали возвращаться в кубрик,  Сергей  уже
сидел на постели  и,  уничтожив  свою  порцию  ужина,  решал  тяжелейшую
проблему. Что лучше  -  сожрать  чью-нибудь  долю  в  качестве  добавки,
попросить оную у поваров или и вовсе больше ничего  не  есть,  поскольку
что-нибудь еще, кроме жидкости, в желудок уже не влезет.
   Все  трое  агентов  по-своему  отметили  пустую  тарелку  десантника.
Кедман, посмотрев на набор блюд  перед  собой,  а  затем  на  отсутствие
такого же комплекта  у  Шныгина,  удивленно  присвистнул  и  уважительно
поцокал языком. Зибцих едва заметно кивнул головой.  Дескать,  настоящий
солдат так и  должен  питаться,  а  Микола  с  нескрываемым  подозрением
покосился на свой  ужин.  Он,  конечно,  не  думал  о  соратнике  ничего
плохого, но с детства знал, что сначала  надо  семь  раз  отмерить...  а
потом еще проверить! Вот и проверял есаул, не стащил  ли  Шныгин  с  его
тарелок часть съестных припасов. А то мало  ли  чего  можно  от  москаля
ожидать?! Честные украинцы, бывает, друг у друга сало по ночам воруют  -
что уж там про всех остальных говорить!
   Однако, к величайшему сожалению Миколы, размер ужина у  трех  агентов
был совершенно идентичен. Пацук так и не смог понять, оказался ли Шныгин
хитрее всех и нагреб с чужих тарелок в свою посуду равные  доли  или  он
действительно ничего не трогал?! Ответа на этот вопрос у есаула не было,
что хорошего настроения Пацуку ничуть не прибавило. Поэтому Микола  даже
ужинал задумчиво и без удовольствия. То есть закончил трапезничать позже
всех. А едва он отложил тарелки, как динамики  оповестили  всех  голосом
Раимова:
   - Внимание! Всем агентам  немедленно  собраться  в  кабинете  доктора
Гобе, - приказал майор. - А для особо умных повторяю, собраться  у  Гобе
немедленно... Пацук, последнее замечание в первую  очередь  относится  к
тебе.
   - Товарищ майор, вы ж не москаль, вы ж татарин! - взбесился есаул  от
последнего дополнения к приказу. - Чего ж вы меня живьем сожрать хотите?
   - А он, наверное, болтливых не любит, - вынес предположение Кедман. -
Вот помню, у нас в группе такой случай был...
   - Р-р-разговорчики! - загремели динамики голосом Раимова.  -  Агенты,
выполнять приказ. Бегом марш!
   - Точно не любит, - вздохнул негр и следом  за  Зибцихом  помчался  в
кабинет Гобе. Шныгин и Пацук, мрачно переглянувшись,  вышли  из  кубрика
последними. Плечом к плечу.
   Кабинет психолога, психиатра, психоаналитика,  биолога,  антрополога,
лингвиста  и  профессора  бог  знает  еще  каких  наук,  в   просторечии
именуемого Инквизитором,  располагался  в  общем  комплексе,  на  дверях
которого висела табличка "Лаборатории". Пьер Гобе занимал там  несколько
комнат, но агентам позволено было побывать  только  в  одной.  Но  и  ее
спецназовцам вполне хватило для осознания того, что от этого  профессора
надо держаться подальше.
   То, что Раимов назвал "кабинетом Гобе", представляло собой просторную
комнату, выкрашенную в нейтральные тона. Сами по себе оттенки пастельных
цветов должны были бы успокаивать любого, кто входил в это помещение,  и
в других условиях они бы это и делали. Вот только в кабинете нейтральные
тона существовали не сами по себе, а в соседстве  с  такими  вещами,  на
которые  нормальный  человек  и   смотреть   бы   не   стал.   Например,
электрический камин у правой  стены,  выдержанный  в  готическом  стиле,
украшала свежесрезанная голова Дракулы из фильма Копполы.  Смотрела  эта
голова, естественно, на противоположную стену,  часть  которой  занимала
картина   сумасшедшего   сюрреалиста,   видимо,    изображавшая    оргию
взбесившейся  акварели.  Рядом  с  этим  "шедевром",  с  левой  стороны,
красовалось чучело питекантропа,  а  справа  висели  маска  вуду,  бубен
чукотского шамана  и  стояла  модель  космического  корабля  "Восток-1",
сделанная пионерами из Дворца юных техников имени Патриса Лумумбы.
   Мебель в кабинете Гобе также  выглядела  крайне  впечатляюще.  Кресло
эпохи    Людовика    Четырнадцатого    соседствовало    с    современной
компьютеризированной  кушеткой.  Вполне   приличный   пластиковый   стол
окружали   металлические   стулья,    явно    сработанные    старожилами
какого-нибудь провинциального дурдома, а стеклянный книжный  шкаф  гордо
высился рядом с ажурной резной этажеркой. Четверо агентов застыли, глядя
на это буйство красок и стилей.  Причем  в  этот  раз  даже  Зибциху  не
удалось  сохранить  хладнокровное  выражение  на  лице.  Он  поежился  и
посмотрел по сторонам, явно пытаясь отыскать  глазами  дыбу,  "испанские
сапоги", пудовые щипчики для ногтей и прочие прелестные атрибуты каждого
уважающего себя инквизитора.
   - Не ищите, мой дорогой Ганс. Все это спрятано в соседней комнате,  -
раздался позади агентов голос Гобе, незаметно появившегося  из  потайной
двери. Все четверо бойцов едва не подпрыгнули на месте от неожиданности.
   - Ай-ай-ай! - вплеснул руками профессор, проходя за свой  стол.  -  И
эти люди  называются  лучшими,  самыми  стойкими  представителями  армии
Земли? Как вам не стыдно вести себя столь неподобающим  образом?..  Хотя
именно такие ваши поступки, как душевный трепет, отвращение, страх перед
непознанным, невосприятие иного мировоззрения и прочая душевная  шелуха,
вполне предсказуемы и прогнозируемы. Если взять того же Зигмунда  Фрейда
или, к примеру, Юнга...
   - Герр профессор, а можно брать  не  их,  а  кого-нибудь  другого?  -
как-то жалобно попросил Зибцих.
   - Вам больше по душе Торквемада, мой дорогой друг? -  поинтересовался
Гобе и так идиотски заржал, что стал  похож  на  ту  самую  маску  вуду,
которая строила глазки голове Дракулы. -  Ладно,  не  пугайтесь.  Это  я
шучу. Хотя последние лингвистические исследования вкупе с экспериментами
по длине звуковых волн говорят о том, что шутка вызывает у человека смех
не только потому, что  полностью  соответствует  представлениям  данного
человека о фольклоре и является продуктом культуры,  но  и  потому,  что
имеет ярко выраженную тембральную окраску, которая полностью зависит  от
длины звуковой волны и...
   Тут профессор позволил себе замолчать. Не  от  того,  что  устал  или
потерял нить речи. Просто с каждым его новым словом бойцы  тупели  прямо
на глазах. Зибцих впал буквально в кому, и казалось, еще  минута,  и  он
вытянет  руки  вперед  и  уверенной  походкой  зомби  направится  душить
француза.  Кедман  принялся  нервно  шарить  по   карманам   в   поисках
какого-нибудь оружия, а у Шныгина глаза налились кровью, и  если  сейчас
он и был похож на медведя, то  исключительно  на  шатуна.  И  лишь  один
Пацук, что-то напевая себе под нос,  начал  потихонечку  перемещаться  к
тяжелому дубовому буфету, на котором стояла крайне подозрительного  вида
шкатулка.  Именно  это  и  отвлекло  Гобе  от  словесного  недержания  и
заставило прервать затянувшуюся речь.
   - Уважаемый Микола, будьте любезны сказать мне, что такое вы делаете?
- хитрым тоном поинтересовался профессор.
   - А? Чего? Кто? Я? - Пацук сделал вид, что не понял вопроса, а  затем
невинно опустил очи долу. - Да я просто пою. Ну да. Пою. А что  мне  еще
делать? - пожал плечами есаул. - Воно ж как у профессоров бывает? Начнут
болтать о всяких биномах Ньютона, а студенту хоть со скуки  помирай.  Вы
же неизвестно с кем разговариваете, занятие не ведете...
   - Вот! Вот именно этого я и добивался! - радостно провозгласил  Гобе,
подняв вверх указательный палец правой руки.
   - Сэр! Разрешите вопрос, сэр! - рявкнул Кедман.  Зибцих  окончательно
вышел из транса, а профессор кивнул. - Чего именно вы добивались?  Того,
чтобы мы поняли, что вы не ведете занятие, или чтобы мы вас прикончили?
   Гобе снова заржал, на этот раз скривившись так, как маске вуду  и  не
снилось. Смеялся он долго и качественно: согнувшись пополам, держась  за
живот и сотрясаясь всем телом.  Правда,  в  перерывах  между  приступами
смеха Гобе все-таки смог приказать бойцам садиться, трижды попить воды и
согнать со своего кресла Шныгина,  никак  не  желавшего  опускать  пятую
точку на чудной и неудобный металлический стул.  Наконец,  когда  агенты
уже  стали  дружно  собираться  плюнуть  на  психиатра  и  уйти  из  его
сумасшедшего кабинета, Гобе смеяться перестал.
   - Странно, я  думал,  что  смогу  смоделировать  заразительный  смех.
Видимо, где-то просчитался, - задумчиво  проговорил  он  и  опустился  в
кресло Людовика Четырнадцатого. То есть не в личное кресло короля,  а  в
то, какие делали в его эпоху.
   - Жаль, конечно, что вы сами  ничего  не  поняли,  но  другого  я  от
спецназовцев и не ожидал, - продолжил  свою  речь  Гобе.  -  Объясню  на
пальцах. Скажите, как по-вашему, почему во  время  операции  по  захвату
беглеца  даже  страдающему  похмельным   синдромом   пришельцу   удалось
установить определенный контроль над вашим разумом?.. Да потому, что  вы
концентрировались на инопланетянине и ожидали того,  что  тот  попробует
заставить вас делать какие-то неприятные вещи, - профессор усмехнулся. -
Минуту назад я старался сделать примерно то же самое.  То  есть,  говоря
по-простому, хотел вас заболтать до полусмерти. Вы все  ждали  этого  и,
слушая меня, начали погружаться  в  различные  степени  транса.  И  лишь
Микола нашел спасение от этого...
   - То есть, герр Гобе, вы хотите  сказать...  -  начал  было  делиться
своими догадками Зибцих, но профессор его оборвал.
   - Именно! Я хочу сказать,  что  вся  атмосфера  этого  кабинета,  мое
поведение и особенности  речи  были  направлены  на  то,  чтобы  оказать
отрицательное воздействие на вашу психику, - оскалился француз. -  Найти
спасение от такого воздействия очень  просто,  и  месье  Пацук  вам  это
продемонстрировал.  Достаточно   просто   отрешиться   от   окружающего,
погрузиться в себя, и воздействие на вас ослабнет, постепенно сойдет  на
нет. Микола перестал меня слушать  и  обращать  внимание  на  окружающую
обстановку. Он начал петь, а визуальное внимание сконцентрировал на моей
шкатулке. Кстати, принадлежавшей некогда Марии Медичи.
   -  А  сколько  она  сейчас  может  стоить  у  антиквара?  -  тут   же
полюбопытствовал Пацук, но Шныгин оборвал его.
   - Да помолчи ты, сало стяжательное! - рявкнул он, а затем  повернулся
к  профессору.  -  Так  это  что  же  получается,  что  мы   совсем   не
исключительные? Защищаться от воздействия пришельцев сможет каждый?
   - И да, и нет, - развел руками Гобе. - В данный момент люди не  нашли
средства защиты от воздействия инопланетян.  Вы  являетесь  единственным
исключением, потому что способны оказывать пришельцам сопротивление хотя
бы в течение короткого промежутка времени.  Моя  задача  -  научить  вас
Делать это как можно лучше и дольше. А со временем я  надеюсь  изобрести
такое   оборудование,   которое   позволит   проводить   психологическую
подготовку любого  человека,  делая  его  невосприимчивым  к  ментальным
сигналам пришельцев...
   - Профессор, извините, что перебил, но вы сейчас опять  воздействуете
на нас  или  пытаетесь  вести  занятие?  -  с  наивным  выражением  лица
поинтересовался Пацук. - Это я к тому спрашиваю, что можно начинать петь
или вас еще нужно послушать?..
   Профессор  сначала  сердито  посмотрел  на  украинца,  грозно  шевеля
губами, а затем махнул рукой и расхохотался.  Третий  раз  за  последние
полчаса. Правда, теперь он смеялся не  один.  Почин  Гобе  поддержали  и
другие "икс-ассенизаторы". И было совершенно непонятно, научился ли  уже
профессор заразительно смеяться,  или  просто  у  Пацука  хорошая  шутка
получилась...

Глава 5

   Третья планета от Солнца. Чуть больше двух тысяч лет от Р.X., намного
больше четырех от К.В. и уж совсем  далеко  от  мезозойской  эры.  Время
года: не меняется уже на протяжении пяти глав. Наверное, забыло. Местное
время: за полночь. Нормальные люди уже  спят.  Потом  проснутся,  и  так
далее...
   В кубрике горела лишь тусклая аварийная лампочка над входом да глазок
видеокамеры,   страдающей   хронической    бессонницей.    Тихо    жужжа
сервомотором,  камера  моталась  из  стороны   в   сторону,   по-своему,
по-машинному проклиная конструкторов, придумавших  для  нее  непрерывный
режим работы. Проклинал их и Пацук, так и не сумевший  понять,  спит  ли
когда-нибудь Раимов или за него  эту  обязанность  денщик  выполняет.  С
момента последнего вкрадчивого шепота майора,  ласково  спросившего,  не
хочет  ли  есаул  вспомнить  службу  дневального   на   тумбочке   перед
центральным входом, Микола не шевелился уже больше часа. И теперь решил,
что лежать в позе поверженного вандалами каменного  истукана  больше  не
может.
   - Шныгин, ты спишь? - шепотом поинтересовался есаул.
   - Сплю. А что мне еще делать? - на том же  уровне  громкости  ответил
Сергей. - Не правильно у нас служба на новом месте начинается.
   - Вот и я о том же, - вздохнул Пацук. - Удачи не будет.
   - А откуда ей взяться, когда традиции  не  соблюдаются?  -  посетовал
старшина. - Эдак мы из  спецназовцев  скоро  в  "кремлевских  курсантов"
превратимся. Станем балет и политес изучать.
   - А какие у вас традиции должны быть соблюдены? - подал голос Кедман.
   - Ты погляди, Репа, и еврей  не  спит!  -  громким  шепотом  изумился
есаул. - Не иначе, завтра снег пойдет. Прямо в бункере.
   - Я не еврей, а афроамериканец, - поправил Пацука капрал. - Еврей это
ты.
   - Вот! - хмыкнул есаул. - Чтобы назвать украинца евреем, нужно самому
евреем быть!
   - А по мне, так между ними нет никакой разницы, - буркнул  Шныгин.  -
Что хохлы, что израильтяне, один хрен - с Украины.
   - Репа, ты борзеешь! - просветил старшину Пацук, резко  поворачиваясь
на бок. - Поругаемся?
   - Нет, Сало. Лень мне, - ответил старшина.
   На пару минут в кубрике наступила тишина. Микола понял, что Шныгин  с
ним действительно ругаться не собирается, поэтому задумался о том, стоит
ли вообще продолжать разговор. Кедман принялся ворошить  в  голове  весь
тот мусор, который имелся у него по русско-украинской культуре, стараясь
понять,  что  же  это  за  традиция  такая   загадочная,   без   которой
"икс-ассенизаторам" удачи не будет. А старшина  размышлял  над  степенью
своей ленивости. И понять  никак  не  мог,  действительно  ли  ему  даже
шевелиться не хочется, или все-таки нужно встать и что-нибудь сделать. А
вот то, что думал Зибцих, осталось истории неизвестно,  поскольку  немец
лежал  в  кровати,  даже  не  удосуживаясь   храпеть,   шевелиться   или
поворачиваться с боку на бок.
   - Ну так шо, Шныгин? - наконец нарушил молчание есаул. - Разговляться
будем? С меня сало. С чесночком.
   - А-а-а, так вы постились?! -  обрадовался  собственной  догадливости
Кедман. - Я понимаю, что вы  не  католики,  не  протестанты  и  даже  не
лютеране, но, по-моему,  ваша  религия  считается  христианской?  Так?..
Тогда что это за пост такой в октябре месяце?
   - Морковкино заговенье, - буркнул в ответ Пацук. -  Запомни,  Джонни,
когда плохо котелок варит, лучше  молчать.  А  то  воно  ж  знаешь,  как
бывает? Желе твое умное зашкворчит, и крышечку тут же сорвет.  Вместе  с
донышком.
   - Не понял. Какое желе зашкворчит? С  чего  крышечку  сорвет?  Откуда
донышко вылетит? - оторопел капрал и, увидев лик  великомученика  вместо
ехидной физиономии  Пацука,