вошли в мою плоть и кровь! Политика гудит в
наших венах.
   "Предпочли быть жертвами..." Дальнейшего Теодор почти не слушал. Многое
из скачанного поразило его. Этот молодой человек размышляет вслух. Верно.
И то, что он говорит, - верно.
   Жерико знавал таких аристократов, которым отчизна была дороже их рода,
они с лихвой заплатили за то, что остались во Франции, и ни разу не
пожалели об этом. Но что он еще там рассказывает-этот гвардеец из роты
Ноайля? Защита свободы и защита Бурбонов ныне слиты воедино... что-то он
пересаливает.
   Ага! Хартия...
   - Наша сила в том. что душою мы с республиканцами и либералами, нами
движет та же ненависть к Бонапарту...
   Господи, что это? Теодору вдруг показалось, будто это продолжение сцены
среди кустарников на откосе в Пуа, только теперь выступает монархист-надо
сказать, довольно своеобразного толка; он говорит, что стоит
республиканцам и роялистам восстановить против Бонапарта общественное
мнение, как часы его царствования будут сочтены. Нужно, чтобы все французы
сплотились против тирании.
   - Неужто вам не понятно, что сейчас они готовы с нами объединиться на
основе конституционных свобод и восстановления принципов восемьдесят
девятого года, однако они решительно порвут с нами. если увидят нас на
чужой земле и убедятся, что мы отнюдь не отстаиваем независимость нашего
отечества?
   Трепет недоумения прошел по толпе этой молодежи-никто и никогда не
говорил им таких слов. Большинство из них тоже не были эмигрантами, они
выросли в полуразрушенных замках, разоренных поместьях, где родители, не
пожелавшие бежать, с детства держали их взаперти. Теперь молодой Ламартин
выражал опасение, что стоит сделать еще хоть один шаг по стезе верности
королю и чести, как они лишатся родины... (последние слова он произнес,
отчеканивая каждый слог), этот шаг не принесет им ничего, кроме сожаления,
а в дальнейшем, быть может, и раскаяния.
   - Эмигрировать-значит признать себя побежденным именно в том, ради чего
стоит сражаться...
   Чем больше он приводил доводов в пользу возвращения домой, под родное
небо, где ждут их матери и невесты, тем ближе становился этим юношам.
Сражаться? Нет, главное-не покидать Франции и воспользоваться свободой
мнений и свободой слова...
   Когда же он сказал: "Я не перейду через границу", стало ясно, что
только этих слов все и ждали и что победа осталась за ним.
   Группа раскололась на две, отстаивавшие противоположные решения, однако
тех, что и теперь желали последовать за королем на чужую землю, оказалось
очень немного. Это были по большей части волонтеры, вроде первого
оратора... Его окружили семьвосемь юнцов и все вместе, яростно
жестикулируя, удалились.
   Теодору хотелось поговорить с господином де Пра, но, когда Ламартин
спрыгнул с зарядного ящика, его обступила такая толпа, что добраться до
него не было возможности. Теодор решил зайти к нему попозже, когда он
вернется к кузнецу, господину Токенну, очень уж интересно задать ему
кое-какие вопросы.
   Особенно взволновала художника политическая сторона дела: непонятно
было, откуда у этого маконского дворянчика такое отношение к
республиканцам.
   Вся Главная площадь была усеяна такими же группами, они собирались,
рассыпались, тут рукоплескали, там свистели, а случалось, доходило и до
рукопашной. Вдруг Теодор заметил рядом мальчугана лет десяти, смотревшего
на него восторженно и вместе с тем пытливо, как смотрят в детстве на
старших. Это был Жан, младший сынишка его хозяина. Жерико ласково окликнул
мальчика. Жан объяснил, что мать велела напомнить постояльцу про обед, они
до сих пор его дожидаются, но не беда. сейчас тоже не поздно пообедать,
сегодня пятница и к столу будут сбитые сливки, жаль только не с грушами,
сейчас им не время, а с рисом, это совсем не так вкусно... Что ж, придется
идти за мальчуганом. Теодор взял его за руку, и они поспешили прочь от
света и речей, свернули на улицу Большеголовых, но, так как посудная лавка
была заперта, пришлось обогнуть угол и пройти через узкий и мрачный
проулок.
   - Мы вас дожидались, - строго сказал майор.
   Все сразу же сели за стол.
   А когда Теодор после обеда отправился на другую сторону переулка к
кузнецу, господина де Пра де Ламартин там не оказалось. Вместе со своим
приятелем господином де Вожела он снова отправился нести караул у
Аррасских ворот.



                                   XVII

                               ЗАВТРА ПАСХА


   "Я пролился как вода; все кости мои рассыпались..." Этот стих псалма,
который пели в церкви св. Вааста, пока граф Артуа там исповедовался,
преследует графа во сне... "Сила моя иссохла как черепок; язык мой
прилипнул к гортани моей". Где он сейчас?
   Спит на твердом камне... "Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило
меня..." Золото, только золото осталось ему от величия и славы, и к
бочонку прильнул он щекой... "А они смотрят и делают из меня зрелище:
делят ризы мои между собой и об одежде моей бросают жребий..." Нет ничего
ужаснее, чем страх во сне. Страхи тоже снятся разные: страх, что тебя
увидят голым, страх, что упадешь, страх перед убийцами, откуда он берется?
От той лжи, которая живет в нас, от всего того, что мы утаили, а еще от
того, что я чем-то владею и это могут у меня отнять, - страх перед ворами.
Правда, знаешь, что спишь, но мучительно стараешься проснуться хотя бы для
того, чтобы доказать себе, что это все во сне. Раз я проснулся, значит, я
спал. Пока стараешься проснуться, кажется, будто летишь в пропасть.
Припоминаешь не всю жизнь, а весь сон, с чего это началось? Страхи в
обратном порядке обуревают меня, снова тот же трепет, то же дыхание
неведомого... умереть я не могу, раз я сплю... а правда, что я сплю? Что,
если гак умирают... "Избавь, господи, от меча душу мою и от псов жизнь
мою".
   Я слышу чьи-то шаги, кто-то шепчется, свечу опять зажгли, а может,
вынесли из-за столба, почем я знаю? Люди, которые заснули, навалившись на
стол, что-то бормочут, просыпаясь, вот отодвинули скамью, кто-то прошел,
шаркая ногами, кто-то застонал. Ну да, ферма в Ла-Фоссе, близ Лестрема.
Зала, где в пору жатвы кормятся сорок жнецов. Огромная зала, и тени в ней
тянутся ввысь, под стропила, к невидимому потолку и к каменной лестнице.
Граф Артуа откидывает плащ и, убедившись, что бочонок цел, встает,
ощупывает, все ли пуговицы застегнуты, порывается куда-то идти.
   Что происходит? Который час?
   Ровно час ночи. Господь испустил дух. Наступает день субботний, долгий
день без иных событий, кроме смерти. Чего хочет запыхавшийся гонец, меньше
чем за час проскакавший от Бетюна до этой остановки на крестном пути?
Впрочем, и расстояние-то здесь всего две с половиной мили. Будничные
ощущения вступают в свои права, в комнате стоит тяжелый жилой запах.
Пахнет мокрой одеждой и шерстью.
   Гонец-молодой, востроносый гвардеец, он снял каску и отирает лоб, ружье
он прислонил к столу, на котором дремлет кувшин рядом с караваем хлеба. У
гонца зеленые выпушки роты герцога Граммона. Как знать? Вдруг это
переодетый лазутчик? У него грубоватый бургундский выговор... Или
предатель. Чего доброго, выдаст меня врагу. В свое время он вместе со
всеми повторял клятву, сочиненную князем Пуа: "Клянитесь верно служить
королю и, если до вашего сведения дойдет, что против него злоумышляют,
клянитесь неукоснительно сообщить об этом вашему начальнику и начальнику
штаба, клянитесь не брать ни пособия, ни жалованья, ни вознаграждения ни
от кого из иноземных государей, а только лишь от его величества..." Он
запыхался, казалось, от него даже идет пар, как от коня, которого он
оставил у дверей. В ответ на вопрос Армана де Полиньяк он объясняет:
   - Я был в карауле у Новых ворот вместе с солдатами из разных частей под
командой господина де Тустен из нашей роты.
   Новый генерал, который у нас теперь комендантом, поставил по триста
солдат у каждых ворот, а ворот всего четыре-таких, через которые можно не
только ходить, но и ездить, значит, в каждый караул надо отряжать тысячу
двести человек. Нас прикрывали солдаты Швейцарской сотни, занимавшие люнет.
   Возле обеих пушек на валу тоже стояла охрана. Около полуночи нам из
люнета дают знать, что к Новым воротам приближается отряд кавалеристов. Их
окликают: "Кто идет?" В ответ взвод человек в десять подъезжает для
переговоров. Оказалось, это один из генералов Узурпатора двигался от
Азбрука. не знаю уж. с каким войском. И теперь требовал, чтобы его
впустили в Бетюн.
   Ему крикнули, чтоб он проваливал. Он уперся, да еще стал
грозиться-подайте ему наши пушки, они ему, дескать, пригодятся. "Если вам
угодно драться, сделайте одолжение, в крепости три тысячи солдат и
население за нас". Три тысячи-это вдвое больше, чем на самом деле, но надо
же застращать противника!
   Он замялся и принялся нас уговаривать, мол, драться нам незачем, все
равно короля во Франции больше нет. а есть только император. Ему опять
повторили, чтоб он проваливал. А он в ответ: "Если вы рассчитываете на
принцев, так напрасно, да будет вам известно, что вторая половина
Азбрукского гарнизона послана им вдогонку и ночью подстережет их
где-нибудь возле Эстера..." Вот... Господин де Тустен сказал мне: "Садись
на коня, голубчик, найди господина де Рейзе, он уехал с принцами, и
предупреди его..." Как мне пройти к господину де Рейзе?
   Сколько ни бились, никак не могли втолковать ему, что поручение
выполнено и незачем искать господина де Рейзе, - гвардеец конвоя стоял на
своем: он поклялся сообщить своему начальнику, если узнает, что кто-то
злоумышляет против короля.
   Граф приказал препроводить его не к господину де Рейзе. а к маршалу
Мармону, в Эстер. Однако, прежде чем его отпустить, граф задал ему вопрос:
   - Новые ворота-это те, что называются также Эрскими?
   Так. А сам ты выбрался без труда? И нигде не наткнулся на мятежных
кавалеристов?
   Именно из этих соображений его послали не через Новые, а через
Приречные ворота. Оттуда, кстати, и начинается дорога на Эстер.
   - И ты ничего и никого не видел?
   Ничего. Никого. Что же это за осажденный город, из которого выходишь,
когда хочешь, и хоть бы раз наткнуться на осаждающих! Да и зачем было
Азбрукскому гарнизону подаваться на Бетюн. если под его стенами уже
находится кавалерия Эксельманса.
   Откуда графу Артуа было знать, что появившийся в полночь у Новых ворот
генерал был тот самый генерал Вандамм, которого король сослал в его
поместья под Касселем. Одного имени этого генерала достаточно, чтобы его
величество передумал ехать из Лилля в Дюнкерк, так как дорога туда лежит
через Кассель.
   Откуда графу было знать, что, услышав о вступлении Наполеона в Париж,
Вандамм покинул свою усадьбу с огромным парком.
   раскинувшимся по всему склону Мон-Касселя, с которого можно видеть
море, Бельгию и тридцать два города, включая сюда как Бетюн и Эстер, так и
Остенде, Лилль, Кале и Сент-Омер. Откуда было графу знать, что Вандамм
стал во главе Азбрукского гарнизона, а в пятницу получил по телеграфу
приказ явиться в Дуллан в распоряжение Эксельманса. Все остальное была
чистая выдумка... После того как его не впустили в Бетюн. Вандамм обогнул
город и. нимало не интересуясь принцами и королевской гвардией, ночью
продолжал путь прямо на Сен-Поль.
   Тем временем весть, что, того и гляди, нагрянет Эксельманс с целой
колонной кавалеристов, молниеносно распространилась по Лестрему, Ла-Горгу,
Эстеру. Били сбор, ходили из дома в дом будить офицеров, лил дождь, люди
выбегали на улицу, не успев толком одеться, в неизвестных направлениях
мчались конные, то и дело приходилось окликать мелькавшие в темноте тени
или наталкиваться на группы солдат. Командиры конвоя попадали к
гренадерам, командиры гренадеров-к мушкетерам.
   Труднее всего было собрать кареты, паника постепенно охватила всю
местность от Ла-Фосса, где застрял граф Артуа. до Эстера. городишка,
широко раскинувшегося на том берегу Лиса.
   где остановился на ночлег Мармон. Теперь уже больше нельзя было
скрывать правду. Открыть ее поручили герцогу Беррийскому, что он и
осуществил под дождем, на эстерской площади, у подножия башни, откуда
колокола, как выполняющие гражданские обязанности, не перекочевываю!
ежегодно в Рим от страстного четверга до воскресенья, а продолжают
отзванивать часы и четверги: вот и сейчас механизм действовал исправно и,
заглушая голос герцога, отзванивал мелодию, которую оратор сперва не
узнал, но, когда у него в голове всплыли слова:
   "Добрый путь вам, мсье Дюмолле! В Сон-Мало вам пристать без помехи..."
- он воспринял это как злейшую насмешку. Его высочество говорил, что с
эстафетой только что получено послание короля, который вынужден покинуть
Лилль и Францию, местом сбора назначен Ипр, по ту сторону границы. Кто
хочет.
   может последовать за королем, однако командирам, чьи роты остались в
Бетгоне, надлежит вмес7е с теми, что не пожелают покинуть родную землю,
вернуться ко вверенным им частям и приступить к расформированию войск.
   Итак, мы держим путь уже не на Лилль. а на Байель или, вернее, в
безымянный пункт между Байелем и Армантьером.
   Просто говоря-в северо-восточном направлении. Так как переход границы
должен быть осуществлен в самом ближнем пункте, надо, елико возможно, идти
по прямой... Но вот тут-то и начинаются трудности.
   Уже и в сумерках было нелегко добираться сюда, а тем более темной
ночью, когда небо все в тучах и льет дождь: правда, после переправы через
Лис проводник вывел колонну на проселок, который отходи! от Эстерского
шоссе, оставляя вправо дорогу на Армантьер. Однако здесь сразу же началась
полоса топей и торфяных болот, которая считалась непроходимой две трети
года.
   и хотя колонна через каждые сто-полтораста туазов топталась на месте,
дожидаясь, пока подтянутся отстающие, все равно на развилках никто не
знал, куда поворачивать, а развилок было хоть отбавляй. Здешние дороги
пересекаются на каждом шагу, их даже зовут улицами. Это словно большой
неотстроенный город.
   где ничего не стоит заблудиться, особенно когда то и дело сбиваешься с
пути, на повороте стараешься держаться прямой, идешь полем-и вдруг,
смотришь, угодил в камыши. Да это же канава, куда вас, к черту, понесло!
Дело в том, что здесь тоже поля разделены канавами на прямоугольники-вот
уж большое удобство для путешествия в каретах'...
   - Кстати, велено идти все прямо...
   - А вам не кажется, что мы кружим на месте? И те, кто нас ведет, как и
мы, ни черта не знают, понятия не имеют, куда идти!
   - Кто это сказал?
   - Ах, простите, господин маршал! Будь тут хоть какоенибудь жилье, чтобы
спросить дорогу...
   - Да, но жилья-то не видно. Выселки редки и разбросаны. И какую дорогу
спрашивать? На Байель?
   - Нет, на Стенверк...
   - В Эстере нам объясняли гак: хочешь-иди через ПтиМортье.
хочешь-налево, через Дулье. Так или иначе непременно попадешь в Стенверк,
только что через Дулье немножко подальше, ну да не беда.
   - Не в том дело, нам уж столько приходилось выбирать между правой и
левой; сомнительно, чтобы мы всякий раз попадали в Пти-Мортье или Дулье...
   В Сен-Мало вам пристать без помехи...
   Конечно, пешие могут днем перепрыгивать с камня на камень по
придорожной тропке. Но конным, да еще ночью...
   Фавье ехал рядом с Мармоном. И заговорил вдруг совершенно изменившимся
голосом, так что в первое мгновение маршал рванул было лошадь в сторону,
но речь была вполне в духе его адъютанта.
   - Не повернуть ли нам назад? - начал Фавье. - Засесть в Бетюне и
выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась? По всему видно, что
Бонапарт уклоняется от сражения между французами, потому что оно может
послужить предлогом к иноземному вмешательству.
   - Об этом не может быть и речи, - возразил Мармон. - Мы переправляемся
в Нидерланды, король уже там.
   Наступило молчание, которое нарушили крики и ругань.
   Опрокинулась карета. Чья? Лошади остановились, ничего, нас это не
касается, раз мы во главе, надо ехать дальше. Во главе чего?
   Неизвестно, следует ли кто-нибудь за нами. Достаточно было передним
свернуть не в ту сторону, как они потянули за собой остальных...
   - Господин маршал, - снова сказал Фавье, и в его голосе слышалась
тревога. - В Париже вы полностью одобрили мои план обороны Лувра. Король
не дал согласия, пусть пеняет на себя.
   Теперь он обретается в Ипре или еще где-то. За это он отвечает перед
Историей. Но неужто вам непонятно, что для Наполеона важнее всего создать
легенду, будто его призвала страна и все встретили с распростертыми
объятиями... А вот если мы окажем сопротивление, если прольется кровь...
   Мармон промолчал, он поднял воротник шинели-северный ветер пощипывал
уши.
   - Днем была настоящая теплынь, а тут смотрите, как похолодало к ночи.
   Фавье из себя выходил. Зачем было иметь в своем распоряжении
королевскую гвардию, зачем было собирать и вооружать молодежь, если не
хочешь драться? Либо мы правы, либо нет.
   Если правы, надо драться, чтобы доказать свою правду.
   - Возможно, что Бетюн не самое удачное место, - снова заговорил он. - Я
имею в виду близость к Лиллю и Аррасу, хотя укреплен он по-вобановски, но,
пожалуй, все-таки умнее было бы отойти на Эден-он дальше от границы, а
значит, представляет меньший соблазн для союзников...
   - Не понимаю, - прервал его Мармон, - что вас больше смущает? Близость
союзнических армий или солдат Эксельманса?
   - Поймите, господин маршал, - принялся доказывать Фавье, - в случае
несвоевременного вмешательства извне Бонапарт приобрел бы лишних
сторонников, а нас бы стали считать приспешниками иностранцев.
   Мармон приглушенно хихикнул. Не видно было, какое у него сейчас
выражение лица. Но Эден явно устраивал его не больше, чем Бетюн. Ему лично
не стоило задерживаться в стране, где хозяином был император. Еще в Канне
Буонапарте вполне определенно высказывался в том смысле, что Мармона ждет
стенка и двенадцать пуль. Оттого что маршал перейдет границу и
присоединится к королю, вовсе не следует, что и остальные...
   Господи, как мы кружим! Ну вот, дождались, влезли в топь и увязаем все
глубже. Куда мы угодили? В торфяное болото?
   Назад! Хлюп, хлюп, хлюп... Что с этой лошадью? Легла и лежит...
   Надо остановиться, подождать остальных.
   Кто это-остальные? Может быть, мы и есть остальные. Не иначе как сейчас
очутимся в Армантьере, или в Эстере, или еще где-нибудь похуже. А вдруг в
самом деле солдаты Эксельманса или Вандамма выступили нам навстречу из
Азбрука и, зная, что мы в Эстере...
   - Стой! Кто идет? Ах, это вы,Лористон.
   - Господин маршал, графу Артуа пришлось выйти из берлипы, потому что
она свернула на какой-то проселок, откуда ее нельзя вызволить.
   - Вот те на! А как же его бочонки?
   - Он роздал их гвардейцам, положась на волю божью! Вы вот шутите. А там
ведь вся наша военная казна. Я решительно возражал против того, что
драгоценности короны были отправлены в Англию... Теперь что же-прикажете
побираться в Бельгии? Кто это там позади, верхом? Простите, господин
герцог, я вас не узнал, как говорится, дал маху. Вот уж незадача так
незадача. Господин герцог де Ришелье едет верхом, а где же его экипаж? Да
это не мой экипаж, это кабриолет Леона де Рошешуар. Не знаю, куда он
запропастился, нет, не кабриолет, а наш юный Леон... Я был уверен, что он
впереди, с вами.
   - Куда девался Леон, я понятия не имею. Что до кабриолета...
   Путники останавливались. Трогались дальше. Останавливались опять.
Переговаривались между собой.
   - Прошел слух, будто наши пушки, ну да, наши пушки отправлены в
Армантьер, а оттуда ни с места.
   - Как? В Армантьер? Мы ведь еще не добрались до Армантьера...
   Да нет же, их отправили другим путем. Подите растолкуйте им. что другим
путем из Бетюна не доберешься иначе, как сделав крюк через Лилль. И никому
в голову не приходило, что пушек попросту не взяли с собой. Да и на что
они сдались, эти самые пушки? А тогда зачем тащить с собой зарядные ящики?
   Кабриолет Леона де Рошешуар оказался на одной из проселоч