опустить толпу лакеев и
чиновников, устремившихся к низверженному монарху, началось всеобщее
движение, волнение среди гвардейцев. Бегство стало невозможным. Все
прежние выкладки были уже ни к чему. Он попал в эскорт, сопровождавший
королевскую берлину.
   Жребий был брошен.
   В тот самый час, когда Трик, вздыхая и отфыркиваясь. с расстановкой
пьет у колодца Сен-Дени, питаемого подземными водами Кру, в тот самый час
у заставы Этуаль маршал Мармон, герцог Рагузский, которого сопровождает
верхом барон Фавье, дает знак к отправлению четырем ротам королевской
гвардии, собранным здесь с одиннадцати часов вечера. Его сиятельство граф
Артуа вместе с герцогом Майе и графом Арманом де Полиньяк укатил в
почтовой карете, а герцог Беррийский и маршал Мармон верхами возглавляли
колонну. К ним, без особого, впрочем, восторга, присоединился и герцог
Ришелье.
   Первый королевский камергер не мог не почуять, откуда дует ветер, и
покинул свои апартаменты на улице Ройяль-Сент-Онорэ, которые граф де
Рошешуар снимал у барона Луи и где граф с конца ноября жил вместе с
герцогом и его адъютантом, господином Стемпковским, совсем еще молодым
офицером, но с большими достоинствами, приставленным к особе Ришелье в
возрасте пятнадцати лет; Иван Александрович Стемпковский еще накануне со
слугой Ришелье уехал в герцогской карете, нагруженной наиболее ценными
вещами, во Франкфурт, где находился Александр I, а это достаточно ясно
свидетельствовало о том, что герцог не намерен связывать свою судьбу с
судьбой бежавшего короля и что в деле установления порядка во Франции он
ныне, как и в свое время, более полагается на армию русского царя, нежели
на армию Конде. Так или иначе, сегодня вечером, часов около девяти,
Ришелье, вернувшись из Тюильри, посоветовал Рошешуару быть начеку, и,
действительно, не успели они проститься, как Леона де Рошешуар вызвали к
черным мушкетерам, стоявшим у заставы Этуаль. Они вместе сели на коней, а
за ними тронулся кабриолет Леона де Рошешуар, который должен был следовать
с обозом королевской гвардии. У Леона было странное чувство, как будто он
вернулся на семь лет назад, в Одессу, к тем временам, когда Стемпковский
еще не сменил его при дяде.
   Все-таки он немножко ревновал герцога к своему преемнику.
   Около четырех тысяч человек вместе с гренадерами графа де Ларошжаклен,
шедшими во главе колонны, тронулись с места в полном мраке под потоками
воды, лившейся с небес. И так их уже промочило до нитки за время
многочасового ожидания.
   Колонна по преимуществу состояла из гвардейцев личного королевского
конвоя, из кадровых эскадронов роты герцога Граммона, которую герцог,
состоявший при его величестве, передал восемнадцатого числа под
командование Тони де Рейзе, была тут и рота де Ноайля, которой за
отсутствием последнего командовал господин де Фурнель, шотландская рота
под командованием де ВильеЛафэй, заменившего герцога Круа д'Аврэ, тоже
взятого в личную свиту короля, и рота Мармона, герцога Рагузского,
командовал которой вместо него господин де Ламартори. Но основное ядро
кавалерии составляли королевские кирасиры во главе с графом Этьеном де
Дюрфор, легкая кавалерия графа Шарля де Дама и серые и черные мушкетеры
под командованием Лористона и Лагранжа. Однако продвижение колонны
стесняла пехота, и не столько кадровая, представленная ныне только
Швейцарской сотней, вернувшейся из Мелэна вместе с четырьмя
артиллерийскими орудиями и состоявшей под командованием господина де
Мортемар, сколько случайные пехотинцы, сведенные из различных рот,
особенно же гвардейцы из личного королевского конвоя, не успевшие вовремя
приобрести коней, и пятьсот королевских волонтеров, не присоединившихся в
Венсене к бравому старцу Вьоменилю и двинувшихся в окружении королевского
конвоя походным маршем прямо с площади Людовика XV вслед за гренадерами
Луи де Ларошжаклена. Этот колеблемый, словно ветром, караван, где конные и
пешие двигались вперемешку, как бог пошлет, охраняли с тыла черные
мушкетеры господина де Лагранж, прибывшие позже других из Селестенских
казарм.
   Почти в полном молчании вышли они из Парижа. Но уже совсем глубокой
ночью число экипажей, в которых удирала из столицы перепуганная знать,
удвоилось. Топот ног, стук лошадиных копыт, мерный шум дождя, падавшего на
размокшую землю, - все эти звуки сливались в трагическую симфонию, и в ее
уныло однообразной и певучей мелодии растворялись мысли этой массы людей,
столь ошеломленных неожиданным поворотом событий, что теперь большинство
было равно неспособно ни рассуждать.
   ни бояться. Они проходили одну заставу за другой, отмечая их про себя
как безмолвные этапы кровавой игры в "Матушку Гусыню". Куда их направляют?
Только командиры подразделений знали, что они идут в Сен-Дени.
   Сезар де Шастеллюкс был как раз одним из этих знающих, он знал даже
больше: господин Дама шепнул тайком своему зятю название их последнего
этапа-"Лилль". И Сезар не мог сдержать дрожи при мысли о роковом
возвращении короля в тот самый город, имя коего присоединяли к имени
Людовика вплоть до прошлого года, в часы горьких испытаний монарха. Зато
Тони де Рейзе, ветрогон Тони, которому он бросил несколько слов по этому
поводу, напротив, счел это весьма добрым предзнаменованием. Этим вербным
воскресеньем совершался, только в обратном порядке, прошлогодний путь
славы: скоро они достигнут СенДени, где тогда Людовику Желанному поднесли
на малиновой бархатной подушке золотые ключи от города в присутствии графа
Нарышкина и его казаков... Сегодня вечером, в вербное воскресенье,
начинались крестные муки короля. За ним скорбным путем пойдет вся эта
армия, которая нынче ночью должна совершить воистину чудовищный переход.
Сколько могу пройти, покуда доберутся до места, эти дворянские сынки,
сопровождающие престарелого монарха? Что творится там, позади, в этом oi
ромном, забывшемся тревожным сном городе, который лежит теперь уже за их
спиной? Один серый мушкетер, присоединившийся к колонне у заставы Этуаль
сразу же после того, как- король покинул дворец, рассказал господину де
Дама, который дружил с его отцом, - так вот, этот мушкетер, по фамилии
Удето, рассказал, что в ту самую минуту, когда королевский кортеж тронулся
в путь, на Тюильри налетел бурный порыв ветра, ударился о стены.
   поднял с земли, завертел бумаги, песок, а из открытых окон вдруг
донесся зловещий стук: это в Павильоне Часов ветром свалило огромное белое
знамя-тем лучше, значит, не придется его снимать.
   Возвратившись с Марсова поля, Сезар заехал пообедать домой, на улицу
Бак. Там он усадил в карету свою несчастную сестру, госножу де Лабедуайер,
с пятимесячным сыном, а также свою жену, Зефирину, с дочкой и велел везти
их прямо в Буживаль, в замок госпожи де Мэм, не стоило молодым женщинам с
детьми оставаться в Париже в наступающее смутное время.
   Сезара терзала мысль, которую ему неосторожно внушил ею дядя де Лорж:
почему это герцог Орлеанский -гак легко согласился дать под командование
Шарля де Лабедуайер 7-й линейный полк. Можно сколько угодно утешать себя
мыслью, что его рекомендация, а также рекомендация Роже де Дама сыграли
свою роль... Кто-кто, а он никак не мог думать, что его зять взял это!
полк с мыслью перейти на сторону Бонапарта. Ведь он отлично знал, что
если в душе Шарля жили какие-то политические идеалы, то склонялся он
скорее к Республике, чем к императору.
   Возможно, на этом-то и строил свои расчеты Луи-Филипп, герцог
Орлеанский. А что, если Луи-Филипп с умыслом ставил во главе полков,
находившихся в его ведении, людей, склонных участвовать в государственном
перевороте? Когда Луи-Филипп был еще герцогом Шартрским в армии Дюмурье,
разве не являлся он сам ставленником этого генерала и жирондистов против
Людовика XVI? Ведь ходили же весьма странные слухи относительно мятежа в
Ла-Ферс и действительных намерений генералов Лаллеманов и
Лефевр-Денуэгта... А король как раз поручил командование северными
армиями, то есть теми, от которых зависела его судьба, своему кузену
герцогу Орлеанскому... Правду ли говоря!.
   что герцог был любовником баронессы Лаллсман? Нет дыма без огня...
   Когда же они достигли равнины Сен-Дени, похожей больше на пустыню,
однообразие которой лишь редко-редко нарушала купа деревьев, когда под
копытами лошадей громко захлюпала грязь на размокшей от дождя немощеной
дороге, когда небо совсем почернело и слева не стало видно даже очертаний
Монмартра, Сезара охватила тревога, граничившая с ужасом. Он чувствовал
себя ответственным за происшедшее и не мог себе этого простить: он
преувеличивал роль Шарля, он был одержим мыслью о Шарле. Если бы 7-й
линейный полк не перешел в Гренобле на сторону императора вместе с оружием
и обозами, возможно, тогда и Ней не изменил бы в Лионе. И то, что его
зять-причина этому... Но не столько мысль о том, что завтра Наполеон
возвратится в Тюильри, сколько то, что вместе с ним в столицу въедет
торжествующий Шарль, наполняло душу Сезара горечью и болью.
   Равнина Сен-Дени овеяна кровавыми преданиями. Теперь по ней движется
королевская гвардия, и всадники окончательно теряют терпение. То и дело
приходится останавливаться, поджидать пехотинцев, перестраиваться, чтобы
двигаться хоть относительно походным порядком. А все эти непривычные к
тяготам походной жизни юнцы еле волочат ноги под своей ношей, уже начинают
отставать. Что же будет через несколько часов? Дождь льет не переставая,
льет на господ Лорж, Дама, на Мортемаров, на Ларошжакленов, на всех этих
именитых людей, льет на командиров, льет на подчиненных, связанных между
собой кровными узами родства и браков, многовековой историей, терпящей
крах, а Сезар-он пришпоривает коня, едет вдоль колонны, затем возвращается
обратно. Какой-то всадник подъезжает к нему и неуверенно окликает во
мраке. Оказывается, это сам герцог Ришелье, ему нужен этой ночью попутчик,
ему хочется выговориться.
   - Сезар, это вы? Вообразите, дорогой мой, недавно, то есть в половине
двенадцатого, я встретил на Елисейских полях господина Шатобриана, и он
спросил, что я тут делаю. Сам он спокойненько шел домой, откуда-не знаю.
Он и не собирается покидать Париж, Иду спать, говорит. Впрочем, в
Павильоне Флоры Дюра и Блакас заверили его, уже после десяти часов вечера,
что его величество не оставит столицу. Когда же я сообщил ему, что у меня
совсем противоположные сведения, передал ему, что шепнул мне князь Пуа в
Тюильрийском дворце, и сказал, что Рошешуар получил из Селестенских казарм
приказ двинуться к заставе Этуаль, он стал ругаться как сапожник, уверял
меня, что все это еще ничего не доказывает, смешивал Блакаса с грязью,
впрочем, по-моему, еще недостаточно смешивал, и заявил, что возвращается к
себе домой и не тронется из Парижа, пока не узнает об отъезде короля из
самых достоверных источников. Известно вам, кстати, откуда он шел?
Спускался по улице Руль, а ведь таким путем из дворца не пройдешь на улицу
Риволи, где его ждала бедняжка Селеста! Сколько мужчин нынешней ночью
вынуждены прощаться со своими женами!
   Откровенно говоря, Сезару плевать было на супружеские горести госпожи
Шатобриан, а что касается самого автора "Путевых заметок", так он не
особенно жаловал этого гордеца и ломаку... "Но ведь герцог Ришелье тоже
только что покинул родной очаг, вот уж поистине надо быть святым, чтобы
жить с такой супругой! Горб спереди, горб сзади... А я-то думал, что ее
уже с 1789 года нет в Париже!" Чтобы только поддержать разговор, он
вежливо сказал:
   - Возможно, господин Шатобриан переменит мнение, когда в Париж войдет
Людоед...
   На что герцог Ришелье после недолгого молчания заметил:
   - Дело в том, что Шатобриан не мог достать лошадей... - И добавил
совсем другим тоном:-Я, голубчик, не совсем понимаю, что со мной
происходит, но факт остается фактом: впервые в жизни я во время верховой
езды стер себе кожу... Должно быть, в спешке вчера вечером я недостаточно
тщательно натянул лосины, но, так или иначе, стер себе ягодицы...
   Это и впрямь было удивительно, ибо герцог вполне справедливо слыл
опытным наездником: до сих пор ходили рассказы о его джигитских подвигах
на Кавказе, а уж кавказцев удивить трудно.
   Приближался Сен-Дени, дорога пошла мощеная, колонна перебралась через
канал и остановилась под платанами, посаженными в два ряда вдоль шоссе, -
надо было перестроить части.
   Сезар покинул герцога и, догнав графа Дама, поехал с ним рядом.
   Теперь, когда впереди маячили тени королевских гвардейцев, он уже не
мог больше таиться и решил открыть тестю тревогу, посеянную в его душе
словами дяди, герцога де Лорж, относительно явной связи между восстанием в
Ла-Фере и Луи-Филиппом.
   В курсе ли дел его королевское величество? Генерал-лейтенант граф Шарль
де Дама, командующий легкой кавалерией, был уже далеко не молод и хорошо
знал свою среду. Но он с давних пор был близок с графом Артуа и целиком
разделял ненависть младшей королевской линии к Орлеанскому дому.
   - Ваш дядя, сын мой, - сказал он, - бросать слов на ветер не будет. От
герцога Шартрского всего можно ждать...
   Для него, графа де Дама, командовавшего легионом Мирабо в армии Конде,
Луи-Филипп по-прежнему был и оставался герцогом Шартрским, как он именовал
себя, еще когда щеголял в мундире республиканского офицера. Офицера
враждебной армии. Подумав, граф де Дама добавил:
   - Факт тот, что в моем присутствии лорд Киннард, который состоит при
дворе советчиком по части покупки картин, представил государю жену
Лаллемана... Шартрский и сам бы это сделал, поскольку ходят слухи... но,
когда в Париже появилась эта дама, его величество отослал герцога в Лион.
И конечно, только англичанин мог решиться на такой неблаговидный шаг!
   В армии принца Конде Англию терпеть не могли. "А что, если бы Жоржина
упросила его, Сезара, провести ее к королю вымолить прощение Шарлю?"
Шастеллюкс даже вздрогнул при этой мысли.
   - Ничего не скажешь, хорошенький подарок поднес государь графу Артуа:
навязал ему в Лионе Шартрского в качестве адъютанта, этого завзятого
интригана! Заметьте, где только начинается какая-нибудь измена, герцог тут
как тут!.. Воображаю. как обрадовался, увидев его, мой брат...
   Младший брат графа. Роже де Дама. женатый на Полине де Шастеллюкс.
родной сестре Жоржины и Сезара, командовал лионским гарнизоном, как раз
когда предательство Нея принудило королевскую фамилию бежать из столицы.
Но неизвестно, о чем думал сейчас граф де Дама-старший: о Нее, изменившем
Людовику XVIII. или о герцоге Шартрском, перебежавшем в 1793 году вместе с
Дюмурье на сторону союзников. Вчера изменил Республике, сегодня изменит
своему государю... И так как граф де Дама уже давно жил в прошлом, он
добавил:
   - Не случайно Дюмурье состоял в заговоре не столько против якобинцев,
сколько против легитимистов: он ведь издавна был агентом Орлеанских...
Филипп назначил его командиром крепости Шербур еще до семьсот восемьдесят
девятого года именно в связи с готовившимся заговором... по этой же
причине герцог Шартрский поставил несчастного Шарля во главе своего полка,
скорей всего, так оно и было... И вы, бедняга Сезар, и Роже, оба видели
тут только проявление страстей! Что это там такое?
   У заставы скопилась целая вереница карет беженцев-парижан, желавших
попасть в город, но их не пускали. Получился затор, слышались крики.
"Пропустите королевскую гвардию!" - орал какой-то офицер, стоявший там,
где свет фонарей полосами рассекал мрак. Шарль де Дама вздохнул. Картина
эта напомнила ему Варенн, куда он сопровождал Людовика XVI, и хозяина
почтовой станции в Сент-Менэу, некоего доброй памяти Друз, чье лицо он не
забудет до конца своих дней.
   - Как вы думаете, сын мой, - обратился он к Сезару, - случайно или нет
брат того Друэ ввязался в заговор братьев Лаллеман? Чем объясните вы то
обстоятельство, что он стянул свои войска, узнав о высадке Узурпатора,
подобно генералу Лиону, который за несколько дней до того выпустил
ЛефеврДенуэтта?
   - Не знаю, - признался Сезар. - мне рассказывали, будто неожиданное
прибытие маршала Мортье в Лилль...
   - Не знаете? А ведь генерал Лион, равно как и Друэ д'Эрлон-оба люди
Буонапарте, и когда они поняли, что действуют в пользу Орлеанского
заговора...
   Наконец порядок установился. Они вошли в Сен-Дени...
   Отцу Элизе так и не удалось нагнать его королевское величество в
Сен-Дени. Конечно, ему повезло с кабриолетом и лошадью. Но ведь еще нужен
и кучер. Прошло не меньше часа, прежде чем Пикару удалось найти человека.
Опять-таки удача!
   Здоровенный парень зверски торговался, а потом спросил, есть ли у
преподобного отца оружие. Он, видите ли, боится ехать ночью по дорогам,
тем более что в такое время всего можно ждать, а на местную жандармерию
рассчитывать не приходится. А потом надо было еще съездить в Павильон
Флоры за пожитками. Бог мой, ну и зрелище! Дворец, закрытый наглухо, не
освещен, все входы заперты, и пустили-то внутрь только после долгих
пререканий и брани: во втором этаже расположились национальные гвардейцы,
в Маршальском зале прямо на полу разложены тюфяки, кругом хаос,
беспорядок, офицеры о чем-то шепчутся по углам. Господин де Лаборд
посоветовал преподобному отцу обратиться в министерство иностранных дел и
выехать вместе с министром, который на заре отправится на поиски короля,
только сначала сожжет бумаги. Отца Элизе мало прельщала перспектива
путешествовать в обществе господина де Жокур, да еще ждать рассвета. А
вдруг они вообще не найду! короля?
   Дороги оказались настолько забиты, что Жасмин-кучера звали
Жасмин-предложил даже нс пытаться ехать в Сен-Дени прямым путем, где шла
королевская гвардия и где пришлось бы тащиться шагом позади колонны.
Подхваченные волной беженцев, они волей-неволей отклонились к западу и
проехали через Сен-Жермен. Далее путь лежал на Понтуаз и прямо на Бовэ...
через Мэрю. Но здесь движение шло и во встречном направлении, поскольку
многие части пробирались к Парижу. Беглецов то и дело останавливали
офицеры, расспрашивали о том, что слышно в столице. Большинство держало
путь в Мелэн или Вильжюив.
   Многие даже не считали нужным скрывать ни своих восторгов, ни своих
надежд: "А правда, что Маленький Капрал уже в Монруже?" Возможно, шутка
предназначалась специально для иезуита... Жасмин то и дело сворачивал с
шоссе на окольные дороги, чтобы избежать встречи с войсками, а главное, с
обозами. Но тут оказалось не меньше беглецов из Парижа. А главное, надо
переправляться через Уазу. В конце концов, лучше было бы и впрямь
подождать господина Жокура... ночь длилась и длилась, лил дождь, и,
скрючившись под кожаным верхом кабриолета.
   прижимая к груди свои тощие пожитки, отец Элизе видел, как вздрагивают
плечи его возницы... Богатырские у мошенника плечи! И дрожь под стать...
Кабриолет остановился, пропуская стадо быков, которых гнали на парижскую
бойню дюжие парни, вооруженные бичами. Было это как раз там, где дорога
проходит лесом, и Жасмин чуть было не скатился с козел: решил спрятаться в
чащу, не разобравшись поначалу, что происходит. А в Понтуазе он вообще
отказался ехать дальше. Потребовались долгие уговоры, посулы, ласки, не
говоря уже о довольно-таки крупной сумме, и только носле этого Жасмин дал
себя убедить и тронулся на Бовэ. Дорога была разбита, зато на востоке
порозовело небо. Казалось, даже дождь перестал... но тут они попали в
самую гущу артиллерийского обоза. Артиллеристы все сплошь нацепили
трехцветные кокарды и, должно быть, делали в пути не один привал. Многие
спали на лафетах, вдребезги пьянью. Святой отец пережил страшную минуту:
на сей раз он перепугался не меньше, чем его возница. Он ласково положил
руку на колено Жасмина и спросил, нравятся ли ему вот эти часы, подарок
короля, и не хочет ли он получить их? Жасмин так и не понял, почему его
седок навязал ему свои часы, откуда было ему знать, что преподобный отец в
минуту опасности решил любой ценой расположить к себе возницу.
   Теперь преподобный отец Элизе трясся при виде всякой тени, при встрече
с любым