Италии? И был ли он сам в Италии, ваш господин де
Пра?
   - Конечно, был, - с воодушевлением отозвалась Дениза и даже косынку на
плечах поправила. - Конечно, был. И как он о ней говорит! Небо. горы,
море. И особенно свет: он говорит, что там такой свет...
   - Особенно свет? Не много же! А вы-то, если оставить в стороне
господина де Пра, вы сами-то что думаете об Италии?
   - Вы просто смеетесь надо мной, господин офицер! Не знаю, что вам
сказать.
   - Да нет, да нет, вовсе я не смеюсь: я просто хочу спросить, что вы
слышали об Италии, до того как вам о ней рассказывал господин де Пра?
   - Ваш суп остынет, сударь, лучше бы вы покушали, хотите, я вам подам
его в постель? Или, может быть, сначала встанете и оденетесь?
   Длинное тело шевельнулось под простыней, конец ее сполз и открыл голое
плечо.
   - Ого! - воскликнула Дениза. - Значит, вы голышомспящий! - Она
засмеялась, захлопала в ладоши и повторила понравившееся ей
словцо:-Голышомспящнй!
   - Бросьте-ка мне лучше рубашку, она вон там, на табуретке, и
отвернитесь, а я пока оденусь! Вот так. Спасибо.
   - Можно повернуться? - спросила Дениза.
   - Пока еще нет, прелестное дитя. Наклоните-ка головку, вот так,
спасибо. А вам никто еще не говорил, что у вас хорошенькая шейка?
   Дениза гордо выпрямилась и резко повернулась к Теодору.
   - Какой вы все-таки глупый, что такие вещи говорите!
   Италия-это такая страна, откуда приходят трубочисты и музыканты.
Страна, полная солнца, ночи там совсем, совсем светлые, а кругом террасы.
Я была еще слишком маленькой и не помню, но мне рассказывали, что, когда
наши солдаты завоевали Италию, все женщины, а там женщины сплошь
красавицы, их обнимали и целовали и слышать не хотели о своих мужьях. А
потом в Риме живет наш святейший папа... - Она осенила себя крестным
знамением.
   - Так что же, в сущности, рассказывал вам господин де Пра об Италии?
   - О небе, я же вам говорю, о море. И о женщинах тоже, иногда он и о
женщинах говорил. То есть об одной девочке. Он говорил, что она была вся
коричневая от загара и кожа у нее такая теплая и гладкая... точно глиняный
горшок. А по-моему, это вовсе некрасиво, особенно для девушки!
   - А еще о чем?
   - О море, о небе, о горах... Сначала он видел только север страны и
думал, что ничего нет на свете краше. Как же этот город называется?.. Ах
да, Флоренция, вот как... Он очень жалел, когда ему пришлось из Флоре нции
уехать в Рим, в Неаполь: во Флоренции столько всего, что непременно надо
посмотреть, и в других северных городах тоже. Дома у них красивые, не то
что у нас здесь. И потом, картины, статуи. Господин де Пра часами мог
говорить о картинах, о статуях...
   - Вот как? - отозвался Жерико, вдруг заинтересовавшись молодым офицером
конвоя.
   - Люди ему сказали, что в Риме, в Неаполе не на что глядеть, он и
поверил. А потом...
   - Так что же Рим, Неаполь?
   Девушка ничего не ответила, и чувствовалось, что мыслями она далеко
отсюда. Как знать, быть может, ей до сих пор слышатся слова господина де
Пра, рассказывающего о Риме, о Неаполе...
   - Как он о них говорил! - просто сказала она, и вдруг Теодора охватила
глухая досада на этого болтливого офицера.
   Впрочем, это не помешало ему, устроившись поудобнее в постели, с
аппетитом приняться за суп.
   - А вино? - спросил он.
   Дениза, словно желая загладить свой промах, подала ему полный до краев
стакан. Мариссельское вино оказалось не ахти какое.
   - Нравится вам? - тревожно спросила Дениза.
   - Как же, как же. Дайте-ка мне рагу и поговорим об Италии...
   - Простите! - воскликнула Дениза и побежала за забытым ножом. - Вам
везет, мужчинам, солдатам то есть. Вы можете путешествовать. Видите разные
страны, разные города... А я вот, никогда я не попаду в Италию!
   В последних ее словах прозвучала такая горечь, что Теодор сразу забыл
свой насмешливый тон, принятый с начала разговора.
   Он мягко спросил:
   - А вам очень хотелось бы поехать в Италию?
   Она молчала, отвернувшись, потупив глаза. Может быть, она даже
плакала-попробуй разгляди при этом огарке.
   - Вы, вы всегда уезжаете, - сказала она. - Сегодня здесь, завтра там.
Вы только подумайте, Париж, один Париж чего стоит... говорят, он такой
красивый, такой огромный! Неужели и в Париже я никогда не побываю? Очень
уж он далеко.
   - Подумаешь, далеко, - отозвался он. - Мы еще сегодня ночью были в
Париже. А на дилижансе...
   - До Парижа целых восемнадцать лье. Вы знаете, как дорого в дилижансе
берут? А потом, что я там буду делать? Если девушка там одна, значит, она
пропащая. Я даже в Амьене не была.
   - Как же так? Неужели совсем ничего на свете не видели?
   Кроме Бовэ?
   - Ох, нет! Во всех окрестных местах я была. Я люблю ходить. Как-то раз
даже до Сен-Жермен добралась... А когда папа еще был жив, он меня однажды
на экипаже в Клермон возил...
   Но мне так хотелось бы побывать в Италии!
   Что ей сказать? Что небо Бовэ тоже не лишено своего очарования? Дениза
была права: рагу оказалось превосходным. А теперь отведаем сыра... должно
быть, не хуже горгонцолы.
   Дениза продолжала грезить вслух. А когда человек грезит, он как бы
наедине с самим собой. И нет поэтому нужды прерывать свою речь, ждать
реплики собеседника.
   - Вам-то повезло. Ах, как бы я хотела быть мальчиком! Вы еще не были в
Италии? Нет? Ну так поедете, я уверена, что поедете! Таких людей, как там,
нигде на свете больше нет. А карнавал в Риме... это так изумительно,
сколько я ни выспрашивала, сколько он ни объяснял, я все-таки не совсем
поняла, что это такое... говоришь о нем, говоришь-и все равно всего не
расскажешь! Может быть, похоже на наш праздник, когда в июле бывает
процессия в честь Жанны Ашетт? Да какое там! То Бовэ, а то Рим! А как
странно, есть такие слова, которые сами приходят, когда говоришь об
Италии, или, может быть, это стихи, поэзия; господин де Пра писал об
Италии стихи: "Ветвь виноградной лозы", "Кто сочетал лозу и серебристый
вяз"! Как же там дальше было? - Вспоминая забытый стих, она опустила
головку, потом вдруг вспомнила:
   Где берег тот в благоуханье роз?
   Там гладь тирренская, укрытая от бурь, Неаполь окружает!
   Она помолчала с минуту, затем поспешно добавила:
   - Он говорил, что там в горах пастухи ходят в черных бархатных плащах и
остроконечных шляпах, вот смешно-то! Я часто о них вспоминаю, когда у нас
под окнами играют на скрипке. Вы любите скрипку? Всю бы жизнь сидела и
слушала, как играют на скрипке... Ах, я дуреха! Забыла вам десерт
принести! Что бы вы хотели на сладкое?
   Теодор успокоил гостеприимную хозяйку. Он сладкого не любит. А вот сыр
просто прелесть. Пусть-ка на сладкое она поговорит с ним об Италии, она
так славно говорит.
   - Опять вы надо мной смеетесь! - воскликнула Дениза и тут же начала
грезить вслух. В сущности, ничего нового или важного она не сказала.
Видимо, сами слова имели над ней чудесную власть, пленяли се своей
непривычной новизной. Ей хватало их, она не нуждалась ни в каком
приукрашивании. Например, она произносила слово "море". Никогда она не
видела моря, никто ее туда не возил. Но когда она произносила слово
"море", в четырех этих буквах таился для нее целый мир, возможно ничего
общего не имеющий с реальным морем, которое видит каждый из нас:
   четыре эти буквы были тем морем, которое видела лишь она одна, Дениза.
И эту таинственную метаморфозу претерпевали почти все слова, так как
привычную их жизнь, их Бовэ, их бакалейную торговлю можно было описать с
помощью всего нескольких слов, и все одних и тех же, но, как только
малознакомое или не совсем ясное слово выводило ее за эти пределы, сразу
же начинались грезы... Жерико вдруг почувствовал себя ужасно старым,
полным горечи, увядшим, и он позавидовал свежести этой девчушки,
завидовавшей ему.
   - Какая у нас, у девушек, жизнь! Все заранее известно.
   Ничего с нами не может случиться. Вечно ходи отсюда досюда, а дальше ни
шагу. Все время будет одно и то же, до самой смерти.
   Никогда мне не попасть в Италию, это уж наверняка. Или еще куда-нибудь.
Каждое утро подымайся в одно и то же время, возись по хозяйству, сиди в
лавке... увидишь человека и заранее знаешь, что он скажет... Только одно
остается-собор святого Петра и молитва...
   - Значит, вы верующая? - спросил он, и, хотя не желал ее обидеть, в
голосе его, помимо воли, прозвучала дерзкоскептическая нотка, как всегда,
когда речь заходила о религии.
   Дениза ничего не заметила: должно быть, мыслью была далеко отсюда-в
пропахшем ладаном полутемном соборе, где под сводами звучит орган.
   - Не знаю почему... - пробормотала она. - Господин де Пра говорил, что
собор святого Петра не удался, даже на церковь не похож. Хотели, чтобы он
был большой-большой, и он слишком подавляет город, поэтому прекратили
постройку, он так и остался недостроенным... А я считаю, что наша церковь
красивая, очень красивая... не то это слово "красивая"... так про женщин
говорят, про все... а она лучше чем красивая, она, не знаю как бы
сказать... огромная, и никого она не подавляет, а просто подымается ввысь,
и, когда придешь туда, опустишься на колени на скамеечку и унесешься
мыслями далеко, далеко, - ничто тебе не помеха, там и ковры на стенах, там
витражи... вы наших витражей не видели?.. столько оттенков, и всегда
разные, в зависимости от часа дня, от освещения, краски так и пляшут и,
когда светит солнце, опускаются на вас вместе с солнечной пылью, а кругом
вс„ черное, красное, синее, оранжевое... Сама не понимаю, почему о соборе
святого Петра плохо говорят... там можно верить в святых, в деву Марию...
   - Вы верите в бога? - спросил он, и на сей раз девушка, должно быть,
уловила в его словах оттенок иронии. Она вскинула на него глаза, стараясь
получше разглядеть собеседника в полумраке алькова. Конечно, далеко ему до
господина де Пра, но и он тоже недурен, хотя и рыжий, зато глаза у него
большие, ласковые. Она добавила:
   - Где вы завтра будете, одному богу известно... вы-то увидите Италию,
да и не только Италию... А для нас молитвавот и все наше путешествие...
   Все мужчины на один лад. Теодор сидит на постели возле сдвинутых в
сторону тарелок, рубашка распахнута на его буйно поросшей рыжим волосом
груди, - рубашка не особенно свежая после дороги, хорошо еще, что она
немножко успела отвисеться, пока Теодор спал. Он чувствует, что обязан
успокоить, утешить, что ли. эту девушку, жалующуюся на свою судьбу. И
кроме того, он уже забыл о ломоте в пояснице, все тело отдохнуло, его
переполняет неизбывная энергия, он слегка вытягивает под простыней голые
ноги и шевелит пальцами правой ноги.
   - Нет, детка, это не так, - сказал он, - пусть даже вы никогда не
попадете в Италию, но в этой жизни есть нечто получше молитвы... Ведь не
все же такие дураки, как ваш господин де Пра... девушка в один прекрасный
день встречает мужчину, и вот тогда- то начинается их великое странствие,
и вовсе оно не "Дево, радуйся"...
   Дениза прервала его:
   - Ну, поженятся, а дальше что? Все одно и го же, разве что мне повезет
и у меня будет свои дом...
   Все книги, которые он листал в Нормандии у своего дядицареубийцы, вс„,
что прочел он летом на чердаке, пришло ему на память, и Теодору вдруг
почудилось, что эта комнатушка, невинная девица, присевшая рядом с ним на
краешек постели, - все это просто сценка минувшего века, когда волокитство
считалось делом первостатейной важности, и он припомнил романы, где
героями были совратители-юноши вроде него, которые, получив с годами
подагру и плешь, впадали к старости в благочестие. Он вдруг всем телом
почувствовал блаженное состояние, давно обуздываемую силу. Только ни в
коем случае не торопиться. Все удовольствие именно в медлительности.
   - Выдадут тебя замуж, детка, непременно выдадут... Этим всегда дело
кончается. Послушай-ка... Тебе нравилось сидеть вот так с господином де
Пра, слушать его рассказы, а? Нравилось.
   Он, надо признаться, хорошо говорил. Но ведь он к тому же красив собой,
молод?
   - Да, иначе о нем не скажешь, - отозвалась Дениза.
   - Если бы он был не такой красивый, он мог бы так же хорошо говорить...
да что там, мог бы не так уж хорошо говорить, поверь мне! Когда он тебе
говорил, ты слушала, но ведь и глядела на него тоже?
   - Да, случалось, - подтвердила Дениза.
   - Так вот, в один прекрасный день какой-нибудь молодой человек будет с
тобой говорить, а ты ни словечка не поймешь, упустишь нить разговора, и
кто знает, будет ли он такой же красивый, как господин де Пра... может, и
не будет, но ты не сокрушайся! Запомни: не всегда самые интересные люди
обязательно самые красивые, во всяком случае, уж наверняка не те, которые
вам в пятнадцать лет кажутся красавцами. А господин де Пра слишком красив
для мужчины, такая красота скорее подходит девице...
   - Значит, вы его знаете? - удивленно воскликнула Дениза.
   - Нет-нет, не знаю, но из твоих слов нетрудно догадаться... Ты
повстречаешь парня совсем другого, вот увидишь:
   сильного и нежного... это самое главное... иной раз нас особенно влечет
то, что другому может показаться даже уродством...
   - Вот уж никогда не поверю! - возразила девушка.
   - Вовсе не обязательно мне верить. Ты просто не будешь видеть в нем
того, что другим кажется уродливым, обычным или грубым. Пойми ты меня,
иногда влечет к себе даже то, что пугает...
   - Шутите!
   - ...но пугает не очень сильно. Он, твой господин де Пра, никогда тебя
не обнимал? Да не сердись ты-так, играючи, для смеха! Нет? И никто не
обнимал? И вот когда-нибудь парень возьмет тебя в свои объятия... - Он
говорил, слегка понизив голос, он говорил и сам удивлялся: он сам не знал,
что умеет так говорить... - Когда-нибудь, впервые в жизни, неизвестно
почему, тебя вдруг захватит, замрешь и ни за что на свете не станешь
вырываться, и в голову тебе придут чудные мысли: почему этот юноша так
медлителен, почему он ласкает твои волосы, почему у него такой взгляд, так
хотелось бы чего-то другого, другого, но чего? Неизвестно.:.
   Девушка сидела не шелохнувшись, словно загипнотизированная удавом
птичка. Она уже молчала. Старалась удержать дыхание. Действительно ли ею
владел страх? Золотистая дымка под оборками чепца, чадящая свеча,
прелестные в своей юной чистоте черты... Этот примитивный контраст скорее
уж говорил чувствам, нежели глазу живописца.
   И внезапно: бух! бух! бух! Что это за шум поднялся внизу!
   Увы, очарование было нарушено. Кто-то стучал снизу в потолок и вопил во
всю глотку:
   - Эй вы, голубки, хватит, наворковались! Я тут. внизу с голоду подыхаю!
   Дениза испуганно вскочила.
   - Боже мой, я совсем забыла о том господине!
   Речь шла об офицере, который ночевал у них в чулане, и, когда Теодору
подавали обед, он чуть было не перехватил еду по дороге и отступился
только после того, как его заверили, что сейчас накормят.
   Вот он и потерял терпение.
   Закончив свой туалет, с муками натянув на опухшие ноги сапоги, которые
Дениза вычистила заодно с мундиром, Теодор спустился вниз; он решил
попытаться узнать, где стоят мушкетеры, выступают они или нет. Когда он
проходил через лавочку, то увидел, что обе дамы Дюран заняты
приготовлением ночлега для своего второго постояльца: нельзя же, в самом
деле, оставлять его и на следующую ночь в чулане на ящиках с бакалейными
товарами; они вытащили диван на самую середину лавки, и Дениза застилала
простыней импровизированное ложе, а ее матушкаженщина лет иод пятьдесят, с
изглоданным лицом, странно противоречившим раздавшейся не по возрасту
талии, беседовала с Артуром де Г., который, видимо, совсем очаровал хозяек
своим веселым нравом и порочно мальчишеской мордочкой, весьма
незначительной, но исполненной лукавства, с круто-круто вьющимися, как
стружки, волосами; юный гренадер, пожалуй, был бы неплохо сложен, если бы
не слишком длинное туловище; однако живость движений, смешливость
заставляли забывать о его нескладной фигуре.
   - Я лично, - заявил он Жерико, когда их представили друг другу, - я
лично и эту ночь проведу здесь. Хотите догонять короля-пожалуйста! Если
вам так уж не терпится наводить справки-наводите, но я, голубчик,
посоветовал бы вам последовать моему примеру.
   При свете вечерних фонарей Бовэ в глазах человека, проехавшего через
город утром, да еще засыпавшего на ходу, выглядел довольно странно, и
теперь, шагая в обратном направлении, Теодор сразу же заплутался в
лабиринте улочек. Хотя с минуты на минуту снова мог зарядить дождь, на
улицах было полно народу-спешившиеся всадники, лакеи, мальчишки,
приказчики, священники или монахи, буржуа со своими супругами, крестьяне,
девицы легкого поведения, нищие... целые толпы нищих... все это кишело на
перекрестках, о чем-то болтало, собиралось в кучки, создавая впечатление
непонятной тревоги. Большинство домов на этих улочках были деревянные или
наполовину деревянные, а наполовину из самана, с коньком на крыше, с
выступающими балками: на стенах кое-где были намалеваны картинки, там и
сям виднелись нити со статуями святых. Прохожие шлепали прямо по грязи,
так как ни тротуаров, ни мостовых не имелось, и улицы превратились в
сплошные лужи. в грязное месиво, но все же имели явное преимущество перед
немногочисленными улицами. замощенными крупным неровным булыжником: там.
тою и гляди, можно было вывихнуть ногу, соскользнуть в канавку,
проложенную посреди мостовой, где плыли самые разнообразные отбросы и куда
со всех сторон стекались мутные ручейки, преспокойно выбегавшие прямо
из-под ворот. Только попав наконец на уже знакомую просторную площадь.
Теодор вздохнул с облегчением. В центре площади, окруженной покосившимися
бараками, старинными узкими домами под коньковыми нелепыми крышами (даже
двух одинаковых строений здесь не сыщешь) и лавками с освещенными окнами,
было совсем темно, а прямо напротив Теодора высился огромный особняк
излюбленного в прошлом веке стиля, так не вязавшегося со средневековым
обликом Бовэ: длинный плоский фасад, красиво сложенный из больших каменных
плит. высокая балюстрада, на которой играли последние отсветы догоравшего
дня. и капители на пилястрах в греческом вкусе, увенчанные гирляндами.
   На крыльце толпились офицеры, то и дело подъезжали верховые гонцы, и,
глядя на оживленное это снование, вы сразу понимали, что перед вами чей-то
штаб. Это было здание ратуши, и здесь действительно приютились созданные
наспех канцелярии, ведавшие делами королевской гвардии. Теодор навел
справки, и ему сообщили, что мушкетеры Лористона, по крайней мере те, что
добрались до Бовэ, размещены в казарме в юго-западной части города...
   - Идите отсюда прямо по улице Сен-Жан... или не г. подождите-ка, там вы
еще заплутаетесь, сверните лучше сразу направо.
   увидите театр... а как вы насчет того, чтобы заглянуть в театр.
   поразвлечься немножко, сегодня дают... что бы вы думали? Ну конечно же.
"Наследников Мишо". Уже видели? Жаль.' Безусловно, вы правы, эти
^Наследники" давно всем в зубах навязли, но мадам Борсари очень и очень
мила... Так о чем же я начал говорить? Ах да, пройдете мимо театра до
самых бульваров... в сущности, это не бульвары даже, а старинные
укрепления, их сносят, чтобы расчистить место для променада, что, на мой
взгляд, весьма прискорбно-как ни говорите, все-таки образен военного
искусства, но ничего не поделаешь: здешние жители предпочли насадить вдоль
Терены липы, расставили скамейки.
   чтобы можно было посидеть на свежем воздухе, выкурить трубочку,
прочесть газету... Затем свернете налево, пройдете улицей и упретесь в
казармы, тут уж не ошибетесь. Запомнили?
   Значит, после площади сразу же налево, потом свернете на Театральную
улицу, она будет у вас по правую руку. бульвары останутся слепа, второй
квартал... да не за что. не 3d что, лейтенант, это же пустяки!
   И весь этот сложный путь лишь затем, чтобы услышать в казарме, что они
не собираются трогаться с места ни нынешним вечером, ни даже ночью, в
лучшем случае войска могу! быть стянуты и перегруппированы в течение
вторника: никто не знае