о, у
кирасира то есть, был затравленный.
   Должно быть, он останавливался где-нибудь на ночлег, а может, и просто
так, только грязен он был невероятно... как говорится, пальцем тронуть и
то противно. Конечно, не в наших привычках подслушивать под дверью, но все
же на всякий случай, если начнутся вопли, Делаэ, Шмальц, Арнавон, Ростан
держались поближе к маленькому домику у дороги, где полковник де
Сен-Шаман, еще не успев натянуть мундир, в полуодетом виде вышел к гонцу.
Воплей не последовало. Полковник вышел, держа приказ в руках. Подбородок
круглый, рот обыкновенный. И он собрал всех офицеров-дождь уже кончился, -
собрал всех, включая квартирьера Гарнье и знаменосца Гобар-Демарэ. Капитан
Бувар во всеуслышание заявил, что парижский гарнизон покинул столицу с
целью присоединиться к императору. Полковник отрицательно махнул рукой:
нет, мол, нет. И когда самые разные люди-капитан Рикэ, Герси, Жирар и, уж
конечно, вместе с ними Арнавон, Делаэ, Рошетт, Ростан, Шмальц-начали
вопить, что, мол, надо выступать на Фонтенбло, Сен-Шаман дал приказ
седлать коней и всем собраться к Корбейскому мосту. Тут, в сущности,
особого противоречия не было. Через Корбейский мост можно ведь проехать и
в Фонтенбло и в Сен-Дени. После чего сам полковник со своим круглым
подбородком отправился по утреннему солнышку за сведениями. К тому самому
генералу, который вчера на площади Людовика XV закатил им речь. Говорят,
что он австрияк, сражался против нас в Эсслинге и вступил во французскую
армию только в 1811 году. Еще издали мы заметили, как Сен-Шаман со своим
круглым подбородком возвращался обратно, а рядом какой-то субъект-оба
одной породы. Но даже отсюда было заметно, что они оба удручены. Мы-то
стояли на Корбейском мосту, с удовольствием стояли. Арнавон, Шмальц и все
присные. На наше горе, рядом с мостом имелась харчевня с продажей спиртных
напитков, и ее, что называется, брали приступом. Само собой разумеется,
прежде всего кавалеристы второго класса. Так вот, надо было видеть
небесную лазурь его очей, очей полковника Сен-Шамана
(Альфред-Арман-Робера)... и рот у него уж такой обыкновенный, что дальше
некуда! Тем более что в харчевне собрались парижские штафирки, которые то
и дело подносили кавалеристам стаканчик и все вместе орали: "Да
здравствует император!" Полковник-то не слышал этих криковкуда ему с его
ушонками, затерявшимися где-то между мелкими буклями и высоким,
подпирающим подбородок воротником. Однако в седле он держался ладно, можно
сказать красовался на самой середине моста. Подтянутый, как на параде,
вокруг господа офицеры... И он спросил командиров рот, пойдут ли за ними
их люди, ибо получен приказ двигаться на Сен-Дени через ВильневСен-Жорж.
Так вам они и скажут в лицо. нет, мол, не пойдутникогда не следует
задавать таких вопросов, если от страха ты сам еле лепечешь и в лазури
очей застыл испуг. За спиной полковника, за самой обыкновенной, как вы уже
сами догадались, спиной столпились офицеры, готовые выхватить из ножен
сабли, с таким видом, что черт им не брат... Все, стоя в стременах,
оторвав зад от седла, все-Брий, Браши, Давид, Рошетт, Ируар.
   Сенармон, Рикэ, Бувар и, само собой разумеется, Шмальц, Арнавон...
Полковник обвел их глазами и вдруг со страхом заметил, что почти все
сорвали белые кокарды.
   Солнце тогда было не такое, как нынче утром. Однако, как я уже сказал,
дело явно шло на поправку. А хорошую погоду, по-настоящему хорошую погоду
небеса, видно, приберегли для возвращения Маленького Капрала. Так или
иначе, в тот благословенный день пошли на Сен-Дени, и пошли без ропота. Но
зато вчера...
   Зато вчера их словно подменили. Они кричали: "Да здравствует император!
На Фонтенбло!" Сен-Шаман немножко удивился. Но решил сделать вид, будто не
слышит этого крика, чтобы не осложнять положения. Он сказал, что, видимо,
произошла ошибка, они не поняли маршрута-о Фонтенбло и речи быть не может.
   Имеется приказ идти на Сен-Дени через Вильнев-Сен-Жорж. Он обернулся к
адъютанту Делюи и предложил ему найти проводника, чтобы тот довел их до
Вильнев-Сен-Жоржа. Тут все, словом, все, за исключением, может быть,
только Фонтеню, Ленурри.
   Буэкси де Гишан и, конечно, кузена Луи, грянули разом. "В Фонтенбло! R
Фонтенбло!" - что было с их стороны весьма тактично-ведь они уже перестали
кричать: "Да здравствует император'" И заметьте, все произошло вполне
по-дружески, офицеры плотно окружили полковника, говорили с ним как с
малым дитятей, тянули его лошадь под уздцы-словом, дялнулся он как бы под
почетным эскортом. Все-Арнавон, Шмальц.
   Бувар, Рикэ, Сент-Ион, Делаэ, Рошетт, Шекеро, а посреди них наш
Альфред-Арман-Робер со своим обыкновенным носом, самым что ни на есть
обыкновеннейшим.
   Один только капитан Буэкси де Гишан потихоньку исчез: о чем они
шептались с полковником, неизвестно-это, в конце концов, их дело, но
только Буэкси вдруг ускакал, как будто ему, то есть его лошади конечно,
припекли одно место. Уж потом Сен-Шаман объяснил нам, что господин де
Гишан, мол. торжественно вручил ему свою отставку, поскольку полк не
выполняет приказов генерала де Жирарден. Вот как она пишется. История.
   Таким образом поручик Дьедонне стал командиром 2-й роты 3-го эскадрона.
   Наконец горнисты протрубили сигнал к маршу-прямо театр!
   Лошади пронеслись по мосту. "Не туда, не туда же, вам говорят!" - а мы
как раз туда-то и повернули, попробуй докажи, что не туда и что дорогу на
Фонтенбло приняли за дорогу на Вильнев-Сен-Жорж, с проводником или без
такового. Проскакали примерно одно лье, и тут нам навстречу попался 4-й
егерский полк. Королевские егеря в светло-желтых колетах, с таким же
обшлагами на зеленых мундирах-прямо игрушка! Мы-то есть Арнавон, Шмальц,
Рошетт-хотели было объявить им последние новости, поскольку они, по всей
видимости, не понимали, что именно происходит на сцене-ведь некрасиво
оставлять товарищей в неведении и допустить, чтобы они шли в обратном
направлении, - но полковник как начнет умолять, как застонет, как
завертится в седле, то к Арнавону обратится, то к Шмальцу, то к Бувару, то
к Сент-Иону, будто все мы рангом не ниже его...
   "Не мутите вы их, Христа ради, дети мои! Не мутите вы их!" - твердил
он, и мы, признаться, сжалились над беднягой.
   Впрочем, рано или поздно они сами разберутся... Их полковник подъехал к
нашему с воинским приветствием... Ну и зрелище получилось! Как же мило,
вежливо они беседовали-просто прелесть! О чем они говорили, я не слышал,
но, видимо, о чем-то постороннем. Когда тот отъехал к своим егерям, мы ему
отсалютовали-сабли наголо! - будто великий век возродился, и полковник
отбыл, очень довольный нами. Не прошло и пяти минут, как навстречу попался
генерал-кто такой, не знаю, - в сопровождении полковника 1-го уланского
полка. Мундир на нем алый, золотые галуны, а кожаная амуниция-белая. Вот с
ним наш Сен-Шаман беседовал, отъехав и сторону, и, должно быть, все без
утайки выло/кил, потому что оба только ахали и охали. И когда начальники
распрощались, вид у них был такой, словно едут они с похорон ближайшего
родственника.
   Затем все пошло как в той знаменитой истории с сестрицей Анной: вот
едут там вдали желтые и зеленые всадники, вот они приближаются, вот уже и
пыль поднялась, нот они поравнялись с нами, ч го-ю бросили на землю. Что
это такое? Бумаги! Наши люди. конечно, их подобрали.
   Жажда нас мучила как никогда, пожалуй. Да и голод тоже. Я не обратил
внимания, как зовется маленькая деревушка по ту сторону дороги, куда
полковник велел нам свернуть, чтобы мы могли чего-нибудь выпить. Сам-то он
поехал дальше: в конце концов, если ему пришла охота улизнуть, что ж, его
дело! Но не в этом было главное. Мы лишь потом поняли. Мы столько
навидались гонцов, державших путь к Парижу, - гусар, драгун, улан... нието
не -тал, что происходит. Люди нас окружали, осыпали вопросами, ну и мы,
конечно, держались важно, соответственно случаю. Далеко еще до Фонтенбло?
Самое смешное, что те бумажки, которые на нашем пути разбросали
кавалеристы, удиравшие из столицы, оказались не более не менее как
прокламациями за подписью ^-Император и король Наполеон I". Их прямо рвали
из рук; мне так и не удалось толком прочитать, однако, кажется, это были
первые официальные декреты: приказ арестовывать любого из Бурбонов, список
подозрительных лиц, и среди них герцог Мармон. Если они идут на Париж, мы,
может, дали маху, настаивая на Фонтенбло? А что, если полковник умудрился
улизнуть? Потом отдохнули хорошенько, целый час.
   Немало было выпито. На улицах полно кур и уток, крестьяне веселятся,
шутят: проехал какой-то возница, что-то нам крикнул, а что-мы не
разобрали. Вообразите только: там, на шоссе, в четверти лье отсюда, -
император... Да, да, император проводит смотр двум пехотным полкам,
вышедшим ему навстречу из Парижа. А мы-то? По коням! Дважды команду
отдавать не пришлось. Солдаты, офицеры, все вперемешку... Но, когда
чуточку отъехали вперед, вспомнили: строй-то как-никак держать надо!
Построились по всей форме, у всех был такой вид, точно мы мальчишки,
выкинувшие злую шутку, но когда доехали до указанного места-никого!
Наполеон укатил в своей колымаге, а вместо него мы обнаружили нашего
Сен-Шамана в полном одиночестве, если не считать вестового. Полковник с
похоронным видом восседал на своей кляче и мрачно скреб круглый подбородок.
   Отставить Фонтенбло! Идем на Париж. Вышло так, будто мы выполняем
приказ Жирардена. Только Сен-Шаман здорово этим воспользовался.
Скомандовал "шагом", то и дело кричал "стой", а почему "стой" -
неизвестно. Пошел слух, что мы расположимся в Ри-Оранжи. Делюи и его
двоюродный братец ускакали вперед вместе с квартирьерами. А мы почему-то
торчим на месте. Но вот тронулись и мы, и тут-то впервые появился барон
Симоно.
   Добрались до Ри. Что делалось с нашим беднягой, с нашим "обыкновенным
носом"! Да еще этот его южный выговор-из самого что ни на есть
виноградного Юга. Что ж! Пришпорили коней. Император...
   К чему, впрочем, входить в подробности? Сейчас мы под командованием
Симоно при ярком солнечном свете входим в Сен-Дени. У жителей букетики
фиалок. Они приветствуют нас: буржуа, рабочие. Сливаемся в одну дивизию с
драгунами и другими егерскими полками. Они стоят перед казармой-там, где
высажены деревья. Егеря-полк герцога Беррийского-в зеленых мундирах с
колетами и небесно-голубыми обшлагами, а драгуны в медных касках с черным
шнуром и конскими хвостами, с желтыми плоскими пуговицами, рейтузы белью,
заправленные в сапоги, мундиры-зеленого сукна, колеты, обшлага и отвороты
разноцветные-в зависимости от принадлежности к тому или иному полку. Около
часа протоптались перед казармой, прежде чем тронуться в путь. Приятно
затянуть песню. Ведь едем мы в погоню за принцами, за этим сбродом,
"алыми" и "белыми" ротами; загоним всю эту знать за Пикардию и Фландрию.
Ату их!
   Ату! Эх, и здорово все перевернулось.
   Только в Вильжюиве, когда уже спускалась ночь, нагнали императора. Все
окна открыты, на всех подоконниках зажжены свечи, словно наступил светлый
праздник. Увидеть его не успели, вокруг была целая туча генералов. Откуда
только взялись, ей-богу! Люди кричали: "Да здравствует император!" А он
едет в простой карете-словом, таратайка ужасная, в ней он сюда и добрался,
1-й егерский полк разделили пополам: два эскадрона перед его каретой, два
позади. И Робер Дьедонне был среди последних, среди тех, что гарцевали на
белых конях у дверец императорского экипажа. Когда прибыли к заставе
Анфер, там уже было полно народу. Люди кричали: "Да здравствует
император!", кричали еще: "Долой аристократов!" То-то, надо полагать,
обрадовались господа де Фонтеню, де Мейронне, де Жюинье, не говоря уже о
двух двоюродных братцах де Сен-Шаман... но все другие-они ведь
разночинцы... Ну и нахохотались же мы вволю... И верно: раз он вернулся,
не надо нам на сей раз ни герцогов, ни баронов-наш император будет теперь
императором народа.
   Не сомневаешься в этом ни на минуту, когда проходишь через город, где
есть промышленные предприятия, мануфактуры. Император может делать ставку
лишь на беднейшие слои населения, другим же только свои денежки важны, а
на вс„ прочее им плевать: да что говорить, видели мы, как оно вышло в 1814
году... даже те, кто от него получил деньги, особняки, титулы, ордена...
   Впрочем, для того чтобы создать прочную основу новой Империи, надо
прежде всего найти людей, готовых всем пожертвовать.
   Люди. у которых ничего нет, легче расстаются с жизнью. И потом, даже в
армии есть немало офицеров и солдат, которые видят в Наполеоне нечто
противоположное Бурбонам, и прежде всего-продолжателя Республики... ах,
если бы Маленький Капрал заявил в один прекрасный день, что он, император,
провозглашает Республику! Сплотил бы вокруг себя всех тех, кто не мог или
не успел воспользоваться нашими победами... Карно, аббата Грегуара,
Левассера... тех, о ком уже давно не вспоминают вслух, но в кого до сих
пор верит народ...
   По правде говоря, никто за нами не следует; неужели же мы одни на этой
дороге, как это понимать? Робер высказал свою мысль вслух, и рядовой
Лангле ответил ему, что драгуны сразу же после Сен-Дени свернули на Кале.
Возможно, дивизия делала обходный маневр, с тем чтобы взять в клещи
арьергард королевской гвардии...
   Сам не знаю, может быть, потом, дальше, будет не так уж хорошо, но
здесь, на просторном Экуанском плато, где хозяйничает солнце, где
копошатся крестьяне-жгут прошлогодние сорняки или разбрасываю! вилами по
полю навоз, а мы едем по дороге, едем скопом, всей компанией: Арнавон,
Шмальц, Делаэ, Ростан! - здесь усталость как рукой сняло, хоть снова скачи
всю ночь. Вчера вечером улеглись спать в половине одиннадцатого, пройдя по
новым бульварам мимо Дома Инвалидов, через мост Людовика XVI до Тюильри.
"Как Наполеон входил в двери Павильона Флоры среди восторженных криков
толпы, я не видел: нас поставили позади двух первых эскадронов, напротив
дворца, словно стремились защитить императора от вражеской армиидаже пушки
навели на ворота..."
   Обо всем этом думает, двигаясь к Крею, он, Робер Дьедонне.
   Ему представляется Пантемонская казарма, где они провели ночь.
   Он не знает, что в этом самом помещении, на той же самой койке прямо
возле дверей ночевал накануне его друг, Теодор. Он мечтает, он начал
мечтать еще ночью, среди казарменного хаоса, оставшегося в наследство от
королевских мушкетеров. Он сверлит даль широко открытыми глазами, голова
еще полна сновидениями победы. Солнце уже скрылось, небо затянуло тяжелыми
тучами.
   Капитан Бувар-он едет во главе колонны, которая сопровождает штаб, -
догнал хвост 2-го эскадрона, где скачет рота Дьедонне, и сказал ему, что
нынче ночью привал в Клермоне отменяется, хотя был намечен именно этот
пункт: пришел приказ, требуется ускорить продвижение войск. Во всех этих
городках, через которые проходит их путь, население настроено
патриотически-не забыли еще казаков, да, впрочем, давно ли это было!
   Привал сделан в Люзарше-где это такое Люзарш? Девушки принесли
кавалеристам воды; кавалеристы отпускали вольные шуточки, девицы краснели,
но глаз не опускали. Славно было бы провести с ними ночку! Робер-любитель
таких вот быстротечных романов... И, кроме того, говорят, что замок
господина де Шамплатре вполне заслуживает осмотра. В Шантильи рабочие
фарфоровой мануфактуры, кружевницы, прядильщики с хлопчатобумажной фабрики
господина Ришар-Ленуара, выпускающей также и цветные ткани, - словом, все,
кто удержался ria работе .юсле прошлогоднего краха, вышли их
приветствовать. :i при йыезде из города к ним навстречу сбежались
камнетесы. Дорога шла лесом, поэтому никто как-то не заметил, что небо
опять затянуло тучами. Да и вообще здешний край лесной, озерный...
   Так лесными дорогами через речки и ручьи добрались до возвышенности на
берегу У азы. Тут их застал первый ливень, но остановки не сделали. Только
когда переправились через реку, миновали Ножан, взобрались на
откос-словом, проехали немногим меньше лье, впереди послышалась команда:
.Стой!" Удивигельное дело: крикнут где-то впереди, и по всей колонне,
вплоть до замыкающих, прокатится эхо. движение разом ГЕрекрашается.
   Эх, все-таки в кавалерии, особенно когда дисциплина строгая, когда
взвод выполняет приказ четко и быстро, чувствуешь, сам не знаю почему,
гордость, почти физическое наслаждение!
   Команда "привал!" была отдана на перекрестке, у подножия холма мягких,
округлых очертаний, где слева отходила тропинка и стоял столбик с
надписью, указывающей путь на Муи. Тропинка выводила к шоссейной дороге и
примерно с четверть лье шла через долину, вплоть до пригорка, по склону
которого уступами лепился поселок, окруженный огородами, под сенью густых
деревьев. Дьедонне соскочил с седла перед невысоким квадратным строением с
тремя окошками по фасаду, из которых среднее было вверху красиво
закруглено, а над ним вывеска "Для пеших и конных", - это оказалась
почтовая станция; в нижнем этаже помещалась кофейня, где поручику
сообщили, что местечко зовется Рантиньи, а поселок чуть подальше-Лианкур.
   Это было как раз то самое место, где по приказу следовало остановиться
на ночлег; здесь имелся замок, парк и фураж для лошадей, а так как небо
зловеще потемнело, располагаться в непогоду вдоль дороги было просто
неблагоразумно. Итак, снова вскочили на коней и понеслись по дороге к
поселку. Проехали через огромный сад с рядами аккуратно высаженных
плодовых деревьев; копавшиеся на клочках земли крестьяне, разогнув спину,
глядели вслед удалявшимся кавалеристам. Дьедонне не без удивления заметил
разбитый прямо на склоне виноградник-как будто климат здесь совсем другой,
чем во всей Пикардии.
   Перебравшись через ручеек-им сообщили, что зовется он Беронель, - отряд
остановился как раз у ворот парка; направо от входа, сразу же за жилыми
строениями, тянулись вплоть до возделанных нив прелестные тенистые уголки;
могучие деревья, каждое не меньше десяти туазов в высоту, устремляли к
небесам свои кроны; ветер свободно обвевал стволы редко посаженных
гигантов и их нагие, еще не покрытые листвой ветви. Сами же здания при
ближайшем рассмотрении оказались в довольно жалком состоянии, однако
продолжали использоваться по прежнему назначению.
   Это были попросту службы разрушенного замка; между двух боковых
флигелей был проход на просторный двор, где с двух сторон-в глубине и
слева-стояли жилые дома, а с третьей стороны двор замыкала длинная галерея
с перилами, отделявшая его от парка. Вот и все, что осталось от былого
величия и что успел привести в порядок вернувшийся из эмиграции последний
отпрыск рода Ларошфуко, ибо сам замок Революция разрушила от подвалов до
крыши. В основном постройки-образчик зодчества времен Людовика XIII-были
из прекрасно обтесанных камней, под черепичными крышами с круглыми
оконцами, а галерея относилась, по-видимому, к более позднему периоду.
   Едва только кавалеристы спешились, как хлынул проливной дождь. Но по
всему чувствовалось, что это ненадолго. На юго-западе сквозь разрывы
облаков сияла лазурь неба.
   Навстречу прибывшим выбежали люди. Первый, к кому Дьедонне обратился с
вопросом, где можно напоить лошадей, должно быть ремесленник, белокурый,
почти белесый малый, чистенько одетый, с огромными ручищами, гладко
выбритый, без усов, с очень светлыми глазами, ответил поручику с сильным
английским акцентом. Вообще-то обитатели поместья, поняв, с кем им
предстоит иметь дело, предпочли попрятаться по домам.
   За исключением одного добродушного толстяка, по виду лакея или,
возможно, даже мажордома. Кавалеристам так и не удалось узнать, у себя ли
господин де Ларошфуко, занимавший нарядный домик, что стоял направо, в
глубине парка, возле самых развалин замка. Во всяком случае, он явно не
испытывал особого желания встречаться с гостями. Прием получился более чем
прохладный.
   Но главное: мы под крышей! И наплевать, в конце концов, нравится это
кому-нибудь или нет! Уже вечерело, от Парижа отмахали целых че