о дворянство потеряло
возможность (точнее - отказалось пользоваться этой возможностью.  - Б.  Б.)
исполнять прежнюю роль связи между верховной властью и нацией. А на месте
этой связи ничего не было создано. С упразднением социально-исторической
роли дворянства, около верховной власти остались только ее бюрократические
служебные органы.
       Это было роковое обстоятельство, которое разъединило Царя и народ в
тот момент, когда их единение было наиболее необходимо" (Л. Тихомиров.
Монархическая Государственность III, стр. 225).

                                   XXXIV

       Николай I стал управлять с помощью бюрократии вовсе не потому, что
он был сторонником бюрократических методов управления. Он стал управлять
Россией с помощью чиновников только после того, как убедился что русское
образованное общество не хочет помогать ему. Что же оставалось после этого
делать Николаю I как не опереться на созданный Сперанским бюрократический
аппарат? Да, но этот аппарат был очень плох, - говорят противники Николая
I! Да, он был очень плох! Но разве в этом виноват один Николай Первый? 125
лет до него, коверкали и ломали существовавшие формы управления и объявляли
гениями тех кто их коверкал, но стоило только появиться царю, который
признал вредными те идеи, на основании которых коверкался правительственный
аппарат, как почему то он и оказался виновным в негодности
правительственного аппарата.
       Бюрократия в царствование Имп. Николая сильно развилась не потому,
что этого желал Николай I, а потому, что проведенная в царствование
Александра масоном Сперанским реформа государственного аппарата была
проведена так, что благоприятствовала сильному развитию бюрократии. По
мнению В. Ключевского "Сперанский справедливо считается основателем нового
русского бюрократизма" (Курс Рус. ист. ч. V, стр. 191). В своих планах
перестройки государственного управления Сперанский преследовал определенную
цель. Меньшевичка по убеждениям, еврейка родом, Шварц, (литературный
псевдоним В. Александрова) в рецензии на вышедшую в США книгу М. Раева
"Михаил Сперанский" с восторгом отмечает, что "Сущность преобразования,
Сперанский видел в том, чтобы ограничить дотоле самодержавное правление.
Чтобы провести это в жизнь, надо было разделить власть на три категории -
законодательную, исполнительную и судебную".
       Карамзин правильно угадал истинный смысл преобразования Сперанского
когда сказал: "Он шьет нам кафтан по чужой мерке, новая форма его законов
чужда русским". Как верно отмечает С. Середонин в Русском Биографическом
Словаре, вышедшем в 1909 году, Сперанский был "своего рода Пушкиным для
бюрократии: как великий поэт, точно чародей, владел думами и чувствами
поколений, так что над развивавшимся бюрократизмом долго парил образ
Сперанского".
       Многие же выдающиеся русские историки, в том числе и Ключевский,
считают Сперанского таким же великим государственным деятелем, как и Петра.
При чем сделанная Ключевским характеристика Сперанского столь
противоречива, что кажется - Ключевский издевается над почитателями
Сперанского и мстит кому-то, приказавшему ему именовать Сперанского одним
из самых выдающихся русских государственных деятелей. Похвалы Ключевского -
хуже обвинений, которые делают по адресу Сперанского его враги. "Ум его, -
пишет Ключевский, - вырос в работе над отвлеченными понятиями и привык с
пренебрежением относиться к простым житейским явлениям или, говоря
философским жаргоном, к конкретным эпирическим фактам бытия".
       "Картина, кажется ясна - человек ум которого "привык с
пренебрежением относиться к простым житейским явлениям" не может быть
выдающимся государственным деятелем, поскольку государственному деятелю все
время приходится иметь дело именно с "конкретными эмпирическими фактами
быта". Ключевский это, конечно, отлично понимает и поэтому в следующей
фразе, желая смягчить свой приговор уму Сперанского заявляет: "Философия
XVIII века немало народила таких умов; старая русская духовная академия
всегда производила их довольно. Но у Сперанского был не только философский,
но и здоровый, крепкий ум, каких всегда бывает мало, а в тот философский
век бывало меньше, чем когда-либо". Итак, философский ум привыкший с
пренебрежением относиться к жизни, ум которых философия XVIII века народила
немало оказывается в то же время и... умом здоровым и крепким "каких всегда
бывает мало, а в тот, философский век бывало меньше, чем когда-либо".(?!)
       "Продолжительным и упорным трудом Сперанский заготовил себе обширный
запас разнообразных знаний и идей". Как же применил этот обширный запас
знаний и идей "здоровый и крепкий ум" Сперанский? Оказывается в этом запасе
"было много роскоши, удовлетворявшей изысканным требованиям умственного
комфорта; было, может быть, даже много лишнего и слишком мало того, что
было нужно для низменных нужд человека, для понимания действительности; в
этом он походил на Александра, и на этом они сошлись друг с другом". "Это
был один из тех сильных, но заработавшихся умов, которые, без устали все
абстрагируя и анализируя, кончают тем, что перестают понимать конкретное".
Итак "не только философский, но и здоровый, крепкий ум, каких всегда бывает
мало" до того все анализировал, и абстрагировал, что кончил тем, что
перестал "понимать конкретное".
       К реорганизации государственного аппарата России Сперанский подошел
так же как и Петр I. "Когда он приступил к перестройке русского
государственного порядка, - пишет Ключевский, - он взглянул на наше
отечество, как на грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно
математически правильные политические построения. Вот почему выработанный
им план отличается необыкновенной стройностью, точностью, последовательным
проведением принятых начал. Но этот план оказался таким высоким, что ни
государь, ни автор никак не могли приблизить его к уровню действительных
потребностей и средств русской жизни".
       Изложив план Сперанского, Ключевский утверждает: "Можно сказать, что
все наши публицисты XVIII и XIX вв. не сказали столько умных и глубоких
мыслей о существующем порядке, сколько сказано в одном этом документе". Но
сделав очередной комплимент по адресу Сперанского, дальше заявляет:
"Государственный порядок слагается из двух элементов: из учреждений и
отношений, ими регулируемых и направляемых. Законодательство создает
учреждения цель которых известным образом установить и направить
общественные отношения". Александр же и Сперанский "хотели создать
государственный порядок прежде отношений: в этом их ошибка, точнее сказать,
в этом выразилось направление, какое получила русская мысль во второй
половине XVII века, на задаваемые текущей жизнью вопросы давались готовые
ответы, взятые со стороны. Изложенный план Сперанского построен из
элементов политического порядка, складывавшегося на Западе. Таким образом,
поставив себе вторую цель раньше первой, составитель проекта не дошел ни до
той, ни до другой: если бы он выработал план общественных отношений, из них
вырос бы сам собой новый политический порядок; так как он хотел установить
новый политический порядок прежде отношений, то мы не имеем ни этого
порядка, ни соответствующих отношений". Конечный приговор Ключевского о
плане государственных преобразований Сперанского на основании которого
Сперанского объявляют одним из величайших государственных деятелей России
таков: "Как схема политического порядка, он годится для всех времен и
народов; как практически разработанный порядок он не применим нигде". То
есть практическая ценность плана равна нулю.
       Сперанского провозглашают величайшим государственным деятелем вовсе
не за то, что он был, действительно, таким деятелем, а за то, что
масоны-декабристы были духовными детьми масона Сперанского. Меньшевичка
Шварц не согласна с оценкой проф. Раева, считающего, что Сперанский был не
настоящим либералом. "Обширный материал, привлеченный Раевым, - пишет она,
- опровергает эту оценку. Можно обмануть людей, но нельзя обмануть классы".
Ненависть к Сперанскому со стороны национальной части русского общества
"убедительно говорит о том, кем был и кем мог бы в иных исторических
условиях стать Сперанский". А по замыслу декабристов масон Сперанский, как
известно, должен был быть первым президентом Русской республики.

                                    XXXV

Ужели человек прямой не может

Спокойно жить чтоб простотой его

Не пользовались плуты и пройдохи.
                                                    В. Шекспир. Ричард III.

       "Учреждения Александра I завершали абсолютистское построение
правительственного механизма. До тех пор, самое несовершенство
управительных учреждений не дозволяло им освободиться от контроля.
Верховная власть сохраняла характер, направляющий и контролирующий. При
Александре I бюрократия была организована со всеми усовершенствованиями.
Создано строгое разделение властей. Учреждены независимый суд, особый орган
законодательства - Государственный Совет, в исполнительной власти созданы
министерства, стройным механизмом передаточных органов действующие по всей
стране. Способность бюрократического механизма к действию была доведена до
конца строжайшей системой централизации. Но где при этих учреждениях
оказывалась нация и верховная власть? Нация была подчинена правящему
механизму. Верховная власть, по наружности, была поставлена в сосредоточии
всех управительных властей. В действительности она была окружена высшими
управительными властями и отрезана ими не только от нации, но и от
остального управительного механизма". "Не имея, таким образом, никаких
сдержек, развитие бюрократической централизации с тех пор пошло неуклонно
вперед, все более и более распространяя действие центральных учреждений в
самые глубины провинциальной жизни. Шаг за шагом "чиновник" овладевал
страной, в столицах, в губерниях, в уездах." "С такой управительной
системой прошло царствование Александра I и Николая I. Во время Крымской
кампании она страшно скомпрометировала себя и вызвала всеобщий
реформаторский порыв. Достойно внимания, что при этом величайшее дело
царствования Александра II - освобождение крестьян _ совершено было именно
"вне ведомственным" порядком, на началах истинно самодержавно-национальных.
Но эта реформа, в способах вершения своего, была единственная при которой
Россия вырвалась из бюрократического порядка" (Л. Тихомиров. Монархическая
государственность).
       Бюрократия, как постоянная опора правительственной деятельности, да
еще деятельности стремящейся к широким реформам - вещь весьма неважная.
Император Николай узнал эту горькую истину весьма скоро. "Государь, - писал
Фок 17 июля 1826 года, Бенкендорфу, - в особенности заявил себя против
всяких двусмысленных извилистых действий; это факт, хорошо известный, между
тем встречаются люди, пытающиеся противиться развитию полезных мер, которые
должны содействовать к улучшению порядка управления и к устройству его на
прочных основаниях. Самое большое зло, представляющееся правительству, -
это - эгоизм должностных лиц и жажда всюду первенствовать. Они не могли бы,
конечно, достигнуть этой цели, если бы не имели своих приверженцев, которые
стараются составить себе карьеру, в ущерб общественному делу. Начальники не
смеют задевать их, не желая ослабить свою партию, и потому, замечая зло,
все-таки терпят его из личных видов".
       "Нам довольно трудно понять это отношение исполнительных органов к
высочайшей воле в государстве, управляемом самодержавно, - отмечает В.
Ключевский. - Отношение это состояло в том, что исполнительные органы
отменяли высочайшие повеления. Например, закон 1827 г., обеспечивавший
крестьян обязательными поземельными наделами вошел в первое издание Свода
законов 1833 г.; когда в 1842 г. вышло второе издание Свода, этого закона в
нем не Оказалось, хотя он не был отменен высочайшей волей". Таких примеров
можно найти не мало. "Таким образом, - резюмирует В. Ключевский, -
высочайшая воля издавала законы, а исполнительные учреждения втихомолку
прибирали эти правила к рукам, крали их. Благодаря этому все изданные
узаконения оставались без прямого практического приложения; но они
оказывали могущественное косвенное действие. Они усиливали в крепостном
населении раздражение, нетерпеливое ожидание свободы" (Курс Рус. ист. ч.
V). В. Ключевский, конечно, отлично понимал кто был заинтересован в
усилении "в крепостном населении раздражения", недовольного выполнением
царских указов, но прямо на виновников политического саботажа не указывал,
а ограничивался одной констатацией саботажа.

                                   XXXVI

       Когда необходимо дать оценку важнейшим, узловым проблемам Русской
истории, поставленный перед необходимостью выполнять идейные заказы Ордена
Русской Интеллигенции В. Ключевский как и другие историки всегда прибегал к
методу "нельзя не сознаться, но нельзя и не признаться", к разного рода
недомолвкам, высказыванию полуправды и т.д. Оценивая общее политическое
направление государственной деятельности Николая I, Ключевский пишет, что
целью политической программы Николая I было "ничего не вводить нового, ни в
основаниях, ни в формах государственного порядка, но разрабатывать
подробности, согласуя меры с людьми, их исполняющими, и все это делать без
всякого участия общества, даже с подавлением общественной самодеятельности;
вот главные приемы нового царствования. Итак в основание деятельности
полагался пересмотр, вместо законодательства - кодификация". Подобная
трактовка - ничто иное, как исполнение идейного заказа Ордена Русской
Интеллигенции, идейные директивы которого В. Ключевский, как и другие
историки выполнял весьма часто.
       А в другом месте он сам же пишет, что первому Секретному Комитету,
созданному для изучения вопроса о характере необходимых реформ и ликвидации
крепостного права "указано было пересмотреть все действующие узаконения об
устройстве всех состояния людей". "...Положение об устройстве всех
состояний было напечатано и одобрено Государственным Советом. Но возражения
сделанные на этот проект наместником Царства Польского Константином и
разразившаяся на западе Июльская Революция, а потом польский мятеж
остановили Императора на полдороге" (Курс Рус. Ист. Часть V). Упоминание о
возражениях Константина - обычное лукавство Ключевского. Главная причина
того, что Николай I остановился на полдороге - не возражения Константина, а
масонская революция во Франции и мятеж в Польше. В марте 1830 года, за
несколько месяцев до революции во Франции и восстания в Польше, Пушкин
писал кн. Вяземскому: "Государь, уезжая, оставил в Москве проект новой
организации контрреволюции революции Петра. Вот тебе случай написать
политический памфлет и даже его напечатать, ибо правительство действует или
намерено действовать в смысле европейского просвещения. Ограждение
дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных - вот
великие предметы. Как ты? Я думаю пуститься в политическую прозу". (Письма
Пушкина. Библиотека Иллюстрированной России. Париж. Письмо №269).
       Мероприятия намеченные к осуществлению в оставленном Николаем в
Москве проекте носили видимо весьма решительный характер, если Пушкин
называет проект не реформами, а организацией контрреволюции против
революции Петра I. Контрреволюций, как известно против реформ не бывает.
Контрреволюции бывают не против реформ, а против осуществленных ранее
революций. И Пушкин, прямо, вопреки принятому правилу, называет сделанное
Петром I не реформами, а революцией.
       Что, может быть, это сказано случайно, ради красного словца? Едва ли
это так! Пушкин написал Вяземскому именно то, что он хотел написать. Пушкин
хорошо разбирался в разнице между реформами и революцией. Когда он писал
это письмо Вяземскому ему шел уже тридцать первый год, он давно уже духовно
возмужал. Вот как характеризует его духовный облик встречавшийся с Пушкиным
в эту пору знаменитый польский поэт Адам Мицкевич: "Ему было 30 лет когда я
его встретил. Те, кто его знали в то время, замечали в нем значительную
перемену. Он любил вслушиваться в народные песни и былины, углубляться в
изучение отечественной истории. Казалось, что он окончательно покидал чужие
области и пускал корни в родную почву. Его разговор, в котором прорывались
зачатки будущих творений, становился обдуманнее и серьезнее. Он любил
обращать рассуждение на высокие вопросы, религиозные и общественные".
"Пушкин соединял в себе различные, как будто друг друга исключающие
качества. Его талант поэтический удивлял читателя и в то же время он
увлекал, изумляя слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума, был одарен
памятью необыкновенной, верным суждением, вкусом утонченным и превосходным.
Когда он говорил о политике внешней или отечественной, можно было думать,
что это человек заматерелый в государственных делах  и пропитанный
ежедневным чтением парламентских дебатов". Нет, Пушкин расценил задуманные
Николаем I мероприятия именно так, как он их воспринимал: как
контрреволюцию против революции Петра I. И Пушкин, не только не осуждает
намерения организовать контрреволюцию против политического и социального
наследства устроенной Петром I революции, но как это видно из письма к
Вяземскому, находится всецело на стороне Имп. Николая I.
       Естественно возникает вопрос - почему русские историки, при
характеристике Николая I, как государственного деятеля всегда обходят это
важное свидетельство Пушкина молчанием? Почему обвиняя Николая I во
всевозможных грехах, никто из членов Ордена Русской Интеллигенции никогда
не обвинял Николая I в таком страшном с их точки зрения грехе - как
организация контрреволюции против революции Петра?
       Да потому что им это было политически невыгодно. Подобное обвинение
разрушило бы созданные ими мифы о Петре I, как авторе благодетельных
"реформ" и о Николае I, как о тупом, ограниченном деспоте. И они молчали об
этом письме Пушкина, как они всячески замалчивали то, что Пушкин был
выдающимся мыслителем национального направления своей эпохи, который был
намного выше Герцена, Бакунина, Станкевича и др.
       Замалчивание неугодных фактов - это излюбленный прием масонов и их
духовных последышей. Еврей И. Бунаков, до революции видный деятель партии
социалистов-революционеров, оказавшись в эмиграции понял какую огромную,
непоправимую беду нанесли русскому народу созданные Орденом Русской
Интеллигенции различные революционные партии. В написанной им книге "Пути
России" И. Бунаков пишет: "Была в царственном делании Николая одна область
в которой он искренне хотел не старого, а нового - крепостное право. Ведя
борьбу на смерть с революциями, Николай одновременно, все дни своего
царствования, вел неуклонно "процесс против рабства".
       "Иностранные дипломаты, - пишет И. Бунаков, - доносили что Николай
питает в уме своем обширный проект освобождения крепостных; что подобная
мера направлена к социальной революции; а может привести и к политической;
что главная цель Государя - стремление разрушить феодализм и обосновать на
преданности народу силу и прочность монархии; что он предпринимает дело,
похожее на совершенное во Франции Людовиком XI, а затем Ришелье, и что,
если не рискует подвергнуться участи Павла I, то все же дерзает на многое".

       Проведением реформ среди казенных крестьян Николай I, как верно
отмечает И. Бунаков, хотел показать сторонникам крепостного права, что
"самодержавная власть вовсе не нуждается для своего сохранения во власти
помещичьей. Самодержавная власть держится не на рабстве. Она держится на
любви и преданности подданных, на усердии и доблести начальников, на
порядке и дисциплине администрации. Освобожденные от крепостной зависимости
крестьяне не впадут в своевольную анархию. Они вольются в лоно
государственного управления и соединятся со своими братьями
-государственными крестьянами, крепкими казне и покорными власти. Таков
ответ Николая защитникам рабства.