всемерно "радеть о государевом
деле" и поступать "смотря по тамошнему делу".
       Как видим, "невежественные" русские чиновники еще в 16 веке были
достаточно гибки и умели быстро менять политику колонизации в зависимости
от измеряющихся обстоятельств. Успех завоевания Сибири и великих
географических открытий в ней есть результат умелого сочетания действий
государственной инициативы и широчайших народных масс. В завоевании Сибири
государевы воеводы и народ действовали дружно, рука об руку.
       Вывод, который делает историк-западник Виппер в упоминавшейся выше
книге "Круговорот истории" в результате анализа состояния Московского
государства, следующий:
       "Если Московское государство выдержало смуту XVII века, и смогло
опять восстановиться, то это объясняется именно крепким строением
национального целого, тем, что национальность срослась со своей культурой,
что эта культура давала смысл и направление национальным силам. Для
национальной энергии великороссам XVI века очень характерна политика
Грозного в Ливонском крае, восточной половиной которого Москва владела в
течении 20 лет. Если принять во внимание тогдашнюю редкость населения,
неразвитость путей сообщения, техническую отсталость от Запада, - какую
удивительную энергию проявила Москва в колонизации торговой и
земледельческой, какой напор и какую цепкость в деле распространения своей
национальной культуры. И как жалки по сравнению с этим попытки русификации
того же края в конце XIX века, когда великая империя, выстроенная на
европейскую ногу обладала громадными техническими, военными и финансовыми
ресурсами".
       Нельзя не согласиться с следующей правильной оценкой, которую делает
И. Солоневич в "Народной Монархии", что время царствования двух первых
царей из династии Романовых "было, можно сказать, классической эпохой нашей
монархии, повторенной в сильно измененных условиях в 19-м веке. Было "едино
стадо и един пастырь", но не в стиле "Айн фюрер, айн Рейх", не в стиле
вождизма. Ибо монархия есть единоличная власть, подчиненная традициям
страны, ее вере и ее интересам, иначе говоря, власть одного лица, но без
отсебятины. Вождь - тоже одно лицо, но с отсебятиной. Первые два Романовы -
Михаил и Алексей в невероятно тяжких условиях послереволюционной и
послевоенной разрухи и в исключительно короткий промежуток времени успели и
восстановить страну, и установить некое нормальное равновесие между слоями
и классами народа - указать каждому его место и его тягло" (т. е.
обязанности. - Б.Б.)
       Что: "русская история выработала совершенно определенный тип
"Царя-Хозяина", - расчетливого и осторожного "собирателя Земли, ее
защитника и устроителя, чуждого каких бы то ни было авантюрных порывов - но
и чуждого той индивидуальной яркости, какую дает в политике авантюра.
Русские цари были очень плохими поставщиками материала для легенд."
       "...Жизнь огромного народа ставила свои очередные задачи - и эти
задачи решались с той осторожной мудростью, какая дается сознанием столь же
огромной ответственности. Иногда это решение казалось слишком медленным, но
оно всегда оказывалось окончательным. Мы сейчас живем в период какой-то
судорожной решимости, и мы, может быть, больше, чем другие поколения
истории, может оценить сомнительные преимущества эпилептических движений в
политике".
       Идеального царя русский народ представляет себе именно таким, каким
был царь Алексей, а не его взбалмошный сын. В представлении русского народа
царь должен быть религиозным, добрым и справедливым человеком, уметь
подбирать себе добрых советников и помощников, давать им широкую свободу
работать на благо народа, быть главой государства, а не размениваться на
мелочи, не делать то, что должны делать царевы слуги. Таким именно царем и
был царь Алексей. Он был таким царем, каким по мнению русского народа
должен быть царь, а его сын Петр был вождем, реформатором, бойцом,
революционером, палачем, плотником, шкипером, чем угодно, но только не
русским православным царем, каким он должен бы был быть.


                ПРИЧИНЫ РАСКОЛА И ЕГО ТРАГИЧЕСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ

                                     I
       "...Лжедимитрий и смута, - пишет С. Платонов, гораздо ближе, чем
прежде, познакомили Русь "с латынниками и лютерами", и в XVII веке в Москве
появилось и осело очень много военных, торговых и промышленных иностранцев,
пользовавшихся большими торговыми привилегиями и громадным экономическим
влиянием в стране. С ними ближе познакомились москвичи, и иностранное
влияние таким образом усиливалось. Хотя в нашей литературе и существует
мнение, что будто бы насилия иностранцев во время смуты окончательно
отвратили русских от духовного общения с иностранцами (см. Кояловича
"Историю русского народного самосознания". СПб. 1884 г.), однако никогда
прежде московские люди не сближались так с западными европейцами, не
перенимали у них так часто различных мелочей быта, не переводили столько
иностранных книг, как в XVII в. Общеизвестные факты того времени ясно
говорят нам не только о практической помощи со стороны иноземцев
московскому правительству, но и об умственном культурном влиянии западного
люда, осевшего в Москве, на московскую среду. Это влияние, уже заметное при
царе Алексее в средине XVII века, конечно, образовалось исподволь, не
сразу, и существовало ранее царя Алексея при его отце. Типичным носителем
чуждых влияний в их раннюю пору был князь Иван Андреевич Хворостинин (умер
в 1625 г.), - "еретик", подпавший влиянию сначала католичества, потом
какой-то крайней секты, а затем раскаявшийся и даже постригшийся в монахи".

       С момента появления на Руси киевских ученых и греков, в России
начинает проявляться с каждым годом все сильнее борьба двух направлений:
национального и западного.
       "В половине же XVII века, - указывает С. Платонов, - рядом с
культурными западно-европейцами появляются в Москве киевские схоластики и
оседают византийские ученые монахи. С той поры три чуждых московскому
складу влияния действуют на москвичей: влияние русских киевлян, более чужих
греков и совсем чужих немцев".
       Когда патриархом становится властолюбивый Никон, в большом
количестве появляются в Москве киевские и греческие духовные деятели.
        В царствование Алексея Михайловича в Московской Руси происходит
борьба трех направлений: защитники национальной старины, грекофилы
(сторонники греческой формы православия) и западники.
        В пятидесятых годах в Москве образуется ученое братство из
прибывших из Малороссии монахов. Один из монахов, Симеон Полоцкий получает
доступ к царскому двору. Исследователи деятельности малороссийских монахов
указывают, что они внесли в православие ряд чуждых ему идей, которые они
заимствовали от католичества. Взгляды Симеона Полоцкого о преосуществлении
Даров и об исхождении Святого Духа и от Сына, развивал также и его ученик
Сильвестр Медведев.
       Киевляне и греки вносят в церковную реформу чуждую русскому
национальному православию струю западной церковности.
       Эта струя вызывает энергичные протесты со стороны тех, кто начал
церковные реформы и кто хотел провести их считаясь с русским традиционным
православием.

                                     II
       Московская Русь, за исключением короткой эпохи Патриарха Никона, не
знала борьбы Государства с Церковью и Церкви с Государством, которая
характерна для истории европейских государств.
       Московская Русь достигла такой добровольной симфонии всех видов
власти, как никогда не знала Западная Европа. Московская Русь не знала
внутри-национальных и религиозных войн. Она знала только войны из-за
уделов, которые были борьбой за первенство в общей родине, которая всеми
соперниками - Суздалем, Новгородом, Тверью, Рязанью и Москвой, - считалась
общей родиной. Войны между Тверью и Москвой, Новгородом и Москвой, были
войнами не за уничтожение общерусского центра, а войнами за создание
общерусского центра. И Тверь и Москва не хотели быть отдельными
независимыми государствами, как Бельгия и Голландия, а хотели быть
общенациональными центрами.
       Строгановы, если бы хотели, в любой момент могли отделиться от
средневековой Руси. То же могли легко сделать Сибирские воеводы, обладавшие
неограниченной властью за тридевять земель от Москвы. Провести
"демократическим" способом самоопределение вплоть до отделения могли и
создатели русской Аляски Григорий Шелихов и Александр Баранов. Но никто из
них никогда не думал отделиться от России. Когда татары потребовали
чудовищный выкуп в 200 тысяч тогдашних рублей за захваченного в плен
Великого Московского Князя Василия, вся Русь собирала деньги на его выкуп и
наибольшую сумму денег на выкуп дали Строгановы. Население средневековой
Руси приходило в ужас от одной мысли, что прекратится наследственная
династия, видя в ней династию национальных вождей, стоящих во главе
национальной борьбы за национальные цели.
       Тесная связь царской власти со всей нацией в Московской Руси еще
более укреплялась формой ее отношений с Православной Церковью.
       Религиозная жизнь в Московской Руси была построена более правильно
чем после Петра. Духовенство в Московской Руси не было замкнуто кастою.
Низшее духовенство пополнялось за счет наиболее нравственных и образованных
мирян.
       Монашество представляло все слои народа от князей до бездомных
людей. Высшая церковная власть состояла как из представителей аристократии,
так и из одаренных людей народных низов. По своему составу священство,
монашество и высшая церковная иерархия представляли собой все слои нации.
       Все же важнейшие церковные вопросы решались на церковных соборах, на
которых собирались все высшие иерархи церкви. Царь имел, конечно, большое
влияние на Церковь, но и Церковь тоже имела большое влияние на царей.
       Союз Церкви с Государством и Государства с Церковью, который
существовал в Московской Руси, выражался не в одностороннем, а во взаимном
влиянии. Царь ведь являлся как бы представителем всех мирян при высших
органах церковной власти и требовал "свою, совершенно законную, долю в этой
власти".
       Большинство крупных русских историков: Ключевский, Соловьев, Шмурло,
являющихся по складу своего мировоззрения, западниками, - изображали,
обычно, раскол как борьбу невежественных религиозных фанатиков против
исправления ошибок в богослужебных книгах, против крещения тремя перстами.
Эта точка зрения на раскол должна быть пересмотрена. Раскол духовно гораздо
более глубокое явление, чем его обычная традиционная оценка. Раскол это
начало той многовековой трагедии, естественным завершением которой является
большевизм. Раскол это начало глубокой болезни русского духа, в силу
исторических обстоятельств до сих пор не получившего своего полного,
национального выражения.
       Церковная реформа, приведшая к расколу, началась в благодатной
духовной атмосфере Троицко-Сергиевской Лавры, в стенах которой витал дух
Сергия Радонежского. Группа духовных деятелей вырабатывает план широкой
церковной реформы.
       Но проходит некоторое время и инициаторы церковной реформы резко
восстают против нее.
       Обратите внимание, против церковных реформ восстают в первую очередь
те, кто являлся их зачинателями.
       Вероятно тут дело вовсе не в мелочах церковного обряда, а в чем то
более серьезном.
       Более правильно подходил к проблеме исправления богослужебных книг
предшественник Никона, патриарх Иосаф. Он хотел произвести исправление,
придерживаясь текста древних греческих и славянских книг. И на самом деле,
разве только одни русские переписчики искажали текст, а греческие
переписчики священных книг никаких ошибок не делали.
       "Справщики", работавшие при патриархе Иосафе "не отнеслись к делу
слепо, без рассуждения. Считаясь с установившимися в Москве обрядами, не
принятыми греческой церковью, но и не отвергнутыми ею, справщики оставили
эти обряды неприкосновенными".(14)
       Иоанн Грозный во время своего спора с иезуитом Поссевиным заявил:
       - Греки нам не Евангелие. У нас не греческая, а русская вера, -
Иоанн Грозный выразил общенародную точку зрения на греческое православие.
       Войдя в унию с католичеством в 1439 г. греки, по мнению русских,
потеряли право на первое место в православном мире. Они перестали соблюдать
православную веру в чистоте.
       В том, что греки способны на любую сделку со своей совестью убеждало
русских и нечистоплотное поведение греческого духовенства в Москве, куда
оно приезжало за сбором милостыни в пользу греческой Церкви.
       Живший в это время в Москве хорват Юрий Крижанич писал: "В настоящее
время греки не занимаются ни искусствами, ни науками, так что сами они -
слепые и вожди слепых, то каковы были учители таковыми же свойственно стать
и их ученикам". (15)
       "Греки, - писал Юрий Крижанич, - за пенязи (деньги) посвящают
свинопасов и мужиков, за пенязи отпускают людям грехи без исповеди и
покаяния, всякие святыни они обращают в товар".
       Один из образованных москвичей того времени, Арсений Суханов,
поехавший в Грецию для покупки древних священных книг, отрицательно
отзывается о благочестии греков. Он видел церкви без престолов, храмы,
содержащиеся в нечистоте, обнаружил искажение догматов, обрядов, подражание
католикам в богослужении.
       Арсений Суханов в результате своей поездки пришел к выводу, что в
греческом православии высохли "ручьи Божественной Мудрости" и поэтому
"греки вовсе не источник всем нам веры".
       "И папа не глава церкви и греки не источник, - писал он, - а если и
были источником, то ныне он пересох"; "вы и сами, говорил он грекам,
страдаете от жажды, как же вам напоить весь свет из своего источника?" Из
498 греческих рукописей и книг, привезенных Арсением Сухановым из Греции,
только семь-восемь рукописей могли служить образцами для исправления, а
остальные сами имели массу описок.

                                    III
       Прежде чем стать патриархом, Никон принадлежал к числу членов кружка
ревнителей благочестия, во главе которого стоял царский духовник
Вонифатьев. Члены кружка имели большое влияние даже при размещении
епископских кафедр; они же прочили в Патриархи Вонифатьева, но за его
отказом остановились на Никоне. Когда Никон приступил к реформам по
греческому образцу, то он отвернулся от них, перестал с ними советоваться
...и вызвал сетования и Аввакума, и Неронова. Первый говорил: "когда
поставили Патриархом его, так друзей не стал и в Крестовую пускать". А
Неронов: "доселе ты друг нам был".
       Шаблонное утверждение противников старообрядчества, что будто бы они
впали в раскол "по скудости ума" ложно.
       Противниками Никона оказались самые даровитые и умные люди эпохи,
как протопоп Аввакум, как Спиридон Потемкин, знаток "Лютерской ереси",
знавший греческий, латинский, еврейский, польский и немецкий языки, как
Федор дьякон, Неронов, Лазарь Вонифатьев. Они пошли в раскол не по скудости
ума, а потому что были убежденные последователи православия, готовые отдать
жизнь за веру предков.
       Реальной причиной раскола были не "скудость ума", а слепое, рабское
преклонение Никона перед греческой обрядностью и пренебрежение традициями
русской Церкви.
       Никон после отстранения старых справщиков призвал "искусных мужей"
из иностранцев. Главную роль среди них играли грек Паисий Лигарид и Арсений
Грек.
       Арсений Грек трижды менял вероисповедание, одно время он был даже
мусульманином.
       Уроженец острова Хиос, Лигарид получил образование в Риме в
созданной папою Григорием XIII Греческой гимназии. Лигарид написал
"Апологию Петра Аркудия", известного своей пропагандой унии с католицизмом
в юго-западной России. В католическом духе написаны и другие сочинения
Лигарида. Знавший хорошо взгляды Лигарида, Лев Алладцкий писал своему другу
Бертольду Нигузию:
       "...Лигарид три года назад удалился из Рима в Константинополь для
посещения своего отечества Хиоса и для распространения в той стране римской
веры".
       За расположение Паисия Лигарида к латинству Патриарх Нектарий
отлучил его от Православной Церкви.
       Вот каких "искусных мужей" поставил Никон во главе исправления
священных книг.
       Неудивительно, что это вызвало сильное возмущение как среди бывших
справщиков, так и среди духовенства и народа.
       Не мог не возмущать и девиз, под которым Никон стал продолжать
исправления. Павел Алеппский пишет, что Никон заявлял: "Я русский, сын
русского, но моя вера греческая". Это заявление шло вразрез с народным
пониманием, сформулированным Иоанном Грозным во время его спора с иезуитом
Поссевином:
       - Греки нам не Евангелие. У нас не греческая, а русская вера.
       К удивлению и ужасу всех социальных слоев Московской Руси, греческие
духовные лица, зараженные латинством, становятся руководителями в
исправлении древних богослужебных обрядов и древних богослужебных книг.
       "Понятно, - замечает С. Платонов, - что такая роль их не могла
понравиться московскому духовенству и вызвала в самолюбивых москвичах
раздражение. Людям, имевшим высокое представление о церковною первенстве
Москвы, казалось, что привлечение иноземцев к церковным исправлениям,
необходимо, должно было выйти из признания русского духовенства
невежественным в делах веры, а московских обрядов - еретическими. А это шло
вразрез с их высокими представлениями о чистоте православия в Москве. Этим
оскорблялись их национальная гордость и они протестовали против
исправлений, исходя именно из этого оскорбленного национального чувства".
(16)
       С. Платонов совершенно неправ. Дело шло не об оскорблении
национального чувства, а об оскорблении религиозного чувства. В 1654 году
был созван Церковный Собор. В ответ на речи патриарха Никона и царя
Алексея, Собор ответил, что надо:
       "Достойно и праведно исправить против старых харатейных греческих"
(то есть старинных греческих рукописей). То есть, по постановлению Собора
исправление текста священных книг необходимо производить сличая
первоначальные славянские переводы с современными им греческими книгами.
Нельзя было исправлять древние священные книги по новым греческим книгам, в
которые после флорентийской унии вкралось много исправлений. Но
постановление Собора Никоном не было исполнено.
       Приглашенные Никоном греки стали делать исправления по новым
греческим книгам, часть которых была напечатана в Венеции и других
католических странах Европы. Получив новые книги священники увидели в них
не только исправление описок, но и много новых слов, которые в старых
книгах были переведены по иному. Так что дело шло уже не об исправлении
ошибок, а о совершенно новых переводах священных книг.

                                     IV
       До Никона жизнь русской православной церкви шла в духе соборности.
Все спорные и неясные вопросы решались по общему согласию на церковных
соборах. Властолюбивый Никон больше походил не на русского патриарха, а на
главу католической церкви. "Энергичная, но черствая натура Никона, - пишет
С. Платонов, - не могла отвечать царю на его идеальную симпатию таким же
чувством. Никон был практик, Алексей Михайлович - идеалист. Когда Никон
стал патриархом с условием, что царь не будет вмешиваться в церковные дела,
значение Никона было очень велико; мало-помалу, он становился в центре не
только церковного, но и государственного управления.
       Благодаря ошибочным действиям Никона была нарушена симфония между
царской властью и церковью, благодаря дружному сотрудничеству которых в
течении веков Русь собрала национальные силы и сбросила татар. После смуты,
когда государством правил фактически отец юного царя Михаила, патриарх
Филарет, удельный вес церковной власти сильно вырос. При царе Алексее,
вековое равновесие между царской и церковной властью нарушается.
       Одно время современники считали власть Никона фактически большей,
чем власть царя. С. Платонов справедливо заявляет,