м кризисе: политика Екатерины довела все пружины правительственной
машины до такого напряжения, которое далеко превышает силу их
сопротивления: во всех областях средства не могут удовлетворить
предъявляемых к ним требованиям, и Россия не может выдержать той роли,
которую ей навязали".
       Екатерина же пытается убедить других и себя, что все прекрасно, что
политика "мудрой северной Минервы" приносит роскошные плоды.
       "Я весела и резва, как зяблик", - пишет она Гримму. Но русскому
народу в этот момент, как и раньше, жилось не весело под управлением
веселой, как зяблик Императрицы-философа.
       Общие выводы, которые делает последний видный предреволюционный
историк С. Платонов, подводя итоги царствования Екатерины II, так же
противоречивы, как и сделанные им оценки итогов государственной
деятельности отца Петра и самого Петра. В "Учебнике русской истории" эти
выводы представляют лукавую систему недоговоренностей и легко разоблачаемых
натяжек.
       Изложение царствования Екатерины II он начинает фразой:
"Царствование Императрицы Екатерины II было одним из самых замечательных в
русской истории". Появление ряда талантливых деятелей в эпоху Екатерины
Платонов объясняет не тем, что это есть результат того, что русская нация
духовно начала выздоравливать после сокрушительной революции, совершенной
Петром и последствий "правления" его преемников, а только тем, что
Екатерина умела выбирать себе сотрудников.
       С. Платонов чрезвычайно высоко расценивает нелепый "Наказ"
Екатерины, составленный на основании утопических воззрений французских
философов об "идеальном государстве", но потом сам пишет, что "за полтора
года законодательных работ она убедилась, что дело стоит на неверном пути".
Больше депутаты для выработки "идеальных законов" не созывались. То есть
дело кончилось пшиком.
       Преобразования же в административном устройстве, по оценке
Платонова, "представляли собой последнюю ступень в общем ходе возвышения
дворянского сословия". "Блестящие результаты" для Императрицы-философа,
заявлявшей в "Наказе" о своем горячем стремлении утвердить основы
государства на началах справедливости и "вольности". Положение основной
массы народа крестьянства при Екатерине не, улучшилось, а ухудшалось.
       "Екатерина, - указывает С. Платонов, - достигла лишь того, что дала
"вольность" дворянству и доставила ему влиятельное положение в местной
администрации". Вольности же крестьянам дать ей не удалось, даже и в малой
доле. Взойдя незаконно на престол с помощью заговора, Екатерина все свое
царствование зависела от дворянской среды, которая дала ей участников
заговора, убийц ее мужа и пополняла ряды ее "орлов". Поэтому Екатерина II
была Императрицей-философом, дворянской царицей, но не царицей, стоящей на
страже интересов всей нации.
       Это признает и Платонов, "когда личные взгляды Екатерины совпадали с
взглядами дворянства, - сообщает он, - они осуществлялись, когда же
совпадения не было, императрица встречала непонимание, несочувствие, даже
противодействие, и обыкновенно уступала косности господствующей среды".
Следовательно фактически правила не Екатерина, а господствующая Среда - т.
е. дворянство.
        "В других областях своей деятельности, - указывает Платонов, -
просвещенная Императрица не была так связана и не встречала вообще
препятствий, кроме того, что собственные ее философские и политические
правила оказывались вообще неприложимыми к практике по своей отвлеченности
и полному несоответствию условиями русской жизни."
       На зависимость Екатерины от возведших ее на престол указывает и граф
А. Р. Воронцов в статье "Примечания на некоторые статьи, касающиеся
России". "О революции, коей возведена была Императрица Вторая на престол
российский, нет нужды распространяться, понеже; все сие обстоятельства еще
свежи в памяти: но того умолчать нельзя, что самый образ ее вступления на
престол заключал в себе многие неудобности, кои имели влияние на все ее
царствование" (Первая книжка "Чтения Моск. общ. истории и древностей").
       "Коротко сказать, - пишет Державин в своих воспоминаниях, - сия
мудрая и сильная Государыня, ежели в суждении строгого потомства не удержит
по вечность имя великой, то потому только, что не всегда держалась
священной справедливости, но угождала своим окружающим, а паче своим
любимцам, как бы боясь раздражать их; и потому добродетель не могла, так
сказать, сквозь сей закоулок пробиться и вознестись до надлежащего величия;
но если рассуждать, что она была человеком, что первый шаг ее восшествия на
престол был не непорочен, то и должно было окружить себя людьми
несправедливыми и угодниками ее страстей; против которых явно восставать,
может быть, и опасалась, ибо они ее поддерживали" ("Рус. Беседа" 1859 г.,
кн. IV, стр. 387).
       К чему привели философские и политические взгляды Екатерины в
области управления церковью и духовного развития общества в духе
вольтерьянства, нам известно. "Екатерина II считала себя слугой Вольтера, и
должно краснеть православному человеку при чтении ее корреспонденции с
Вольтером. Если протестанты могут рассматривать Петра, как одного из своих,
то неверующие - Екатерину, ибо она высмеивает церемонии и таинства своей
церкви в этой корреспонденции: ее дух нечестия вокруг нее и костюмы -
зеркало ее неверующей души." (51)
       Земледелие в результате неправильной политики Правительства пришло в
упадок. Это привело к сильному росту цен. В 1760 году при Елизавете
четверть ржи на Гжатской пристани стоила, например, 86 копеек, в 1763 году,
в начале правления Екатерины II, поднялась до 96 копеек. А в 1783 году
стоила 7 рублей или в 8 раз дороже. "По всем сим вышесказанным
обстоятельствам, - пишет Щербатов "В размышлениях о нынешнем в 1787 году
почти повсеместном голоде в России", - удивительно ли, что цены хлеба час
от часу возвышались, и при бывших в двух прошедших 1785 и 1786 годах
неурожая не токмо до чрезвычайности дошла, но даже и сыскать хлеба на
пропитании негде, и люди едят лист, сено и мох и с голоду помирают, а
вызябший весь ржаной хлеб, в нынешнюю с 1786 на 1787 год зиму в
Плодоноснейших губерниях не оставляет и надежды, чем бы обсеменить в
будущем году землю, и вящим голодом народу угрожает".
       По свидетельству того же Щербатова ("О состоянии России в
рассуждении денег и хлеба"):
       "Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белгородская,
Тамбовская губернии, вся Малороссия претерпевает непомерный голод, едят
солому, мякину, листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо к
несчастью и лебеда не родилась и оной четверть по четыре рубля покупают.
Когда мне из Алексинской волости привезли хлеб, испеченный из толченого
сена, два из мякины и три из лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на
четверть тут четвертка овсяной муки положена. Но как я некоторым сей
показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть гораздо хуже. А однако
никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля месяца, не сделано
о прокормлении бедного народа для прокормления того народа, который
составляет силу империи..."
       Именно в это самое время, зимою и весною 1787 года Екатерина
совершила свое знаменитое путешествие по России. В то время когда народ по
всей России голодал, придворные старались инсценировать, что народ всюду
благоденствует под мудрым управлением императрицы-философа. В сочинении
Павла Сумарокова "Черты Екатерины Великой" мы читаем: "Ее появления
походили на радостные, посменные торжества; толпы народа окружали карету,
воины в строю встречали, дворяне, прочие сословия наперерыв учреждали
угощения: везде арки, лавровые венки, обелиски, освещения; везде пиршества,
прославления, милость и удовольствия..."
       Принц де Линь сообщает, что каждый день знаменовался раздачею
брильянтов, балами, фейерверками и иллюминациями верст на десять в
окружности...
       Задуманный Екатериной (мы знаем, как она боялась широкого развития
народного образования), широкий план развития сети народных училищ, ей, -
по словам Платонова, -"завершить не удалось: при ней было открыто несколько
губернских училищ ("гимназий"), не везде были открыты уездные; и не было
учреждено ни одного университета".
       "В отношении финансов, - пишет Платонов, - время императрицы
замечательно водворением у нас бумажного денежного обращения".
       Результаты этого "замечательного водворения" по оценке Платонова,
таковы: "В конце царствования Екатерины ассигнаций обращалось уже на 150
миллионов", а разменного металлического фонда для них почти не было.
Явились обычные последствия такого порядка: цена ассигнаций поколебалась и
упала в полтора раза против звонкой монеты (ассигнационный рубль стоил не
дороже 68 копеек), а цена всех товаров поднялась. Таким образом денежное
обращение пришло в беспорядок и дурно отразилось на всем хозяйственном
обиходе страны".
       Все утверждения С. Платонова, полностью уничтожаются следующим
утверждением, которое он делает в "Лекциях по русской истории". В "Лекциях"
он заявляет, что эпоха Екатерины "была завершением уклонений от
старо-русского быта" которые развивались в XVIII веке и что "внутренняя
деятельность Екатерины узаконила ненормальные последствия темных эпох XVIII
века". А если дело обстояло так, то как возможно утверждать, что
царствованием Екатерины было одним из самых замечательных в русской
истории?
       Признания со стороны потомства Екатерина может заслужить только тем,
что при ней границы русского государства снова как и во времена Киевской
Руси были доведены до берегов Черного моря и окончательно подорвали военную
мощь старинных врагов России - Турции и Польши.
       Но присоединение Польши, древнего самобытного государства к России
надо уже признать ошибкой, которая принесла в дальнейшем России тяжелые
политические последствия, надолго, если не навсегда зародив ненависть у
поляков к русскому народу. Большим несчастием для России было и то, что
вместе с поляками в составе русского государства оказалось большое число
евреев.

                                     II

        Объективно верную историческую оценку политических итогов
царствования Екатерины II дал только Пушкин в своих "заметках по русской
истории XVIII века".
       "Возведенная на престол заговором нескольких мятежников, пишет
Пушкин, - она обогатила их на счет народа и унизила беспокойное наше
дворянство. Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею
пользоваться, то в сем отношении Екатерина заслуживает удивление
потомства".
       "Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, на молчала.
Ободренные таковою слабостью, они не знали меры своему корыстолюбию, и
самые отдаленные родственники временщика с жадностью пользовались кратким
его царствованием. Отселе произошли огромные имения вовсе неизвестных
фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа:
от канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно. Таким
образом развратная государыня развратила и свое государство
       Екатерина уничтожила звание (справедливее - название) рабства и
раздарила около миллиона государственных крестьян (т. е. свободных
хлебопашцев) и закрепостила вольную Малороссию и польские провинции.
Екатерина уничтожила пытку, а тайная канцелярия процветала под ее
патриархальным правлением..."
       "Современные иностранные писатели, - указывает Пушкин, - осыпали
Екатерину чрезмерными похвалами; очень естественно: они знали ее только по
переписке с Вольтером и по рассказам тех именно, коим она позволяла
путешествовать".
       Пушкин отмечает, что "...Греческое вероисповедание, отдельное от
всех прочих, дает нам особенный национальный характер".
       Петр I понимал это и желая подорвать источник духовного своеобразия
русского народа, со всей силой своего деспотизма обрушился на православие и
всячески старался подорвать силу русского монашества.
       "Петр, - отмечает Пушкин, - презирал человечество, может быть,
более, чем Наполеон" и делает следующие примечания: "История представляет
около него всеобщее рабство... все состояния, окованные без разбора, были
равны перед его дубинкой. Все дрожало, все безмолвно повиновалось".
       Екатерина, II заняла по отношению к православию позицию Петра I и
всех его преемников.
       "Екатерина, - пишет Пушкин, - явно гнала духовенство, жертвуя тем
своему неограниченному властолюбию и угождая духу времени. Но, лишив его
независимого состояния и ограничив монастырские доходы, она нанесла сильный
удар просвещению народному. Семинарии пришли в совершенный упадок. Многие
деревни нуждаются в священниках. Бедность и невежество этих людей,
необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность
заниматься важной своей должностью. От сего происходит в нашем народе
презрение к попам и равнодушие к отечественной религии".
       "В России, - заключает дальше Пушкин, - влияние духовенства столь же
было благотворно, сколь пагубно в землях римско-католических. Там оно,
признавая главою своею папу, составляло особое общество, независимое от
гражданских законов, и вечно налагало суеверные законы просвещению. У нас,
напротив того, завися, как и все состояния, от единой власти, но
огражденное святыней религии, оно всегда было посредником между народом и
государем, как между человеком и божеством. Мы обязаны монахам нашей
историей, следственно и просвещением. Екатерина знала все это и имела свои
виды".
       Заслугу царствования Екатерины II Пушкин видит только в том, что она
окончательно подорвала мощь извечных врагов России - Польши и Швеции. "Но,
- пишет Пушкин, - со временем история оценит влияние ее царствования на
нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и
терпимости, народ угнетенный наместниками (и помещиками. Б. Б.), казну
расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии,
ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с
философами ее столетия, - и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее
славной памяти от проклятия России".
       Несмотря на свою краткость, эта оценка Пушкина является самой
верной, исторически совершенно точной оценкой, той роковой роли, которую
сыграла Императрица-философ" в истории России.
       "Непомерная роскошь, - пишет граф Воронцов, - послабление всем
злоупотреблениям, жадность к обогащению и награждение участвующих во всех
сих злоупотреблениях довели до того, что и самое учреждение о губерниях
считалось почти в тягость, да и люди едва ли уж не, желали в 1796 году
скорой перемены, которая, по естественной кончине сей государыни и
воспоследствовала" ("Чтения Моск. Общ. Истории", Кн. I, стр. 95-96).

       XXIII. ПЕРВЫЕ ПРОБЛЕСКИ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ

Французить нам престать пора

На Русь пора!
                                                            Д е р ж а в и н
                                     I
       Несмотря на совершенно ненормальные условия развития духовной жизни
в России в итоге совершенной Петром I революции, во второй половине
восемнадцатого столетия в России все же появляется ряд крупных даровитых
деятелей.
       Св. Тихон Задонский и Паисий Величковский противопоставляют
преподаваемому в духовных семинариях богословию (опирающемуся на
православно-протестантские взгляды Ф. Прокоповича) свое глубокое понимание
духовной сущности Православия. Григорий Сковорода создает оригинальную
систему философии.
       Ломоносов в ряде своих научных теорий опережает современную научную
мысль Европы. Появляются даровитые художники, скульпторы, писатели и поэты:
архитекторы Баженов, Казаков, живописцы Рокотов, Левицкий, Боровиковский,
скульпторы Шубин, Козловский, композиторы и музыканты Фомин, Бортнянский,
писатели Крылов, Карамзин, Державин и ряд других.
       Появление всех этих людей обычно приписывается реформаторской
деятельности Петра I. Дескать не произведи он свои благодетельные реформы и
не спаси он русское государство от неизбежной гибели, то русская культура
застыла бы на одном месте. Это сознательное искажение истории. Так могут
рассуждать только историки, не верящие в возможность развития самобытной
русской культуры, и игнорирующие такой важный фактор исторического развития
всякого народа, как время. Не соверши Петр I революцию, русский народ,
спустя 75 лет после смерти Петра I, все равно вошел бы в более близкое
соприкосновение с Европой и представители высших слоев общества
познакомились бы и с европейской философией, наукой и искусствами. Но не
искалеченные духовно, питая уважение к вере, предков, к трагической истории
родного народа, к национальной форме власти под руководством которой народ
победил всех своих бесчисленных врагов, они совсем бы иначе подошли бы к
культурному наследству Европы и взяли бы оттуда конечно уже не масонство и
идеи французских просветителей.
       Одно перерождение крепостной зависимости в крепостное право
европейского типа лишило русскую культуру большого числа выдающихся
деятелей русской культуры. Только очень немногим даровитым представителям
народных низов, как Ломоносову, скульптору Шубину, земляку Ломоносова,
Баженову удалось выбиться. А сколько даровитых людей не смогли преодолеть
препятствий, которых выдвигало на их пути крепостное право.
       А какое огромное количество сил потребовалось русскому народу,
русской монархической власти и православию, чтобы преодолеть тяжелые
последствия, вызванные сокрушительной революцией Петра, чтобы превозмочь
губительные последствия духовного подражания Западу. Какие тяжелые
потрясения вызвала в жизни государства одна передача высшей власти,
согласно личной воле Правителя государства! Каких огромных духовных усилий
потребовалось Карамзину, Фонвизину, Державину, чтобы преодолеть масонство и
вольтерьянство и снова ощутить себя духовно русскими людьми. И сколько их
современников сыграли роковую роль в истории русского народа, так и не
сумев преодолеть "европейскую премудрость".
       Время - великое дело. И получи Россия возможность свободного
духовного развития на основе своих самобытных принципов при Петре, и после
Петра, к концу 18 века она наверняка имели бы больше достижений в области
культуры, чем те, которые она имела в "златой век" Екатерины.
       Для того, чтобы Пушкин смог духовно преодолеть европейский соблазн и
стать духовно чисто русским писателем, нескольким поколениям русских людей
пришлось прожить в атмосфере безудержного чужебесия.
       Всякая революция прерывает и замедляет развитие духовной и
материальной культуры и требуются десятки лет, а иногда и столетие, чтоб
народ смог снова обрести душевное равновесие и получить возможность идти
духовно вперед по предначертанному ему духовному пути. Потребовалось 75 лет
прежде, чем Павел I смог восстановить законный порядок престолонаследия и в
его лице появился снова не дворянский, а общенародный царь и почти два
столетия, чтобы Николай II осознал необходимость восстановления
патриаршества и тем вернуть духовную независимость Православной Церкви.
       С большим трудом сквозь увлечение всем западным, начиная с
царствования Елизаветы, начинают пробиваться мысли о том, что
представителям русского образованного общества пора стать снова русскими,
пора сойти с пути подражания европейской культуре и, опираясь на русские
духовные устои, творить самобытную русскую культуру.
       В царствование Елизаветы это сознание русской самобытности
выражалось очень редко и туманно. При Екатерине II это сознание стало
проявляться отчетливее и сильнее.
       В зрелых годах Фонвизин, начавший свой идейный путь с атеизма и
поклонения Западу, пришел к вере и трезвому национализму. (52) Он понял,
что зло и неправда существует не только в России, но и во всем свете. И,
что подражание Западу не есть всеисцеляюший киндер-бальзам.
       "Как истребить, - писал он, - два сопротивные и оба вреднейшие
предрассудка: пер