е, столь же достойном презрения, сколько опасным. Тогда
увидят, но слишком поздно, что замысел их не химера, а действительность,
что они намерены быть не посмешищем дня, а памятными в истории, и что эта
секта, ничто иное, как потаенный враг правительства и государей".  (18)
       Ростопчин предупреждал Александра I, что русские масоны и русские
якобинцы распускают о нем ложные слухи о том, что Александр будто бы
разрешил проникнуть в Россию Наполеону с тем, чтобы опираясь на
наполеоновскую армию дать всем свободу.
       "Все злые слухи, - писал Ростопчин Александру I в средине августа, -
распускаемых с целью обвинить Вас, все это идет от мартинистов, и всех
неистовее университет, состоящий из якобинцев-профессоров и воспитанников".

       Уже в 1812 году среди профессоров имелись предатели типа Милюкова,
во время войны сеявшие смуту в умах "передовых людей" того времени.
       Недаром бывший масон Жозеф-де-Местр, семнадцать лет проведший в
Петербурге и хорошо знавший представителей русского высшего слоя, заявил,
что "Россию погубит Пугачев, который выйдет из университета". Это
предсказание, как мы знаем, в точности исполнилось.
       Русские якобинцы ждали Наполеона, как силу, которая сломит остатки
самодержавной власти Александра I и утвердит конституционный образ
правления, о котором русская аристократия не переставала мечтать со времени
смерти Петра I. Русские масоны и "прогрессивно" мыслящие военные еще во
время нашествия Наполеона готовы были изменить русскому царю, как это они
сделали спустя сто лет в 1917 году во время войны с Германией.
       Сын откупщика Верещагин, убитый по приказу Ростопчина, да, наверное,
и другие распространяли листовки с речью Наполеона Государям Рейнского
союза, в которой были такие слова:
       "Не пройдет и шести месяцев, как две северные столицы, Москва и
Петербург, узрят в своих стенах победителей всего мира".
       В. И. Бакунина в письме, написанном ей во время Отечественной войны
своей подруге, пишет, что есть немало лиц, ждущих победы Наполеона.
"Наполеон, пишет она, слишком хорошо обо всем осведомлен. Вот еще несчастие
для России - иметь столько предателей. Их подозревают, но боятся еще
называть".
       В. И. Бакунина пишет следующее о поведении графа Ростопчина в
Москве: "Не могу не сказать вам несколько слов о гр. Ростопчине, который
замечательно ведет себя в Москве. Все обожают его за его популярность, он
так умело и так умно себя ведет, что не оставляет ничего желать. Однажды
ему доложили, что одна известная владелица модного магазина держала весьма
вольные речи и не говорила ни о чем ином, как о предстоящем приходе
Бонапарта, о свободе, которую он дарует всем, и пр., и пр. Эти слова были
доложены гр. Ростопчину, который с трудом поверил им, так как эта женщина,
всем известная и очень богатая, рисковала все потерять. Тем не менее он ее
вызвал, спросил ее, неужели она держала подобные речи. Она, ничуть не
смущаясь, подтвердила. Он тогда спросил ее, раз она так уверена в его
приходе в Москву, какой дорогой придет он. "Можайской, граф". - "Можайской?
Хорошо же - чтобы достойно принять его, сударыня, вы будете так добры
поддерживать ее в порядке и чистоте". Она попробовала было сопротивляться,
но он присудил ее к неделе работы. Она попросила у него позволения
переодеться. Он сказал: "Нет, сударыня, я слишком вежлив, чтобы заставить
вас снять ваше нарядное платье и причинить вам это затруднение. Именно в
этом наряде, в сопровождении двух драгун, вы отправитесь на шоссе". Когда
какая-то кн. Голицына явилась к нему просить за эту женщину, он сказал ей,
что это невозможно, но что, раз княгиня так уж за нее заступается, он
разрешит ей присоединиться к ней".  (19)
       Наполеон хотел разбить по одиночке русские армии и остановиться на
зимовку в Москве. В Москве из числа русских масонов и якобинцев Наполеон
всегда бы нашел нужное ему количество предателей, из которых он смог бы
создать правительство для захваченной им территории.
       Граф Ростопчин, губернатор Москвы, - также несправедливо
оклеветанный историками, как и граф Аракчеев, совершенно верно
охарактеризовал создавшуюся политическую ситуацию, когда писал:
       "Трудно найти в России половину Пожарского, но целые сотни есть
готовых идти по стопам Робеспьера и Сантера".

                                     II

       Известный историк Отечественной войны генерал Харкевич пишет, что
выдающиеся военные умы эпохи Александра I пришли "к одному выводу
относительно наиболее целесообразного способа борьбы с Наполеоном. Наполеон
стремится к быстрому решению участи войны, ищет боя - нужно затягивать
войну, уклоняться от решительных действий. Французская армия совершает
быстрые марши, живет реквизициями - нужно лишать ее средств продовольствия,
действуя на нее пространством и неблагоприятным временем года, и, только
когда противник будет ослаблен, переходить к энергическим действиям всеми
силами".
       Еще в 1807 году Барклай-де-Толли говорил известному историку Нибуру,
что если бы ему пришлось быть во время войны главнокомандующим, он бы
завлек французскую армию к Волге и только там дал генеральное сражение.
Когда Барклай-де-Толли оказался главнокомандующим, он так и поступил.
Дождавшись соединения русских армий, он решил их вести к Москве.
       Доброжелатели Наполеона из кругов "французской партии" поняли, чем
грозит Наполеону этот верный замысел Барклая-де-Толли и начали против него
клеветническую кампанию. Его начали обвинять в измене.
       Масонам французской ориентации необходимо было во что бы то ни стало
удалить Барклая. Дело было в том, что "немец" Барклай, принадлежавший к
давно уже обрусевшей немецкой семье, примыкал к..."русской партии",
возглавляемой Аракчеевым. Барклая необходимо было оклеветать и во что бы то
ни стало добиться его удаления с поста главнокомандующего и поставить
"своего". Этого удалось добиться. Барклай был смещен и на его место
назначен Кутузов (масон высоких степеней, участник заговора против Павла
I).
       Единственного целесообразного плана ведения войны с Наполеоном, то
есть, заманивания армии Наполеона вглубь России, сохранение боевой силы
русской армии и энергичного преследования разложившейся армии Наполеона
сохраненной русской армией, Кутузов не выполнил. Ни первую часть плана -
(отступление с целью сохранения боевой силы); ни вторую часть - (активное
преследование Наполеона).
       Сражение, данное Кутузовым под Бородино разрушало первую часть
плана: дав сражение Наполеону, Кутузов потерял почти половину бывшей в его
распоряжении армии. Потеря половины боевой силы не дала возможности
выполнить и вторую часть плана - активное преследование Наполеона после
отступления из Москвы. Оправдываясь в слабом преследовании отступающих
французов, Кутузов всегда ссылался на то, что ему нужно время, чтобы
привести в порядок войска, сильно пострадавшие во время битвы под Бородино.

       "Бородинское сражение, - утверждает Керсновский в "Истории русской
армии", - оказалось преждевременным. С ним поторопились на два месяца. Его
следовало дать ни в конце августа, а в конце октября, когда французская
армия была в достаточной степени подточена изнутри. Имей Кутузов тогда в
строю те десятки тысяч, что погибли бесцельно в бородинском бою, будь жив
Багратион - генеральное сражение было дано где-нибудь под Вязьмой - и тогда
не ушел бы ни один француз, а Наполеон отдал бы свою шпагу Платову..." (ч.
I, стр. 233).

                                    III

       Масоны Александровской эпохи в своих воспоминаниях всячески
стараются очернить действия Ростопчина. Издеваются над издаваемыми им
листовками для народа, которыми он старался поднять патриотический дух,
подчеркивают непоследовательность его действий, то, дескать, он не дает
выезжать населению и увлекается утопической идеей создать ополчение из
жителей Москвы, то спешно выгоняет всех и решает сжечь Москву. Но никто из
современников не желает установить связь между "непоследовательностью"
Ростопчина и непоследовательностью Кутузова. Что должен был делать
Ростопчин если Кутузов сообщил ему что он будет защищать Москву? Как
главнокомандующий Москвы он должен был помочь Кутузову в этом намерении
даже в том случае, если бы считал это решение и ошибочным. Так Ростопчин и
поступил.
       Он довел до сведения населения намерение Кутузова защищать Москву и
призывал его создать народное ополчение. Попытка Ростопчина создать
ополчение из жителей Москвы всегда высмеивается.
       "Он увлекался с одной стороны неисполнимой мыслью в критическую
минуту раздать московскому простонародью оружие, хранившееся в Московском
арсенале и подкрепить этим импровизированным ополчением русские армии", -
пишет Власенко в книге "1812 год" изданной к столетию отечественной войны.
       Почему мысль создать народно ополчение в Москве была неисполнимой,
когда тогда подобного рода ополчение создавалось по указу Александра I во
всей стране? И в намерении Ростопчина раздать оружие жителям Москвы вовсе
не было ничего фантастического. Если крестьянские партизанские отряды вели
успешную борьбу, располагая только вилами и топорами, то почему жители
Москвы не могли вести борьбу в Москве с помощью настоящего оружия? Где тут
логика? Ведь попытка защищать Москву все же была сделана. Эта попытка П. Г.
Власенко презрительно названа "попытка черни защищать Москву".
       "Впрочем, оставалось много простонародья, веровавшего воззваниям
Ростопчина и ожидавшего, что граф поведет москвичей навстречу врагу".
       "Во всяком случае несколько сот москвичей под влиянием горькой обиды
за Москву, воззваний Ростопчина и винных паров, решились защищать город,
забрали оружие из арсенала и встретили французские войска, вступавшие в
Кремль беспорядочным ружейным огнем. Однако, залп из 2-х орудий и атаки
улан оказалось достаточным чтобы напугать "храбрецов" и заставить их
просить пощады".
       В любой стране, люди павшие смертью у стен исторической святыни были
бы прославлены, как славные патриоты. Но г. Власенко, творение которого
одобрено в предисловии С. Платоновым, именует простых москвичей павших
смертью храбрых в воротах Кремля "чернью", дискредитируя их патриотические
побуждения, заявляя, что они действовали под влиянием "винных паров" и
иронически называет их "храбрецами".
       В начале книги Власенко приложена цветная репродукция с картины
Репина "Защитники Кремля". Репин, известный своими "прогрессивными
взглядами", тоже употребил свою кисть для дискредитации героического
подвига погибших в воротах Кремля москвичей. У освещенного пламенем пожаров
Кремля вы видите дикие, зверские, бессмысленные рожи оборванцев,
каторжников. В картине нет ничего героического, от нее веет дикостью и
бессмысленностью.
       После подобного изображения защитников Кремля, можно ли верить
господину Власенко, когда он по обычаю своих предшественников всячески
старается дискредитировать Ростопчина.

                                     IV

       "Если вы Москву оставите, она запылает за вами, - сказал Ростопчин
Ермолову незадолго до оставления Москвы русскими войсками".
       И Ростопчин сдержал свое слово. Поняв, что Кутузов решил оставить
Москву без боя, Ростопчин приказал населению Москвы покинуть ее.
       Наполеон во время завоевательных походов, как известно, снабжал свою
армию всегда за счет продовольствия, отбираемого у местного населения.
Поэтому, уничтожение продовольствия и всего, что было нужно для Наполеона
было важным стратегическим приемом борьбы против Наполеона. Если нельзя
было уничтожить Наполеона до вступления в Москву, - то Москву необходимо
было сдать ему в таком состоянии, чтобы он не смог в ней найти ни
необходимого ему продовольствия, ни жилищ, ни населения, среди которых он
мог бы найти "бояр" для создания угодливого ему "русского правительства".
       Должна быть сдана не Москва, а развалины Москвы. Это понимали
многие. Должен бы, казалось, понимать это и Кутузов, но благодаря его
странному поведению, Москва чуть не досталась Наполеону целой и невредимой.

       Принудив жителей Москвы покинуть ее, Ростопчин устранил опасность
превращения ее в очаг измены и предательства. Оставленная жителями Москва
должна стать могилой для Наполеоновской армии, - к такому решению приходит
Ростопчин. Если бы не решительность Ростопчина, заставившего покинуть
большинство населения Москвы и поджегшего Москву, то Наполеон получил бы в
свое распоряжение нетронутую Москву, с большим количеством запасов.
       "Ростопчин, - пишет недоброжелательно относившийся к Ростопчину
Рунич, - действуя страхом, выгнал из Москвы дворянство, купцов и
разночинцев для того, чтобы они не поддавались соблазнам и влиянию
Наполеоновской тактики. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые
он приписывал иностранцам, которых он в то же время осмеивал. Он спас
Россию от ига Наполеона".
       "Москва, - писал гр. Ростопчин в письме к Волковой, - действовала на
всю страну, и будь уверена, что при малейшем беспорядке между жителями ее
все бы всполошились. Нам всем известно с какими вероломными намерениями
явился Наполеон. Надо было их уничтожить, восстановить умы против негодяя,
и тем охранить чернь, которая везде легкомысленна."
       "Я весьма заботился, - указывает Ростопчин, - чтобы ни одного
сенатора не оставалось в Москве и тем лишить Наполеона средств действовать
в губернии посредством предписаний или воззваний, выходивших от Сената.
Таким образом я вырвал у Наполеона страшное оружие, которое в его руках
могло бы произвести смуты в провинциях, поставив их в такое положение, что
не знали бы кому повиноваться".
       Уже после сдачи Смоленска он пишет, что в случае если древняя
русская столица станет добычей Наполеона "народ русский, следуя правилу не
доставаться злодею, обратит город в пепел и Наполеон вместо добычи получит
место, где была столица."
       Кутузов сначала сообщил Ростопчину, что он будет защищать Москву, а
потом решил ее сдать без боя. Приняв это решение он не счел нужным
своевременно известить об этом Ростопчина.
       "Кутузов уверял Ростопчина, что Москва не будет отдана врагу". (20)
       "Граф Ростопчин получил уведомление о намерении Кутузова отдать
Москву без боя за несколько часов до появления французов в виду города".
(21)
       "Моя мысль поджечь город до вступления в него злодея, - пишет 11
сентября 1812 года Ростопчин жене, - была полезна, но Кутузов обманул меня!
Было уже поздно".
       Через два дня в письме к Императору Александру I, Ростопчин снова
обвиняет Кутузова в том, что он не предупредил его своевременно о сроке
оставления Москвы.
       "Скажи мне два дня раньше, что он (Кутузов) оставит я бы выпроводил
жителей и сжег ее".

                                     V

        Г-н Власенко, как и большинство писавших до и после него, старается
доказать, что Москва подожжена была не по приказанию Ростопчина, а что она
сгорела сама в результате неосторожности французских солдат. Доказывается
это вопреки свидетельству французов, что когда они входили в Москву, Москва
уже горела.
       Когда Кутузов отступил из Москвы, замыслы Наполеона, русских масонов
и якобинцев казалось были на грани осуществления.
       Вот Наполеон входит в Москву, к нему являются русские масоны и
якобинцы и он создает из них покорное "побежденное русское правительство",
но благодаря героическим мерам, предпринятым графом Ростопчиным,
разгадавшим политический замысел Наполеона и русских масонов, Наполеону не
удалось выполнить свой план.
       Оставление Москвы жителями произвело сильное впечатление на
вступившую в нее армию Наполеона.
       Французы были не только изумлены, но и почувствовали страх перед
решительностью своего противника.
       "Наполеон призвал Дарю, - пишет граф де Сегюр, - и воскликнул:
       "Москва пуста! Какое невероятное событие. Надо туда проникнуть.
Идите и приведите мне бояр"! Он думал, что эти люди, охваченные гордостью
или парализованные ужасом, неподвижно сидят у своих очагов, и он, который
повсюду встречал покорность со стороны побежденных, хотел возбудить их
доверие тем, что сам явился выслушать их мольбы. Да и как можно было
подумать. что столько пышных дворцов, столько великолепных храмов, столько
богатых складов было покинуто их владельцами, подобно тому, как были
брошены те бедные хижины, мимо которых проходила французская армия.
       Между тем Дарю вернулся ни с чем. Ни один москвич не показывался; ни
одной струйки дыма не поднималось из труб домов; ни малейшего шума не
доносилось из этого обширного и многолюдного города. Казалось, будто триста
тысяч жителей точно по волшебству были поражены немой неподвижностью; это
было молчание пустыни. Но Наполеон был так настойчив, что заупрямился и все
еще продолжал дожидаться".
       Но вместо депутации из якобински настроенных "бояр", на измену
которых рассчитывал Наполеон, какой-то офицер пригнал к Наполеону несколько
оставшихся случайно в Москве жителей.
       "Тут только он, - пишет Сегюр, - окончательно убедился и все его
надежды на этот счет рушились. Он пожал плечами и с тем презрением, с
которым он встречал все, что противоречило его желанию, он воскликнул:
       "А! Русские еще не знают, какие последствия повлечет взятие их
столицы". Но еще меньше знал какие роковые последствия принесет оставление
Москвы и поджег ее, для его планов завоевания России, сам Наполеон.
       "С зарею 3-го сентября, - пишет другой француз Ложье, - мы покинули
Хорошево и в парадной форме двинулись к Москве.
       ...В то же время мы не замечаем ни одного дыма над домами, - это
плохой знак. Дорога наша идет прямо в город: мы нигде не видим ни одного
русского и ни одного французского солдата. Страх наш возрастает с каждым
шагом, он доходит до высшей точки, когда мы видим вдали над центром города
густой клуб дыма... Вице-Король во главе Королевской армии въезжает в
Москву по прекрасной дороге, ведущей от предместья Петровско-Разумовское.
Этот квартал один из наиболее богатых в городе назначен для квартирования
Итальянской армии. Дома, хотя большей частью и деревянным, поражают нас
своей величиной и необычайной пышностью. Но все двери и окна закрыты, улицы
пусты, везде молчание! - Молчание, нагоняющее страх.
       Молча, в порядке, проходим мы по длинным, пустынным улицам: глухим
эхо отдается барабанный бой от стен пустых домов. Мы тщетно стараемся
казаться спокойными, тогда как на душе у нас неспокойно: нам кажется, что
должно случиться что-то необыкновенное...
       ...Мы выходим на красивую и широкую площадь и выстраиваемся в боевом
порядке в ожидании новых приказов. Они скоро приходят и мы одновременно
узнаем о вступлении Императора в Москву и о пожарах начавшихся со всех
сторон".

                                     VI

       Во всех учебниках русской истории и во всех историях Отечественной
войны 1812 года Императору Александру I ставится в вину, что он не хотел
назначить Кутузова главнокомандующим и назначил его только уступая желаниям
общества. Назначая Кутузова главнокомандующим Александр I сказал:
       "Публика желала назначения его, я назначил его: что касается меня
лично, то я умываю руки".
       В письме к своей сестре Екатерине, Александр I писал, что он никогда
бы не назначил Кутузова главнокомандующим, если бы это не желало общество.
       Нежелание Императора Александра I назначить Кутузова
главнокомандующим объясняется обычно "прогрессивными" историками, как
результат недальновидности Александра I, не умевшего де разглядеть крупный
полководческий талант Кутузова. О действительных же причинах нежелания
Александра I видеть Кутузова во главе русской армии обычно умалчивается. А
какие-то причины были и причины весьма серьезные.
       Александр I не имел ни какого основания доверять масонам принимавшим
участие в убийстве его отца, в том числе и Кутузову.
       В. Ф. Иванов в своей книге "От Петра