году: "....подготовлявшаяся в Петербурге,
но вовремя предотвращенная революция..." (К. Маркс и Ф. Энгельс, т. IV,
стр. 256).
       Наиболее значительными личностями Кружка Дурова были: Достоевский и
Николай Спешнев. Николай Спешнев, богатый красавец, человек с дурным
романтическим прошлым. Не закончив лицея Спешнев уехал в Европу и жил в ней
многие годы. Располагая хорошими средствами, Спешнев все свое время
посвящал разработке лучшего типа революционной организации, писал сочинение
о тайных обществах. Спешнев одним из первых русских познакомился с
коммунистическим манифестом Карла Маркса.
       Николай Спешнев был. всегда холоден, молчалив, замкнут. Литературные
критики считают, что Достоевский вывел Спешнева в образе Николая Ставрогина
в "Бесах". Монбелли, член Кружка Дурова показывал на следствии: "Спешнев
объявил себя коммунистом, но вообще мнений своих не любил высказывать,
держал себя как-то таинственно, что в особенности не нравилось
Петрашевскому". На одном из собраний петрашевцев Спешнев прочитал лекцию, в
которой проповедовал "социализм, атеизм, терроризм, все, все доброе на
свете".
       При аресте Спешнева у него найден был текст обязательной подписки.
Первый пункт этой подписки гласил: "Когда распорядительный Комитет
общества, сообразив силы общества, обстоятельства, и представляющийся
случай, решит, что настало время бунта, то я обязуюсь, не щадя себя,
принять полное открытое участие в восстании и драке". По сообщению К.
Мочульского, автора монографии "Достоевский", под одной такой подпиской
стояла подпись Федора Достоевского.
       К. Мочульский высказывает догадку, что именно до инициативе Н.
Спешнева, наиболее революционно настроенные члены Кружка Петрашевского,
составили особую тайную группу. К. Мочульский называет Спешнева вторым злым
гением Достоевского. Первым, как известно, был Виссарион Белинский.
"Спешнев толкает его на грех и преступление, он его темный двойник".
       Правильность вывода подтверждается высказываниями доктора С.
Яновского, близко знавшего Ф. Достоевского. В своих воспоминаниях он пишет:

       "Незадолго до ареста, Достоевский сделался каким-то скучным, более
раздражительным, более обидчивым и готовым придраться к самым ничтожным
мелочам, стал особенно часто жаловаться на дурноты. Причиной этого, по
собственному сознанию Достоевского, было сближение с Спешневым, или точнее
сказать, сделанный у него заем".
       Однажды Яновский стал утешать Достоевского, что со временем его
дурное настроение исчезнет. На это Достоевский ответил:
       "Нет, не пройдет, а долго и долго будет меня мучить, так как я взял
у Спешнева деньги (при этом он назвал сумму около 500 рублей). Теперь я с
ним и его. Отдать же этой суммы я никогда не буду в состоянии, да он и не
возьмет деньгами назад, такой уж он человек. Понимаете ли Вы, что у меня с
этого времени свой Мефистофель".
       Комментируя это место воспоминаний доктора Яновского, К. Мочульский
пишет: "Достоевский мучится, потому, что он продал душу "дьяволу". "Теперь
я с ним и его". С этого времени у него есть свой Мефистофель, как у Ивана
Карамазова свой черт".
       Достоевский тяготится тем, что он стал слугой .дьявола - атеиста и
коммуниста Николая Спешнева, но, во время следствия по делу кружка, не
говорит все же всю правду. Когда власти узнали о существовании среди
петрашевцев особого кружка заговорщиков и о его составе, Достоевскому было
предложено дать соответствующие объяснения. Он не сказал всей правды, а
изобразил дело так, что "Кружок знакомых Дурова есть чисто артистический и
литературный".
       Это была ложь. На собраниях Дуровского кружка, по данным
следственной Комиссии, "происходили рассуждения о том, как возбуждать во
всех классах народа негодование против правительства, крестьян против
помещиков, против начальников, как пользоваться фанатизмом раскольников, а
в прочих сословиях подрывать и разрушать всякие религиозные чувства,
которые они сами из себя уже совершенно изгнали".
       Не раскаиваясь всходит Достоевский и на эшафот. "Мы, петрашевцы,
стояли на эшафоте, и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния, -
писал Достоевский в "Дневнике Писателя" за 1873 год. Если не все мы, то, по
крайней мере, чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестие
отречься от своих убеждений, за которые нас осудили, те мысли, те понятия,
которые владели нашим духом представлялись. нам не требующими раскаяния, но
даже чем-то очищающим, мученичеством, за которое многое простится... И так
продолжалось долго. Не годы ссылки, не страдания сломили нас. Напротив,
ничто не сломило нас и наши убеждения лишь поддерживали наш дух сознанием
исполненного долга".
       На каторгу Достоевский ушел человеком находившимся под идейным
влиянием коммуниста Спешнева - одного из первых почитателей
"коммунистического манифеста" Карла Маркса. Перед лицом смерти Достоевский
был еще "дитя неверия и сомнения".
       После возвращения с каторги, вспоминая настроения петрашевцев,
Достоевский писал: "Почему же вы думаете, что петрашевцы не могли стать
нечаевцами, то есть стать на нечаевскую же дорогу, в случае, если бы так
обернулось дело. Конечно, тогда и представить нельзя было, как бы это могло
обернуться. Но позвольте мне про одного себя сказать. Нечаевым, вероятно, я
бы не мог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может быть и мог
бы".
       В дневнике жены Достоевского записано следующее признание
Достоевского: "Социалисты произошли от петрашевцев, петрашевцы посеяли
много семян. Тут были задатки, из которых могли выработаться и практические
социалисты-нечаевцы". Достоевский признался однажды Д. Аверчиеву, что он
"петрашевцев, и себя в том числе полагает начинателями и распространителями
революционных учений". Свой революционный этап жизни Достоевский считал
грехом против русского народа, и когда, однажды, кто-то сказал
Достоевскому:
       - Какое, однако, несправедливое дело ваша ссылка.
       Достоевский с раздражением заявил:
       - Нет, справедливое: нас бы осудил народ.

                                   * * *
       Славянофил Ю. Самарин, встретившись в 1864 году заграницей с
Герценом упрекал его в том, что его "революционная пропаганда подействовала
на целое поколение, как гибельная противоестественная привычка, привитая к
молодому организму не успевшему сложиться и окрепнуть. Вы иссушили в нем
мозг, ослабили нервную систему и сделали его неспособным к сосредоточению и
энергичной деятельности... Причина всему этому - отсутствие почвы,
заставляющее вас продолжать без веры какую-то революционную чесотку по
старой памяти".
       "Чтобы ни случилось, - пишет со злорадством Герцен в первой книге
"Полярной Звезды", - разломится ли Россия на части, или Европа впадет в.
византийское ребячество - одна вещь сделана и искоренить ее невозможно, -
это сознание, более и более приобретаемое юным поколением России, что
социализм - смутный и неопределенный идеал русского народа, разумное и
свободное развитие его быта".
       "Семена, которые достались в наследство небольшому числу наших
друзей, и нам от наших великих предшественников (вольтерьянцев, масонов и
масонов-декабристов.  - Б. Б.), мы бросили в новые борозды к ничто не
погибло".
       "Россия, - писал В. Розанов в "Опавшие листья", - представляется
огромным буйволом, съевшим на лугу траву-зелье, съевшим какую-то
"гадину-козюлю" с травою: и отравленный ею он завертелся в безумном
верченье". Таких гадин-козюль Россия проглотила много со времени Тишайшего
Царя.  (Козюля - змея. - Б. Б.) Одной из таких гадин-козюль была масонская
революционная чесотка которою заразили русскую молодежь Герцен, Белинский и
Ко.

                        V. ОРДЕН РЫЦАРЕЙ ЗЛОГО ДОБРА

                                     I

       "Орден Русской Интеллигенции" - не моя выдумка, я ставлю только
точки над "i". Этот термин уже давно вошел в обиход и широко применялся
авторами различных книг до Февральского переворота и после него. Орден
Русской Интеллигенции - более точный термин, чем термин "интеллигенция",
под которым многие в настоящее время ошибочно подразумевают весь русский
образованный слой.
       В изданной несколько лет назад книге "Незаслуженная слава" я
доказывал, что "Творцы русской культуры - не интеллигенты, а интеллигенты -
не творцы русской культуры". На одной из страниц этой книги возражая автору
статьи "Беспредметная дискуссия", помещенной в "Нашей Стране", считавшему,
что если "о вкусах не спорят, то о терминологии тем более не стоит", я
писал: "Неужели Александр Невельский действительно не понимает, какую
громадную роль играют термины во всех областях человеческого знания.
Неужели он не отдает себе отчета, что неточная терминология несет за собой
в конечном итоге комплекс ложных идей, вытекающих из ложного понимания
термина". "Без ясного представления о том, каким образом русская
интеллигенция довела русский народ до большевизма - невозможно выйти из
того идеологического кризиса, в котором находится сейчас русский
образованный слой и здесь и там".
       "А о каком выходе из идеологического кризиса можно говорить, когда
верхушка националистов не готова даже к правильному пониманию термина
интеллигенция (оставлять ли его для толпы, это совсем особый вопрос) и
вместо того, чтобы серьезно спорить по существу, отделывается отговорками,
вроде того, что спор, де, беспредметен или что о терминах не спорят (?)".
       То, что не в силах понять Невельский, и, подобные ему
"националисты", понимал Николай II. В своих воспоминаниях граф Витте пишет:
"Когда за столом кто-то произнес слово "интеллигент", - Государь заметил:
"как мне противно это слово" и добавил, - что следует приказать Академии
Наук вычеркнуть это слово из русского словаря" (т. I, 295). Витте пишет,
что в этом пожелании явно звучала саркастическая нотка.
       Выяснение вопроса о том, "что такое русское масонство",
автоматически приводит к вопросу о том, какую роль сыграло масонство в
формировании в России того уродливого противоестественного слоя в недрах
русского образованного слоя, которого не существует в остальных странах и
которых стал известен под именем русской интеллигенции. Русская
интеллигенция, космополитическая по своим идейным устремлениям, враждебно
настроенная ко всем основам русской культуры - духовно есть дитя
европейского масонства. В каждом номере эмигрантских газет и журналов даже
национального направления, встречаешь неправильное. употребление понятий
"интеллигенция" и интеллигент", когда интеллигенцией называют русский
образованный слой, творивший русскую культуру, а выдающихся деятелей
русской культуры и всякого образованного русского человека именуют
"интеллигентом".
       На самом же деле русский образованный класс ни в коем случае не
является интеллигенцией и никто из. творцов русской культуры, за редчайшим
исключением. не был интеллигентом. Не был и не мог быть!
       Из всей суммы вопросов идеологического порядка, есть два самых
важных. Первый, это вопрос о распространении правильных представлений о
русском историческом прошлом, создание подлинно русской концепции русской
истории. И второй, не менее важный, - это вопрос о том, почему только в
России появился слой, известный под именем "интеллигенция" и каким образом
он разрушил плоды творчества русских образованных людей, создавших
величественное здание русской государственности и русской культуры.
       Без ясных представлений о действительном (а не выдуманном
историками-норманистами и русскими интеллигентами) ходе русской истории и
без того, каким образом русская интеллигенция довела русский народ до
большевизма - невозможно выйти из того идеологического кризиса, в котором
находится сейчас весь русский образованный слой.
       Творцы русской культуры не являются интеллигентами. Интеллигенты же
не являются основными торцами великой русской культуры. Подтасовка понятия
"русское образованное общество" понятием "интеллигенция", нанесло
неисчислимый вред русскому национальному сознанию и продолжает ему наносить
до сих пор.
       То, что русская интеллигенция не совпадает с русским образованным
слоем, истинным творцом самобытной русской культуры, легко понять, обратив
внимание на три момента.

  1. Если для обозначения интеллигенции потребовалось особое обозначение -
     значит, интеллигенция это вовсе не образованный слой, который
     существовал с момента зарождения Руси, а какая-то особая группа,
     имеющая свои специфические особенности.
  2. Образованный слой существует во всех странах мира, специфическое
     понятие интеллигенция появилось только в России, когда после
     совершенной Петром I революции, в России появилась особая
     космополитическая прослойка, которую пришлось обозначить позднее
     особым именем.
  3. Образованный слой всякой страны в своем культурном творчестве
     опирается на духовные основы своей национальной культуры. Русская же
     интеллигенция с момента появления с яростной ненавистью отрицает все
     основы русской самобытной культуры и принципиально отрицает
     возможность существования русской самобытной культуры.

        Спрашивается, как же люди, отрицающие возможность создания русской
самобытной культуры, то есть интеллигенция, могут составлять русское
образованное общество, создавшее русскую культуру?
       Ведь сколько бы ни твердили русские интеллигенты, что никакой
русской самобытной культуры нет, ведь великая самобытная русская культура
тем не менее существует. Наличие совершенно своеобразной русской культуры,
резко отличающейся от европейской культуры - неоспоримый факт, это давным
давно признано величайшими русскими и иностранными мыслителями. Духовную
непохожесть русского ярко чувствуют все другие народы. Даже русских
интеллигентов, как они ни корчат из себя европейцев - европейцы никогда не
признают за своих. Это ли не есть неоспоримое признание того, что даже
европеизированные русские по своему духовному складу принадлежат к иному,
не европейскому миру.
       Некоторое время назад на страницах "Нашей Страны" развернулась
оживленная полемика по вопросу о том "Что такое интеллигенция?" Дискуссия,
к сожалению, кончилась ничем. Как Аму-Дарья без следа уходит в пески, так и
в результате дискуссии идеологические работники народно-монархического
движения не пришли к выводу, к которому давно бы уже надлежало прийти
сторонникам национального мировоззрения: что интеллигенция - это одно, а
русское образованное общество, против которого всегда вело яростную войну
интеллигенция - это совсем другое.
       В вышедшем в 1960 году в Нью Йорке сборнике "Воздушные пути" новый
эмигрант Н. Ульянов известный публицист и исторический романист (автор
романа "Атосса") в своей статье о русской интеллигенции
       "Ignorantia est" дал Ордену Русской Интеллигенции столь же
беспощадную оценку, какую дал я в своей книге "Незаслуженная слава".
Живущие заграницей члены Ордена немедленно набросились на Н. Ульянова с
целью всячески дискредитировать его утверждения и его самого лично, и
всячески затемнить сущность спора. Подобная тактика членов Ордена вполне
понятна.
       "Такая подмена, - писал Н. Ульянов в статье "Интеллигенция",
опубликованной в "Новом Русском Слове" (от 7 февраля. 1960 г.), -
наблюдается в отношении термина "интеллигенция". Его стараются употреблять
не в традиционно русском, а в европейском смысле. Нет нужды объяснять,
зачем понадобилось такое растворение революционной элиты во всей массе
образованного люда и всех деятелей культуры. Мимикрия - явление не одного
только животного мира. По той истеричности, с которой публицисты типа М. В.
Вишняка кричат о "суде" над интеллигенцией, можно заключить, что суда этого
боятся и заранее готовят почву, чтобы предстать. на нем в обществе Пушкина
и Лермонтова".
       "Невозможно спастись, - пишет Н. Ульянов, - в статье "Интеллигенция"
("НРС", от 7 февраля 1960 г.) и от плоской болтовни, вызванной путаницей в
употреблении и понимании самого слова "интеллигенция".. В одних случаях это
делают по недоразумению, в других - сознательно. Не могу, например,
допустить, чтобы М. В. Вишняк заблуждался и не понимал, почему имена
Пушкина, Лермонтова, Лобачевского нельзя объединить, в одну группу с
именами Желябова, Чернышевского и Ленина. Если у него, тем не менее, такая
тенденция есть, то тут - определенный умысел. Ни сам он в прошлом, ни люди
дореволюционного поколения, не употребляли слово "интеллигенция" в таком
всеобъемлющем духе. Оно имело довольно узкое значение, и лет пятьдесят тому
назад, когда веховцы выступили с развенчанием интеллигенции -
терминологических споров почти не было. Обе стороны знали, о ком идет речь.
Путаница началась после революции, когда пробил час исторического
существования той общественной группы, что именовала себя интеллигенцией. С
этих пор и в Советском Союзе и в эмиграции слово это стало произноситься,
чаще, в общеевропейском понимании".
       "Совершенно очевидно, что оценка исторической роли интеллигенции
возможна только в свете событий,  служившего конечной целью ее борьбы. Это
сознавали ее враги и друзья. До революции они, несмотря на жаркие споры,
воздерживались от пророчеств и окончательных приговоров; чувствовали, что
совершение ее судеб еще не наступило. Вдруг да и в самом деле, русскому
Прометею удастся принести огонь на землю! Вдруг да "справедливейший"
политический строй восторжествует! Эти сомнения и относительность тогдашних
суждений выразил Д. С. Мережковский: - "Когда свершится "великое дело
любви", когда закончится освободительное движение, которое они начали и
продолжают, только тогда Россия поймет, что эти люди сделали и чего они
стоили". Все, как известно "свершилось" сорок три года назад. По всей
логике, России давно бы пора понять что-нибудь в "великом деле любви". Но
как это, оказывается, трудно! В СССР всем генералам идейного штаба русской
революции поставлены памятники, низшее офицерство занесено в святцы, и горе
тому, кто усомнится в непорочности этих подпольных страстотерпцев,
террористических угодников, социалистических заступников земли русской!
Соловки! Колыма! Расстрел! Оно и понятно: сомнение в их святости равно
сомнению в святости революции. Вот миф, стоящий на пути к нашему духовному
освобождению. На Западе он давно разоблачен. Там, во всех этих прометеевых
огнях и аннибаловых клятвах видят зарницы тоталитарных режимов".
       Хотя Ульянов свое понимание интеллигенции уточнил лишь в ответе
Вишняку, все построение его статьи в "Воздушных путях" не оставляет
сомнения в том, что он уже и раньше понимал под интеллигенцией "орден"
Анненкова или, согласно Иванову-Разумнику, "штаб русского революционного
движения". А сторонник Н. Ульянова в своем письме в редакцию "НРС" З.
Аспальф (.№ 17154) пишет: "Критики Н. Ульянова не опровергли, нового не
указали, а постарались главным образом по причинам пристрастия, замутить
вопрос о существовании "закрытого ордена русской интеллигенции"
своеобразной природы, с душком особого НАПРАВЛЕНИЯ".
       Скажем открыто то, на что З. Аспальф только туманно намекает -
"своеобразная природа" ордена и его "особое направление" - определяются
масонским происхождением Ордена. Сознавали или не сознавали рядовые члены
Ордена, но с момента возникновения Ордена они были никем иным, как
духовными и политическими лакеями мирового масонства.

                                     II

       Русская интеллигенция, как это много раз подчеркивали выдающиеся ее
представители, несмотря на разнородность входящих в нее политических
образований представляет из себя все же нечто в политическом отношении
целое, напоминая собой подобие некоего ордена, имеющего одни и те же
основные верования. Впервые орденом интеллигенцию назвал Анненков, который
характеризуя западников писал, что все они составляли "как бы воюющий
орден, который не имел никакого письменного устава, но знал всех своих
членов,