:
"Грозный сочувствовал Калашникову, как человеку и хотел бы по человечески
отнестись к нему, но, как царь, должен был повесить". "Я понял это только
теперь, пишет М. Пришвин, - потому что только теперь пришло время
очевидного для всех разделения жизни на человеческое начало, "как самому
хочется", и на должное "как надо". Когда Пришвин писал это
многозначительное признание ему шел восьмидесятый год. Потребовалось сорок
лет большевистских ужасов, чтобы представитель Ордена Русской
Интеллигенции, революционер в прошлом, М. Пришвин понял, наконец, то что
понимали все цари Московской Руси, что понимал двадцатидевятилетний Николай
I приняв на себя великое бремя царской власти. Он также, как и цари
Московской Руси хорошо знал, что основная тяжесть жизни для того, кто носит
шапку Мономаха состоит в том, что он очень часто должен подавлять в себе
свои личные чувства и поступать не так "как самому хочется", а так "как
надо", так как этого требует долг Царского Служения.
       Иоанн Грозный повесил Калашникова вовсе не потому, что ему так
хотелось поступить. И Николай I повесил декабристов не потому, что хотел
отомстить им как человек. Как человеку ему, как мы это знаем, совершенно не
хотелось ни отдавать приказа стрелять в восставших, ни вешать главарей
восстания, он поступил не так, "как ему хотелось", а так "как надо", как
повелевал ему царский долг. "Король Людовик XVI, - говорил он, - не понял
своей обязанности и был за это наказан. Быть милосердным не значит быть
слабым; государь не имеет права прощать врагам государства". "Я могу
признаться, - сказал он гр. Лафероне, - в тяжести бремени, возложенного на
меня Провидением. В 29 лет позволительно, в обстоятельствах, в которых мы
находимся, страшиться задачи, которая, казалось, никогда не должна была
выпасть мне на долю, и которой, следовательно, я не готовился. Я никогда не
молил Бога ни о чем так усердно, как о том, чтобы Он не подвергал меня
этому испытанию. Его воля решила иначе: я постараюсь стать на высоте долга,
который он на меня возлагает. Я начинаю царствование, под грустным
предзнаменованием и страшными обязанностями. Я сумею их исполнить." В
написанном 4 мая 1844 года завещании Николай I писал: "Я умираю с сердцем
полным благодарности за все то доброе, которое Он предоставил мне в этой
временной жизни, полной пламенной любви к нашей славной России, которой я
служил верно и искренно, по мере сил моих".

                                    XVII

       Императору Николаю I предстояло разрешить те исторические задачи,
которые, в силу разных причин, не удалось разрешить его отцу Императору
Павлу I и его старшему брату - Императору Александру I. Исторический путь,
который мог оздоровить Россию - указал Имп. Павел. Этот путь состоял в
организации национальной контрреволюции против идейного наследства
оставленного революцией Петра I. В зависимости от существующей политической
обстановки, национальная контрреволюция могла иметь характер стремительный,
чисто революционный, или же иметь характер постепенных реформ, преследующих
цель восстановления русских религиозных, политических и социальных
традиций.
       Основные цели национальной контрреволюции должны были быть таковы:
       Замена политических идей европейского абсолютизма, на которые со
времен Петра I опиралась царская власть, политическими идеями Самодержавия.

       Для того, чтобы Православная Церковь снова могла стать духовным
руководителем народа, необходимо было освободить ее от опеки государства,
ликвидировать Синод и восстановить патриаршество. Освободить крепостное
крестьянство. Во всех случаях, когда это предоставляется возможно,
управление с помощью чиновников заменить самоуправлением.
       Превращение Русской Европии снова в Русь не обошлось бы, конечно,
без тяжелой борьбы с масонством, европейцами русского происхождения и
крепостниками не желавшими отказаться от владения "крещенной
собственностью".
       И в свободной Православной Церкви и в свободном крестьянстве, жившем
все еще идеями православия и самодержавия, царская власть получила бы
сильную опору для борьбы с противниками, восстановления русских
исторических традиций, приверженцами крепостного права, и сторонниками
дальнейшей европеизации.
       Взамен масоно-интеллигентского мифа о Николае I "- как "Николае
Палкине", бездушном и жестоком деспоте, не нужно создавать в угоду
"политическим сладкоежкам" миф о Николае I, как царе достигшем чистоты и
глубины монархического миросозерцания царей Московской Руси, ясно
понимавшем какие исторические задачи предстояло ему разрешить, и
поступавшего всегда в соответствии с историческими задачами своей эпохи.
Таким царем Николай I не был. Но обвинять его за это не приходится.
Настоящего национального мировоззрения в эпоху царствования Николая I не
было, такое мировоззрение только развивалось в умах выдающихся людей
Николаевской эпохи: Пушкина, Гоголя, Кириевского, Хомякова, Аксакова,
Достоевского и других. И они тоже - только приближались к национальному
мировоззрению, только начали восстанавливать традиции входившие в состав
этого мировоззрения. Слишком длителен был отрыв русского высшего общества
от религиозных, политических и культурных традиций русского прошлого. В
этом же направлении развивалось и мировоззрение Николая I. Доказательством
этого является появление взгляда, что основой дальнейшего развития России в
будущем должны стать "Православие, Самодержавие и Народность". Появление
этой формулы знаменует отказ от идейного наследства Петровской революции,
идей просвещенного абсолютизма и духовного подражания Европе. Формулу
"Православие, Самодержавие, Народность" провозглашает министр народного
просвещения гр. Уваров. Но провозглашение этой формулы могло состояться,
конечно, только в том случае если Николай I считал ее верной и она отвечала
его взглядам.
       Формула - еще не стройная политическая идеология. Появление формулы
"Православие, Самодержавие, Народность" - было лишь зарницей, предвещавшей
зарю Русского Национального Возрождения, свидетельством желания у Николая I
вернуться к политическим принципам русского самодержавия. Но от
провозглашения гр. Уваровым указанной выше формулы до понимания конкретных
задач национальной революции было еще далеко. Лев Тихомиров неоднократно
подчеркивал в "Монархической государственности", что "в отношении
политической сознательности Россия всегда была и остается до крайности
слаба. От этого в русской государственности чрезвычайно много смутного,
спутанного, противоречивого и слабого.... Без сомнения сила инстинкта в
русском народе очень велика, и это само по себе ценно, ибо инстинкт есть
голос внутреннего чувства. Прочность чувства, создающего идеалы
нравственной жизни, как основы политического существования - качество
драгоценное. Но им одним нельзя устраивать государственные отношения. Для
сильного, прочного и систематического действия, политическая идея должны
осознать себя как политическая. Она должна иметь свою политическую
философию.
       "Этого у нас никогда не было, - с грустью замечает Тихомиров, -
...при множестве крупнейших, даже гениальнейших работников мысли, Россия
все-таки не обнаружила достаточной степени познания самой себя и своих
основ, для выработки сознательной системы их осуществления. В этом,
конечно, никто не виноват. Это просто исторический факт. Но знать его -
необходимо. Если мы можем получить надежду пойти вперед,
совершенствоваться, то лишь при том условии, если будем знать, что у нас,
оказывается слабо, чем обусловлены неудачи проявления и того, что само по
себе сильно..." "Монархический принцип, - пишет Тихомиров, - развивался у
нас до тех пор, пока народный нравственно религиозный идеал, не достигая
сознательности, был фактически жив и крепок в душе народа. Когда же
европейское просвещение поставило у нас всю нашу жизнь на суд и оценку
сознания, то ни православие, ни народность не могли дать ясного ответа на
то, что мы такое, и выше ли мы или ниже других, должны ли, стало быть,
развивать свою правду или брать ее у людей ввиду того, что настоящая правда
находится не у нас, а у них".
       "Пока перед Россией стоял и пока стоит этот вопрос, монархическое
начало не могло развиваться, ибо оно есть вывод из вопроса о правде и
идеале. Чувства, инстинкта - проявлялось в России постоянно достаточно, но
сознательности, теории царской власти и взаимоотношений царя с народом -
очень мало.
       Между тем сознательность становилась тем необходимее, что
бюрократическая практика неудержимо вводила к нам идею абсолютизма, а
Европейское влияние, подтверждая, что царская власть есть нечто иное, как
абсолютизм, отрицало ее. В XIX веке русская мысль резко раскололась на
"западников" и "славянофилов", и вся "западническая" часть вела пропаганду
против самодержавия. В XVIII веке уже сказано было устами "Вадима":

                           Самодержавие всех зол содетель:
                           Вредит и самую чистейшу добродетель,
                           Свободу дав Царю тираном быть...

       За XIX век, все течение образованной западнической мысли, создавшей
так называемую "интеллигенцию", - вело пропаганду против самодержавия - по
мере цензурной возможности в России, и со всей откровенностью в заграничной
своей печати. Национальная часть образованного общества не могла не
пытаться отстоять свое историческое русское учреждение монархии... В этом
долгом историческом споре, идея монархическая до некоторой степени все-таки
уяснялась. У наших великих художников слова - Пушкина, Гоголя, А. Майкова и
др. - попадаются превосходные отклики монархического сознания. (В этом
отношении много материала собрано у г. Чернаева в его сочинениях о
Самодержавии). Но все это отзвуки чувства, проявления инстинкта, который
столь силен вообще в русской личности, что неожиданно сказывается даже в
самых крайних отрицателях, как напр. М. Бакунин." "В смысле же
сознательности, монархическая идея уяснилась по преимуществу
публицистическим путем, в споре с противниками, но не строго научным
анализом. Труды научные, оставаясь более всего подражательными, вообще
почти ничего не дали для уяснения самодержавия и чаще всего служили лишь
для его безнадежного смешения с абсолютизмом" (Лев Тихомиров III. стр.
124).
       И Пушкин, и Гоголь и славянофилы не имели ясного представления что и
как было необходимо делать, чтобы быстро излечить исковерканную Россию. Все
они хорошо понимали только то, что со времен Петра I Россия целых 125 лет
шла по ложной дороге, не свойственной русским традициям. У Пушкина и у
Гоголя и у славянофилов уже высокого уровня достигло понимание самобытности
русского народа, но не было еще правильного понимания происхождения
Самодержавия, недооценивалось значение восстановления патриаршества и т.д.
       Николая I, например, часто упрекают, что в славянофилах он не увидел
своих политических единомышленников. Эти упреки несправедливы.
Настороженность Николая I к идеологии славянофилов имела реальные
основания. Он, которого так часто упрекают в недуховности и в нелюбви к
"умственности" был умственно достаточно чуток, чтобы понять ложность
взглядов славянофилов о происхождении Самодержавия. К. Аксаков, например,
развивал совершенно ложную теорию об отношении русского народа к
государственной власти и государству. Русский народ, доказывал он, не любит
власти и передал всю полноту власти царю с целью отстраниться от грехов
связанных с властвованием. Отстранившись от власти народ имеет возможность
вести более христианскую жизнь так как все грехи связанные с владением
властью падают на душу царя, исполняющего функции главного военачальника,
главного полицейского и главного судьи.
       Теория К. Аксакова не имеет ничего общего с действительными
взглядами русского народа на государство и роль царя в государстве.
Народный взгляд на царя выражен в многочисленных пословицах и поговорках:
"Царь от Бога Пристав", "Сердце царево - в руке Божьей", "Где царь там и
правда", "На все святая воля царская" и т.д. Русский народ вплоть до Петра
I принимал весьма активное участие в строительстве национального
государства и никогда не гнушался этим участием. Русский народ понимал
ценность национального государства, и царской власти защищавшей
независимость национального государства.
       То, что К. Аксаков считал народным взглядом, на самом деле было
взглядом одних только раскольников, которые после учиненного Петром I
разгрома стали отрицательно относиться к государственной власти, а
некоторые секты стали вообще отрицать государство. Да и сам К. Аксаков одно
время договаривался до отрицания государства вообще. "Государство как
принцип - зло", "Государство в своей идее - ложь", - писал одно время он.
Славянофильство идеологически было двойственно: славянофилы не имели такого
цельного мировоззрения, какое имели Пушкин и Гоголь. Славянофилы сделали,
конечно, очень много в области развития православного богословия и в
области возрождения древнерусских идей, забытых после Петровской революции.
Заслуги их в этом деле несомненны и велики. Но в их мировоззрении было еще
много родимых пятен европейского миросозерцания, оставшихся от юношеской
поры увлечения европейской философией. Нельзя забывать, что идейными
наследниками славянофилов является не только Достоевский, но и "народники",
из рядов которых позднее вышли террористы-цареубийцы и социалисты
революционеры. В историко-политических размышлениях славянофилов было много
романтизма и утопизма.
       Самарин считал., например, что царскую власть необходимо
поддерживать не потому, что это национальная форма власти, а потому что
"далеко еще не наступило для России время думать об изменениях формы
власти". Хомяков видел основу царской власти в воле народа. Подобного рода
взгляды, конечно, не могли привлечь к славянофилам симпатии Николая I,
обладавшего более развитым монархическим миросозерцанием чем многие из
славянофилов. Были и другие причины мешавшие сблизиться Николаю I с
славянофилами и славянофилам с Николаем I: Николай I и славянофилы
действовали в разных мирах.
       Николай I действовал в трагическом мире человеческой
действительности, натыкаясь на каждом шагу на разного рода препятствия,
преодолеть которые у него не было средств, а славянофилы действовали в мире
идей, в котором можно строить какие угодно воздушные замки.

                                   XVIII

       После запрещения масонства в 1826 году русские цари перестают быть
источником европеизации России. Николай I и все следующие за ним цари
стремятся восстановить русские исторические традиции. Дальнейшее развитие
России по убеждению Николая I должно было двигаться по дороге
восстановления традиций Православия, Самодержавия и самобытной русской
культуры. Николай I имел совершенно правильный взгляд на цели народного
просвещения. Народное просвещение по его убеждению должно не только
развивать ум, а развивая ум, одновременно развивать религиозное чувство и
нравственность человека. "Я чту учение и науки, - заявил он однажды, - и я
их высоко ценю, но я ставлю выше их нравственность. Вера есть основание
морали: надо поэтому, одновременно с наукой, будить религиозное чувство".
       "Да будет мне позволено, - пишет министр Народного Просвещения гр.
С. С. Уваров, - во Всеподданнейшем отчете о работе министерства Народного
Просвещения за период с 1833 по 1844 год, - начать это изложение тем днем,
в который, осмотрев все части, мне вверенные, и обдумав все средства, мне
открытые, я удостоился получить от В. В. в главных началах наставление,
которому беспрерывно следовало министерство с тех пор и до ныне. Этот день
незабвенный для министерства и для меня, - есть 19 ноября 1833 года".
       О том, какие были главные наставления полученные от Имп. Николая I
мы узнаем в дальнейшей части Всеподданнейшего доклада. "Углубляясь в
рассмотрение задачи которую предлежало разрешить без отлагательства,
задачи, тесно связанной с самою судьбою отечества, - независимо от
внутренних и местных трудностей этого дела, разум невольно почти предавался
унынию и колебался в своих заключениях при виде общественной бури, в то
время потрясающей Европу, и которой отголосок, слабее или сильнее, достигал
и до нас, угрожая опасностью. Посреди быстрого падения религиозных и
гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении
разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружающих нас со всех
сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих
зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие
отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в
одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего
спасения. К счастью, Россия сохранила теплую веру в спасительные начала,
без коих она не может благоденствовать. усиливаться, жить. Искренно и
глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский исконни взирал на нее,
как на залог счастья общественного и семейственного. Без любви к вере
предков, народ, как и частный человек, должен погибнуть. Русский, преданный
отечеству, столь же мало согласится на утрату одного из догматов нашего
православия, сколь и на похищение одного перла из венца Мономахова.
Самодержавие составляет главное условие политического существования России.
Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия.
Эту истину чувствует неисчислимое большинство подданных В. В.: они
чувствуют ее в полной мере, хотя и поставлены на разных степенях
гражданской жизни и различествуют в просвещении и в отношениях к
правительству. Спасительное убеждение, если Россия живет и охраняется духом
самодержавия сильного, человеколюбивого, просвещенного, должно проникать
народное воспитание и с ним развиваться. Наряду с сими двумя национальными
началами, находится и третье, не менее важное, не менее сильное:
народность." "Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему
общественного образования, чтобы она соединяла все выгоды нашего времени с
преданиями прошедшего и надеждами будущего: чтобы народное воспитание
соответствовало нашему порядку вещей и было бы не чуждо европейского духа."
"Изгладить противоборство так называемого европейского образования с
потребностями нашими; исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного
пристрастия к поверхностному и иноземному, распространяя в юных душах
радушное уважение к отечественному и полное убеждение, что только
приноровление общего, всемирного просвещения к нашему народному быту, к
нашему народному духу, может принести истинные плоды всем и каждому; потом
обнять верным взглядом огромное поприще, открытое пред любезным отечеством,
оценить с точностью все противоположные элементы нашего гражданского
образования, все исторические данные, которые стекаются в обширный состав
империи, обратить сии развивающиеся элементы и пробужденные силы, по мере
возможности, к одному знаменателю; наконец, искать этого знаменателя в
тройственном понятии православия, самодержавия и народности - такова была
цель к коей Мин. Нар. Пр. приближалось десять лет; таков план, коему я
следовал во всех моих распоряжениях."
       "Естественно, что направление, данное В. В. министерству, и его
тройственная формула - должны были восстановить некоторым образом против
него все, что носило еще отпечаток либеральных и мистических идей;
либеральных - ибо министерство, провозглашая самодержавие, заявило твердое
намерение возвращаться прямым путем к русскому началу, во всем его объеме;
мистических потому, что выражение - православие - довольно ясно обнаружило
стремление министерства ко всему положительному в отношении к предметам
христианского верования и удаление от всех мечтательных призраков, слишком
часто помрачавших чистоту священных преданий церкви. Наконец и слово
народность возбуждало в недоброжелателях чувство неприязненное за смелое
утверждение, что минист