по словам Ключевского "не обнаружили ни медленно обдуманной мысли, ни
созидательной сметки". То есть Петр не обладал ни одним из самых основных
качеств, которые необходимы для самого заурядного правителя.
       "Сам Петр сознавался в двух своих главных недостатках: отсутствии
самообладания и настоящего образования. Он сам в раскаянии говаривал,
приходя в себя от гнева: "Я могу управлять другими, но не могу управлять
собой".
       Спрашиваются, как можно считать гениальным царем человека, который
сам признается, что он не может управлять своими чувствами и поступками.
       Ключевский считал Петра исключительно счастливо сложенной натурой,
Платонов говорит о темных сторонах его натуры, Костомаров пишет, что Петр
никак не мог быть "нравственным образцом для своих подданных".
Исключительно счастливо сложенная натура, как о том свидетельствуют
современники и исследователи Петровской эпохи, оказывается, была в
действительности натурой исключительно неуравновешенной, исключительно
жестокой и сумасбродной.
       Простым человеком, которого можно понять с первого взгляда, Петра
назвать никак уж нельзя.
       "Часто Петром, - пишет хорошо изучивший его личность Мережковский, -
овладевает как бы "внезапный демон иронии"; по лицу точно из бронзы
изваянного "чудотворца-исполина" пробегает какая - то жалкая, смешная и
страшная судорога; вдруг становится он беспредельно насмешливым и даже
прямо кощунственным отрицателем, разрушителем всей вековечной народной
святыни, самым ранним из русских "нигилистов"...
       "Он страшно вспыхивал, - пишет Платонов, - иногда от пустяков, и
давал волю гневу, причем иногда бывал жесток. Его современники оставили нам
свидетельства, что Петр многих пугал одним своим видом, огнем своих глаз.
Примеры его жестокости увидим на судьбе стрельцов".
       "Часто на пиру чьи-нибудь неосторожные слова вызывали со стороны
Петра вспышку дикой ярости. Куда девался радушный хозяин или веселый
гость?! Лицо Петра искажалось судорогой, глаза становились бешеными, плечо
подергивалось и горе тому, кто вызвал его гнев!"
       Предок знаменитого археолога Снегирева, Иван Савин рассказывал, что
в его присутствии Петр убил слугу палкой за то, что тот слишком медленно
снял шляпу. Генералиссимусу Шеину на обеде, данном имперским послом
Гвариеном, в присутствии иностранцев Петр кричал: "Я изрублю в котлеты весь
твой полк, а с тебя самого сдеру кожу, начиная с ушей". У Ромодановского и
Зотова, пытавшихся унять Петра, оказались тяжелые раны: у одного оказались
перерубленными пальцы, у другого раны на голове".
       Случаев, доказывающих, что Петр совершенно не умел владеть собой,
современники приводят бесчисленное количество.
       Петр охотно принимал участие в розыске, пытках, казнях. В нем
причудливо сочетались веселый нрав и мрачная жестокость.
       "Петр в жестокости, - пишет проф. Зызыкин в своем исследовании о
Патриархе Никоне, - превзошел даже Иоанна Грозного. Иоанн Грозный убил
своего сына в припадке гнева, но Петр убил хладнокровно, вынуждая Церковь и
государство осудить его за вины, частью выдуманные, частью изображенные
искусственно, как самые вероломные". (10)
       Он мог совершенно непостижимо соединять веселье с кровопролитием. 26
июня 1718 года в сыром, мрачном каземате, ушел в небытие его единственный
сын, а на следующий день Петр шумно праздновал годовщину Полтавской
"виктории" и в его саду все "довольно веселились до полуночи".
       Мстительность Петра не знала пределов. Он приказал вырыть гроб
Милославского и везти его на свиньях. Гроб Милославского был поставлен
около плахи так, - чтобы кровь казненных стрельцов лилась на смертные
останки Милославского. Трупы казненных стрельцов по приказу Петра сваливали
в ямы, куда сваливали трупы животных. И такого человека историк Ключевский
считают возможным охарактеризовать как "исключительно счастливо сложенную
натуру".
       Историк Шмурло описывает свое впечатление от бюста Петра I работы
Растрелли, следующим образом:
       "Полный духовной мощи, непреклонной воли повелительный взор,
напряженная мысль роднят этот бюст с Моисеем Микель-Анджелло. Это поистине,
грозный царь, могущий вызвать трепет, но в то же время величавый,
благородный".
       А академик, художник Бенуа так передает свое впечатление от гипсовой
маски, снятой с лица Петра в 1718 году, когда он вел следствие о мнимой
измене царевича Алексея.
       "Лицо Петра сделалось в это время мрачным, прямо ужасающим своей
грозностью. Можно представить себе, какое впечатление должна была
производить эта страшная голова, поставленная на гигантском теле, при этом
еще бегающие глаза и страшные конвульсии, превращающие это лицо в чудовищно
фантастический образ".
       Бюст Растрелли, изображающий Петра величавым и благородным есть плод
работы придворного скульптора, которые испокон веков привыкли приукрашивать
своих царственных натурщиков.
       Гипсовая маска, снятая с лица Петра, надо думать, все же вернее
передает общее выражение лица Петра, чем бюст Растрелли, на котором Петр I
похож на ...Моисея!! Это только один из бесчисленных интеллигентских
вымыслов о Петре.
       На самом деле Петр I, как верно отметил историк Костомаров, "Сам
Петр, своею личностью мог бы быть образцом для управляемого и
преобразуемого народа только по своему безмерному, неутомимому трудолюбию,
но никак не по нравственным качествам своего характера".
       Что чрезвычайно характерно для личности Петра, это черты
беспрерывного и непомерного шутовства. Они скрывают царственную голову под
колпаком Арлекина, придают балаганные гримасы суровой маске и особенно при
всех превратностях жизни, полной крупных событий и бурных деяний,
перемешивают пустое с серьезным, фарс с драмой. И другая отрицательная
черта нравственной личности Петра, это его самодурство. Оно не знает ни в
чем предела. Иоанн Грозный - ребенок перед Петром I.
       И в глумлениях над церковью, над прадедовскими традициями, над
живыми людьми, ни в чем Петр не знает удержу.
       Полубояров, слуга Петра, пожаловался ему, что его жена отказывается
под предлогом зубной боли исполнять свои супружеские обязанности. Петр
немедленно позвал Полубоярову и, несмотря на ее крики и вопли, немедленно
вырвал ей зуб.
       Один из птенцов гнезда Петрова, Ягужинский, заявил Петру, что он не
хочет жить с женой, а хотел бы жениться на дочери канцлера Головкина. Желая
унизить в лице Головкина старую аристократию, Петр объявил брак
расторгнутым, и велел заключить Ягужинскую в монастырь.
       Увидев в Копенгагенском музее мумию, Петр выразил желание купить ее
для своей кунсткамеры. Получив отказ, Петр вернулся в музей, оторвал у
мумии нос, всячески изуродовал ее и сказал: "Теперь можете хранить".
       Когда адмирал Головкин сказал, что ему не нравится уксус, Петр
схватил большой пузырек с уксусом и влил его содержимое в рот своему
любимцу.
       В январе 1725 года восьмидесятилетний старик из известной фамилии,
Матвей Головнин, должен был согласно приказу участвовать в шествии, одетый
чертом. Так как он отказался, то его по приказанию Петра схватили,
совершенно раздели, надели ему на голову картонный колпак с рожками, и в
продолжении часа заставили сидеть на льду на Неве. Он схватил горячку и
умер.
       Петр I в моральном отношении стоит несравненно ниже Иоанна Грозного.
Набезобразничал без всякого политического смысла он больше. Погубил людей
без всякого смысла тоже больше. Иоанн Грозный грешил, но потом каялся. Убив
в состоянии запальчивости непреднамеренно своего сына, Иоанн Грозный
несколько дней в отчаянии просидел у гроба Царевича Ивана. Петр
предательски нарушил данную Царевичу Алексею клятву, что он его не тронет.
Предательски отдал на суд окружавшей его сволочи. Присутствовал при его
пытках и преспокойно пел на панихиде по задушенному по его приказу сыне. И
том не менее для историков Иоанн Грозный "безумный изверг", а Петр I -
"беспорочный гений"?!

               IV. ИСТОКИ НЕНАВИСТИ ПЕТРА I КО ВСЕМУ РУССКОМУ

                                     I

       После своего восшествия на престол, Петр сближается с шотландцем
Патриком Гордоном, ярым католиком, находившимся в постоянных сношениях с
иезуитами. Гордон ненавидел Россию, как и все католики и иезуиты. Он мечтал
вернуться в Шотландию. Жил Гордон в Москве только преследуя английские
политические цели.
       Ключевский не прав, называя Патрика Гордона "нанятой саблей". Патрик
Гордон не раз вызывался английским королем Карлом II и Яковом II в Англию
для докладов о своей политической деятельности в Москве и для получения
дальнейших указаний о том, как ему надлежит действовать.
       Патрик Гордон действовал по двум линиям, и как англичанин и как
масон.
       "Встречи Петра, - пишет В. Ф. Иванов, автор книги "От Петра до наших
дней", - не могли не оставить известных следов и не оказать на Петра
влияния. Не без основания историки масонства указывают, что Гордон и Петр
принадлежали к одной масонской ложе, при чем Гордон был первым
надзирателем, а Петр - вторым". (11)
       В 1690 году Петр сблизился с швейцарцем Лефортом, влияние которого
на Петра было исключительно огромным. Петр попал в полную духовную кабалу к
Лефорту и Патрику Гордону. Они стали для него непререкаемыми духовными
авторитетами в то время, как авторитет всех русских государственных
деятелей и Патриарха, окончательно померк в его глазах.
       "Думают, что Лефорт, доказывая царю превосходство западноевропейской
культуры, развил в нем слишком пренебрежительное отношение ко всему
родному. Но и без Лефорта, по своей страстности, Петр мог воспитать в себе
это пренебрежение", - указывают С. Платонов. (12)
       Тут и думать нечего, и Лефорт, и Патрик Гордон, и другие обитатели
Кокуя также презиравшие и ненавидевшие тогдашнюю Московию, как современную
Россию современные европейцы и американцы, конечно, сделали все, чтобы
внушить будущему царю презрение и ненависть не только к национальной
религии, историческим традициям, но и ненависть к самому русскому народу. И
они достигли больших успехов в поставленной себе цели. (13)
       Кокуй, немецкая слобода под Москвой, в которой стал дневать и
ночевать Петр, "оказала на него большое влияние, - указывает С. Платонов, -
он увлекся новыми для него (формами и отношениями, отбросил этикет, которым
была окружена личность Государя, щеголял "немецком" платье, танцевал
"немецкие" танцы, шумно пировал в "немецких" домах. Он даже присутствовал
на католическом богослужении в слободе, что, по древнерусским понятиям,
было для него вовсе неприлично". (14)
       Петр вел в Кокуе образ жизни, с точки зрения московских традиций
совершенно недостойный царя. Чинную жизнь в Московских дворцах Петр сменил
на безобразничание в обществе сомнительных иностранцев в кабаках и веселых
домах Кокуя. Поведение Петра в Кокуе и в Преображенском дворце, в который
он переехал из ненавистного Кремля, ничем не напоминает нравственную,
наполненную духовными интересами жизнь его отца.
       В доме Лефорта, по словам современника Петра Куракина, - "началось
дебошство, пьянство так великое, что невозможно описать".
       Подобное поведение царя шло вразрез с представлениями москвичей о
том, как должен вести себя православный царь. У москвичей был жив в памяти
благородный образ отца его, его благочестие, его величавый истинно царский
стиль жизни.
       В народе, естественно, возникает недовольство поведением молодого
царя. Да и как не возмущаться странным и неприличным поведением молодого
царя. И. Солоневич метко сравнивает поведение Петра с поведением
гимназиста, сжегшего свои книги и с наглым озорством показывающего всем
взрослым кукиш: "Накося - выкусите".
       Даже в изданной в 1948 году советским издательством "Молодая
Гвардия", биографии Петра, историк В. Мавродин и тот признает, что Петр
ненавидел все русское.
       "Но близость Петра к "Кокую", это "фамилиарите", - пишет он, - с
пестрым населением немецкой слободы имели и отрицательную сторону.
       В своем, еще незрелом уме Петр путал бородатых стрельцов и
церемониал кремлевских покоев, обычаи царского двора и его благолепие, то
есть все, что как бы олицетворяло собой порядки, породившие и страшное 15
мая 1682 года и ненавистную Софию и ее "ближних бояр", со всеми сложным и
многообразным укладом русской национальной жизни. Возненавидев стрельцов и
бояр, он возненавидел и среду, их породившую, и обстановку, их окружавшую.
Увидев язвы на теле Московского государства, обратив внимание на
бесчисленные недостатки (положим не на такие уж бесчисленные. - Б. Б.)
русской действительности, он начал отворачиваться от нее. Раздраженный
Москвой, он повернулся лицом к иноземному Кокую, подчас слишком опрометчиво
решая спор запада и Руси в пользу первого, слишком неразборчиво заимствуя у
Запада на ряду с полезным, ненужное для Руси". (15)
       В Кокуе, к ужасу всех москвичей, русский царь завел себе любовницу
немку, дочь винного торговца, Анну Монс... Как стали относиться москвичи
после всего этого к молодому царю, сыну Тишайшего царя? На этот вопрос С.
Платонов дает следующий ответ:
       "...Дружба Петра с иноземцами, эксцентричность его поведения и
забав, равнодушие и презрение к старым обычаям и этикету дворца, вызывали у
многих москвичей осуждение - в Петре видели большого греховодника". (16)
       И надо сказать, москвичи имели право так думать.
       Немецкие кафтаны, пьянство с иностранцами, дикие выходки, все это
москвичи расценивали как ребячью блажь. Надеялись, что когда юный царь
женится - то он остепенится. Но и женитьба не положила конец недостойному
поведению царя. Как мы увидим дальше, Петр заимствовал в Кокуе, а позже в
Европе, главным образом ненужное для России, а то, что он заимствовал
полезного, благодаря насильственным и жестоким мерам, он тоже превращал
только во вредное для России и русского народа.
       "Ненависть к Москве, - законно утверждает И. Солоневич в "Народной
Монархии", - и ко всему тому, что связано с Москвой, которая проходит через
всю "реформаторскую" деятельность. Петра, дал, конечно, Кокуй. И Кокуй же
дал ответ на вопрос о дальнейших путях. Дальнейшие пути вели на Запад, а
Кокуй был его форпостом в варварской Москве. Нет Бога кроме Запада и Кокуй
пророк Его. Именно от Кокуя технические реформы Москвы наполнились иным
эмоциональным содержанием: Москву не стоило улучшать - Москву надо было
послать ко всем чертям со всем тем, что в ней находилось, с традициями, с
бородами, с банями, с Кремлем и с прочим."
       Юность, проведенная среди иностранного сброда в Кокуе привела к
тому, что в Петре Первом, по характеристике Ключевского "вырастал правитель
без правил, одухотворяющих и оправдывающих власть, без элементарных
политических понятий и общественных сдержек".

                                     II

       Петр Первый, как мы видим из характеристики основных черт его
личности, Ключевским, - не мог иметь и не имел стройного миросозерцания. А
люди, не имеющие определенного миросозерцания, легко подпадают под влияние
других людей, которых они признают для себя авторитетами. Такими
авторитетами для Петра, как мы видим, били Патрик Гордон и Лефорт, влияние
которого на Петра, как признают все современники, было исключительно.
       Петр не самостоятельно дошел до идеи послать все московское к черту
и переделать Россию в Европу. Он только слепо следовал тем планам, которые
внушили ему Патрик Гордон и Лефорт до поездки заграницу и различные
европейские политические деятели, с которыми он встречался в Европе.
       Политические деятели Запада, поддерживая намерения Петра насаждать
на Руси европейскую культуру, поступали так, конечно, не из бескорыстного
желания превратить Россию в культурное государство. Они, конечно, понимали,
что культурная Россия стала бы еще более опасна для Европы. Они были
заинтересованы в том, чтобы Петр проникся ненавистью к русским традициям и
культуре. Понимали они и то, что попытки Петра насильственно превратить
Россию в Европу обречены заранее на неудачу и что кроме ослабления России
они ничего не дадут. Но это то именно и нужно было иностранцам. Поэтому то
они и старались утвердить Петра в намерении проводить реформы как можно
быстрее и самым решительным образом.
       В книге В. Иванова "От Петра до наших дней" мы читаем: "Передовой ум
Петра, безудержно восхваляется в сочинении Франсиса Ли, расточаются похвалы
намерению Петра произвести реформы. В Торнской гимназии во время диспута
утверждалось, что русские до сих пор жили во мраке невежества и что Петру
суждено развить в Московии науку и искусство". "Уже в Митаве Петр раскрыл
свое инкогнито и, - как пишет историк Валишевский, - поразил гостей
"насмешками над нравами, предрассудками, варварскими законами своей
родины".
       "Интересно проследить, - пишет В. Ф. Иванов, - первое заграничное
путешествие Петра: а) Идея поездки дается Лефортом, кальвинистом и
пламенным поклонником Вильгельма III, б) относительно маршрута идет
переписка с Витзеном, который поджидает посольство в Амстердаме, в) Лейбниц
принимает самое горячее участие во всех событиях поездки и старается
создать европейское общественное мнение в пользу будущего реформатора
России, г) конечная цель поездки - свидание с масонским королем Вильгельмом
Ш Оранским и вероятно посвящение Петра в масонство". (17)
       Историк Православной Церкви А. Доброклонский, например, считает, что
"протестантской идее о том, что Государь есть "глава религии", научили
Петра протестанты. Как говорят, в Голландии Вильгельм Оранский советовал
ему самому сделаться "главой религии", чтобы быть полным господином в своих
владениях". (18)
       Петр дважды встречался с Вильгельмом III Оранским, который по мнению
историка русского масонства В. Ф. Иванова вовлек Петра в масоны.
       "Единственно реальное и ощутительное, что вынес Петр из своей
поездки в чужие края, - резюмирует Иванов, - это отрицательное отношение к
православной религии и русскому народу. Сомнение и скептицизм в истинности
своей веры, вынесенные им из общения с Немецкой слободой, окрепли во время
заграничной поездки.
       Петр вернулся домой новым человеком. Старая Московская Русь стала
для Петра враждебной стихией".
       "...На далеком Западе, - пишет С. Платонов в книге "Петр Великий", -
слабели последние связи Петра с традиционным московским бытом; стрелецкий
бунт порвал их совсем. Родина провожала Петра в его путешествие ропотом
неодобрения, а встретила его возвращение прямым восстанием".
       Петр не понимал, что русский народ, являясь носителем особой, не
европейской культуры имеет свое собственное понимание христианства и свою
собственную государственную идею и свою собственную неповторимую
историческую судьбу.
       Этого же до сих пор не понимают русские интеллигенты типа
Мельгунова, Г. Федотова. Рассуждения проф. Федотова чрезвычайно характерны
для современных последышей западничества, которые всегда питали испуг перед
мыслью о том, что русская культура таила в себе возможности самобытного
политического, социального и культурного творчества, не такого, как
западная Европа. Это все отголоски мнения Петра, что русские животные,
которых надобно сделать людьми, то есть европейцами.
       Россия для Федотова это не страна органической, самобытной культуры.
Это страна, лишенная культуры мысли, бессловесная страна.
       "...Понятно, - пишет Федотов, - почему ничего подобного русской
интеллигенции не могло явиться на Западе - и ни в одной из стран
органической культуры. Ее условие - отрыв. Некоторое подобие русской
интеллигенции мы встречаем в наши дни в странах пробуждающегося Востока: в
Индии, в Турции, в Китае. Однако, насколько мы можем судить, там нет ничего
и отдаленно напоминающего по остроте наше собственное отступничество: нет
презрения к своему быту, нет национального самоунижения - "мизопатрии". И
это потому, что древние страны Востока бы