огда  мы
уходили, было такое  впечатление, что ей на все  наплевать. Наплевать, что я
за нее  убила ее  больного сумасшедшего отца,  а  Кейс взломал  их  защиту и
выпустил в матрицу их ИскИн... Но я внесла ее  в список, так?  Когда однажды
на тебя сваливаются по настоящему крупные неприятности, когда  тебя достают,
ты проходишься по такому списку.
     И ты с самого начала вычислила ее?
     Нет. Список у меня довольно длинный.
     Кейс,  который,  как показалось Кумико,  был  для Салли чем-то большим,
нежели просто партнер, больше в рассказе не появлялся.
     Сидя на корточках  рядом с Салли и слушая  рассказ о четырнадцати годах
ее жизни,  который ради финна  та  сжала  в  стремительное  стаккато  мест и
событий, Кумико  вдруг  обнаружила, что воображает себе  более молодую Салли
этакой   бисонен,   героиней   традиционного   романтического   видеофильма:
трагичной,  элегантной и  смертельно опасной. Кумико с  трудом поспевала  за
deknbhrn-сухой манерой Салли  излагать свою жизнь. Слишком много  ссылок  на
места  и вещи,  которые  девочке ничего  не  говорили.  Зато так  легко было
представить  себе,  как  Салли  одним взмахом  руки  добивается внезапных  и
блестящих  побед, как и  положено  бисонен. Нет, подумалось ей,  когда Салли
отмахнулась  от  неудачного года в Гамбурге  (тут в ее голосе вдруг зазвучал
гнев  застарелый гнев, ведь с тех пор прошло десять лет), ошибочно оценивать
эту женщину в японских понятиях. Никакая она не  ронин, нет  в ней ничего от
странствующего самурая; и Салли и Финн говорили о бизнесе.
     Насколько Кумико сумела понять, тот трудный год в Гамбурге наступил для
Салли после того, как она приобрела и потеряла какое-то состояние. По лучила
она  его  как  свою долю  в  деле наверху, в том месте,  которое Финн назвал
Блуждающим огоньком,  в партнерстве с  мужчиной по имени Кейс. При  этом она
нажила себе врага.
     Гамбург, перебил Финн, я слышал рассказы о Гамбурге...
     Деньги  закончились. Так оно всегда и  бывает, когда ты молода... Вроде
сколько их ни  сшибай, а все как-то не то, но я  уже успела связаться с теми
людьми из Франкфурта,  оказалась  по уши перед ними  в долгу,  а они  хотели
получить по счетам моим ремеслом.
     Каким ремеслом?
     Хотели, чтобы кое-кому перепало.
     А дальше?
     Я завязала. Как только смогла. Уехала в Лондон...
     Возможно, решила Кумико,  что Салли когда-то и походила на  ронин, была
кем-то вроде  странствующего самурая.  Однако  в  Лондоне  она  стала совсем
другой, стала деловой женщиной. Обеспечивая себя неким неназванным способом,
она постепенно  превратилась в  спонсора, субсидирующего  различные  деловые
операции. (Что такое спускать кредит? Что значит отмывать данные? )
     Да уж, протянул Финн, неплохо  поработала.  Заполучила долю в каком- то
немецком казино.
     Аикс-ла-Шапель. Я входила в правление. Да и до сих пор там, если добуду
нужный паспорт.
     Осела? Снова смех.
     Конечно.
     Немного о тебе было слышно в те времена.
     Управляла казино. Вот и все. Справлялась.
     Ты дралась на пари. Мисти Стил Туманная сталь,  полулегкий вес.  Восемь
боев. Я ставил на пяти из них. Матч с кровью, конфетка. Все нелегальные.
     Хобби.
     Хорошенькое  хобби.  Я  видел  видеоролики. Малыш  Бирманец  прямо-таки
вскрыл тебя, ты чуть жизни не лишилась...
     Кумико вспомнила длинный шрам.
     Поэтому я завязала.  Пять лет назад, а я  и так  уже была лет  на  пять
старше, чем положено.
     Ты выглядела неплохо, но Туманная сталь... Господи Иисусе.
     Не цепляйся. Не я же придумала эту кличку.
     Хорошо-хорошо.  Расскажи-ка  о нашей подруге  сверху. Как она  вышла на
тебя?
     Через  Суэйна.  Роджера  Суэйна.  Однажды  заявляется ко мне  в  казино
шестерка этого ублюдка, якобы крутой по имени Прайор. С месяц назад.
     Лондонский Суэйн?
     Он самый. А  у  Прайора  для  меня подарок с  метр  распечатки. Список.
Имена, даты, места.
     Много?
     Все. Даже то, что я почти позабыла.
     И Блуждающий огонек?
     Все. Так  вот, собрала я  манатки и вернулась  в Лондон к  Суэйну. Ему,
мол, очень жаль,  но он вынужден меня прижать.  Потому  что некто  прижимает
его. У него тоже есть из-за чего нервничать собственный метр распечатки.
     Кумико услышала, как каблуки Салли проскрежетали по мостовой.
     Чего он хочет?
     Украсть кого-то тепленьким. Некую знаменитость.
     А почему ты?
     Да ладно, Финн, затем я к тебе и пришла. Спросить у тебя об этом.
     Насчет 3-Джейн тебе сказал Суэйн?
     Нет. Это сказал мой компьютерный ковбой в Лондоне.
     У Кумйко заболели колени.
     А малышка? Где ты ее подцепила?
     Она объявилась однажды  вечером в доме Суэйна. Янака пожелал  убрать ее
из Токио. Суэйн должен ему гири.
     Во всяком случае, она чиста, никаких имплантантов. Судя по тому, что до
меня доходит из Токио, у Янаки забот по горло...
     Кумйко поежилась в темноте.
     Что за знаменитость они хотят? продолжал Финн.
     Кумйко почувствовала, что Салли медлит.
     Анджелу Митчелл.
     Безмолвно качается розовый метроном слева направо, справа налево.
     Здесь холодно, Финн.
     Да уж. Хотелось бы  мне это  почувствовать. Я  просто сделал  небольшую
пробежку тебя же ради. На Мемори-Лейн. Ты много знаешь о том, откуда взялась
эта Энджи?
     Нет.
     Я  играю  в  игру  под  названием  оракул,  дорогуша,  а не  в  научную
библиотеку. Ее отцом был Кристофер Митчелл. Большая шишка в исследованиях по
биочипам  Маас Биолабс.  Она выросла в их закрытом  городке  в Аризоне,  так
сказать,  дочь компании. Приблизительно лет семь назад там что-то стряслось.
Поговаривают,  что  Хосака  снарядила команду  своих  профессиона лов, чтобы
помочь Митчеллу  поменять хозяина. Архивные сводки новостей говорят, что  во
владениях Мааса произошел  взрыв в несколько  мегатонн, но никто  так  и  не
обнаружил  никакой  радиации.  И наемников  Хосаки  тоже не нашли.  Маас  же
объявил, что Митчелл мертв, самоубийство.
     Это библиотека. А что знает оракул?
     Слухи.  Ничего, что выстраивалось бы в единую картинку.  Улица говорит,
что  она  объявилась здесь день  или  два  спустя  после  взрыва в Аризоне,.
связалась   с   какими-то   очень   странными,  даже   чудными   латиносами,
действовавшими на окраинах Нью-Джерси.
     Чем они занимались?
     Заключали  сделки.  В  основном  железо,  софт.  Купля-продажа.  Иногда
покупали кое-что и у меня...
     Чем же они были странны?
     Они были колдуны. Считали,  что в  матрице полно мамбо  и всяких прочих
тварей. И знаешь, что я тебе скажу, Молл?
     Что?
     Они были правы.
     ГЛАВА 23
     СВЕТ МОЙ, ЗЕРКАЛЬЦЕ
     Она очнулась, будто кто-то щелкнул переключателем.
     Не  открывать  глаза.  Слышно,  как  они  переговариваются  в  соседней
комнате.  Болело в разных местах,  но  не  намного хуже, чем  после  магика.
Черный отходняк уже совсем сошел, или, быть может, его заглушило тем, что ей
вкатили, этим аэрозолем.
     Бумажный  халат  царапал  соски,  они  почему-то  казались  большими  и
нежными, а грудь полной. По лицу извивались  тоненькие ниточки боли, двойной
тупой  болью  стягивало глазницы,  во  рту будто  все  воспалено, к  тому же
привкус крови.
     Я  не  собираюсь  учить  тебя  жить, говорил Джеральд. Его  голос  едва
перекрывал  плеск воды из крана и позвякивание металла,  как  будто Джеральд
мыл  кастрюли  или  что-то  вроде  этого.  Но  ты  дурачишь  сам себя,  если
полагаешь, что она сможет обмануть того, кто не  желает быть обманутым.  Что
ни говори, это очень поверхностная работа.
     Прайор что-то сказал в ответ, но Мона не разобрала, что именно.
     Я  сказал поверхностная, а  не  халтурная.  Качество  профессиональное.
Двадцать  четыре часа на дермальном стимуляторе, и  никому даже в голову  не
придет, что  она побывала в  клинике. Держи  ее на  антибиотиках,  но ничего
возбуждающего,  ее  иммунной   системе  и  без  того  до  вольно  далеко  до
нормальной.
     Потом снова Прайор, и опять она не поняла ни слова.
     Открыла   глаза,   но    увидела    один   потолок,   белые    квадраты
звуконепроницаемой плитки. Повернула голову влево. Белая пластиковая стена с
этим дурацким ложным окном: высококачественная анимация какого-то пляжа
     всякие там пальмы  и волны. Если смотреть на воду достаточно  долго, то
можно заметить, что  волны, которые накатываются  на пляж,  через  некоторое
время начинают повторяться. Похоже, что устройство повреждено или сносилось:
прибой время от времени как будто запинается,  да и красный  закат над морем
пульсирует, словно дефектная флюоресцентная трубка.
     Попробуем   вправо.   Снова   поворот   головы.   Прикосновение  к  шее
пропитавшейся потом бумажной наволочки на жесткой синтетической подушке.
     С  постели напротив  на нее  смотрело лицо с синяками вокруг глаз,  нос
охвачен скобками из  прозрачного пластика, поверх него пленка из мик ропоры,
по щекам размазано какое-то коричневое желе...
     Энджи.  Это лицо Энджи,  обрамленное отражением заикающегося заката  за
дефектным окном.
     Кости  мы  не трогали,  говорил  Джеральд,  осторожно  отдирая  пленку,
которая  удерживала маленькую пластмассовую скобу вдоль переносицы  Моны.  В
этом-то вся и прелесть. Мы вживили в нос хрящ, введя его через ноздри, потом
взялись за ее зубы.  Улыбнись. Прекрасно. Нарастили  грудь, надстроили соски
клонированной, способной  напрягаться тканью, потом подкрасили гла за...  Он
снял скобу. В ближайшие двадцать четыре часа постарайся не касаться лица.
     У меня от этого синяки?
     Нет. Синяки вторичная  травма  от работы с хрящом.  Пальцы Джеральда на
лице казались прохладными и уверенными. К завтрашнему дню пройдет.
     В  Джеральде ничего  стремного. Он дал ей три  дерма, два синих  и один
розовый, такие гладкие  и успокаивающие... А вот с Прайором все наоборот, но
Прайор ушел, во всяком случае, его нигде не видно. Так приятно просто лежать
и  слушать, как Джеральд объясняет,  что  сделал, своим спокойным голосом. И
поглядите только, что он умеет.
     Веснушки, сказала Мона, потому что веснушки со щек исчезли.
     Стирание  и еще  немного клонированной ткани. Они вернутся.  Чем больше
времени ты будешь на солнце, тем скорее...
     Она такая красивая... Мона повернула голову.
     Ты, Мона. Это ты.
     Она  поглядела  на лицо  в  зеркале и  примерила  ту  самую  знаменитую
полуусмешку.
     Возможно, Джеральд все же не лучше Прайора.
     Снова вернувшись на узкую белую кровать,  куда ее положили  отсыпаться,
Мона подняла руку, чтобы взглянуть на дермы. Транквилизаторы. В цветных
     кнопках колышется жидкость.
     Подцепив розовый дерм ногтем, она сорвала его, прилепила на белую стену
и  с силой надавила большим пальцем. Вниз сбежала одинокая капля соломенного
цвета.  Мона осторожно сковырнула дерм  со стены и вернула на  руку. В синих
жидкость оказалась молочно-белой.  Их она тоже вернула на место. Может, врач
и заметит, но ей хотелось знать, что происходит.
     Мона посмотрела на себя в зеркало. Джеральд сказал,  что сможет вернуть
ей прежнюю внешность,  если она когда-нибудь этого  захочет.  Тогда она  еще
удивилась, что он запомнил, как она выглядела. Может быть, он сделал  снимок
или еще что. Теперь, если вдуматься, нет уже никого, кто бы помнил, как  она
выглядела  раньше. Она прикинула,  что,  возможно, единственным вариантом  в
этом случае была бы стим-дека Майкла, но она не знала ни его адреса, ни даже
фамилии.  Странное чувство как  будто та, кем она была  раньше, выскочила на
минутку на улицу, да так  и не  вернулась. Тут  Мона закрыла глаза и сказала
себе, что твердо знает, что она это она, Мона,  всегда  была Моной, и что по
большому счету ничего не изменилось, во всяком случае, за фасадом.
     Ланетта говорила, что не имеет  значения, как ты меняешь себя.  Однажды
Ланетта проговорилась, что у  нее не осталось и  десятой части того лица,  с
которым она  родилась.  Даже  не  подумаешь, ну  если не  считать черного на
веках, так что  ей никогда не приходилось возиться с тушью.  Мона тогда  еще
подумала, что Ланетте  сделали не такую уж хорошую операцию, и, должно быть,
это как-то отразилось в ее взгляде, потому что Ланетта сказала: SТебе стоило
бы поглядеть на меня до того, дорогуша.
     А вот теперь и она, Мона, лежит пластом на узкой кровати в Балтиморе, и
все, что ей известно  об  этом  городе, ограничивается  завыванием  сирен на
улице да гудением вентилятора Джеральда.
     Не понять как,  но это  гудение перешло в сон, и  как долго она  спала,
Мона не знала. А потом возле кровати оказался Прайор, его рука  лежала у нее
на плече, и он спрашивал, не хочет ли она есть.
     Мона   смотрела,   как  Прайор  сбривает  бороду.  Он  делал   это  над
хирургической раковиной  из нержавейки. Сперва  подрезал бороду хромированны
ми  ножницами, потом  взялся  за пластмассовый  одноразовый  станок, который
позаимствовал  из коробки  Джеральда.  Странно  было  видеть,  как  на  свет
появляется  его лицо.  Лицо  оказалось  совсем  не таким,  как она  ожидала:
моложе. Но рот остался прежним.
     Мы здесь еще надолго,  Прайор?  Перед тем как  начать бриться, он  снял
рубашку. По  плечам и рукам  вниз до локтя сбегали вытатуированные драконы с
львиными головами.
     Пусть это тебя не волнует.
     Скучно.
     Мы достанем тебе стимы.
     Он брил подбородок.
     Как выглядит Балтимора?
     Отвратительно. Как и все остальное.
     А Англия?
     Отвратительно.
     Он вытер лицо толстым комом синей впитывающей салфетки.
     Может, пойдем поедим крабов? Джеральд говорит, тут чудесные крабы.
     Ага, отозвался он. Я принесу. И выбросил синий  ком в стальную мусорную
корзину.
     А как насчет того, чтобы я пошла с тобой?
     Нет. Ты можешь попытаться сбежать.
     Рука Моны скользнула  между  стеной и кроватью и  нашла  проделанную  в
темперлоне  ямку,  куда  она  спрятала шокер.  Свою  одежду она  уже  успела
обнаружить в белом пластиковом пакете под кроватью. Каждые два часа приходил
Джеральд со свежими дермами. Она сколупывала их сразу после его  ухода. Мона
рассчитывала на то, что если удастся уговорить Прайора с ней поужинать, то в
ресторане она рванет когти. Но Прайор не поддавался.
     В  ресторане ей, возможно, удалось  бы добраться  до копа, ведь теперь,
как Моне казалось, она сообразила, в чем заключалась сделка.
     Пришьют. Ланетта  ей о  таком рассказывала. Есть мужики, которые готовы
платить за то, чтобы внешность девушки перекроили под какую-то другую особу,
а  затем убивают ее.  Обязательно богатые, по-настоящему богатые. Не Прайор,
конечно,  а  кто-то,  на кого он работает. Ланетта говорила, что эти  мужики
иногда устраивают так, чтобы  девушки выглядели, как, скажем, их жены. Тогда
Мона в это не поверила. Ланнета любила рассказывать страшные истории, просто
потому что приятно бояться,  зная,  что  тебе самой  ничего  не грозит. И уж
историй об извращенцах  у Ланетты  было полно. Она говорила, что  пиджаки из
них изо  всех  самые сумасшедшие. Естественно, крутые  пиджаки,  те,  что  в
правлениях  больших  компаний  они  ведь  не могут  себе позволить  потерять
самоконтроль  на работе. Но когда они  не  на работе, говорила Ланетта,  они
могут его  терять,  как им  заблагорассудится.  Так почему  бы какому-нибудь
большому  пиджаку наверху не пожелать  поиметь таким  образом  Энджи? Ладно,
многие девушки из кожи вон  лезут, чтобы  стать на нее похожей, но результат
выходит в основном  жалкий. Мона  не  встречала  еще  ни одну  действительно
похожую на звезду настолько, чтобы одурачить кого-то,  кому не все равно. Но
может быть, нашелся кто-то, кто заплатил за все это, просто чтобы заполучить
девушку,  которая  выглядела  бы  как  Энджи. И  опять  же,  если дело  не в
убийстве, зачем она ему?
     Прайор застегивал голубую  рубашку. Потом подошел  к постели и  сдернул
простыню,  чтобы посмотреть на  ее грудь. Будто осматривал автомобиль.  Мона
рывком натянула простыню обратно.
     Я принесу крабов.
     Он  надел куртку и  ушел.  Мона  слышала, как по пути он  что-то сказал
Джеральду.
     В дверном проеме возникла голова китайца.
     Как ты себя чувствуешь, Мона?
     Есть хочу.
     Чувствуешь себя расслабленно?
     Угу...
     Снова оставшись одна, она перекатилась на бок и стала изучать свое лицо
     лицо Энджи, но теперь и ее тоже в зеркальной стене. Синяки почти сошли.
Джеральд прилепил ей  на лицо такие штучки, похожие на  миниатюрные троды, и
подключил их к какой-то машине. Сказал, что так быстрее заживет.
     На этот раз оно не заставило ее подпрыгнуть на месте, это лицо звезды в
зеркале. Зубы были прекрасны: такие кому  угодно захочется сохранить. А  что
касается всего остального, Мона  пока  не  была  особо  уверена, что  ей это
нравится.
     Может, сейчас  надо  встать, одеться  и пойти  к  выходу. Если Джеральд
попытается ее остановить, она воспользуется шокером. Тут Мона вспомнила, что
Прайор объявился в мансарде у Майкла, как будто был кто-то, кто все время за
ней следил, ходил  за  ней по пятам  всю  ночь.  Возможно,  и сейчас снаружи
кто-то  дежурит. В клинике Джеральда,  похоже, нет окон, настоящих окон, так
что выходить придется через дверь.
     И ей до  зарезу  был нужен магик.  Но  если она хоть  чуть-чуть дохнет,
Джеральд это заметит. Мона знала,  что  ее  косметичка  здесь, в  пакете под
кроватью. Может, думала она, если немного принять, то она хоть что-нибудь да
предпримет. Но, с другой стороны, есть вероятность, что это будет совсем  не
то, что ей нужно. Не всегда и не все, что она проделывала под
     магиком,  срабатывало.  Даже если  он  создает ощущение,  что  промашки
просто не может быть.
     Как бы то ни было, хочется есть. Жаль, что  у Джеральда  тут нет музыки
или еще чего-нибудь такого, так что, пожалуй, она подождет крабов...
ГЛАВА 24. В ОДНОМ БЕЗЛЮДНОМ МЕСТЕ
     И вот перед ним стоит Джентри, и  в глазах  у него  пылает Образ,  и он
протягивает  ему сетку  тродов под  безжалостным сиянием  голых лампочек.  И
говорит он Слику, почему все должно быть так, а не иначе, почему Слик должен
надеть  троды  и напрямую  подключиться  к тому, что серая пластина вводит в
мозг неподвижного тела на носилках, что бы это ни было.
     Слик  покачал головой, вспоминая,  как  набрел на  Собачью  Пустошь.  А
Джентри, приняв этот жест за отказ, стал говорить еще быстрее.
     Джентри говорил, что Слик вроде  бы как умрет, но совсем ненадолго, ну,
может, на несколько секунд, пока он, Джентри, не зафиксирует информацию и не
выстроит общий контур  макроформа. Ведь  Слик  не  знает, как  это  сделать,
продолжал  ковбой, иначе бы он, Джентри, пошел на это сам; да и не нужна ему
эта информация, ему нужно только общее представление, потому что  именно оно
так  он считает приведет его  к  Образу, к той  главной цели, за  которой он
гонялся столь долго.
     А Слик вспоминал,  как пересек Пустошь пешком.  Он тогда боялся,  что в
любой момент может вернуться синдром Корсакова, и он забудет, где находится,
и напьется канцерогенной воды из гнилой красной лужи, которых так много было
на ржавой равнине. А в них плавают красная пена и раскинувшие крылья мертвые
птицы. Дальнобойщик  из Теннесси посоветовал  ему идти от трассы  на  запад:
через  час,  мол, будет вшивенькое  двухполосное  шоссе, где можно застопить
машину до Кливленда. Но Слику казалось, что прошло куда больше  часа, к тому
же он  не знал точно, в какой  стороне запад. И вообще это место все сильнее
его  пугало  как  будто  здесь  проходил  какой-нибудь великан,  наступил на
воспаленный  волдырь  свалки,  расплющил его, а  шрам так и остался. Однажды
Слик  увидел кого-то вдали на невысокой куче  металлолома  и помахал. Фигура
исчезла, но Слик зашагал ту да, уже не сторонясь луж, а хлюпая прямо по ним,
и,  когда добрался  до  места,  увидел, что это всего  лишь бескрылый  остов
самолета, наполовину погр