иальные  следователи  для  осмотра  места жестокой  и,  судя  по  всему,
бессмысленной  бомбардировки неряшливого спального пригорода  в  Нью-Джерси;
военизированные  отряды добровольцев надзирают за эвакуацией южного  сектора
Нового  Бонна, последовавшей за  обнаружением  строительными  рабочими  двух
неразорвавшихся  ракет,  оставшихся  со  времен  войны,  предположительно  с
биологическими  боеголовками;  официальные  источники  в  Аризоне  отвергают
обвинение Мексики во взрыве атомного или термоядерного устройст!
     ва малой  мощности  близ границы с Сонорой... Пока она смотрела, сводка
пошла  по второму кругу,  и изображение  шаттла  вновь устремилось  к  своей
огненной смерти. Покачав головой, Марли нажала кнопку. Полдень.
     Лето пришло. Небо над Парижем  - жаркое и синее, и она улыбалась запаху
свежего  хлеба и  черного табака.  Пока она  шла от  метро по  данному  Пако
адресу,  ощущение, что  за  ней  наблюдают,  несколько  ослабло.  Предместье
Сан-Оноре. Адрес казался смутно знакомым. Галерея, подумала она.
     Действительно, галерея. "Роберте". Принадлежала она американцу, который
содержал одновременно еще и три галереи в Нью-Йорке. Дорого, но не последний
шик.  Пако ждал возле невероятных размеров витрины, в которой под толстым  и
неровным слоем лака раскинулись сотни маленьких квадратных фотографий. Такие
выплевывает на вокзалах и  конечных станциях автобусов только один тип очень
старомодных автоматов. Похоже, все это были  снимки молодых  девушек.  Марли
автоматически обратила внимание на  имя художника и название работы: "Прочти
нам "Книгу имен мертвых"".
     - Полагаю,  вы разбираетесь в таких вещах, -  угрюмо  приветствовал  ее
испанец.
     На нем был дорогой с виду синий костюм в парижском деловом стиле, белая
в  шелковистый рубчик  рубашка  и  очень  английский  галстук,  вероятно  от
"Шарве".  Сейчас  никто не принял  бы  его за официанта.  Через плечо у Пако
висела итальянская сумка из черного ребристого каучука.
     - Что вы имеете в виду? - спросила она.
     - Имена  мертвых,  - кивнул  он в  сторону витрины. - Вы  же выставляли
подобные работы.
     - И что же вы не понимаете?
     -  У меня  иногда  возникает такое  чувство,  будто  все  это,  вся эта
культура  - чистейшей воды надувательство. Уловка. В том или  ином обличий я
всю мою жизнь служил  сеньору, понимаете? И в моей работе,  как  и во всякой
другой, есть свои радости, свои моменты триумфа.  Но  ни разу с тех пор, как
сеньор подключил меня к этому делу по современному искусству, я не испытывал
ни  малейшего  удовлетворения.  Сеньор  -  воплощенное богатство. Мир  полон
объектов величайшей красоты. И тем  не менее он гоняется за... - Пако  пожал
плечами.
     - Значит, вы  знаете, что  вам  нравится, - улыбнулась в ответ Марли. -
Почему вы выбрали для нашей встречи именно эту галерею?
     -  Здесь агент сеньора  приобрел  одну из шкатулок. Разве вы не  читали
предоставленные вам в Брюсселе досье?
     - Нет, это может спутать мне карты. Герр Вирек платит мне за интуицию.
     В ответ испанец только поднял брови.
     - Я  познакомлю вас с Пикаром, это управляющий галереей.  Возможно,  он
чем-то сможет помочь этой вашей интуиции.
     Он  провел ее через  комнату,  потом открыл  какую-то  дверь.  Седеющий
коренастый  француз   в  помятом   вельветовом  костюме  говорил  в   трубку
радиотелефона.  По  экрану  бежали колонки букв и  цифр.  Дневные  котировки
нью-йоркского рынка.
     - А, это вы, Эстевес, - извиняясь, улыбнулся француз. - Прошу прощения.
Одну минутку.
     И Пикар  вернулся  к своему  разговору. Пока  он говорил, Марли изучала
котировки.  Поллок снова упал.  Это  была как раз та сторона  арт-бизнеса, в
которой  Марли разбиралась хуже всего. Пикар, если так звали этого человека,
говорил  с брокером в  Нью-Йорке, обговаривая приобретение некоторого  числа
"пунктов"  работы  определенного  художника.  "Пункты"  определяются  самыми
различными  способами  в  зависимости от  того,  какие  средства  использует
художник.  Впрочем, с  почти полной уверенностью можно было  утверждать, что
сам  Пикар  никогда  не  увидит  приобретаемых  работ.  Если художник  имеет
достаточно высокий рейтинг,  оригиналы, скорее  всего,  надежно  спрятаны  в
каком-нибудь сейфе, где их вообще никто не видит. Дни или годы спустя Пикар,
возможно,  наберет  тот  же  самый  телефонный  номер   и  прикажет  брокеру
продавать.
     Галерея Марли продавала оригиналы.  Это приносило сравнительно  немного
денег, но  таило в себе некую  внутреннюю привлекательность. И, естественно,
всегда оставался шанс, что тебе повезет. Она, помнится, убедила себя, что ей
действительно  очень  повезло, когда Ален устроил так, чтобы как случайная и
удивительная находка  всплыл поддельный Корнелл. Корнелл высоко  котировался
на табло брокеров, и его "пункты" стоили очень дорого.
     -  Пикар,  -  будто обращаясь  к  слуге,  Пако  вмешался  в  телефонный
разговор,  - познакомьтесь, это Марли Крушкова. Сеньор подключил  ее к  делу
анонимных шкатулок. Ей, возможно, захочется задать вам несколько вопросов.
     - Очарован, - сказал Пикар и тепло  улыбнулся, но Марли показалось, что
она  уловила  в карих глазах галерейщика какой-то проблеск: скорее всего, он
пытался связать имя с каким-то скандалом, причем сравнительно недавним.
     -  Насколько  я  понимаю,  именно  в  вашей галерее была  оформлена эта
сделка?
     - Да, - подтвердил Пикар. - Мы  выставили  работу  в нашем нью-йоркском
зале, и она вызвала ряд предложений. Однако мы решили дать ей шанс также и в
Париже... - он  весь  светился от радости,  - и  ваш работодатель сделал это
наше решение  весьма прибыльным.  Как поживает герр  Вирек, Эстевес?  Мы  не
видели его уже несколько недель...
     Марли украдкой бросила взгляд на Пако, но смуглое лицо испанца осталось
совершенно невозмутимым.
     - Я бы сказал, сеньор прекрасно себя чувствует, - ответил он.
     -  Великолепно,  -  сказал  Пикар  с   чуть  излишним  энтузиазмом.  Он
повернулся  к Марли:  -  Чудесный человек. Легенда. Великий меценат. Великий
ученый.
     Марли показалось, что она услышала, как Пако вздохнул.
     - Не  могли бы вы мне сказать, где  именно ваше  нью-йоркское отделение
приобрело данную работу?
     Лицо Пикара вытянулось. Он взглянул на Пако, потом снова на Марли.
     - Вы не знаете? Вам не рассказали?
     - Не могли бы вы сказать мне это?
     - Нет, - сказал  Пикар.  - Очень  жаль,  но не  могу.  Видите ли, мы не
знаем.
     Марли уставилась на него в полном недоумении.
     - Прошу прощения, но я не совсем понимаю, как такое возможно...
     -  Она не читала отчетов, Пикар. Расскажите ей все. Услышать историю из
первых уст... ну, возможно, это поможет ее интуиции.
     Пикар бросил на Пако странный взгляд, потом взял себя в руки.
     - Конечно, - сказал он, - с удовольствием...
     - Вы думаете,  это правда?  -  спросила она Пако,  когда  они вышли  на
залитую солнцем улицу. В толпе тут и там мелькали японские туристы.
     - Я сам ездил в Муравейник, - ответил Пако, - и опросил всех,  кто имел
хоть какое-то отношение  к этому делу. Роберте не  оставил никаких записей о
покупке, хотя обычно он скрытничает не больше, чем любой арт-дилер.
     - И его смерть была случайной?
     Испанец надел зеркальные очки "порше".
     - Столь же случайной, какой бывает любая подобная смерть, - ответил он.
- У нас нет никакой возможности узнать, как или где он приобрел шкатулку. Мы
обнаружили ее здесь восемь месяцев  назад, и  все наши попытки проследить ее
путь оканчивались на Робертсе,  а  тот уже  год как мертв. Пикар выпустил из
своего  рассказа то, что мы едва не  потеряли шкатулку. Роберте хранил ее  в
своем  загородном  доме вместе с целым рядом прочих  предметов, которые  его
наследники  сочли  просто набором  курьезов.  Весь  лот едва  не  продали на
публичном аукционе. Иногда мне хочется, чтобы так и произошло.
     - А остальные предметы, - спросила Марли, примеряясь к его шагу, -  что
представляют собой они?
     Он улыбнулся.
     -  Вы  думаете,  мы их  не  отследили, каждый в отдельности? Отследили,
проверили. Они, - тут он нахмурился, делая вид, что напрягает память, - "ряд
малопримечательных образчиков современного народного искусства"...
     - А что, известно, что Роберте интересовался чем-то подобным?
     - Нет, -  отозвался  он,  - но мы знаем, что  приблизительно  за год до
смерти  он подал заявление  на получение членства  в  Институте "Арт  Брют",
здесь,  в Париже, и добился того, чтобы стать попечителем "Собрания Эшман" в
Гамбурге.
     Марли  кивнула.   "Собрание   Эшман"  состояло   в  основном  из  работ
психопатов.
     - Мы питаем разумную уверенность, - продолжал Пако, беря ее  под локоть
и  направляя за угол, на боковую улочку, - что  он  не делал никаких попыток
использовать  ресурсы  того  или другого  учреждения.  Может быть, прибег  к
услугам посредников, хотя это маловероятно. Сеньор, конечно, нанял несколько
десятков специалистов, чтобы проверить  архивы обоих  заведений. Без всякого
результата...
     - Скажите, - поинтересовалась Марли, - почему Пикар думает, что недавно
видел герра Вирека? Как это возможно?
     - Сеньор богат. Сеньор любит являть себя по-всякому.
     Он завел ее в  какое-то кафе - несмотря на поблескивающие зеркала, ряды
бутылок  и  игральные  автоматы,   оно  напоминало  отделанный   хромировкой
коровник. Зеркала лгали о размерах помещения, в  глубине  зала Марли увидела
отраженный тротуар, ноги пешеходов, солнечный зайчик на  втулке колеса. Пако
кивнул сонного вида мужчине за стойкой бара и, взяв ее за  руку, повел через
мелководье круглых пластмассовых столиков.
     - На звонок Алена  вы можете  ответить  и  отсюда,  - сказал  он. -  Мы
устроили так, чтобы его перебросили из квартиры вашей подруги.
     Он  пододвинул   ей  стул   -   автоматический  жест   профессиональной
вежливости, который  заставил ее подумать: а  не был ли  он и в  самом  деле
некогда официантом, - и поставил на стол сумку.
     -  Но он же поймет, что я  не  у Андреа,  - возразила Марли. - А если я
отключу видео, у него тут же возникнут какие-нибудь подозрения.
     -  Ничего этого он не увидит.  Мы сгенерировали  цифровой  образ вашего
лица и требуемый фон. Осталось только ввести программу в этот телефон.
     Вынув из сумки элегантный аппарат, он поставил его на стол перед Марли.
На  крышке устройства  бесшумно развернулся  и  тут  же  приобрел  жесткость
тонкий, как бумага, полимерный экран. Марли однажды случилось наблюдать, как
выходит  на  свет бабочка,  и  этот экран напомнил  ей  чем-то трансформацию
подсыхающих крыльев насекомого.
     -  Как это сделано? - спросила она, осторожно касаясь экрана.  На ощупь
экран напоминал тонкую сталь.
     - Это новая  полиуглеродная  модель,  - сказал он,  -  одно из  изделий
"Мааса"...
     Телефон тихонько замурлыкал. Поправив аппарат так, чтобы экран оказался
точно перед Марли, Пако обошел столик.
     - Ваш  звонок. Помните,  что вы дома! - сказал  он и, потянувшись через
стол, коснулся клавиши с титановым покрытием.
     Маленький экран  заполнили  лицо и  плечи Алена. Будто  задымленное,  с
плохой подсветкой изображение значило, что звонит он из телефонной будки.
     - Доброе утро, дорогая, - сказал Ален.
     - Привет, Ален.
     -  Как   дела,  Марли?  Полагаю,  ты  достала  деньги,  о  которых   мы
договорились?  -  Ей было  видно, что одет он  в  какую-то темную куртку, но
разрешение не  позволяло  разобрать детали.  - Твоей приятельнице  стоило бы
взять несколько уроков  по уборке дома, - сказал  он  и, казалось, попытался
заглянуть ей за спину.
     - За всю свою жизнь  ты ни разу не убрал комнату сам, - отозвалась она.
Ален с улыбкой пожал плечами.
     - У каждого свои таланты. Мои деньги у тебя, Марли?
     Она взглянула на Пако, тот кивнул.
     - Да, - сказала она. - Конечно.
     -  Чудесно,  Марли. Великолепно. У нас осталась только  одно  крохотное
дельце. - Он все так же улыбался.
     - И какое же?
     - Мои информаторы удвоили  цену.  Соответственно,  и я  должен  удвоить
свою. Пако кивнул. Он тоже улыбался.
     - Хорошо. Мне, конечно, придется спросить... - Теперь ее от него просто
тошнило. Захотелось выключить телефон.
     - И они, естественно, согласятся.
     - Так где мы встретимся?
     - Я  позвоню  еще раз. В  пять,  - сказал  он. Изображение съежилось до
единственной сине-зеленой точки, как на экране радара, потом и она
     исчезла.
     - У вас усталый вид, - сказал Пако, складывая экран и  убирая телефон в
сумку. - Вы выглядели старше, когда говорили с ним.
     - Правда?
     Перед ее  внутренним взором вдруг почему-то возникла витрина  в галерее
Робертса, все эти лица. "Прочти нам "Книгу имен мертвых"". Все они -  Марли,
подумала она, все эти девушки - это я, какой я была в долгую пору юности.
        16.ЛЕГБА
     - Вставай, придурок.  - Pea не  слишком нежно  пхнула его  под ребра. -
Поднимай задницу.
     Бобби   очнулся,   сражаясь   с   вышитым   крестиком    покрывалом   и
полуоформившимися силуэтами неизвестных врагов. С убийцами матери. Он  лежит
в незнакомой комнате,  в комнате,  которая  может  быть где угодно.  Пластик
позолоченных рам  на  многочисленных  зеркалах.  Ворсистые  алые  обои.  Так
декорировали свои комнаты  готики,  если  могли это  себе позволить,  но  он
видел, как их родители оформляли в таком же  стиле  целые кондо. Швырнув  на
темперлон узел каких-то шмоток, Pea засунула руки  в  карманы черных кожаных
джинсов.
     Розовые  и черные  квадраты  покрывала сбились  складками вокруг талии.
Бобби глянул  вниз и увидел,  что членистое  тело многоножки почти полностью
утонуло в колее свежего  розового шрама в палец  шириной. Бовуа говорил, что
эта  штука ускорит заживление. Бобби недоверчиво потрогал новенькую ткань  -
болезненно, но,  в  общем, переносимо. Потом  поднял глаза на  Pea, выставил
средний палец и сказал:
     - Свою задницу на это надень.
     Несколько  секунд  они в упор смотрели друг на друга  поверх  поднятого
пальца Бобби. Наконец Pea рассмеялась.
     - Ладно, - сказала  она,  - один-ноль в твою пользу.  Я  перестану тебя
доставать.  А   сейчас  подбери  вещички  и  одевайся.  Тут  должно  найтись
что-нибудь, что бы тебе подошло. Скоро появится  Лукас, чтобы забрать тебя с
собой, а Лукас не любит, когда его заставляют ждать.
     - Да? А мне он вроде показался отвязным мужиком.
     Он стал  рыться  в куче  одежды: отбросил в  сторону  черную рубашку  с
разводами из состирывающегося золота, красную атласную курточку с оборкой из
белой  искусственной кожи  по  рукавам,  черное трико с вставками  какого-то
прозрачного материала...
     - Где ты это взяла? - спросил он. - Я не могу носить такую дрянь...
     -  Это моего  младшего  братца, - ответила Pea. -  Осталось  с прошлого
сезона - и лучше бы тебе  натянуть что-нибудь на свою белую задницу, пока не
появился  Лукас. Эге, а это мое.  -  Она  вырвала  трико,  как  будто  Бобби
собирался его украсть.
     Бобби  натянул  черную  с  золотом рубашку, еще  пришлось  повозиться с
кнопками  из  стекляшек  под  черный жемчуг.  Нашел,  наконец,  пару  черных
джинсов, но мало того, что они оказались обвисшими и плиссированными, так  в
них еще и не было карманов.
     - Это все штаны, какие у тебя есть?
     -  Господи, - вздохнула она, -  я видела  одежду, которую срезал с тебя
Пай.  Вряд  ли ты  сойдешь хоть за  чье-нибудь представление  о моде. Просто
оденься,  ладно? Мне  не нужны неприятности с Лукасом.  С тобой он, может, и
миндальничает, но  это означает только то, что у тебя  есть что-то настолько
ему нужное, чтобы не выделываться. У  меня, уж конечно,  ничего такого  нет.
Так что в отношении меня Лукас угрызений совести испытывать не будет.
     Бобби нетвердо  встал  на ноги возле  топчана  и  попытался  застегнуть
черные джинсы.
     - Молнии нет, - сказал он, поднимая глаза на Pea.
     - Поищи пуговицы. Должны быть где-то внутри. Такой стиль, знаешь ли.
     Бобби нашел пуговицы. Хитрая  конструкция. Он подумал, что будет,  если
ему понадобится пописать по-быстрому. Увидев возле  кровати черные тапки  из
нейлоновых ремешков, он сунул в них ноги.
     - А Джекки? - спросил он, ковыляя туда, где мог  бы взглянуть на себя в
зеркало в золоченой раме. -  Из-за нее Лукас станет испытывать муки совести?
- Он следил  за  ней в зеркале и увидел, что по  ее  лицу мелькнула какая-то
тень.
     - А это еще что должно означать?
     - Бовуа... он сказал, что она лошадь...
     - Тише ты, - оборвала его Pea тихим и настойчивым голосом. - Если Бовуа
упоминает  при тебе о чем-то таком, это его дело. В остальных  случаях - это
не то, о чем можно  говорить, понял? Есть  вещи  настолько скверные, что сам
захочешь вернуться назад искать приключений на собственную жопу.
     Бобби следил в зеркале за отражением ее черных глаз в тени полей мягкой
фетровой шляпы. Теперь в них, казалось, появилось чуть  больше белизны,  чем
раньше.
     - Ладно, - сказал он после паузы, а потом добавил: - Спасибо.
     Он  поиграл  воротом  рубашки: поднял его сзади, снова  опустил, пробуя
разные варианты.
     - Знаешь, - Pea склонила голову на бок, - если тебя одеть, ты не так уж
плохо выглядишь. Правда, глаза у тебя как два окурка в сугробе...
     - Лукас, -  начал Бобби, когда  они спускались в лифте, - ты не знаешь,
кто это был?  Кто  разделался с моей  старухой? -  Он  намеревался  спросить
совсем другое, но вопрос выскочил сам собой, как пузырек болотного газа.
     Лукас доброжелательно оглядел его с  головы до ног. Черное длинное лицо
негра осталось совершенно невозмутимым. Его великолепно сшитый черный костюм
выглядел  так,  как  будто  его только  что  выгладили.  В руке Лукас держал
тяжелую  трость  из  блестящего  полированного  дерева  в  красных и  черных
завитках прожилок с массивным латунным  набалдашником.  Вниз от набалдашника
сбегали латунные накладки в палец длиной, утопленные в дерево трости.
     -  Мы этого не знаем,  - широкий  рот сжался в прямую и очень серьезную
складку. - Но нам очень хотелось бы знать...
     Бобби неуверенно переступил с ноги на ногу - ему было очень не по себе.
Уже сам лифт заставлял его робеть  и чувствовать себя неловким. Размерами он
напоминал небольшой  автобус  - и,  хотя кабина не  была  переполнена, Бобби
оставался  в ней  единственным белым. Черные,  заметил  он, когда его взгляд
беспокойно  скользнул  по кабине, во флюоресцентном свете вовсе не  выглядят
полутрупами, как это происходит с белыми.
     Трижды за время  их спуска лифт  останавливался на каком-нибудь этаже и
подолгу застревал там, один раз - минут на пятнадцать. Когда такое случилось
в первый раз, Бобби вопросительно глянул на Лукаса.
     - Что-то в шахте, - ответил тот на невысказанный вопрос.
     - Что?
     - Другой лифт.
     Лифты  располагались в сердцевине "улья", шахты были оплетены  шлангами
водоснабжения  и  канализации,  огромными  кабелями  электропроводки  и  еще
какими-то  обмотанными  изоляцией  трубами.  Бобби  решил,  что   это  часть
геотермальной системы, о  которой  рассказывал Бовуа. "Внутренности" Проекта
вылезали  наружу, стоило  только  раздвинуться  дверям  кабины:  все  грубо,
оголено, как будто те, кто  строил "улей",  хотели, чтобы последующие жильцы
точно  знали, как именно работает  вся  эта механика и что куда ведет. И все
вокруг, каждую видимую поверхность покрывала  вязь наползающих друг на друга
граффити,  настолько плотная,  что  почти  невозможно  было  различить  хоть
какую-нибудь отдельную надпись или символ.
     - Ты ведь никогда раньше  не бывал тут,  Бобби?  - спросил Лукас, когда
двери в очередной раз захлопнулись и кабина опять стала опускаться.
     Бобби покачал головой.
     -  А жаль, -  продолжал Лукас. -  Конечно,  это вполне  понятно, но все
равно -  стыд  и  срам. Дважды-в-День  г