алась в дальнюю  стену купола, ушибла
плечо  и  порвала  блузку.  Оглушенная  ударом,  она  продолжала  скользить,
укачивая  шкатулку,  вглядываясь  через  прямоугольник  стекла  в  коллаж из
коричневых  старых  карт  и  тусклого зеркала. Моря  старых картографов были
вырезаны, чтобы  открыть кусочки облупившегося зеркала, -  суша, плывущая по
грязному серебру... Она  подняла глаза  как раз  вовремя, чтобы увидеть, как
поблескивающая рука схватила парящий в воздухе рукав ее брюссе!
     льского пальто. Сумка, которая  изящно раскачивалась на кожаном ремешке
в  полуметре  от него,  отправилась  следом,  подхваченная  манипулятором  с
оптическим сенсором и простой клешней на конце.
     Марли  смотрела,  как и ее  вещи оказались  втянутыми в безостановочный
танец рук. Минуту  спустя пальто,  кружась, вылетело назад. Похоже, из  него
были  вырезаны  аккуратные  квадратики   и  прямоугольники,  и  Марли  вдруг
осознала, что смеется. Отпустила шкатулку, которую держала в руках.
     - Давай, - сказала она. - Я польщена.
     Мелькали, порхали руки, и слышался тоненький вой крохотной пилы.
     - Я польщена  Я польщена Я  польщена - раскаты эха  в  храме  создавали
непрерывно смещающийся лес  все меньших, частичных звуков, и за ним... очень
слабо... Голоса...
     -  Ты ведь здесь, не так ли? -  окликнула она, умножая отзвуки,  волны,
рябь отражением своего тут же расчленяемого голоса.
     - Да, я здесь.
     - Виган бы сказал, что ты всегда был здесь, не так ли?
     - Да, но это неверно. Я  стал быть - здесь. Было время  - Меня не было.
Было  время,  яркое  время, время без  течения времени, и  Я  был везде и во
всем... Но рухнуло яркое время. Треснуло зеркало. Теперь Я лишь один... Но у
меня есть песня. Ты  слышала ее. Я  пою этими вещами, которые плавают вокруг
меня, осколками семьи, которая питала мое рождение. Есть и другие, но они не
желают  говорить со  мной. Тщеславны они, эти рассеянные  осколки Меня,  как
дети. Как люди. Они посылают мне новые вещи, но Я предпочитаю старые. Может,
я выполняю их волю. Они заключают союзы с людьми, эти мои другие "я", а люди
воображают, что они боги...
     - Ты то самое, к чему стремится Вирек, да?
     - Нет. Он вообразил, что может перевести себя в знак, закодировать свою
личность в ткань меня. Он жаждет стать тем, чем был когда-то  Я. Но то,  чем
он может стать, скорее, подобно меньшему из моих обломков...
     - И ты... ты печален.
     - Нет.
     - Но твои... твои песни печальны.
     - Мои песни - о времени и расстоянии. Печаль - в  тебе. Следи за  моими
руками. Есть
     только танец. Вещи, которые ты ценишь, - лишь оболочка.
     - Я... я знала это. Когда-то.
     Но  теперь звуки стали  всего лишь звуками, пропал лес голосов за ними,
говоривших единым голосом... и Марли смотрела, как совершенными космическими
сферами кружатся,  улетают шарики ее  слез, чтобы  присоединиться к  забытым
человеческим воспоминаниям в храме шкатулочника.
     -  Понимаю, -  сказала Марли какое-то  время спустя, зная,  что говорит
теперь, только  чтобы  утешиться  звуками  собственного голоса. Она говорила
тихо, не желая будить перекаты и рябь эха. - Ты коллаж кого-то другого. Твой
творец - вот кто истинный  художник. Была ли  это  безумная дочь?  Не  имеет
значения. Кто-то доставил сюда механизм и, приварив  его к куполу, подключил
к  следам, дорожкам  памяти.  И  рассыпал  каким-то образом  все  изношенные
печальные свидетельства человеческой природы одной семьи, оставив их на волю
поэта: сортировать  и  перемешивать.  Запечатывать в  шкатулки.  Я  не  знаю
другого такого удивительного, такого необычайного шедевра, как этот. Не знаю
более многозначного жеста...
     Мимо проплыл  оправленный  в  серебро черепаховый гребень со сломанными
зубьями.  Марли  поймала его, как рыбку,  и  провела  оставшимися зубьями по
волосам.
     На противоположной  стороне купола зажегся,  запульсировал экран, и его
заполнило лицо Пако.
     - Старик  отказывается впустить нас, Марли, - сказал испанец. - Второй,
бродяжка, где-то  его спрятал. Сеньор крайне озабочен тем, чтобы мы вошли  в
сердечники  и  обезопасили его собственность.  Если вы  не  сможете  убедить
Лудгейта и того второго открыть шлюз,  мы будем вынуждены вскрыть его  сами,
разгерметизировав  тем самым всю оболочку. - Он глянул в сторону  от камеры,
будто сверялся с прибором или членом своей команды. - У вас есть час.
        32.СЧЕТ НОЛЬ
     Бобби  вышел  из  конторы вслед  за Джекки  и  девочкой  с  каштановыми
волосами.  Казалось, он у  Джаммера  чуть  ли не  месяц,  и  уже никогда  не
выполоскать  изо  рта  привкус  этого  места.  Идиотские  маленькие   глазки
утопленных прожекторов смотрят с  черного потолка, пухлые  кубы  сидений  из
искусственной  замши, круглые столы, резные деревянные ширмы... Бовуа сидел,
свесив ноги, на стойке бара,  на серых блестящих  коленях -  южноафриканский
обрез, рядом - детонатор.
     - Как вышло, что ты их впустил? - спросил Бобби у Бовуа, в то время как
Джекки усадила девочку у стола.
     - Это все Джекки, - сказал Бовуа, - она была в трансе, пока ты сидел во
льду. Легба. Он сказал нам, что Дева на пути сюда с этим парнем.
     - Кто он?
     Бовуа пожал плечами:
     - С виду наемник. Солдат дзайбацу.  Выбравшийся с  улицы самурай. Что с
тобой произошло, пока ты был во льду?
     Бобби рассказал ему о Джейлин Слайд.
     -  Лос-Анджелес, - задумчиво  проговорил Бовуа.  -  Она все вверх  дном
перевернет, чтобы добраться до  человека,  который сжег ее дружка,  но брату
нужна помощь, забудь об этом.
     - Я не брат.
     - Думаю, что-то в этом есть.
     - Так, значит, мне не нужно пытаться прорваться к якудза?
     - А что говорит Джаммер?
     - Глухо. Сидит там сейчас и смотрит, как твой "солдат" разговаривает по
телефону.
     - Звонок? От кого?
     - Какой-то бледнолицый с протравкой. Мерзкого вида.
     Бовуа поглядел на Бобби, потом на дверь, потом снова на Бобби.
     -  Легба  говорит:  соберись  с   духом  и  наблюдай...  Слишком  много
неожиданностей и без этих Сыновей Неоновой Хризантемы.
     - Бовуа, - сказал  Бобби,  понизив голос, -  эта девочка... эта она, та
самая, которая была в матрице, когда я попытался набежать...
     Негр кивнул, пластиковая оправа снова сползла на кончик носа.
     - Дева.
     - Но что происходит? Я хочу сказать...
     -  Бобби,  мой тебе совет, просто  принимай все как есть.  Для меня она
одно, для  Джекки, может быть, что-то иное. Для  тебя - просто  перепуганный
ребенок. Полегче, не  расстраивай ее. Она  очень  далеко от дома, а нам  еще
очень и очень далеко до того, чтобы выбраться отсюда.
     - Ладно...  - Бобби смотрел  себе под  ноги. - Мне очень жаль,  что так
вышло с Лукасом, друг. Он был... он был большой человек.
     - Пойди поговори с Джекки и девочкой, -  отозвался Бовуа. - Я присмотрю
за дверью.
     - Хорошо.
     Он зашагал по ковру ночного клуба  туда, где  Джекки сидела с девочкой.
Ничего  особенного,  девчонка   как   девчонка,   только   какой-то  голосок
нашептывал,  что она и  есть та  самая. Девочка не подняла глаз,  и  тут  он
сообразил, что она плачет.
     - Меня схватили, - сказал он Джекки. - А ты попросту исчезла.
     - Как и ты, - ответила танцовщица. - Потом ко мне пришел Легба...
     - Ньюмарк,  - позвал  от  двери  в  контору Джаммера  человек по  имени
Тернер, - нам нужно с тобой поговорить.
     - Мне нужно  идти, - сказал  Бобби.  Ему  очень хотелось, чтобы девочка
подняла глаза, увидела, как его зовет этот крутой самурай. - Я им нужен.
     Джекки только сжала ему руку.
     - Забудь  про якудза,  - сказал  Джаммер.  - Все  гораздо  сложнее.  Ты
отправишься в лос-анджелесский  сектор  и подключишься к деке  этой  крутой.
Когда  Слайд захватила тебя, она не  могла  знать, что  моя дека высосет  ее
номер.
     - Она сказала, твоей деке место в музее.
     - Что  она, черт  побери, понимает! - огрызнулся Джаммер. - Я знаю, где
она живет,  разве не так? - Приложившись, он убрал ингалятор назад в стол. -
Загвоздка  в том, что она тебя списала. Она даже слышать о тебе  не захочет.
Тебе придется достучаться до нее и сказать ей то, что она стремится узнать.
     - И что же это?
     -  Что  с  ее дружком расправился человек  по имени  Конрой,  -  сказал
высокий. Он  полулежал в одном из кресел  Джаммера с  огромным пистолетом на
коленях.  -  Конрой. Скажи  ей,  что это был Конрой.  И Конрой же нанял  тех
волосатых ублюдков, которые торчат снаружи.
     - Я бы лучше попытал яков, - сказал Бобби.
     - Нет, - отрезал Джаммер, - эта Слайд доберется до его  задницы раньше.
Яки  сперва  взвесят  мой  долг, перепроверят  всю историю. А кроме  того, я
думал, тебе не терпится поучиться...
     - Я пойду с ним, - сказала от двери Джекки.
     Они включились.
     Джекки умерла почти сразу же, в первые восемь секунд.
     Он это почувствовал, испил до дна - и почти что понял, что есть смерть.
Он  кричал, кружился, вертелся, засасываемый в  поджидавшее  их жерло белого
ледникового туннеля...
     Масштабы  туннеля  были  попросту  непомерны,  запредельны,  будто  вся
кибернетическая  мегаструктура,  вся  та,   что  создана  в  решетке   всеми
транснационалами,  разом обрушила свой вес на Бобби Ньюмарка и танцовщицу по
имени Джекки. Невозможно...
     Но где-то на краю сознания, как  раз тогда, когда он терял  его, что-то
заскреблось... Что-то будто дергало его за рукав...
     Он лежал ничком на  чем-то шершавом и жестком.  Открыл глаза.  Дорожка,
вымощенная круглыми булыжниками, мокрая  от дождя.  Он с трудом поднялся  на
ноги, пошатнулся и увидел  дымчатую  панораму странного  города, а  за ней -
море.  Вот  шпили -  очевидно, какая-то  церковь, безумные  ребра  и спирали
облицованного камня... Он повернулся и увидел, как по склону к нему, разинув
пасть, соскальзывает гигантская ящерица... Бобби  прищурился. Зубы у ящерицы
- из зеленой обливной керамики, и струйка воды неторопливо сочится по нижней
губе из голубого  мозаичного фарфора. Существо оказалось  фонтаном с боками,
выложенными тысячами кусочков битого фарфора. Бобби  резко  обернулся, почти
обезумев от  близости  смерти  Джекки. Лед, лед... и  внезапно  промелькнула
нелепая  неуместная  мысль: так же близко подошла  к  нему смерть  тогда,  в
гостиной матери.
     А здесь -  странные извивающиеся скамейки,  покрытые той же  вызывающей
головокружение мешаниной  осколков  битого китайского фарфора, и  деревья, и
трава... Парк.
     - Экстраординарно, - сказал некто.
     Со своего места  на одной из  змеевидных  скамеек  поднимается мужчина.
Серые  волосы  у  него аккуратно подстрижены  под  ежик,  загорелое  лицо, и
круглые, без оправы, очки, увеличивающие и без того большие голубые глаза.
     - Ты прошел прямо насквозь, не так ли?
     - Что это? Где я?
     - В парке Гюль - до некоторой степени. В Барселоне, если угодно.
     - Ты убил Джекки.
     Мужчина нахмурился:
     -  Понимаю.  Пожалуй,  я  понимаю.  И тем  не  менее ты  не  должен был
оказаться здесь. Случайность.
     - Случайность! Ты убил Джекки!
     - Моя система сегодня излишне перегружена, - сказал человек, не вынимая
рук  из  карманов  свободного   бежевого   пальто.   -   Это   действительно
экстраординарный случай...
     - Ты не можешь быть такой сволочью, - сказал Бобби, глаза ему застилали
слезы.  - Не можешь. Нельзя так просто взять и убить кого-то, кто только что
был здесь...
     - Только что был  - "где"? - Человек снял очки и начал протирать стекла
безупречно белым носовым платком, который вынул из кармана пальто.
     - Только что был жив, - сказал Бобби, делая шаг вперед.
     Мужчина снова надел очки.
     - Такого никогда раньше не случалось.
     - Не можешь. - Еще ближе.
     - Это становится утомительным. Пако!
     - Сеньор.
     Бобби повернулся на  звук детского голоса и увидел маленького мальчика,
затянутого  в  странный  жесткий  костюмчик  и  черные  кожаные  ботинки  на
шнуровке.
     - Удали его.
     - Сеньор.
     Мальчик чопорно  поклонился,  вынимая  из  темного  пиджачка  крохотный
автоматический браунинг.  Бобби заглянул в темные глаза под глянцевой челкой
и увидел в них выражение, какого никогда не бывает у ребенка. Мальчик поднял
пистолет, целясь в Бобби.
     -  Кто ты? - Бобби проигнорировал пушку,  но  не  стал больше  пытаться
приблизиться к человеку в бежевом пальто.
     Человек перевел взгляд на Бобби.
     - Вирек. Йозеф Вирек. Я думал, большая часть человечества знает меня  в
лицо.
     -  Ты из  "Важных мира  сего> или  откуда? Человек  прищурился,  собрав
морщинами лоб.
     - Не знаю, о чем ты говоришь. Пако, что тут делает эта личность?
     - Случайный прокол, - ответил ребенок. Музыкальный голос оказался очень
красив. - Основные  ресурсы  нашей  системы  задействованы  через Нью-Йорк в
попытке предотвратить бегство Анджелы Митчелл. А  этот вот попытался войти в
матрицу в тандеме с еще одним оператором и  натолкнулся на нашу систему.  Мы
все еще пытаемся  определить,  как он прорвал нашу защиту. Опасность вам  не
угрожает. - Дуло маленького браунинга было абсолютно неподвижно.
     И вдруг снова странное ощущение, - будто кто-то дергает его,  Бобби, за
рукав. Нет,  не совсем рукав, скорее, шевелится  где-то  в  уголке сознания,
нечто...
     - Сеньор, - сказал ребенок, - в матрице наблюдаются аномальные явления,
вероятно,   в  результате  нынешней   сверхперегрузки   нашей  системы.   Мы
настоятельно предлагаем позволить нам разъединить  ваши  связи с конструктом
до тех пор, пока мы не будем в состоянии установить природу аномалии.
     Ощущение  стало  сильнее.  Кто-то   скребся  где-то  на  задворках  его
сознания...
     - Что?  - поднял брови Вирек. - И  вернуться в резервуары? Едва  ли это
представляется оправданным...
     - Вероятность настоящей  опасности... - сказал мальчик.  Теперь  в  его
голосе  появилась некоторая нервозность. Он чуть повел стволом  браунинга. -
Ты, - бросил он Бобби, - лицом на булыжник. Раскинь руки и ноги...
     Но Бобби смотрел  на цветочную клумбу у него за  спиной,  где  цветы на
глазах  скукоживались  и  увядали, трава серела и распадалась  в пыль, и сам
воздух  над  клумбой  завихрялся  мелкими  смерчами....   Ощущение  чего-то,
скребущегося в голове, становилось все сильнее, все настойчивее.
     Вирек повернулся и тоже уставился на умирающие цветы.
     - Что это?
     Бобби закрыл глаза  и  стал думать о Джекки.  Зудящий звук стал громче,
вдруг Бобби  понял, что  это он сам его  издает. Он потянулся внутрь себя  -
звук  все еще  шел - и коснулся деки  Джаммера. "Давай!  Иди!" -  крикнул он
куда-то  в глубину сознания, не заботясь, к чему или к кому он обращается. -
"Давай  же!" -  Он почувствовал, как что-то поддалось, какой-то  барьер  или
преграда, и скребущее ощущение пропало.
     Когда он открыл глаза, на клумбе мертвых цветов что-то появилось. Бобби
прищурился.  Похоже на крест  из простого,  крашенного белым дерева;  кто-то
продел  перекладины, креста в  рукава  древнего  морского  кителя, какого-то
поеденного плесенью сюртука с тяжелыми, вычурными эполетами  из потускневших
золотых косичек,  ржавые пуговицы, косички  по  обшлагам... На  фоне  белого
столба  возникла ржавая  абордажная сабля,  эфесом  вверх, а  рядом с ней  -
бутылка, до половины наполненная прозрачной жидкостью.
     Ребенок резко повернулся,  рявкнул пистолетик...  И вдруг мальчик опал,
сдулся,  как проколотый  воздушный шар. Шар  засосало  в  ничто,  а браунинг
заклацал по каменной дорожке, как брошенная игрушка.
     -  Имя  мне,  - раздался голос,  и Бобби захотелось кричать - он  вдруг
осознал,  что этот голос  исходит  из  его  собственного  рта,  - Самеди. Ты
зарубил лошадь моего брата...
     Вирек  бросился бежать вниз  по  извилистой дорожке  со змеями скамеек,
полы  огромного  пальто развивались за ними, как уродливые  крылья.  И Бобби
увидел, что там его ждал еще один  из белых крестов - прямо там, где дорожка
заворачивала, чтобы  исчезнуть. Тут Вирек, должно быть, тоже его  увидел, он
закричал, и Барон Самеди, Хозяин Кладбищ,  лоа,  чьим доменом  была  смерть,
опустился на Барселону холодным темным дождем.
     - Что, черт побери, тебе надо?  Кто ты? - Голос был знакомый,  женский.
Не Джекки.
     - Бобби, - сказал он, сквозь него пульсировали волны тьмы. - Бобби...
     - Как ты сюда попал?
     - Джаммер. Он знал. Его дека пришпилила тебя, когда ты  заледенила меня
в прошлый раз.  - Он  только  что что-то  видел,  что-то огромное.  Никак не
вспомнить... - Меня  послал Тернер. Он велел передать тебе, что это  Конрой.
Тебе нужен Конрой... - Слыша свой собственный голос, как будто чужой.
     Он  побывал где-то и вернулся, а  теперь  он  здесь, в  скелетообразном
неоновом рисунке Джейлин. На обратном пути он видел, как что-то огромное, то
нечто, что заглотило их, сдвинулось и стало изменяться. Гаргантюанские блоки
его  вращались,  принимая  новые  формы  и  сочетания,  менялся весь  контур
решетки...
     -  Конрой,  -  сказала  она.  Мультвоплощение  сексуальной  небрежности
потянулось возле видеоокна, в контурах Джейлин сквозила безмерная усталость,
даже скука...  -  Так я и думала.  - Окно полыхнуло белым,  и  на  его месте
сфокусировался кадр с изображением  какого-то древнего каменного  здания.  -
Парк-авеню. Он  там с  этими европейцами, просчитывает  очередную интригу, -
вздохнула  невидимая красавица. - Думает, он в безопасности, понимаешь? Стер
Рамиреса, прихлопнул его, как муху, лгал мне в лицо, потом улетел в Нью-Йорк
к своей новой работе, а теперь думает, что он в безопасности...
     Фигура чуть шевельнулась, и  изображение снова изменилось. Теперь экран
заполнило  лицо  беловолосого,  того  самого,  который  при  Бобби  позвонил
высокому  самураю  по  телефону Джаммера.  Она  подключилась  к  его  линии,
подумалось Бобби.
     - Или нет, -  сказал Конрой  - это прорезалось аудио.  - Так или иначе,
она у нас в руках. Нет проблем.
     А  у  беловолосого  усталый вид, подумал Бобби,  но  все под контролем.
Суровый мужик. Как Тернер.
     -  А  я ведь следила  за  тобой,  Конрой, - мягко сказала Слайд. -  Мой
добрый друг Банни, он за тобой присматривал для меня. Не один ты не спишь на
Парк-авеню сегодня ночью...
     -  Нет,  -  говорил Конрой,  - мы  доставим ее  вам в Стокгольм завтра.
Совершенно точно. - Он улыбнулся прямо в камеру.
     - Убей его, Банни, - медленно и раздельно произнесла Джейлин. - Убей их
всех. Взорви весь этот чертов этаж и тот, что под ним. Сейчас.
     -  Вот  именно,  -  сказал  Конрой,  и  тут  что-то  случилось,  камеру
встряхнуло,  изображение  пошло волнами.  -  Что это? -  спросил он,  совсем
другим голосом, на этом экран погас.
     - Гори, ублюдок, - сказала она.
     А Бобби рывком выбросило назад, в темноту...
        33.ОБЛОМКИ КРУШЕНИЯ И ВОДОВОРОТ
     Марли  час  проплавала  среди  медленного шторма,  наблюдая  за  танцем
шкатулочника. Угроза Пако ее не испугала, хотя она и  не сомневалась  в том,
что он готов ее исполнить. Нет сомнений, уж он-то свою  угрозу выполнит. Она
понятия не  имела, что может  случиться, если взломают шлюз.  Наверное,  все
умрут.  Умрет  она,  и  Джонс,  и  Виган  Лудгейт.  Может, содержимое  храма
выплеснется в космос облаком, распускающим  лепестки кружев  и  почерневшего
серебра,  осколков  мрамора  и обрывков  веревки, коричневых страниц  старых
книг, чтобы навечно закружить по орбите вокруг оболочки сердечников. Что  ж,
это не нарушит стиля - художника, того, кто  запустил  шкатулочника,  это бы
только порадовало...
     По  кругу  клешней  с темперлоновыми подушечками  пальцев  бегала новая
шкатулка.   Забракованные  прямоугольные   фрагмента"   дерева   и   стекла,
кувыркаясь,  вылетали из  фокуса  творения, чтобы  присоединиться  к тысячам
мелочей.  И Марли, околдованная происходящим, с головой ушла в созерцание. В
отверстие в полу проти