н. - Меня зовут Оукей. Вспоминаешь?
     - Конечно, - солгал Тернер. - Марракеш.
     - А это "Дикая  индейка", -  сказал  Оукей.  -  На пересадке в Сиполе я
заполучил ее без пошлины. Твой партнер, - снова взгляд  в сторону  Конроя, -
он не дает расслабиться, а? Я хочу сказать, не так, как в Марракеше, да?
     Тернер кивнул.
     - Если что понадобится, - сказал Оукей, - дай мне знать.
     - Что, например?
     - Еще выпить, или у меня  есть перуанский кокс, ну знаешь, самый что ни
на есть желтый. - Оукей снова ухмыльнулся.
     - Спасибо, - отозвался Тернер, видя, что  Конрой поворачивается  к ним.
Оукей тоже  это увидел  и  быстро  присел, отрывая  новый  кусок серебристой
ленты.
     - Кто это был? -  спросил  Конрой, проводя Тернера  через узкий дверной
проем с прогнившими черными  изоляционными прокладками вдоль косяков. Конрой
повернул колесо открывающего дверь механизма; колесо недавно смазали.
     -  Его  зовут  Оукей,  -  рассеянно  ответил  Тернер,  оглядывая  новое
помещение, поменьше. Два фонаря, складные столы, стулья  - все новенькое. На
столах - какие-то приборы под черными пылезащитными колпаками из пластика.
     - Твой друг?
     - Нет,  -  ответил  Тернер.  - Работал  как-то  на меня-.  -  Подойдя к
ближайшему столу, он откинул один из колпаков. - Что это?
     Немаркированная   консоль   производила   впечатление   недоработанного
фабричного прототипа.
     - Киберпространственная дека "Маас-Неотек".
     Тернер поднял брови:
     - Ваша?
     - У нас таких две. Вторая - на полигоне. Получили  от "Хосаки". Судя по
всему,  это самая быстрая штуковина  в матрице,  а "Хосака"  даже  не  может
демонтировать чипы, чтобы скопировать. Совершенно иная технология.
     - Это подарок от Митчелла?
     -  Молчат. Но уже то, что деки вообще выпустили из  рук - просто  чтобы
подстегнуть наших жокеев, говорит о том, насколько им нужен этот мужик.
     - Кто за консолью, Конрой?
     - Джейлин Слайд. Это с ней я только что говорил, -  он мотнул головой в
сторону двери. - А на полигоне - человек из Лос-Анджелеса, парнишка по имени
Рамирес.
     - Они хороши? - Тернер вернул на место колпак.
     - Лучше  бы  им такими  быть, учитывая,  во сколько  они  нам обошлись.
Джейлин заработала себе репутацию крутой  за последние два года, а Рамирес -
ее ученик и вроде  как дублер.  Дерьмо...  - Конрой пожал  плечами.  - Ты же
знаешь этих ковбоев. Психи долбанные...
     - Где ты их взял? И уж если на то пошло, как ты нашел Оукея?
     Конрой улыбнулся:
     - Через твоего агента.
     Тернер  уставился  было  на  Конроя,  потом  кивнул.  Повернувшись,  он
приподнял край  следующего  колпака. Чемоданчики  из пластмассы и стиролона,
аккуратно, но плотно расставленные по  холодному  металлу стола. Он коснулся
синего пластмассового прямоугольника  с выдавленной серебристой  монограммой
на крышке - "S&W".
     - Твой агент, - сказал Конрой, когда Тернер щелкнул замком.
     Револьвер  покоился  в  литом ложе  из  бледно-голубого  пластика,  под
коротким толстым стволом на безобразной станине вздулся массивный барабан.
     - "Смит-и-вессон", тактический, 408-й калибр, с ксеноновым излучателем,
- добавил Конрой. - Как он сказал, это то, что тебе нужно.
     Тернер взял в руку  пушку и большим пальцем надавил на клавишу проверки
батарейки  в излучателе. На орехового дерева  рукояти  дважды мигнул красный
огонек. Тернер погладил барабан, затем вывернул его себе на ладонь.
     - Патроны?
     - На столе. Заряжаются вручную, головки разрывные.
     Тернер отыскал прозрачный тубус из пластика янтарного цвета, открыл его
левой рукой и извлек патрон.
     - Почему для этого дела выбрали меня, Конрой?
     Он  осмотрел  патрон, потом  осторожно  вставил  его в  одно  из  шести
барабанных гнезд.
     - Не знаю, - ответил  Конрой. - Решили, наверное, -  едва только пришла
весточка от Митчелла, - что тебе рано еще на покой...
     Тернер щелчком вогнал барабан на место и резко его крутанул.
     -  Я  сказал:  "Почему  для этого дела выбрали меня,  Конрой?" - Обеими
руками  он  поднял пистолет. Вытянул  руки, целясь  в  лицо  Конрою. - Когда
имеешь  дело  с такой пушкой,  иногда можно заглянуть  в дуло  и,  если свет
падает правильно, увидеть, есть ли в  стволе пуля. - Конрой качнул  головой,
совсем чуть-чуть. - Или, может быть, ее можно увидеть в  каком-нибудь другом
гнезде...
     - Нет, - очень мягко отозвался Конрой, - не выйдет.
     - А что, если психиатры наврали, Конрой? Что тогда?
     - Нет, повторил Конрой, лицо его оставалось совершенно пустым. - Они не
наврали, и ты этого не сделаешь.
     Тернер нажал  на  курок.  Ударник щелкнул  в пустое гнездо. Конрой  раз
моргнул, открыл рот, закрыл,  глядя,  как Тернер  опускает  "смит-и-вессон".
Одинокая капля пота скатилась от корней волос и потерялась в брови.
     - Ну? - спросил Тернер, держа пистолет у бедра.
     Конрой пожал плечами.
     - Не ерунди, - сказал он.
     - Я настолько им нужен?
     Конрой кивнул:
     - Это твое шоу, Тернер.
     -  Где  Митчелл?  - Тернер  снова  вывернул барабан  и  начал  заряжать
остальные гнезда.
     -  В  Аризоне.  Километрах  в  пятидесяти  от  границы  с   Сонорой,  в
исследовательском центре на вершине плато. "Маас Биолабс, Северная Америка".
Им там принадлежит все до  самой границы, а само  плато - "яблочко" в центре
зоны, захватываемой с четырех спутников наблюдения. Сплошные мучо.
     - И как, по их мнению, мы туда попадем?
     -  Никак. Митчелл  выбирается сам  по себе.  Мы ждем  его,  подбираем и
доставляем "Хосаке" его задницу в целости и сохранности.
     Зацепив  указательным  пальцем  расстегнутый  воротник черной  рубашки,
Конрой вытащил сперва нейлоновый шнур, потом  маленький, черный,  нейлоновый
же конверт с застежкой на  липучке. Осторожно открыв его, он извлек какой-то
предмет, который протянул на открытой ладони Тернеру.
     - Взгляни. Вот что он нам прислал.
     Положив  пушку  на  ближайший  стол, Тернер  взял у  Конроя  штуковину,
напоминавшую серый  распухший микрософт. Один  конец -  цоколь  стандартного
нейровхода, а другой -  странное округлое образование, не похожее  ни на что
виденное Тернером ранее.
     - Что это?
     - Биософт. Джейлин его уже подключала, на ее взгляд, это продукт вывода
с какого-то ИскИна. Что-то вроде досье  на Митчелла, с  пришпиленным в конец
сообщением для "Хосаки". Лучше включись сам, если хочешь быстро войти в курс
дела...
     Тернер поднял взгляд от серого предмета:
     - Ну и как Джейлин ее попытка?
     - Она  сказала,  что,  прежде  чем  вставлять его, лучше  прилечь.  Ей,
похоже, не сильно понравилось.
     В   машинных  снах   таится  особое  головокружение.  Тернер  прилег  в
импровизированной казарме на  девственно-чистый пласт  зеленого темперлона и
включился  в  досье. Начало - медленное, у Тернера хватило  времени  закрыть
глаза.
     Десять  секунд  спустя  его глаза  раскрылись.  Он  вцепился в  зеленый
темперлон, борясь с  подступающей  тошнотой.  Снова  закрыл  глаза...  Снова
наплыв...  мерцающий,  нелинейный  поток фактов  и сенсорных  данных, что-то
вроде повествования,  передаваемого при помощи сюрреалистически обрезанных и
смонтированных кадров.  Это отдаленно напоминало "американские горки", когда
экипаж наугад застывает то  в одной, то в другой фазе - сознание то меркнет,
то резко  проясняется, - а между ними стремительные перемещения, невероятная
частота  колебаний, где  высота,  угол съемки  и ее  направление меняются  с
каждым биением пустоты. Разве что перемещения  эти по природе своей не имели
ничего  общего  с физической  ориентацией,  а  являлись скорее молниеносными
сменами  в  парадигме  и  системах  символов.  Эта  информация  никогда   не
предназначалась для ввода человеку.
     Открыв  глаза, Тернер вытащил серый софт  из разъема, сжал в липкой  от
пота  ладони. Это было как проснуться  от кошмара.  Не  того, от  которого с
криком  подскакиваешь в  постели и  в  котором импульсивные страхи  обретают
простые   ужасающие  формы,   а   другого,  бесконечно   более   тревожащего
нескончаемого  сна,  где  все  совершенно  и  до  ужаса обыденно, и  все  же
совершенно неправильно...
     Подобная  интимность  вызывала  отвращение  и  ужас.   Тернер  старался
побороть волны  резкой трансференции, напрягая всю силу воли, чтобы подавить
чувство, в чем-то сходное с любовью, с одержимой собственнической нежностью,
какую начинает испытывать наблюдатель к объекту продолжительного наблюдения.
Он понимал, что дни или часы спустя на поверхность его сознания могут теперь
всплыть  мельчайшие  детали  научной биографии Митчелла, или  это будет  имя
любовницы, запах ее тяжелых рыжих волос в солнечном свете сквозь...
     Он рывком сел, пластиковые  подметки туфель ударились о  ржавую палубу.
На  нем  все еще  была  парка,  и лежащий в боковом кармане  "смит-и-вессон"
больно ударил по бедру.
     Это  пройдет.  Психодосье  Митчелла  развеется,  как  испаряется  после
каждого  пользования "лексиконом" испанская  грамматика. Он испытал  на себе
воздействие досье  службы безопасности "Мааса",  скомпилированное  способным
чувствовать  компьютером  -  не  более того. Тернер убрал  биософт  в черный
конвертик, разгладил большим пальцем липучку и надел на шею шнурок.
     Только тут он осознал шорох волн, плещущихся о бока буровой платформы.
     -  Эй,  босс,  - сказал  кто-то из-за  коричневого  армейского  одеяла,
которое  загораживало  вход   в  спальный  отсек.  -  Конрой  говорит,  пора
инспектировать войска.  А потом  вы с ним  поедете  дальше.  -  Из-за одеяла
выдвинулось бородатое лицо Оукея. - Иначе я ведь не стал бы вас будить, так?
     -  Я  не спал,  - отрезал  Тернер и  встал,  задумчиво  массируя  двумя
пальцами кожу вокруг вживленного разъема.
     - Хреново, - посетовал  Оукей. - У меня есть дермы, которые вырубают ну
просто подчистую. Один час на пуговице, потом вдарить классным стимулятором,
чтобы подняться на ноги, - и на дело. Без дураков...
     Тернер покачал головой:
     - Отведи меня к Конрою.
        5.РАБОТА
     Марли сняла комнату в маленькой  гостинице, где  повсюду стояли зеленые
растения в тяжелых медных кадках, а коридоры  напоминали шахматную  доску из
вытертого  мрамора.  Лифт  походил  на украшенную  завитушками  позолоченную
клетку с панелями розового  дерева,  от  которых  пахло  лимонным  маслом  и
маленькими сигарами.
     Ее номер оказался на пятом этаже. Единственное высокое окно из тех, что
действительно можно  было открыть, выходило на авеню. Когда ушел улыбающийся
коридорный,   Марли   рухнула  в   кресло,   чья   плюшевая  обивка  приятно
контрастировала с приглушенными красками бельгийского ковра. В последний раз
расстегнув молнии, она скинула старые  парижские сапоги, потом посмотрела на
дюжину глянцевых  пакетов, которые коридорный разложил на  кровати.  Завтра,
подумала Марли, завтра она купит чемоданы. И зубную щетку.
     - У меня шок, - сказала она сумкам на кровати. - Нужно быть осторожнее.
Все теперь кажется нереальным.
     Опустив глаза,  она  увидела  дырки  в  колготках,  от  пальцев  бежали
тоненькие стрелки. Марли покачала головой. Ее  новая сумочка, которая сейчас
лежала на белом мраморном столике у кровати, была черной, сшитой из воловьей
кожи,  выделанной  толсто  и мягко, как  фламандское  масло. Сумочка  стоила
больше, чем Марли должна была  Андреа за квартиру, впрочем, то же относилось
и к, стоимости  одной ночи в гостинице. В сумочке лежали паспорт и кредитный
чип,  который ей  выдали в  галерее  Дюпре.  Счет на  ее  имя  был открыт  в
орбитальном отделении "Недерландс Алгемеен Банк".
     Марли прошла  в ванную,  поиграла гладкими бронзовыми рычагами огромной
белой  ванны.  Из  японского  фильтрационного  устройства  зашипела  горячая
ионизированная вода. Гостиница предлагала на выбор  пакетики солей для ванн,
тюбики кремов  и  ароматизированного масла. Марли опустошила  тюбик  масла в
наполняющуюся ванну и начала раздеваться, испытав боль потери, когда бросила
на  пол "Салли  Стэнли".  Если  не  считать последнего  часа,  оставшийся  с
прошлого сезона жакет был любимой и,  пожалуй, самой дорогой вещью Марли  за
всю ее  жизнь.  Теперь  он  стал чем-то,  что  предстояло унести  уборщицам.
Возможно, он найдет себе дорогу на  какой-нибудь блошиный рынок, одно из тех
мест,  где  она сама  в  студенческие годы охотилась за стильными вещами  по
дешевке...
     Ванная  наполнилась  ароматным  паром,  зеркала затуманились,  побежали
струйками влаги, искажающими отражение. Неужели все так просто? Неужели  это
тонкий золотой кредитный чип Вирека вытащил ее из убожества последних недель
прямо в  эту  гостиницу,  где слегка царапают кожу  пухлые белые  полотенца?
Марли  сознавала,  что испытывает  что-то похожее  на головокружение,  будто
балансирует на  краю какой-то  пропасти. Господи, насколько же на самом деле
всемогущи деньги,  если их много, по-настоящему много!  Только  вирекам мира
сего, размышляла Марли,  дано это знать, но вполне вероятно,  что осознавать
это они функционально  не способны. Спрашивать об этом  у Вирека - все равно
что допрашивать рыбу в надежде  побольше узнать о воде. Да, моя дорогая, она
мокрая;   да,    дитя   мое,   она,   конечно    же,   теплая,   надушенная,
шершаво-полотен÷атая.
     Марли ступила в ванну, легла.
     Завтра она сделает прическу. В Париже.
     Прежде  чем  Марли  вспомнила о  специальной  программе, телефон Андреа
прозвонил шестнадцать раз. Программа, наверное, все еще подключена, а номера
этой  маленькой,  довольно дорогой  брюссельской  гостиницы,  конечно же,  в
списке  нет.  Привстав,  она  положила  трубку  радиотелефона  на  мраморную
столешницу, и телефон тут же негромко загудел.
     - Посылка с курьером из галереи Дюпре.
     Когда  коридорный  -  на  этот  раз более молодой,  смуглый,  вероятно,
испанец -  ушел,  она подошла с пакетом к окну,  повертела в руках. Какой-то
предмет,  завернутый  в единый лист  темно-серой бумаги ручной выделки. Лист
был  свернут  и подогнут тем самым загадочным японским способом,  который не
требовал ни клея,  ни бечевки, но Марли знала, что, стоит  раскрыть посылку,
ей уже никогда не завернуть ее обратно. В уголке рельефно выступали название
и адрес  галереи,  а имя Марли и название ее гостиницы были выведены от руки
через весь центр посылки изящным курсивом.
     Развернув  бумагу,  она   обнаружила,  что  держит  в  руках  новенький
голопроектор "Браун"  и плоский конверт из прозрачного пластика.  В конверте
оказались семь пронумерованных  пластинок голофишей. За миниатюрным чугунным
балконом  заходило  солнце,  окрашивая  золотом   Старый  Город.  До   Марли
доносились автомобильные гудки и крики детей. Она закрыла окно и вернулась к
письменному столу.  "Браун"  оказался  обтекаемым  черным  параллелепипедом,
работал проектор  от солнечных батарей. Марли проверила напряжение и, достав
из конверта первую голофишу, вставила ее в прорезь.
     Над  "Брауном"  расцвела  шкатулка,  которую  она  видела  у  Вирека  в
смоделированном парке  Гюль,  засияв  кристальным  разрешением самых  лучших
музейных  голограмм. Кость и  золото микросхем, мертвое  кружево  и  тусклый
белый  мрамор,  откатившийся  от  кома  глины.  Марли покачала  головой. Как
удалось  этому неизвестному - кто бы он ни был  -  расположить  эти обломки,
этот хлам
     так, что он брал за  душу, вонзался в нее, как  рыболовный  крючок?  Но
потом она кивнула. Этого можно добиться, она-то знает; много лет назад такое
делал человек по имени Корнелл, тот тоже создавал шкатулки.
     Потом  она перевела взгляд влево, туда, где по полированной поверхности
стола распласталась элегантная  серая бумага. Эту гостиницу, устав ходить по
магазинам,  она  выбрала  по чистой  случайности.  Она  ни  единой  душе  не
говорила, где она, и, уж конечно, никому в галерее Дюпре.
        6.БАРРИТАУН
     Он  пробыл   без  сознания  часов  восемь  -  если  верить  таймеру  на
материнском "Хитачи". Очнувшись, уставился на пыльную панель, чувствуя,  как
впивается в ногу какой-то острый  угол. "Оно-Сендаи". Он перекатился на бок.
Затхлый запах блевотины.
     Потом  долго стоял под душем прямо  в одежде,  не уверенный,  а как он,
собственно говоря, туда попал. Крутил краны, тер лицо. На ощупь оно казалось
резиновой маской.
     - Что-то стряслось.
     Что-то скверное, огромное - он не был уверен, что именно.
     На кафельном  полу в душе постепенно росла горка мокрой одежды. Наконец
он  выключил  воду,  подошел к  раковине  и, отбросив с глаз  мокрые волосы,
всмотрелся в лицо в зеркале. Бобби Ньюмарк, никаких проблем...
     - Нет, Бобби, проблема. У нас проблема...
     С полотенцем на плечах, оставляя мокрые следы, он прошлепал через узкий
коридор в  свою крохотную  треугольную  спальню  в задней  части  кондо. Как
только   он  переступил  порог,   с  готовностью   зажегся   голографический
порномодуль. Полдюжины девушек  заулыбались, с  очевидной радостью  встречая
хозяина.  Они  стояли  будто за  стенами  комнаты,  в  дымчатой  перспективе
мучнисто-голубого  пространства, их  белозубые улыбки и упругие молодые тела
казались неоново яркими. Двое придвинулись ближе и стали ласкать друг Друга.
     - Хватит, - приказал Бобби.
     Проекционный  модуль  по  его  команде   отключился;  сказочные  девицы
исчезли.  Раньше модуль принадлежал старшему брату Линга Уоррена, прически и
одежда устарели и выглядели довольно нелепо. С девицами можно было поболтать
и заставить их делать всякое друг с другом и с самими собой. Бобби вспомнил,
как в тринадцать лет был влюблен  в Брэнди,  брюнетку  в синих прорезиненных
штанишках.  Теперь  он  ценил проекцию в  основном за  иллюзию пространства,
которую она привносила в импровизированную спальню.
     - Что-то,  черт побери,  стряслось,  -  повторил  он, натягивая  черные
джинсы и почти чистую рубашку. Он покачал головой: - Что? Что, мать вашу?
     Сбой  тока  на линии?  Какая-то  дурацкая  акция внутри  самой  Ядерной
Комиссии? А может, база, в которую он попытался  вломиться, как раз  в  этот
момент перенесла какой-нибудь странный общий крах, или кто-то атаковал ее из
другого сектора матрицы...  Но оставалось еще ощущение от встречи, встречи с
кем-то,  кто... Сам того не осознавая, Бобби  вытянул правую  руку, умоляюще
раскрыл ладонь.
     - Блин! - выдохнул он.
     Пальцы сжались  в кулак. И вдруг все вернулось: сперва ощущение чего-то
большого, поистине огромного, что тянется к нему  через киберпространство, а
потом смутный девичий облик. Стройная, каштановые волосы, затаилась где-то в
странной яркой  темноте, полной ветра и звезд. Но когда его разум  потянулся
за ними, образы ускользнули.
     Сообразив,  что голоден, Бобби сунул ноги в сандалии и направился назад
в сторону кухни, вытирая по дороге  голову влажным полотенцем. Проходя через
гостиную, он  заметил, что с ковра на него уставился горящий глаз индикатора
."ВКЛЮЧЕНО" на "Оно-Сендаи".  Застыв  на месте, Бобби с  шумом втянул воздух
через стиснутые зубы. Дека все еще подключена. Может ли она до  сих пор быть
на связи с базой, которую он пытался прокачать? Могут ли на базе определить,
выжил  он или нет? Он понятия не имел. Одно Бобби знал наверняка: у них есть
его  номер  и адрес. Он  же  не  подумал о реле и  автоматических  обманках,
которые помешали бы им запустить обратный поиск.
     У них есть его адрес.
     Забыв  о  голоде, Бобби метнулся в  ванную  и  начал копаться  в  сырой
одежде, пока не нашел кредитный чип.

     У него было двести десять новых иен, припрятанных в полой пластмассовой
ручке универсальной  отвертки. Надежно  запрятав отвертку и кредитный  чип в
карман джинсов,  он натянул пару самых старых и самых тяжелых своих ботинок,
потом  выгреб  из-под  кровати  грязную  одежду.  Нашел  черную  парусиновую
ветровку, по меньшей мере с дюжиной карманов, од