атомы.

***

   Поскольку они ничего не помнили о своей жизни между тем  моментом,  когда
подверглись гипнообработке на берегу  Миссисипи,  и  пробуждением  на  борту
космического корабля.  Танцующая  в  Облаках  и  Молчаливая  были  потрясены
внезапным переходом от нетехнологической культуры к тому,  что  казалось  им
поистине волшебным. Волшебным, но холодным,  решила  про  себя  Танцующая  в
Облаках. Ни свежего воздуха, ни теплого солнца, ни холодных зимних ночей, ни
запаха  деревьев  и  цветов.   Стерильные   стены,   стерильная   мебель   и
неестественные вещи. Ей  понадобилось  несколько  дней,  чтобы  понять,  как
действует туалет, а душ казался ей  своего  рода  пыткой.  Еда,  холодная  и
горячая, подавалась чудесным образом на больших подносах, но вкус у нее  был
не лучше, чем у лежалого сала.
   Манка Вурдаль, как всегда, была холодной, отчужденной и  снисходительной,
но если ее и посещали новые приступы безумия, этого не было заметно. Козодой
подозревал, что тут не обошлось без ментопринтера, но его действие не  могло
продержаться долго, и никто, кроме самой Вурдаль, не был бы удивлен,  узнав,
что  она  отправлена  на  Мельхиор  для  чего-то  большего,  чем  исполнение
служебных обязанностей.
   Сам Козодой терялся в догадках, получил ли  он  отсрочку  приговора  или,
наоборот, осужден пройти  круги  ада.  Единственное,  что  было  известно  о
Мельхиоре, это то, что он был тюрьмой, из которой никому  еще  не  удавалось
бежать, хотя, несомненно, люди, побывавшие там, возвращались назад, хотя  бы
изредка. Теперь он корил себя за то, что с порога отверг  предложение  Чена.
Разумеется, на Мельхиоре его могли заставить и принять, и полюбить все,  что
угодно; его могли убедить  даже  в  том,  что  небо  красное,  а  сам  он  -
брат-близнец Ласло Чена. Впрочем, Козодой утешался тем, что в  любом  случае
оказался бы на борту этого корабля. Ворон и Вурдаль приняли  предложение,  а
тем не менее они тоже здесь. Чен не из тех людей, что доверяют  клятвам,  на
чем бы ему ни клялись.
   Их высадили непосредственно в зоне высокой секретности,  где  было  полно
вооруженных охранников и автоматических следящих устройств, и там они прошли
обработку. Женщины понимали только, что их собираются  заточить  в  какой-то
большой пещере; с их точки зрения, это было место, принадлежащее  Внутренней
Тьме, таинственная область, управляемая духами зла.
   Их раздели, продезинфицировали, заковали, потом заклеили глаза, и в таком
виде они совершили последнюю часть своего путешествия.  Молчаливая  пыталась
протестовать, Танцующей в  Облаках  это  тоже  не  слишком  понравилось,  но
Козодой сумел убедить их в том, что, пока они не устроятся и т узнают, что к
чему, в сопротивлении нет смысла. Про себя он сомневался, представится ли  и
потом такая возможность. Подобно Данте, его  вынуждали  сойти  в  ад,  но  в
отличие от Данте у него не было Вергилия, который вывел бы его обратно.
   В конце концов они очутились в маленькой пустой комнатке  с  контрольными
мониторами под потолком. Когда наклейки с глаз убрали, Козодой  увидел,  что
они остались втроем, а Ворона и Вурдаль заменила  одетая  в  серую  униформу
женщина, которая выглядела так, словно ее вырубили из  каменной  глыбы.  Она
взглянула  на  маленькую  клавиатуру,  которую  держала  в  руке,  потом  на
пленников.
   - Вы находитесь в исправительной колонии Мельхиор, - заявила она,  словно
они и сами не знали. - Стены этих туннелей необычайно толстые и  прочные,  и
единственный выход отсюда - тот путь, по которому вы сюда попали. Начиная  с
этого   момента   вы   будете   находиться   под   постоянным   наблюдением.
Исправительная колония разделена на две части. Красный блок ячеек справа  от
входа  -  отделение  строгого  режима.  Ячейки  вполне  комфортабельны,   но
полностью  замкнуты,  звуконепроницаемы  и  рассчитаны  только   на   одного
человека. Тот, кто попал туда, остается там навсегда. Там,  внутри,  нет  ни
единого квадратного миллиметра,  который  не  находился  бы  под  постоянным
прослушиванием  и  наблюдением  людей  и  компьютеров.  Ничто,  даже  отходы
жизнедеятельности, не выходит наружу без тщательного осмотра  и  анализа,  и
ничто не может попасть внутрь иначе как через входной  шлюз,  контролируемый
компьютерами. Тех, кто находится внутри, может  видеть  каждый,  потому  что
открытые  стенки  ячеек  представляют  собой  индивидуальные  силовые  поля,
прозрачные в одном направлении. Вам очень не понравится в отделении строгого
режима!
   Они приняли это к сведению.
   - В другой части порядки более мягкие. По сути дела, это небольшой город,
хотя правила в нем очень строги. Здесь отслеживается лишь  общее  поведение,
но помните, что мы сможем, если понадобится, выделить вас из любой  толпы  и
отыскать даже в самом укромном уголке. Ячейки здесь больше и  рассчитаны  на
несколько человек. Для начала ячейку вам назначат, но  если  кто-то  захочет
перебраться в другую,  это  не  запрещается.  Все  вещи,  используемые  там,
одноразовые и саморазрушающиеся. Одежда не допускается. Довольно-таки трудно
спрятать оружие или что-то еще на голом теле. Все, что вам  потребуется,  вы
будете получать через автоматические раздатчики в центре помещения,  там  же
вас будут кормить. Питание трехразовое, и ваша порция  предназначена  только
вам, и никому другому. Сохранить  ее  на  потом  невозможно.  Холодную  воду
найдете в центральном фонтане. Вопросы есть?
   Вопросов не было.
   - Вот и отлично, - продолжала женщина. - Продолжительность местных  суток
-  двадцать  пять  часов,  это  считается  наиболее  удобным  для   закрытых
помещений. На сон отводится восемь часов. После звонка,  отмечающего  отбой,
освещение начинает гаснуть, и вы должны быть в ячейке  не  позже  чем  через
десять минут - до того как оно погаснет совсем. Всякий, кто остался  снаружи
или позволяет себе излишне шуметь, будет сурово наказан. Все больные  должны
обращаться в медицинский пункт. Это основные правила. Остальному вас  научат
товарищи по  заключению.  Когда  вы  понадобитесь,  за  вами  придут.  Любые
проявления насилия, сопротивления и все, что мы квалифицируем как  нарушение
порядка, приведут вас в отделение строгого режима и сделают  первоочередными
кандидатами на эксперименты. Многие заключенные уже неоднократно подверглись
экспериментам. Приглядитесь к ним и прикиньте цену. Теперь последнее - и  вы
сможете войти. Вам предстоит жить здесь до самой смерти, так что смиритесь с
этим и постарайтесь приноровиться. А сейчас пройдите по одному в  ту  дверь.
На той стороне можете подождать остальных.
   За  дверью  оказалось  совсем  крохотное   помещение,   залитое   неярким
зеленоватым светом. Голос из громкоговорителя произнес:
   - Встаньте на маленькую платформу и  прижмитесь  лицом  и  всем  телом  к
ткани, натянутой перед ней. Оставайтесь в этом положении до тех пор, пока  я
вам не скажу.
   Ткань была похожа на чрезвычайно тонкую,  но  необычайно  плотную  сетку.
Козодой прижался к ней и почувствовал, как такая  же  сетка  охватывает  его
тело сзади. В  глаза  ему  ударил  яркий  свет,  он  зажмурился  и  внезапно
почувствовал сильную жгучую боль в спине и на лице. Он едва не закричал,  но
сдержался, чтобы не уронить достоинства.
   Все кончилось быстро. Сетка спала, и техник приказал ему пройти вперед  в
открытую  дверь.  Козодой  огляделся  и  впервые  увидел  самую   сердцевину
Срединной Тьмы.
   Согласно верованиям хайакутов, существовало великое  множество  различных
духов, над которыми стоял один, всевидящий, всеведущий и всемогущий  Творец,
Дух-Отец, по чьему образу и подобию сотворено было человечество.
   Была,  разумеется,  и  враждебная  сила,  чье  существование  допускалось
Творцом, ибо Он сотворил человека в  порядке  эксперимента,  а  может,  ради
забавы, в надежде со временем обрести достойного  собеседника.  Человеческие
души являлись низшими среди прочих  духов,  но  могли  возвыситься,  почитая
Творца и своими поступками доказывая, что достойны подняться выше  срединных
духов - духов природы. В отсутствие зла, в отсутствие боли и искушений  люди
уподобились  бы  срединным  духам,  но  победа  над  злом  давала  им  право
наслаждаться обществом самого Творца.  Собственно,  ради  того,  чтобы  люди
могли проявить себя, и явилась Тьма, которой было дозволено  править  всюду,
где она сможет править. Люди рождались в области Внешней Тьмы,  где  были  в
равной степени подвержены влиянию добра и зла.  Просветлив  свои  души,  они
могли отвергнуть зло, но им противостояли духи Срединной  Тьмы,  извращавшие
самую суть вещей, а во Тьме Внутренней, где, собственно, и был источник зла,
обитал  Некто,  чье  имя  на  хайакутском  означало  "Извратитель".  Он  был
чрезвычайно могуществен, но это  было  необходимо,  дабы  люди  подвергались
действительно серьезному испытанию - ведь без стоящего врага  борьба  теряет
смысл.
   Козодой не отличался особой религиозностью, но сейчас он воочию убедился,
что Срединная Тьма существует и он находится в самой ее сердцевине.  Как  бы
ни были далеки друг от друга культура хайакутов и средневековая  итальянская
культура Данте, в них можно было уловить один и тот  же  вопрос  и  увидеть,
хотя и с разных сторон, близкие вещи. Теперь он понял наконец, почему всегда
подсознательно ощущал свою неразрывную связь с  древним  чужеземным  поэтом.
Разные культуры набрасывали на истину каждая свой  покров,  но  сама  истина
была едина.
   Из двери вышла Танцующая в Облаках, и,  едва  взглянув  на  нее.  Козодой
сразу понял смысл болезненной процедуры. На ее  щеках  отчетливо  выделялись
яркие  серебристые  линии;  тонкие,  словно  проведенные   карандашом,   они
начинались под глазами, расходились в стороны,  одновременно  утолщаясь,  и,
поворачивая обратно, разделялись на пучок тоненьких стебельков, напоминающие
лепестки. Рисунок, казалось, впитывал свет и наверняка должен был  светиться
в темноте. Коснувшись ее лица, он ощутил под  пальцами  лишь  гладкую  кожу.
Линии, очевидно, были вживлены в нее и чем-то напоминали табличку с серийным
номером, которыми снабжается любая машина.  Рисунок  не  был  уродлив  и  не
обезображивал лица, но Козодою было тошно от одной только мысли, что  теперь
от него не избавиться до конца жизни. Такие  же  метки  на  лице  Молчаливой
выглядели более естественно, хотя по цвету контрастировали  с  приглушенными
красными, зелеными, синими и оранжевыми тонами ее татуировок.
   Козодой сразу же сообразил, для чего это сделано. Можно притвориться  кем
угодно, можно украсть одежду или  униформу;  но  с  таким  лицом  далеко  не
уйдешь,  а  в  темноте  туннелей  метки  наверняка  должны  ярко  светиться,
представляя собой превосходную  мишень.  Без  сомнения,  в  них  содержалась
какая-нибудь  синтетическая  смесь,  легко   прослеживаемая   сенсорами   и,
возможно, уникальная для каждого заключенного.  Вот  так,  наверное,  они  и
находят в толпе нужного человека,  подумал  Козодой.  На  спине,  на  уровне
лопаток, таким же серебряным светом сияли полоски,  протянувшиеся  почти  от
плеча до плеча, шириной сантиметров  пять.  На  них  черным  была  впечатана
цепочка знаков на языке, которого даже Козодой  не  понимал;  это  явно  был
номер и идентификатор заключенного. На спине Молчаливой они выглядели чем-то
явно излишним.
   - Демоны заклеймили нас, - прошептала Танцующая в Облаках. - И даже  если
мы выберемся отсюда, нам придется носить эти метки, видные всем.
   Козодой кивнул.
   - Ну вот и все... - Он повернулся  и  окинул  взглядом  унылые  стены.  -
Никогда не думал, что преисподняя такая серая.
   - Серость хуже всего, - откликнулась Танцующая в Облаках. - Место, откуда
изгнана вся красота, вся радость и надежда. Место, где нет цветов.
   От входа хорошо просматривалось все полукружие тюрьмы. Скала  была  серой
от природы, а все остальное  было  выкрашено  ей  под  цвет  и  сливалось  в
неразличимое ничто. Ячейки, камеры или как их еще назвать, помещались с трех
сторон, поднимаясь ступенями от пола до потолка,  самое  меньшее  на  четыре
яруса. Они тоже были серыми, хотя из каждого дверного проема  падал  тусклый
лучик света. Вездесущую серость нарушал только ровный и приглушенный красный
цвет блока ячеек, расположенных справа, в стороне от прочих. У этих камер не
было дверей, только три стены, открытые спереди,  а  внутри  они  были  ярко
освещены. В каждой камере имелась  койка,  туалет,  умывальник  -  и  ничего
больше, а их одинокие обитатели сидели неподвижно или расхаживали от стены к
стене.
   Уступы и ячейки шли по кругу, образуя нечто вроде мрачного амфитеатра,  в
центре его помещалось несколько кубических зданий  того  же  унылого  серого
цвета, вокруг которых бесцельно слонялись заключенные.  От  толпы  отделился
стройный человек неопределенного возраста и направился к вновь прибывшим. Он
был светлокож, и обе женщины, никогда раньше не видавшие уроженцев  Северной
Европы, сперва подумали, что видят ожившего мертвеца. У него были необычайно
густые и очень светлые  волосы,  ниспадавшие  почти  до  пояса,  но  никаких
признаков бороды или  усов,  чему  Козодой,  знавший,  как  обычно  выглядят
европейцы, слегка удивился. На теле  у  него  кое-где  проступали  синяки  и
кровоподтеки, особенно хорошо заметные на светлой коже, на щеках  был  такой
же рисунок, а полосу на спине скрывали длинные волосы.
   - Привет, - сказал незнакомец мягким низким тенором. -  Мое  имя  Хендрик
ван Дам, хотя чаще меня зовут Блонди, особенно англикане  (должно  быть,  он
хотел сказать "англичане") и все, кто говорит на этом языке. -  У  него  был
мягкий приятный североевропейский акцент. - Меня попросили встретить  вас  и
помочь вам устроиться. - Он немного помолчал. - Английский вам подходит,  не
так ли? Мне говорили...
   - Да-да, вполне подходит, - ответил Козодой.  -  Это  единственный  язык,
которым владеем все мы.  Меня  зовут  Джокватар,  что  означает  "Бегущий  с
Козодоями". Чаще меня называют просто Козодоем, но в тех кругах, где говорят
по-английски, я известен еще как Джон Найтхок или сокращенно - Хокс. Это мои
жены Чаудипату, или Танцующая в Облаках, и Маситучи, или Молчаливая, которую
мы зовем так, потому что у нее нет языка и она  не  может  сказать,  как  ее
зовут на самом деле.
   - Вы, наверное, из Америки, - заметил ван Дам. - Ваших  соотечественников
здесь немного, хотя кое-кого, конечно, присылают. Я должен  был  бы  сказать
вам "добро пожаловать", но тут это как-то не к месту.
   Козодой понимающе кивнул:
   - Что верно, то верно.
   - Я знаю номер жилища, которое вам назначили, но сперва нам лучше сходить
вниз, к раздатчикам. Вам надо немного поесть  и  отдохнуть,  потом  получить
постели и прочее, а потом уже идти наверх. Те,  кто  больше  отсидел,  очень
ревностно относятся к своим привилегиям, так что вам придется жить наверху и
в стороне. Впрочем, внутри все  ячейки  одинаковы,  так  что  это  не  имеет
особого значения. Видите  ли,  когда  не  дозволено  ничего  большего,  люди
начинают придавать излишнее значение таким мелочам.
   Они медленно спускались по скальным ступеням;
   Танцующая в Облаках бросила взгляд влево и тихонько охнула:
   - Эта пара, вон там, они что, всегда занимаются этим у всех на виду?
   - О да, - равнодушно ответил ван Дам.  -  Вы  еще  и  не  такое  увидите;
некоторые  занимаются  этим  с  большой  страстью,  а  некоторые  -   весьма
нетрадиционными способами, можно сказать, отклоняющимися от нормы.
   - Но.., ведь никто даже не обращает внимания!
   - У нас здесь ничего нет. Читать нечего, писать  нечем,  рисовать  нечем,
даже спортом заняться не с чем. Можно проводить время в разговорах, но  рано
или поздно все темы оказываются исчерпанными. Со стороны  кажется,  что  нас
здесь много, но на самом деле наше  общество  очень  немногочисленное,  хотя
иногда и прибывают новички. Здесь есть несколько буянов, но даже  они  ведут
себя  относительно  смирно,  потому  что  насилие  неукоснительно  и  сурово
наказывается. И вот люди делают, что могут.  Обычные  моральные  ограничения
быстро теряются, а заниматься состязаниями в беге или борьбе и тому подобном
можно лишь до тех  пор,  пока  не  выдохнешься.  И  вот  они  спят,  едят  и
занимаются сексом, кому какой по  нраву.  Забеременеть  невозможно,  а  если
женщина попадает сюда беременной, это сразу же устраняют. Здесь нет  ничего,
кроме бесконечной скуки, даже секс в конце концов приедается. И  тогда  люди
просто ждут, когда их вызовут.
   - Вызовут? - эхом отозвался Козодой. - Кто? И куда?
   - В Институт. Человеческий ум, эмоции, тело, воля - они играют этим,  как
пожелают. Мы - их игрушки, понимаете? Вы еще встретите кое-кого, с  кем  они
уже поиграли. Поначалу вы, наверное, будете потрясены,  возможно,  потеряете
аппетит, но потом станете относиться к ним так же безразлично, как и все. Но
даже видя эти увечья и уродства, люди почти хотят,  чтобы  их  вызвали.  Что
угодно, лишь бы избавиться от скуки. Вы сами убедитесь.
   - Давно ли вы здесь? - спросила Танцующая в Облаках.
   - Честно говоря, не знаю. Сперва, когда я только попал сюда, я считал дни
по периодам сна, но рано или поздно сбивался со счета,  и  наконец  мне  уже
надоело начинать все сначала. Волосы отрастают примерно на шесть миллиметров
в месяц, и до сих пор я ни  разу  не  стригся.  Когда  я  прибыл,  они  были
довольно короткими. И еще я провел некоторое время в Институте - думаю,  что
был там недолго, но трудно сказать наверняка.
   - И когда-нибудь, - сурово подытожила  Танцующая  в  Облаках,  -  мы  все
сойдем с ума.
   - Нет, здесь  даже  этого  не  получится.  Они  хорошо  умеют  улавливать
приближение безумия. Тогда они забирают человека, обрабатывают  -  и  все  в
порядке. Они почти никогда не ошибаются. Схватывают это  очень  рано,  когда
люди и сами еще ничего не понимают.
   Козодой содрогнулся:
   - И никто не пробовал бежать?
   - Как? Ногтями и зубами пробиться через  полсотни  метров  скалы?  И  что
потом? Летать в пустоте? Единственный путь - через ту дверь,  в  которую  вы
вошли, - потом через запутанные  туннели  и  бесчисленные  воздушные  шлюзы,
которые все как один контролируются. Но если даже пройти этот путь, что  еще
никому не удавалось, - корабли приходят сюда не чаще  двух  раз  в  месяц  и
остаются у причала в лучшем случае несколько  часов  и  при  этом  тщательно
охраняются. Доступ на корабли полностью контролируется. Я слышал, что как-то
раз  кто-то  прорвался  в  Институт  и  взял  каких-то  важных   заложников.
Компьютерная система безопасности взяла его, наплевав на заложников. Нет,  я
знаю только три пути отсюда.
   - Один - это, наверное, смерть, - сказала Танцующая в Облаках так, словно
эта мысль не казалась ей такой уж непривлекательной.
   - Да. Другой - это пережить все эксперименты и, когда  из  тебя  выкачают
все,  что  можно,  стать  прислужником  или  уборщиком  в   жилом   секторе.
Разумеется, у них есть роботы и все прочее, но такие уж  это  люди,  что  им
хочется иметь рабов,  чтобы  было  кем  помыкать  и  кому  удовлетворять  их
капризы. Но сымитировать это невозможно. Они десять раз проверят тебя  вдоль
и поперек, прежде чем перекодировать.
   - Но вы говорили о трех путях, - заметил Козодой.
   - Да. Те, кто правит этим местом, во многих  отношениях  похожи  на  нас.
Если они решат, что у кого-то есть таланты, способности  или  идеи,  которые
расширят их власть, то могут взять его на работу в Институт.  Это,  по  сути
дела, такая же тюрьма, но там по крайней мере скучать не приходится.
   Они  подошли  к  большому  кубическому  зданию   в   центре   амфитеатра.
Автоматические раздатчики как раз выдавали еду на пластиковых подносах.  Все
здесь  управлялось  компьютером,  и,  чтобы  автоматы  запомнили   человека,
требовалось приложить лицо  к  специальному  углублению.  Порции  отмерялись
индивидуально, а подносы и столовые приборы были  кодированы