тители за  столиками  орали  так,  словно  старались  перекричать
соседей. Те, что не пели, подбадривали певцов свистом и гиканьем, многие
были пьяны. Лайам едва протолкался к стойке, с  трудом  уворачиваясь  от
разносчиков и разносчиц,  упарившихся  от  беготни.  Обычно  у  Хелекина
гостям прислуживали одни молодые девчонки, но наплыв гостей  заставил  и
дородных мойщиц оставить свои лохани, и даже гладких буфетчиков согнал с
насиженных мест.
   Хозяин  отыскался  в  дальнем  конце  помещения.  Он   подобострастно
кланялся одноногому оборванцу, завернутому  в  старое  драное  одеяло  и
восседавшему на краю помоста для музыкантов.
   - Довольны ли вы, господин почтенный? - поминутно спрашивал  Хелекин,
а нищий важно кивал, прихлебывая из огромной кружки вино.
   - А вот вам, высокочтимый лорд, и закуска!
   Двое дюжих парней оттеснили хозяина от помоста.  В  руках  у  каждого
было по куску пирога. Хелекин отошел в сторонку, растроганно улыбаясь  и
уголком фартука промакивая глаза. Лайам подергал его за рукав.
   - Господин Хелекин! - прокричал  он,  очень  надеясь,  что  крик  его
дойдет до ушей владельца таверны.
   - Сэр Лайам! - закричал в ответ Хелекин и почтительно поклонился.  Он
развел руками, словно извиняясь за шум, и жестом пригласил важного гостя
пройти в боковой коридорчик. Рев веселящейся толпы немного  утих,  когда
Хелекин закрыл за собой дверь, но голос  повысить  Лайаму  пришлось  все
равно.
   - Кто-нибудь просил вас пошептаться со мной?
   Хелекин радостно закивал и потер руки.
   - Верно, сэр Лайам, какое-то тощенькое отродье и вправду шепнуло  мне
кое-что. Девчушка сказала, что завтра, как раз когда колокола  прозвонят
девять утра, вас будут ждать у галереи писцов. На редкость невоспитанная
девчушка, сэр Лайам! Но вы и сами должны это знать!
   - Да уж, мне  это  и  впрямь  досконально  известно.  Благодарю  вас,
господин Хелекин.
   Тут какой-то красноносый буфетчик покатил  прямо  на  них  бочонок  с
вином. Лайам тотчас воспользовался моментом и улизнул в  зал.  Он  знал,
что Хелекин может болтать без умолку целую  вечность,  а  вежливость  не
позволила бы ему прервать его болтовню.
   Лайам протиснулся сквозь толпу пирующих к  выходу,  придерживая  полы
плаща. Возле самой двери к нему прижалась девица в короткой юбке, с ярко
нарумяненными щеками. Девица обвила руками шею предполагаемого  клиента,
но, заглянув ему в  лицо,  испуганно  отшатнулась,  скрестила  пальцы  и
шарахнулась прочь.
   Нахмурившись, Лайам вышел на улицу. Свежий  порыв  ветра  овеял  его,
прогоняя прочь тяжелый запах табачного дыма и пота. Лайам и сам вспотел,
пока толкался в таверне, и теперь  он  медленно  побрел  через  площадь,
надеясь немного остыть на прохладном ветру.
   "Чего это она испугалась?" Он  знал,  что  южане  скрещивают  пальцы,
чтобы оберечься от сглаза. На родине Лайама, в Мидланде, на этот  случай
имелся другой жест - пальцы (указательный и мизинец) разводили в стороны
рожками.
   Когда он понял, чего испугалась девица, то даже остановился и  громко
выбранился, не стесняясь стражника, стоявшего на часах. Тот вздрогнул  и
с опаской спросил:
   - Что-то не так, господин квестор?
   "Не суйся, дурак! - подумал Лайам. - Не видишь разве, что перед тобой
страшный колдун!"
   - Нет-нет, все в порядке, - пробормотал он вслух и прошел в казарму.
   "Глупец! - ругал он себя. - Глупец, глупец! Все забываешь,  что  люди
считают тебя чародеем! Ты дружил с чародеем, ты живешь в его доме и даже
приручил его фамильяра. И если уж дешевые шлюхи знают тебя  в  лицо,  то
чужаку из  Харкоута  не  придется  долго  расспрашивать,  где  проживает
местный волшебник..."
   Кессиаса в казарме не оказалось, но Лайам и не рассчитывал его  здесь
застать. Можно было, конечно,  пойти  к  эдилу  домой  -  время  еще  не
позднее, часы на башне только  пробили  семь,  -  однако  зачем  портить
приятелю праздничный вечер?  Вокруг  бочки  с  вином,  стоявшей  посреди
казармы, сгрудились  стражники,  свободные  от  дежурства.  Лайам  велел
малому, который стоял  поближе,  подать  ему  бумагу,  перо  и  чернила.
Получив требуемое, он наскоро набросал эдилу записку, в которой  сообщал
имя рыжебородого мага и просил Кессиаса ничего пока не  предпринимать  в
отношении этого типа. Тот же услужливый  стражник  сказал,  что  немедля
отправится с письмом к адресату. Лайам  поставил  подпись,  сложил  лист
пополам  и  отдал  бравому  малому,  не  потрудившись  даже   запечатать
послание.
   "Кто осмелится сунуть нос в письмена чародея?"
   Покачав головой, он покинул казарму и свел Даймонда на конюшню. Конюх
пообещал, что, несмотря на праздник, при  лошадях  останется  человек  и
чалому будет обеспечен хороший присмотр.
   Мрачно кивнув, Лайам поплелся к Макушке. В его дурном настроении была
повинна не только та дурочка из таверны, напомнившая ему о том, какая за
ним  тянется  слава.  Лайама  больше  тревожило  обещание,  которое   он
опрометчиво дал  Грантайре.  Сказав,  что  Дезидерий  получит  от  ворот
поворот, он словно бы взял на себя обязательство не иметь никаких дел  с
харкоутским магом  -  а  ведь  ему  придется  иметь  с  ним  дела.  Этот
Дезидерий, как ни крути,  интересовался  похищенным  камнем,  и  к  нему
следует найти какой-нибудь ход. Конечно, можно переложить эту работу  на
Кессиаса, но тогда не избежать долгих и  маловразумительных  объяснений,
почему дружок одного чародея не желает свести  знакомство  с  другим.  И
потом - приходилось признать, что Лайам не  очень-то  хотел  препоручать
чародея эдилу. Он очень уважал  бравого  стража  порядка,  как  человека
немалых  достоинств,  прекрасно  справляющегося  со  своими   хлопотными
обязанностями, но... Но грубоватому прямолинейному Кессиасу  недоставало
душевной тонкости и изворотливости ума, то есть  тех  качеств,  которыми
сам Лайам обладал, сказать не хвалясь, в избытке, и потому...
   "Ну-ну,  -  усмехнулся  мысленно  Лайам.  -  А  ты,  милый,  у   нас,
оказывается, гордец! Самовлюбленный, заносчивый, неисправимый гордец!"
   Он широко улыбнулся и расправил поникшие  плечи.  Ну  есть  ли  смысл
расстраиваться из-за какого-то чародея? Сейчас нужно сосредоточиться  на
вечернем визите, и только на нем.
   Впрочем, до назначенного времени оставался еще  почти  час,  и  Лайам
заставил себя умерить шаги.
 
*** 
 
   Богачи по своим кварталам особенно не разгуливали, зато почти  каждое
здание Макушки было празднично убрано. Яркий свет в каждом окне,  зелень
замысловатых гирлянд, разноцветные фонари -  все  это  веселило  глаз  и
поднимало настроение. Двери иных домов были  распахнуты  -  там  угощали
нищих, на ступенях других просто стояли корзины с едой. Лайам  припомнил
калеку, важно восседавшего на помосте в кабачке Хелекина. Южане, по всей
видимости, воспринимали пиры побирушек более чем всерьез.
   Примерно дюжина сыто отдувавшихся оборванцев толклась возле особняка,
похожего  на  дворец.  Лайам  узнал  это  здание.   В   нем   размещался
первоклассный бордель, управляемый Герионой  -  приятельницей  эдила,  и
Лайаму (по делу, только по делу) довелось однажды  там  побывать.  Двери
заведения  были  неимоверно  огромными,  сплошь  покрытыми   деревянными
барельефами со сценками малопристойного  содержания.  Сейчас  возле  них
стоял огромный котел, и дородная женщина серебряным  черпаком  разливала
дымящийся суп в деревянные чашки, которые передавала потом нищим.
   - Угощенье у вас - пальчики оближешь, добрая госпожа, -  сказал  один
оборванец. - Но там, за дверьми, мне думается, имеется  и  еще  кое-что,
что нам, мужчинам, лакомее, чем пища.
   - Ишь чего захотел! - воскликнула женщина и стукнула его черпаком  по
лбу, чем вызвала смех у остальных наблюдателей. - Тут только  кормят,  а
не исполняют желания!
   Ответом ей был новый взрыв  хохота.  Улыбаясь,  Лайам  пошел  дальше.
Атмосфера праздника все больше вовлекала его в себя.
   Дом Окхэмов находился уже совсем рядом, и он решил  просто  побродить
по Макушке, пока не настанет условленный час,  как  вдруг  внимание  его
привлекло какое-то столпотворение.
   Празднично  одетая  публика  осаждала   огромный   пятиэтажный   дом,
принадлежащий, насколько  мог  Лайам  со  слов  эдила  судить,  богатому
предпринимателю Годдарду.  Толпа,  образовавшая  некое  подобие  очереди
возле парадного входа в особняк, раза  в  три  превосходивший  размерами
любое другое здание  в  этом  квартале,  производила  куда  более  яркое
впечатление,  чем  группка  оборванных  нищих  возле  привилегированного
борделя.  Лощеные  кавалеры  и  увешанные  драгоценностями  дамы   шумно
переговаривались друг с другом, ожидая, когда придет их черед предъявить
приглашение внушительного вида слуге, стоявшему под двухъярусной  аркой.
Лакеи в одинаковых нарядных ливреях подносили желающим серебряные  кубки
с вином.
   По обе стороны от арки  замерли  двое  охранников  с  алебардами,  их
кирасы нестерпимо сияли. Встречая очередного гостя, они брали оружие  на
караул. Лайаму сделалось интересно, накинутся ли  эти  бравые  малые  на
того, кто попробует прошмыгнуть мимо них, а главное - пустят  ли  они  в
ход свои алебарды.
   Он прислонился к стене противоположного здания и  стал  наблюдать  за
происходящим, высматривая для  развлечения,  какая  красавица  накрашена
больше других и шарф какого щеголя туже всего затянут. И в процессе этой
игры подметил одну странность. Дам с самыми бледными (от белил) щечками,
как правило, сопровождали на  редкость  краснолицые  кавалеры.  В  конце
концов первый приз за самую тугую петлю, охватывающую самую тучную  шею,
достался  мужчине  с  совсем  уж  багровой   физиономией,   который   во
всеуслышание сетовал, что приглашенных на этот раз маловато.
   Если это вот - маловато, то что  же  тогда  много?  Лайам  уже  около
четверти часа наблюдал за вереницей гостей, а она все  не  редела,  хотя
очередь продвигалась достаточно быстро. Господа в роскошных нарядах  все
прибывали и прибывали. Многие приходили пешком, но некоторые подкатывали
на рысаках,  были  и  верховые.  Всеобщее  возмущение  вызвал  новенький
лакированный экипаж,  вывернувший  на  большой  скорости  из-за  угла  и
заставивший  ожидающих   потесниться.   Мужчины   выбранились,   женщины
завизжали.  Но  тут  же  сердитые  возгласы  сменились  приветственными.
Владелец быстроходного  экипажа  ослепительно  улыбнулся  и  смешался  с
толпой.
   "Бешеные деньги!  -  подумал  Лайам,  глядя  на  вкрадчивое  мерцание
драгоценных камней, на серебро кубков и золото  украшений,  на  переливы
заморского шелка и редких мехов. И все они потрачены лишь  затем,  чтобы
пустить пыль в глаза своим ближним!..  Нет,  воротилы  Фрипорта  гораздо
разумней здешних. Они не так кичатся своей удачливостью и вовсе не тычут
свое богатство прямо тебе в нос. Конечно, за их доходами ревниво  следит
целая армия всяких чиновников, но все же..."
   Тут за его спиной раздалось вежливое покашливание. Лайам вздрогнул от
неожиданности и, обернувшись, увидел госпожу Присциан.
   - Добрый вечер, - пробормотал Лайам и собрался было отдать поклон, но
вдова  остановила  его  прикосновением  сухонькой  ручки,  затянутой   в
кружевную перчатку.
   - Здравствуйте, господин Ренфорд. Вы идете к  моим?  -  Лицо  пожилой
дамы подкрашено не было, и в манере  закалывать  волосы  не  наблюдалось
каких-либо перемен. Длинный плащ из  дорогой  синей  шерсти  скрывал  ее
платье, но Лайам не сомневался, что и оно выдержано в строгом  спокойном
стиле, присущем госпоже Присциан.
   - Да. Лорд Окхэм обещал устроить для меня встречу с некоторыми из его
вчерашних гостей.
   - Я знаю, - сказала вдова, чуть склонив голову и пристально глядя  на
Лайама. - Он мне говорил. Удивительно благоразумный поступок. Не думала,
что у него достанет храбрости стать на вашу сторону в этой истории.
   Лайам в замешательстве кашлянул - он не знал, что именно  лорд  Окхэм
сказал вдове.
   - Видите ли, моя миссия особенно афишироваться не будет...
   Госпожа Присциан отмахнулась.
   - Все равно я от него такого не ожидала.
   Повисла неловкая пауза. Лайам вспомнил о  просьбе  Грантайре.  Мелкий
бес нетерпения подталкивал его решить проблему прямо  сейчас,  но  Лайам
внял голосу разума, утверждавшего, что следует выждать.
   - Вы направляетесь к Годдардам?
   Вдова посмотрела на карточку с золотым  обрезом,  которую  держала  в
руке.
   - Да... и уж не помню  в  какой  раз.  Я  бываю  у  них  каждый  год.
Наверное, это просто великолепный прием... для тех, кому нравятся шумные
сборища, где подают вдоволь вина, а  угощения  так  дороги,  что  к  ним
неловко притронуться. Меня приглашают,  я  прихожу  и  перекидываюсь  со
старым Годдардом парой словечек. Он - давний мой друг и строит  надежные
корабли, - задумчиво говорила она, постукивая карточкой  по  руке,  -  а
ведь нам с вами нужны новые корабли, не так ли, господин Ренфорд?
   О новых кораблях Лайам не думал, его заботили  те,  что  имеются  под
рукой. Их оснастка, ремонт... деньги для закупки товаров. Но  он  только
молча кивнул, выражая согласие.
   - Не сразу, конечно...  -  продолжала  госпожа  Присциан,  недовольно
поглядывая на вереницу гостей. - Но ведь когда-нибудь придет это  время.
Впрочем, тогда вы уже будете  у  Годдардов  своим  человеком.  Вам  тоже
начнут слать приглашения на карточках с золотыми обрезами.
   - Да? - Лайам рассмеялся. - Что ж, это было бы замечательно! Я просто
без ума от шумных сборищ, обильной выпивки  и  еды,  к  которой  страшно
притронуться.
   - Тогда вам  понравится  у  Годдардов,  -  спокойно  сказала  госпожа
Присциан. - Вы, наверное, будете засиживаться у  них  допоздна.  Что  до
меня, то я всегда ухожу рано. Кто рано ложится...
   ...тому крепко спится, - продолжил присказку Лайам.
   Почтенная дама посмотрела на него с одобрением и улыбнулась.
   - Именно так. Когда вам назначено?
   - Меня ждут к восьми.
   - Тогда, надеюсь, вы не откажетесь еще немного со мной  поскучать?  Я
не хочу там толкаться, а очередь еще длинная. Мне не холодно, - добавила
она, предвосхищая вопрос. - Хотя вон той вертихвостке придется несладко!
   Госпожа Присциан кивком указала  на  молодую  особу,  выскочившую  из
экипажа в одном платье, глубоко открывающем плечи. Лайам важно кивнул.
   - Да, бедняжка изрядно промерзнет.
   Они  вновь  умолкли,  но  на  этот  в  этом  молчании  не   ощущалось
неловкости. Госпожа Присциан держалась по  обыкновению  прямо.  Она  все
постукивала пригласительной карточкой по  ладони  и  взирала  на  шумную
толкотню с таким царственным видом, что Лайам внутренне  усмехнулся.  Он
опять вспомнил о Грантайре и после недолгих  колебаний  все  же  решился
заговорить.
   - Госпожа Присциан, могу ли я задать вам вопрос?
   Карточка в руке вдовы замерла.
   - Разумеется, господин Ренфорд.
   - Сейчас у меня гостит подруга  покойного  мастера  Танаквиля,  мага,
который завещал мне свой дом... Она очень интересуется  одним  из  ваших
предков. Я имею в виду Эйрина Присциана. Оказывается, он  упоминается  в
некоторых книгах Танаквиля как выдающийся чародей  древних  времен.  Моя
гостья попросила меня узнать, не осталось ли у вас каких-нибудь  записей
Эйрина, и, если таковые имеются, не разрешите ли вы ей  просмотреть  эти
бумаги?..
   Лайам  умолк,  смущенный  непроницаемым  видом  вдовы.  Он   не   мог
разобраться, как она относится к сказанному.
   - У вас гостит женщина, господин Ренфорд?
   Лайам залился краской  смущения.  Он  очень  надеялся,  что  в  такой
темноте госпожа Присциан этого не заметит.
   - Да.
   - И она сведуща в магии?
   - Да. Это старая знакомая Тарквина Танаквиля,  -  Лайам  все  еще  не
уяснил, как вдова воспринимает его слова. Он снова  словно  стоял  перед
одним из своих университетских преподавателей.
   - Понимаю. Значит, ее интересуют бумаги? Но я не знаю, сохранилось ли
у нас что-нибудь в этом роде.
   - Конечно, я понимаю... - заговорил было  Лайам,  подготавливая  себе
пути к отступлению, но госпожа Присциан перебила его.
   - Я не вижу причин для отказа. Вашей рекомендации мне  достаточно,  а
раз уж я даже не знаю, существуют ли эти бумаги, значит,  для  меня  они
особенной ценности не представляют. Я покопаюсь  завтра  в  кладовках  и
перетряхну кое - какое старье. Это вас устроит?
   - О... безусловно... вполне, - заикаясь, сказал Лайам. - Я очень  вам
благодарен, госпожа Присциан.
   -  Я  ничего  не  обещаю,  -  предупредила  почтенная  дама,   воздев
указательный палец. - А теперь мне, пожалуй, пора  идти,  -  она  кивком
показала на заметно поредевшую очередь.
   Повернувшись, вдова приостановилась. Лайам, сообразив,  что  от  него
требуется,  предложил  ей  руку.  Они  чинно  перешли  через   улицу   и
распрощались только  после  того,  как  госпожа  Присциан  вручила  свой
позолоченный пропуск слуге. Лайам поклонился и поспешил отойти - малые с
алебардами явно стали к нему присматриваться. Вблизи они уже не казались
безобидной атрибутикой  праздничного  убранства.  Кирасы  сияли,  лезвия
алебард грозно посверкивали, глаза охранников смотрели прямо  и  твердо.
Искательно улыбнувшись, Лайам сбежал по ступеням на мостовую.
   Глупо,  конечно,  но  ему  очень   не   хотелось   приходить   раньше
назначенного часа, как не хотелось и  опаздывать.  Поэтому,  свернув  за
угол, на Крайнюю улицу, он замедлил шаги. Окна в  особняке  Годдардов  с
этой стороны не были плотно зашторены, и на булыжное  покрытие  мостовой
падали  разноцветные  прямоугольники  света,  в  которых  мелькали  тени
движущихся фигур. Звучал смех, слышалась музыка, и Лайам даже перешел на
другую сторону улицы, чтобы посмотреть, что творится внутри.
   Он медленно брел мимо длинного  ряда  оконных  проемов,  за  стеклами
каждого из которых танцевали, пили и веселились те, кого Кессиас называл
"толстосумами", -  сытые,  веселые,  разодетые,  довольные  и  собой,  и
существующим ходом вещей.
   - Это великолепие наверняка встало в немалую  сумму,  -  сказал  себе
Лайам еще раз. - Интересно, нашлось ли у них там местечко  хотя  бы  для
парочки нищих?
   Он сделал независимое  лицо,  изображая  из  себя  человека,  который
просто вышел на улицу прогуляться и никуда не  спешит,  но  его  все  же
кольнуло невольное  чувство  зависти  к  беззаботно  веселящимся  людям.
Словно ребенка, приоткрывшего дверь в комнату взрослых, куда не  пускают
детей. Меж  тем  становилось  все  холоднее,  и  внешняя  неторопливость
давалась ему все трудней. Он уже  дважды  прошел  мимо  дома  Окхэмов  и
дважды к нему вернулся,  и  теперь  топтался  возле  крыльца,  дожидаясь
колоколов.  Наконец  они  прозвонили.  Лайам  взбежал  по  ступенькам  и
постучал в дверь прежде, чем смолкли последние отголоски звона.
   Он весьма удивился, когда  дверь  ему  открыл  не  Тассо,  а  молодой
Квэтвел - с бокалом в руке и недовольной гримасой  на  совсем  еще  юном
лице. Ну, наконец-то, проворчал барон и крикнул через плечо:
   - Окхэм, мы можем идти!
   Красавец-лорд неторопливо спустился в  прихожую,  на  ходу  завязывая
тесемки плаща.
   - Добрый вечер, господин Ренфорд. -  Он  отобрал  у  Квэтвела  бокал,
осушил его одним глотком и вернул барону. - Вы готовы?  -  Окхэм  быстро
окинул Лайама взглядом и одобрительно кивнул. Квэтвел повертел  в  руках
опустевший бокал и бросил его на пол.
   - Идемте же! - досадливо хмурясь, сказал он.
   Лайам отступил от двери и сделал пару шагов вниз  по  ступенькам,  но
лорд Окхэм не двинулся с места. Вскинув брови, он посмотрел  на  упавший
бокал, потом на Квэтвела и опять  -  на  бокал.  Барон  заворчал,  потом
наклонился и поднял посудину.
   Резко  мотнув  головой  -  так,   что   длинная   белокурая   косичка
взметнулась, - юнец развернулся и удалился. В  глубине  дома  послышался
звон стекла.
   Окхэм вздохнул и спустился с крыльца, увлекая с собой Лайама.
   - Эти провинциальные лорды  так  неотесанны...  Квэтвел  до  сих  пор
удивляется,