храмах
города, вместе взятых.
   Какое-то время Лайам разглядывал этот сундук,  пытаясь  представить,  как
выглядит сокрытое в нем богатство.  Досужие  языки  упоминали  не  только  о
золоте и драгоценных камнях,  но  и  о  каких-то  пергаментах  с  подробными
планами рудников  Лоустофта.  В  сознании  Лайама  возникли  мрачные  шахты,
уходящие в глубь горных толщ.
   Мимолетный солнечный луч скользнул по поверхности сундука, но  не  нашел,
на чем задержаться, и перепрыгнул на  звенья  прикрепленной  к  стене  цепи.
Лайам рассеянно пробежался по ней взглядом. Цепь уходила вверх  -  к  скобе,
вделанной в каменный блок у основания купола,  потом  -  к  большому  крюку,
ввинченному в центральную часть свода, и наконец спускалась к  металлической
клетке.
   Клетка, как и сундук, не являла собой ничего примечательного,  разве  что
прутья ее были очень уж частыми, но Лайам обладал достаточно зорким зрением,
чтобы разглядеть за ними  силуэт  какого-то  существа.  Лапы  льва,  широкие
крылья, орлиный клюв.
   "О боги, да это грифон! Где же они его раздобыли?"
   Существо шевельнулось, пытаясь устроиться поудобнее. Цепь глухо звякнула,
скрипнули перья, и Лайам нахмурился. Клетка была так тесна,  что  несчастная
тварь не могла даже расправить крылья.  Однажды  Лайам  уже  видел  грифона,
только это было на севере,  и  крылатое  существо  не  сидело  в  клетке,  а
привольно парило в воздухе. Лайам до сих пор помнил, как  потрясло  его  это
зрелище. Сейчас же  в  скудном  освещении  храма  плененный  грифон  казался
тускло-серым, словно отливка из свинца,  и  вызывал  в  нем  острое  чувство
жалости. Лайам покачал головой и решил, что с него довольно.
   - Я подожду снаружи, - шепнул он на  ухо  Кессиасу  и  повернулся,  чтобы
уйти.
   - Погодите немного, - также шепотом отозвался эдил, хватая его  за  руку.
Он строго посмотрел на Лайама. - Мы должны надлежащим образом выказать  свое
уважение к храму. И потом нам надо бы поблагодарить любезнейшего Эластра.
   Эдил говорил о жреце, который провел их в  храм  и  почти  сразу  куда-то
ушел. Лайам так и  не  смог  решить,  что  за  этим  кроется,  -  абсолютное
пренебрежение или особого рода тактичность. Впрочем, он всегда плохо понимал
жрецов.
   Лайам кротко кивнул и вместе с Кессиасом преклонил перед алтарем  колени.
Однако головы он, в отличие от товарища, не склонил. Его взгляд был прикован
к  клетке  с  грифоном.  Через  несколько  томительно  долгих  секунд  Лайам
почувствовал, что страшно устал. Ему стало казаться,  что  эдил  никогда  не
сдвинется с места.
   Когда Кессиас в конце концов решил, что пора вставать, Лайам опередил его
и, вскочив на ноги, поспешил  к  выходу,  предоставив  эдилу  в  одиночестве
разыскивать и благодарить то  ли  очень  тактичного,  то  ли  не  слишком-то
вежливого жреца.
   В тупике, образованном стеной, окружающей храм Раздора, и  фасадами  двух
остальных святилищ, было  холодно,  и  шальные  порывы  ветра,  загнанные  в
теснину, сражались друг с другом, носясь вокруг отключенного на  время  зимы
фонтана.  Лайам  остановился  на  ступенях  каменной  лестницы  и  поплотнее
закутался в плащ.
   Улица выглядела пустынной, но от храма Раздора доносились  резкие  звуки.
Казалось, во внутреннем его дворике кто-то в грубой  форме  отдает  какие-то
приказания. Сам храм очертаниями напоминал рыцарский замок.
   Здание, стоявшее по левую руку, было окутано  безмолвием,  и  воображение
Лайама тут же сочло  это  безмолвие  зловещим.  Там  поклонялись  Лаомедону,
владыке смерти и серых земель.  Ходили  слухи  -  куда  более  древние,  чем
сплетни о богатствах богини Беллоны, - будто в этом храме хранится книга,  в
которой записано точное время смерти каждого человека. Лайам поежился.  Хотя
ему и доводилось порой обращаться мыслями к небесам, он знал, что никогда не
сможет относиться  к  божествам  Таралона  столь  же  почтительно,  как  его
приятель - эдил.
   Когда Кессиас вышел на улицу, Лайам оторвал взгляд от мрачного  здания  и
сделал неопределенный жест.
   - Скоро пойдет снег, - сказал он.
   - Верно, - согласился эдил. Затем, нахмурившись, вопросил:
   - Ренфорд, у вас есть хоть какое-то представление о приличиях?
   Эдил окинул спутника пристальным взглядом.
   Сейчас, стоя друг против друга, они являли собой весьма живописную  пару.
Лайам  -  высокий,  худощавый,  чисто  выбритый,  с   белокурыми   волосами,
закутанный в длинный плащ, и  коренастый  чернобородый  эдил,  -  уступающий
Лайаму в росте, но зато значительно превосходящий его  шириной  плеч.  Серая
стеганая куртка на толстой подкладке придавала фигуре бравого стража порядка
дополнительную монументальность.
   Лайам нервно сглотнул. Взгляд Кессиаса, лишенный какой-либо теплоты,  его
удивил.
   - Значит, вы и в своем распрекрасном Мидланде ведете себя точно  так  же?
Скажем, уходите из храмов, даже не находя  нужным  оказать  почтение  ни  их
жрецам, ни находящимся там святыням?
   - Прошу прощения, - произнес виновато Лайам. - Я не хотел никого обидеть.
   - Меня пригласили ознакомиться с храмом, - продолжал эдил, -  причем  еще
до его официального освящения, и я по своей доброте прихватил вас  с  собой,
поскольку решил, что вам,  как  ученому,  это  покажется  интересным.  А  вы
предпочли удалиться, даже не осмотрев алтарь!
   - Прошу прощения, - вполне искренне повторил Лайам. - Я видел алтарь.  Он
действительно впечатляет. Я просто...
   На самом деле Лайаму нечего было сказать в свое  оправдание.  Он  слишком
рано  расстался  с  богами  своей  юности,  а  потом  в  дальних   плаваниях
сталкивался с таким множеством странных верований и обрядов, что уже потерял
интерес к различиям между ними. Но он не мог втолковать это  эдилу.  Ну  как
тому объяснить, что для него одно божество ничем не лучше другого?
   - Это все грифон, - неубедительно произнес он, в конце концов.  -  Нельзя
их запихивать в такие тесные клетки.
   Кессиас хмыкнул и с кривой улыбкой сказал:
   - Так вот что вам пришлось не по вкусу? Жертва, ожидающая  своей  участи.
Что, разве в Мидланде не делают подобных вещей?
   - Делают, -  медленно  произнес  Лайам,  вспоминая  оленей,  которых  его
земляки резали в честь черных охотников, и домашних животных,  приносимых  в
жертву  божествам  урожая.  -  Делают,  но...  по-другому.  Грифоны,  они...
особенные. Это не бычки и не петухи. Их нельзя трогать. Понимаете, они  ведь
и вправду умеют летать. Их крылья - настоящие.
   Пожевав губами, эдил хрипло рассмеялся.
   - По правде говоря, Ренфорд, вы просто мягкотелый слизняк.  Что  с  того,
что у этих тварей настоящие крылья? Тем успешнее они долетят до серых земель
и тем быстрее дойдут до богов наши молитвы.
   Они уже пересекали площадку, вымощенную черным булыжником. Лайам  покачал
головой, но воздержался от замечаний. Фонтан давно пересох,  и  угодивший  в
его чашу ветер обиженно выл. Храмовая улица выглядела безлюдной. Лишь служки
кое-где мели мостовую, за ними наблюдали  оставшиеся  не  у  дел  побирушки.
Никаких праздников ни один храм сегодня не отмечал, а поскольку стояла зима,
не видно было и моряков, обычно заглядывавших сюда перед дальними рейсами.
   Лайам молчал до тех пор, пока  спутники  не  миновали  храм  Урис,  затем
рискнул бросить ехидную реплику в адрес невзрачного вида укладки, хранящей в
себе несметные, судя по слухам, богатства.
   - Угу, - согласился Кессиас. - Всего-то старый сундук. Но, как я вам  уже
говорил, молва твердит,  будто  в  нем  припрятана  целая  кипа  пергаментов
Лоустофта. Еще поговаривают, будто старина Лоустофт так рьяно верует  в  эту
богиню, что готов отдать в ее славу все, что у него есть.
   - Пожалуй, появление нового храма добавит хлопот остальным святилищам.  А
если эти пергаменты действительно там, то становится не так уж и важно,  что
этот храм в Саузварке один.
   Обычно подобные подношения жрецы пускали в продажу,  и  купить  их  можно
было только в том храме, какому они были подарены.  За  чертежами  Лоустофта
вполне могли потянуться покупатели из любой области  Таралона  или  даже  из
Фрипорта. О неистощимости алмазных копей и золотоносных  приисков  Кэрнавона
ходило много легенд.
   Кессиас, поглаживая бороду, обдумал сказанное.
   - А ведь и правда. Это вы верно учуяли, Ренфорд. Весной,  когда  торговцы
примутся пересчитывать капиталы, вспыхнет настоящая лихорадка.
   Эдил хмыкнул. Видимо, его позабавила мысль  о  предстоящем  соперничестве
местных святилищ.
   - Вы как всегда: топчете то, что у вас под ногами, зато в делах,  вас  не
касающихся, ухватываете самую суть.
   - Да ничего я не собирался топтать, - вяло возразил Лайам, но эдил уже не
слушал его.
   - Ночью пойдет снег, - сообщил он, склонив голову набок и устремив взгляд
прищуренных глаз в небо. Затем,  словно  о  чем-то  вспомнив,  эдил  схватил
спутника за руку, понуждая того остановиться. - Слушайте,  я  чуть  было  не
позабыл! Вы видели знамение?
   - Знамение?
   - Да, знамение, - повторил Кессиас. - Хвостатую звезду
   - Комету?
   - Да-да, комету! Видели?
   - Нет, - признался Лайам. - Не видел. А когда это было?
   Лицо Кессиаса выразило такое простодушное изумление, что Лайам чуть  было
не рассмеялся.
   - Прошлой ночью, где-то через час или два после наступления темноты.  Она
вспыхнула на севере и пронеслась через все небо - от моря к  городу.  Неужто
вы и вправду ее не видели?
   - Нет. Я в это время уже находился дома. - Эдил на мгновение  нахмурился,
сообразив, что и впрямь большинство добрых людей  в  такое  время  сидит  по
домам.
   - Я проверял ночные патрули, когда эта  штука  зажглась  надо  мной.  Она
горела в небе как факел. Клянусь вам, Ренфорд, - я в жизни ничего  подобного
не видал!
   Он снова уставился в небо, словно надеясь разглядеть среди  облаков  след
хвостатой летуньи. Лайам невольно улыбнулся. Бравый эдил  был  не  на  шутку
взволнован.
   - Интересно, какие события она предвещает? - заметил Лайам.
   - Ну, вот в эти глупости я как раз и не верю, -  заявил  эдил  и  зашагал
дальше. - Конечно, молва пытается как-то истолковать подобные  штуки,  но  я
думаю, что у богов есть более надежные способы  сноситься  с  людьми.  Иначе
зачем нам все эти храмы, гадальщики и прорицатели?
   - Однако что-то ведь это да значит, - не унимался Лайам.
   - Молитесь, чтобы это было не так, -  сказал  Кессиас,  скрещивая  пальцы
правой руки. Этот жест был Лайаму знаком.  Он  уже  знал,  что  южане  таким
образом оберегают себя от сглаза и прочих напастей. Правда, в Мидланде,  где
вырос Лайам, на то имелся другой, более выразительный жест. - Не  нужно  мне
никаких новостей в Саузварке. Хватит с  меня  в  эту  зиму  хлопот  с  новым
храмом. Ей-же-ей, Ренфорд, для меня зима - худшее время года. Я  предпочитаю
лето, даже со всеми его драками в портовых  тавернах.  Зимой  из-за  уличной
холодины и вони в домах люди просто звереют. А результат - убийства и прочая
мерзость. Только за эту неделю успели прибить троих. Нет, благодарю,  я  уже
сыт под завязку.
   Остаток пути до дома Кессиаса они прошли молча. Лайам  размышлял  о  том,
какой груз забот лежит на плечах его простоватого с виду спутника,  и  вновь
поразился умению Кессиаса справляться со своей хлопотной должностью.
   "Он носится с этим городом, как наседка с цыплятами", - подумал Лайам.  И
действительно, на улицах Саузварка царил порядок - особенно в  сравнении  со
множеством мест, где Лайаму довелось побывать.
   Эдил проживал на окраине района для богачей - в небольшом доме  добротной
постройки. Мужчины остановились у двери.
   -   Может,   зайдете?   Бурс   быстренько   приготовит   нам   что-нибудь
горячительное.
   - Нет, - отказался Лайам, взглянув на небо. Оно ощутимо темнело. - Думаю,
мне лучше поспешить восвояси, пока не пошел снег. Похоже, он выпадет раньше,
чем мы полагали. Но все равно, спасибо за приглашение.
   - Жаль, - отозвался Кессиас. - Бурс был бы вам рад.
   - Благодарю, я зайду как-нибудь в другой раз. И... спасибо за то, что  вы
пригласили меня осмотреть храм. Я вправду не хотел вас подвести.
   Эдил улыбнулся:
   - Да я знаю, Ренфорд. Просто вы - человек малость чокнутый. И чем  дольше
я с вами общаюсь, тем больше в том убеждаюсь.
   Они обменялись рукопожатиями. Кессиас скрылся за дверью, а Лайам двинулся
к городским конюшням.
   Лайам  облегченно  вздохнул,  когда  пересек  городскую  черту,  хотя   в
предместье было куда холоднее. Студеный ветер летел с моря, он обжигал  лицо
и пытался,  словно  придорожный  грабитель,  сорвать  с  всадника  плащ.  Но
сельская местность, какой бы серой и безжизненной она  сейчас  ни  казалась,
все же не так угнетала Лайама, как  узкие  улочки  Саузварка.  Холод  словно
вытянул из домов все краски, а булыжники мостовой обрели свойства металла, и
стук подков Даймонда стал напоминать лязг мечей. Лишь после того, как  Лайам
выехал за городские ворота, копыта чалого вновь застучали нормально.
   Бросив  поводья  и  предоставив  коню  волю,  Лайам  сгорбился,   пытаясь
защититься от ветра, и снова принялся размышлять. Ему не давал покоя взгляд,
которым смерил его Кессиас на ступенях  храма.  Этот  взгляд  напоминал  ему
что-то, но что?  Когда  чалый  перешел  на  легкую  рысь,  Лайам  машинально
расслабился, приспосабливаясь к ритму движения, и наконец-то сообразил,  что
же его так беспокоит.
   Память вернула Лайама к событиям двухмесячной давности, услужливо выделив
из них день его первой встречи с эдилом. Поводом для этой встречи  послужило
убийство местного мага Тарквина Танаквиля, с которым Лайам,  можно  сказать,
дружил. Обстоятельства сложились так, что обоим мужчинам пришлось  совместно
вести поиск убийцы. Лайам  владел  кое-какими  сведениями  о  жизни  старого
чародея, но был в Саузварке чужаком, а Кессиас, наоборот,  не  имел  никакой
информации об убитом, зато хорошо знал город  и  обладал  властью.  В  конце
концов они близко сошлись. Но поначалу не очень-то доверяли друг другу.
   Лайам понял, что удивило его в  сегодняшнем  взгляде  эдила.  Именно  так
много дней назад Кессиас посмотрел на Лайама, когда  тот  ему  сообщил,  что
обнаружил труп.
   "Но тогда эдил подозревал, что это я убил Танаквиля, - подумал Лайам. - А
почему же сейчас он опять смотрел на меня так, словно я в чем-то виновен?"
   Несколько  мгновений  Лайам  размышлял,   потом   встряхнул   головой   и
рассмеялся.
   "Ну так я и вправду виновен - в непочтении к местному божеству.  Хотя  на
самом деле Беллону вряд ли еще можно было причислить к божествам  Саузварка.
Лайам знал, что пройдет немало лет, прежде чем эта богиня  займет  достойное
место в сердцах верующих горожан.
   Впрочем, существовали также и другие вещи, в которых  Лайам  считал  себя
виноватым перед эдилом. Он кое-что успешно скрывал  от  прямодушного  стража
порядка. Например, эдил до сих пор считал  его  рохлей  и  размазней.  Лайам
таковым никогда не был, он не раз доказывал  это  -  и  в  нелегких  морских
переходах, и на полях сражений. Но в тот день, когда  они  осматривали  тело
Тарквина, эдилу почему-то взбрело в голову, что его молодой  спутник  боится
покойников, а Лайам не стал его разубеждать.  Лайам  знал,  что  у  Кессиаса
скопилось множество  заблуждений  на  его  счет.  На  кое-какие  из  них  он
посматривал сквозь пальцы, а некоторые воспринимал  как  данность,  понимая,
что ему не под силу все это искоренить.
   "А еще я так и не рассказал Кессиасу про  Фануила",  -  покаянно  подумал
Лайам,  добавляя  к  списку  своих  прегрешений  связь  с  фамильяром  мага.
Собственно говоря, именно маленький уродец заставил его пуститься на  поиски
убийцы Тарквина, и дело никогда бы не увенчалось успехом  без  помощи  этого
существа. А эдил, ничего не подозревая о  том,  свято  уверовал,  что  Лайам
весьма проницателен и является своего рода человеком-ищейкой.
   Даймонд замедлил шаг, и это отвлекло Лайама  от  размышлений.  Оказалось,
что они уже  подъехали  к  краю  скалы.  Дальше  раскинулось  море,  к  нему
спускалась узкая тропка. Там, где она кончалась, на берегу уютной  маленькой
бухты и стоял дом чародея, в котором Лайам теперь проживал. Это одноэтажное,
приземистое строение, втиснувшееся между скал, в погожие дни сияло  белизной
стен и радовало взор черепичным  покрытием  крыши.  Сейчас,  раздвигая  мрак
сгущавшихся сумерек, из его окон струился  приветливый  свет.  Лайам  пустил
Даймонда по тропе, всецело положившись на ловкость чалого. Он до сих пор еще
не воспринимал жилище Танаквиля своим. Лайаму  порой  казалось,  что  он  не
очень удивился бы, обнаружив, что за время его отсутствия этот  дом  куда-то
исчез.
   Копыта чалого взрыли песок пляжа. Лайам пришпорил  коня,  а  потом  резко
осадил у деревянной пристройки.
   Он покинул седло и завел Даймонда в денник. Там  было  холодно,  но  пока
Лайам расседлывал и  оглаживал  чалого,  воздух  в  сарайчике  стал  заметно
теплеть: магия дома отреагировала на его появление.
   Задав Даймонду корму, Лайам вышел из денника и, обогнув дом, поднялся  по
каменной лестнице на  террасу.  Он  остановился  у  двери,  вся  поверхность
которой - равно как и поверхность обращенного к морю фасада  здания  -  была
почти полностью застеклена.
   Он постоял перед ней, дуя на руки, и подумал:
   "Я уже здесь".
   Лайам закрыл глаза, сосредоточился на  этой  мысли,  превратил  ее  силой
воображения в камень-голыш и вытолкнул из головы. Мысль  исчезла,  а  на  ее
место извне прилетела другая:
   "Добро пожаловать, мастер".
   Лайам сотворил еще один камешек мысли, пристроив к нему знак вопроса:
   "Как у меня получилось?"
   "Превосходно".
   - Отлично, - произнес Лайам вслух. - В таком случае я вхожу.
   Входная дверь легко скользнула в сторону по деревянным пазам, и навстречу
ему хлынул поток теплого воздуха. Лайам аккуратно  вернул  дверь  на  место,
хотя и знал, что магия дома и без того оградит помещение как от холода,  так
и от наносов песка. А вот против грязи на его обуви  магия  не  работала,  и
потому Лайам оставил сапоги у порога - чтобы не пачкать полы.
   Он скинул плащ и повесил его на вешалку, с удовольствием  впитывая  тепло
волшебного дома. Потом Лайам через небольшую гостиную  прошел  в  кабинет  и
улыбнулся Фануилу.
   Дракончик уютно свернулся клубком в небольшой корзине, стоявшей под одним
из рабочих столов, сложив крылья и положив клиновидную мордочку на когтистые
лапы. Совсем как кошка или небольшая собака.
   - Или щенок легавой, - произнес вслух Лайам и рассмеялся, когда дракончик
привстал. "Я не щенок", - вошла в его голову мысль.
   - Но очень похож! - вновь усмехнулся Лайам, бросив недвусмысленный взгляд
на  корзинку.  Дно  ее  украшала  премиленькая  подушечка.  Реакция  Фануила
порадовала Лайама. Он не раз задавался вопросом,  способен  ли  этот  уродец
испытывать хоть какие-то чувства? Конечно, мысленная  реплика  дракончика  и
сейчас  отдавала  холодом,  как  галька  на  морском  берегу,  но  Лайам  не
сомневался, что Фануил возмущен.
   "Я  ем  щенков,  -  ответствовал  Фануил.  -  А   тебе   следует   больше
практиковаться в мысленной речи".
   - Я уже не раз говорил, что мне это кажется глупостью,  -  сказал  Лайам,
присаживаясь  и  поглаживая  тускло  мерцающие  чешуйки.   -   Какой   смысл
напрягаться, если ты рядом?
   Дракончик перевернулся на спину, подставляя золотистое брюшко.
   "Мастер Танаквиль всегда так делал".
   В совсем недалеком прошлом  Фануил  был  фамильяром  Тарквина  Танаквиля.
Лайам не любил вспоминать, каким способом дракончик вошел с ним  в  контакт.
Уродец, потерявший хозяина, вонзил зубы в ногу первого  подвернувшегося  ему
человека. Этим человеком оказался Лайам, и пока он, сраженный болевым шоком,
лежал без сознания, Фануил завладел частью его души.
   - Ну да, но ведь я - не  мастер  Танаквиль.  Так  что  привыкай  к  этому
потихоньку. И помни - я все еще жду, когда ты научишь меня  выставлять  тебя
из моей головы.
   Дракончик об