ыскочившие из вертолета земляне направились к пленникам и  увидели,  что
те не могли не то что бежать, но даже изменить  положение.  На  шею  каждого
была надета рогатка, другой конец которой прикреплялся к шее второго, и  так
далее. Кроме того,  руки  каждого  были  вывернуты  назад  и  туго  скручены
веревкой, второй конец которой в виде скользящей петли был накинут на голову
идущего сзади. Таким образом, если бы кому-то взбрело  в  голову  попытаться
развязать руки, он тут же затянул бы петлю на шее идущего сзади товарища.  В
цепочке Владимир насчитал тридцать мужчин и около сотни женщин.
   Пока его товарищи освобождали пленных, он прошелся вдоль цепочки  лапифок
с надеждой встретить среди них Ореаду. Но все женщины  были  незнакомы  ему,
среди них не было ни одной, кто спасался с ним от Пифона в долине.
   Освобожденные пленники тут же падали на  траву,  то  ли  от  усталости  и
изнеможения, то ли от страха.
   - Ну, что мы будем с ними  делать?  -  кивнул  Владимир  на  лежащих  без
движения освобожденных лапифов.
   - Да ничего! Сейчас сядем в вертолет  и  оставим  их.  Придут  в  себя  -
побредут домой.
   - А если кентавры вернутся?
   - Вряд ли, я их так напугал, что они, наверное, и сейчас чешут  по  степи
не останавливаясь.
   - Эти напуганы не меньше.
   - Ты бы не смог с ними поговорить? Успокой, скажи, что им от нас не будет
никакой обиды.
   - Попробую. - Владимир направился к кучке пленников. Некоторые уже отошли
от страха и стали подниматься на ноги. Когда он подошел  к  ним,  послышался
тихий ропот. Ухо его уловило знакомое слово "Уран".
   "Они принимают нас за титанов", - догадался он.
   - Подойди ко мне! - выбрал он среди лапифов высокого мужчину, смелого  на
вид.
   Тот подошел и хотел было опуститься на колени, но Владимир жестом удержал
его.
   - Далеко ли отсюда ваше селение? - спросил он.
   Услышав родную речь, лапиф вздрогнул, но ответил:
   - Два дневных перехода, господин.
   - Вы сможете идти?
   - Ты даришь нам свободу?
   - Да, вы все свободны, можете идти домой!
   Лапиф повернулся к пленникам и быстро прокричал им весть, но так  быстро,
что Владимир ничего не смог разобрать. Однако по радостным возгласам  бывших
пленников понял, что лапиф передал им его  слова.  Пленники  стали  один  за
другим подниматься на ноги.
   - Как вы переправитесь через реку?
   - Там на берегу  остались  вытащенные  на  сушу  плоты,  на  которых  нас
перевезли кентавры.
   В это время от толпы пленников отделились человек пять  мужчин  и  быстро
побежали на запад, к реке.
   - Куда это они? - спросил Владимир, провожая их взглядом.
   - Они спешат предать Кибеле тела павших мужчин и женщин, пока их трупы не
сожрали дикие звери.
   - А, понимаю! Это для того, чтобы они смогли возродиться к новой жизни.
   - Ты же знаешь это, господин!
   Из дальнейших расспросов выяснилось, что на селение напал  большой  отряд
кентавров. Им не  удалось  захватить  врасплох  лапифов,  однако  силы  были
неравные. Женщины сражались наравне с  мужчинами,  и  многие  кентавры  были
убиты. Когда селение захватили, от отряда кентавров отделилась большая часть
и унесла с собой тела павших товарищей. Остальные погнали  пленных.  Мужчины
предназначались для принесения жертвы Кибеле, которую должны были  совершить
в селении кентавры.
   - Вам  придется  сменить  теперь  место  для  поселения.  Кентавры  могут
вернуться и перебить оставшихся в живых.
   - Я это понимаю, господин. Мы уйдем дальше, к горам. Там, прав да, меньше
дичи, но туда кентавры не показывают носа. Они помнят старое.
   - Старое?
   - Да! Когда-то там были такие же люди, как  ты.  Они  перебили  множество
кентавров. С тех пор кентавры боятся там показываться.
   - Ты помнишь это время? - недоверчиво спросил Владимир.
   - Помню смутно, так как это было очень и очень давно.
   - Сколько же тебе лет? - изумился землянин.
   - Кто считает годы, господин? Только женщины, да и то несколько лет после
выхода из дерева. Затем они тоже перестают считать. Зачем считать? Разве  мы
считаем волосы на голове или листья на дереве?
   - Кентавры всех перебили?
   - Нет, много женщин успели убежать и спрятаться в лесу. Мы сначала найдем
их, а потом двинемся на новое место.
   - Переселяйтесь немного к югу, - неожиданно для себя дал совет Владимир и
пояснил: - Там, на юге, возле двух больших озер, которые соединяются друг  с
другом, у самых отрогов южных гор живет  мое  племя.  Туда  кентавры  боятся
заходить.
   - Ты сказал, господин, что даришь свободу, а сам предлагаешь нам  идти  в
рабство?
   - Ты меня не понял. У моего народа нет рабов.  Впрочем,  поступайте,  как
знаете. Я не буду вас убеждать.
   Лапиф поклонился и хотел было идти, но Владимир остановил его.
   - Подожди. Скажи мне, в вашем поселке не было женщины по имени Ореада?
   Лапиф задумался, потом спросил:
   - Как она выглядит? У нас несколько женщин носили это имя.
   - Она черноволосая...
   Лапиф отрицательно покачал головой.
   - Нет, такой среди нас не было. - Он хотел идти, но медлил.  Было  видно,
что он хотел что-то спросить.
   - Можешь спросить, - ободрил его Владимир.
   - Ты с Урана? Мы думали, что вы все давно погибли.
   - Нет, не с Урана. Я с Геи, -  Владимир,  сам  того  не  понимая,  назвал
древнее греческое имя Земли.
   - С Геи? - не проявляя ни малейшего удивления,  переспросил  лапиф.  Было
видно, что это имя ему знакомо. - Но ты сам титан?
   - Нет, я житель Геи. Титаны, как ты сам сказал, давно погибли.  А  откуда
тебе известно имя Геи?
   - Гея - страна рабства, - печально ответил лапиф. - Туда  титаны  увозили
лапифов и делали из них рабов. Они окружали наши  селения  и  забирали  всех
сильных мужчин и красивых женщин. Они не мучили их, как кентавры, но  мужчин
заставляли служить себе, а женщин - рожать  детей.  Там,  на  Гее,  не  было
амброзии, и лапифы быстро теряли силы и умирали.
   - Откуда ты это знаешь? Разве ты был на Гее?
   - Я не был, но у нас живет одна женщина, которая вернулась с Геи. Вернее,
ее привез титан, который не захотел с ней расставаться. Титан  умер,  как  и
другие, когда Кибела обрушила на них свой гнев, а она осталась жива и пришла
в свое племя.
   К ним подошел Николай.
   - Ну что?
   - Представь, в их племени живет женщина, которая побывала на Земле  много
тысяч лет назад.
   - Ты не путаешь?
   - Нет, не думаю. Он знает древнее имя нашей планеты.  Интересно  было  бы
встретиться с этой лапифкой.
   - Скажи, - обратился он снова к лапифу на его языке, - мы сможем повидать
эту женщину?
   - Отчего же нет, если она только жива. Мне кажется,  она  успела  убежать
вместе с остальными  в  лес.  Если  мы  ее  найдем,  то  ты  сможешь  с  нею
поговорить.
   - Как вас найти?
   - Мы будем жить на северном берегу большого озера, из  которого  вытекает
небольшая река, впадающая в эту.
   - Я знаю это место. Мы сейчас как раз туда направляемся. Я найду  вас,  -
Владимир знаком отпустил лапифа.
   Земляне подождали, пока отряд бывших пленников скрылся за  горизонтом,  и
пустились в путь. Николай поднял  вертолет  повыше,  чтобы  обозреть  степь.
Кентавров нигде не было видно. С высоты полета они  видели,  как  от  берега
реки отчалили плоты. Лапифы начали переправу.
   - Ну вот, сделали  доброе  дело!  -  Николай  вытащил  пачку  сигарет  и,
прикурив, с наслаждением затянулся.
   Вальтер, который сидел сразу же за ним, недовольно поморщился  и  пересел
на боковое сиденье.
   - Доброе ли? - с сомнением произнес он.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   - Я хочу сказать, что мы сделали доброе дело с точки зрения человеческого
разума и человеческой морали, но...
   - Что, "но"?
   - Можем ли мы на свой манер судить о разуме и морали самой Кибелы? Сергей
ясно сказал, что мы не должны вмешиваться. Может  быть,  наше  вмешательство
нарушает равновесие в этой системе?
   - Ну, знаешь!  Это  уже  слишком.  По-твоему,  мы  должны  были  спокойно
смотреть, как эти уроды гонят людей, как скот, чтобы живьем  содрать  с  них
кожу?
   - Разве я осуждаю тебя? На твоем месте я сделал бы так же, но...
   - Опять это "но"! Как вы,  немцы,  любите  все  взвешивать,  все  заранее
рассчитать.
   - Разве это плохо?
   - Это хорошо, но иногда становится противно!
   Вальтер обиделся.
   - Мне, может быть, противна ваша славянская безалаберность, но я стараюсь
не замечать ее. Во всяком случае, не говорю о ней вслух!
   - Друзья, вы что? - вмешался Владимир. - Стыдно! Прекратите!
   - Ладно, прости меня, Вальтер. Я погорячился.
   - И ты меня...
   - Все-таки какой странный, жестокий и, я бы сказал, безнравственный  мир,
- подал голос  из  своего  угла  в  кабине  вертолета  Саша.  Он  полулежал,
прислонившись  к  тюку  с  палаткой,  и,  казалось,  задремал,  но,  услышав
разгоревшийся спор, проснулся.
   - Непонятное всегда кажется странным, - ответил ему Вальтер. - И все, что
не совпадает с нашими представлениями о морали, кажется аморальным. А  между
тем я бы не сказал, что этот мир так уж аморален, если  принимать  в  расчет
конечный результат.
   - Что ты считаешь конечным результатом? - повернулся к нему Николай.
   - Ты лучше смотри вперед, а то опять отклонишься от курса!  Под  конечным
результатом я понимаю счастье.
   - Ты считаешь, что этот народ счастлив?
   - Несомненно!
   - Счастье  ребенка,  который  никогда  не  станет  взрослым,  -  возразил
Владимир. - Если согласиться с тобой, то любой  дебил,  который  не  сознает
своей дебильности, тоже счастлив?
   - Ты имеешь в виду отсутствие социального  развития?  Да,  действительно,
для цивилизации в целом это вроде дебильности для индивидуума, но ты слишком
категоричен. Социальное развитие имеет причины  -  это  своего  рода  вечный
поиск выхода из нищеты.  То  есть  для  начала  социального  развития  нужна
нищета, голод, недостаток  необходимых  для  жизни  средств.  Здесь  же  эти
условия полностью отсутствуют. Ради чего должно  идти  социальное  развитие?
Оно здесь не нужно!
   - Да, если система изолирована. Но если этот народ вступает в  контакт  с
технически развитой цивилизацией, он беззащитен.
   -  Не  так  уж  они  беззащитны!  Кибела,  которая  лишила  их  развития,
достаточно хорошо их защищает. Где теперь титаны? Они исчезли  вместе  с  их
могучей техникой, а лапифы продолжают жить. Кибела дала им то, чего  еще  не
достигла наша машинная цивилизация, - вечную юность и вечную жизнь. Что  еще
надо для счастья? Разве человек, который  живет  на  почти  голой,  лишенной
лесов и чистых рек планете, вынужденный ютиться в тесных комнатушках и  есть
синтезированную пищу, счастлив от того, что  в  его  распоряжении  триллионы
киловатт энергии, ракеты со смертоносным грузом,  способные  уничтожить  всю
планету?
   - Подожди, подожди! Ты сразу о бомбах. Но разве в этом суть человечества?
А его культура, искусство, литература, музыка - это что же по-твоему?
   - Все это только отражение социального развития, Николай, и если его нет,
то излишним становится и отражение. Я бы сказал,  что  литература  -  основа
всей культуры - это отражение конфликтов социального развития. И  не  только
отражение, но и поиск их разрешения. Здесь же  все  атрибуты,  сопутствующие
социальному  развитию,  становятся  излишними.  Остается  только   то,   что
соответствует их уровню, их конфликтам. А  их  конфликты,  помимо  стычек  с
кентаврами, замыкаются на сексуальной  сфере.  Отсюда  и  чувственный  культ
Великой  Матери  Кибелы,  с  которым  Владимир   имел   возможность   близко
познакомиться. Их оргии так же естественны  здесь,  как,  скажем,  посещение
видеотек, театров, картинных галерей на Земле. Мы  же  не  считаем  зазорным
просиживать часы в библиотеках или бродить по залам музеев.  Почему  же  им,
лапифам, считать  зазорными  их  "игры"  в  честь  своей  Кибелы?  Рытье  же
котлованов,  с  чего  мы  здесь  начали,  в  представлении  лапифов  -  верх
аморальности и безнравственности. Сергей, если  помните,  говорил,  что  нам
надо достичь взаимопонимания.
   - С растительным разумом, а не с этими голыми донжуанами и мессалинами! -
возразил Николай. - Не путай "божий дар с яичницей"!
   Вальтер растерянно посмотрел на Николая, потом вдруг рассмеялся.
   - Никак не могу привыкнуть  к  образным  выражениям  русского  языка.  Ты
хочешь сказать, что я сравниваю слишком разные величины?
   - Вот именно! Ты хочешь понять мораль высокоорганизованного сверхмозга на
основе сравнения с моралью этих дикарей.
   - Не такие уж они дикари. Но дело вот в  чем.  Ты  согласен,  что  Кибела
держит весь этот мир, в том числе и лапифов, под наблюдением и контролем?
   - Конечно. Не сомневаюсь, что и наш разговор уже записан в ее памяти.
   - Да, я совсем об этом забыл. Тем не менее скажу. Вряд ли Кибела  терпела
бы этот народ, если бы мораль его вызывала у нее отвращение.
   - А у тебя вызывает отвращение мораль муравьев, например?
   - Вот как ты ставишь вопрос?
   - А почему бы нет? С одной стороны, люди на нулевом уровне развития, а  с
другой - мощный сверхразум.
   - Да, но уровень развития нулевой - социальный, а  не  биологический.  По
биологическим характеристикам они не отличаются от нас. Муравья ты при  всем
желании не обучишь высшей математике, а  лапифа,  думаю,  особого  труда  не
составит. Мне кажется, я могу назвать ключ к взаимопониманию.
   - Интересно!
   -  Это  терпимость.  Высшим  проявлением  разума   является   терпимость.
Терпимость к иным обычаям, морали,  терпимость  к  инакомыслию.  И  сдается,
именно  такого  характера  испытание  нам  предстоит.  Насколько  мы,  люди,
способны к терпимости.
   - Ты совершенно прав, Вальтер! - поддержал его Владимир. -  Я  сам  думаю
так же. Отец мне  всегда  говорил,  что  высшим  качеством  разума  является
терпимость к  инакомыслию,  уважение  к  другому,  непохожему  на  наш  путь
развитию. Мы вышли в большой космос,  и  он  спрашивает  нас:  будем  ли  мы
уважать и понимать системы с иными направлениями эволюции  или  же  примемся
кромсать их и переделывать на свой лад. Это экзамен на зрелость цивилизации.
Мы должны понять других, не мешать им идти своим  путем  и  в  то  же  время
помогать друг другу, объединив наши разумы.

   ВСТРЕЧА С ОРЕАДОЙ
   - Нас, кажется, встречают! - Николай  посадил  вертолет  в  километре  от
поселка. Время было позднее, и они решили отложить посещение пещеры  титанов
до утра.
   Владимир выпрыгнул на землю и остановился, пораженный увиденным.  К  ним,
крича и  размахивая  руками,  бежали  от  поселка  его  старые  знакомые  по
заточению в долине. Он всмотрелся и увидел среди них Ореаду. Волна радости с
примесью пока еще неосознанного беспокойства охватила его. Он бросился к ней
навстречу. Еще несколько секунд, и вот она - такая дорогая, близкая, родная.
Ореада, в свою очередь, не могла произнести ни слова, только глядела на него
снизу вверх огромными, как сливы, глазами.
   Женщины обступили их  кругом,  смеялись,  забрасывали  вопросами,  но  он
ничего не слышал и не понимал.  Немного  придя  в  себя,  он  вдруг  обратил
внимание на то, что стан Ореады снова стал стройным и гибким и вопросительно
взглянул на нее. Она поняла его и покраснела от счастья.
   - Где? - спросил он ее.
   - В нашем доме. Спит. Мы, как услышали шум, решили, что это ты  вернулся,
выскочили из домов и побежали встречать. Я знала, что ты вернешься!
   - Сын?
   - Сын! Я же говорила тебе, что будет сын.
   - Как назвала?
   - Я еще не дала ему имени. Ждала тебя.
   - Нет, вы только посмотрите. Какие красавицы! - услышал  он  рядом  голос
Вальтера,  -  Честное  слово,  каждая  из  них  могла  бы  у  нас  на  Земле
претендовать на главную роль в Голливуде. У  меня  голова  кружится.  Я  еще
никогда одновременно не видел столько сразу... Это кто? Твои знакомые?
   - Ничего себе! - подойдя к ним, удивленно присвистнул Николай. - Теперь я
понимаю, почему ты не особенно спешил вернуться в  лагерь.  Может  быть,  ты
представишь нас своим знакомым?
   - Сейчас, сейчас, дайте мне прийти в себя. Для меня эта  встреча  так  же
неожиданна, как и для вас. Я ведь думал, что они или  погибли,  или  ушли  с
фавнами. Впрочем, здесь не принято представлять  мужчину  женщине.  Так  что
представляйтесь сами, - засмеялся он.
   Тем временем лапифки  оттеснили  его  спутников  и  окружили  их  плотным
кольцом.
   - Все! Я погиб! - услышал он возглас Николая.
   - Надо бы покормить моих друзей, - Владимир вспомнил, что они с утра  еще
ничего не ели.
   - Не беспокойся. Их покормят и без нас. Пойдем скорее в дом.  Ты  еще  не
видел нашего сына, - потянула его за руку Ореада.
   По дороге домой она рассказала ему, как они  очутились  снова  в  долине.
Воспользовавшись тем,  что  внимание  фавнов  было  отвлечено,  они  бежали.
Сначала все хотели идти домой в свой старый поселок, но потом, подумав,  что
если Владимир вернется, то будет искать их в  долине,  вернулись  сюда.  Они
жили здесь одни четыре месяца.  Ореада,  а  за  ней  вскоре  и  Перо  родили
мальчиков. Сына Перо тут же назвали  Игорем.  Ореада,  как  уже  говорилось,
ждала возвращения мужа.
   Неизвестно, чем кончилась бы вся эта история,  не  обрати  тогда  Николай
внимания на  гладкую,  отшлифованную  поверхность  скалы,  что  и  послужило
причиной их вторичного посещения долины.
   - Я знала, что ты вернешься за мной,  -  сказала  Ореада,  входя  в  дом.
Подойдя к кровати,  она  взяла  на  руки  спящего  младенца  и  торжественно
протянула мужу.
   - Твой сын...
   Владимир взял крохотное тельце. Сердце сжалось от не испытанного  никогда
ранее  чувства.  Это  была  сложная  смесь  нежности,  счастья,  гордости  и
одновременно удивления и какой-то  боязни.  То  было  зарождение  отцовского
чувства, которое всегда приходит  неожиданно,  застает  врасплох.  Он  вдруг
понял, что это существо, которое только что проснулось и удивленно  таращило
глаза, для него  самое  дорогое  на  свете.  Это  было  неожиданно.  Женщина
привыкает  к  своему  будущему  ребенку  постепенно,  она  ощущает  в   себе
зарождающуюся жизнь и уже до  рождения  привыкает  к  нему.  Встреча  с  ним
предопределена, и когда она слышит  первый  крик  младенца,  радость  матери
наполовину  поглощается  усталостью  роженицы,  и   только   когда   ребенок
прикасается ртом к ее груди, только тогда ее всю захлестывает  новый  прилив
счастья и нежности.
   Младенец заплакал, и Ореада, высвободив из-под тонкой туники грудь, стала
кормить его. Малыш сразу же успокоился и  аппетитно  зачмокал.  Насытившись,
откинул головку и, хлопая ручкой по груди матери, довольно загудел.
   Лишь сейчас Владимир  понял,  какое  значение  для  него  имеет  рождение
ребенка, его ребенка, его сына. Где-то в подсознании  никогда  не  замолкало
тягостное чувство своей собственной неестественности. Он загонял это чувство
глубоко внутрь, усилием воли заставлял его молчать, но иногда оно  прорывало
поставленные барьеры, и Владимира охватывала тоска.. Он знал  весь  механизм
своего происхождения. Знал, что был моделью, затем эта модель была  помещена
в сформировавшийся, но лишенный  психологической  индивидуальности  клонинг.
Знал и старался забыть об этом. Иногда, наедине с собой  -  такое  случалось
редко, но все же случалось - начинал думать  о  своей  истинной  сущности  и
спрашивал себя: человек я или не  человек?  Это  было  мучительно.  Особенно
вечером, перед сном. Он старался заснуть, зная, что  во  сне  мысли  покинут
его, но не мог, ворочался в постели до  утра  и  только  под  самый  рассвет
забывался.
   Рождение ребенка заставило его, наконец, поверить, что он -  человек.  Он
понял теперь и переживания отца,  который  так  радовался,  ожидая  рождения
сына, настоящего сына, и его растерянность и горе при расставании с  Эльгой.
Ему стало ясно, что его отец переживал все время  те  же  самые  чувства,  и
теперь рождение его ребенка должно рассеять сомнения не только  его  самого,
но и сом