опался   мне.   Сначала   была   ненависть.   Страшная
биологическая ненависть. Так ненавидеть  может  и  собака  своего  мучителя.
Достоинство  появилось  потом,  после  того,  как   я   почувствовала   себя
отомщенной. Помнишь, что я сказала, когда увидела тот  кисель  в  ванной,  в
который превратился мой мучитель. Я сказала: жалко, что он умер  сразу,  что
не почувствовал, как его разъедает щелочь. Эта  ненависть  и  удовлетворение
мщением разбудили  во  мне  чувство,  которое  так  тщательно  уничтожалось,
чувство достоинства. Но это уже потом, в поселке. Мне было вначале  странно,
что ко мне относятся с уважением, что меня  называют  на  вы,  целуют  руку,
провожают, подают пальто. Потом привыкла.
   - А если бы не было ненависти, то есть,  если  бы  Генрих  не  был  таким
садистом? - спросил Олаф.
   - Я была бы такой же, как они. Даже, возможно,  довольна  своей  судьбой.
Ведь ничего другого я не знала. Вот, например, Мария. Она ведь  даже  любила
Александра - своего хозяина, несмотря на то, что  у  того  были  еще  другие
женщины. Все это заложено в системе воспитания.
   - То, что ты рассказываешь, -  общеизвестно,  но  все  равно  страшно,  -
сказал Олаф.
   - Страшно для меня, для тебя, понявших и  вставших  на  путь  борьбы,  но
воспринимается как само собой разумеющееся  этими  девушками,  искалеченными
воспитанием, этими мальчиками и мужчинами с бритыми головами,  искалеченными
операциями на мозге, и фермерами, которые держат их в хозяйстве  в  качестве
рабов.  Да,  может  быть,  и  другой  частью  населения,  получающей  от  их
каторжного труда за баланду и алкоголь сновидений немалую часть материальных
благ.
   - Я читал древние книги, - задумчиво  начал  Олаф,  -  там  говорилось  о
конечном торжестве разума и прогресса и даже  о  неизбежности  этого.  Людей
погубила вера в предопределенность прогресса и торжество добра. Наши  предки
не учли, что история делается человеком, и каким будет он, такой и она. Наши
предки допустили трагическую ошибку, которая и привела к  полной  социальной
катастрофе. Мы попали в тупик,  из  которого  нет  выхода.  Грозит  всеобщая
деградация. Но до каких границ? Не знаю. Может быть, и до каменного  топора.
Хотя нет, элита скорее забудет письменность, чем технику операций на  мозге.
Наши предки сделали  одну-единственную  ошибку:  позволили  пройти  фашизму,
клюнули на его обещания всеобщего рая. И человечество зашло в  ловушку,  как
тот безмозглый линь в мережу, позарившись на кусок каши.
   Если бы была возможна машина времени! Вернуться бы в то далекое  прошлое,
рассказать им все о нашем  "прекрасном"  будущем,  да  крикнуть  бы  на  всю
планету: Люди! Опомнитесь! Что же вы с собой делаете?!
   - Тебе бы не поверили, - сказал Павел.
   - В том-то и дело! Я сам думаю, что не поверили бы.
   - Что же ты предлагаешь все-таки? Отказаться от борьбы, потому  что  наши
предки завели нас в тупик?
   - Ты же знаешь, Павел, я буду с тобой, - ответил Олаф. - До тех пор, пока
нас не перережет луч бластера или мы не задохнемся в облаке ядовитого газа.
   Он с минуту молчал, потом заговорил уже тише:
   - Только мы будем следовать уже не своему разуму, а чувствам  и  эмоциям.
Знаешь, в математике есть такие задачи, которые не имеют решения. Мы и  есть
тот самый случай, когда решения нет. Мы будем истреблять  элиту,  истреблять
беспощадно, потому что иначе мы не можем поступать, пока  она  сама  нас  не
истребит. Потом  появятся  другие.  Они  будут  действовать  так  же,  и  их
постигнет та же судьба. Это тупик, Павел!

   ЧАСТЬ II
   НЕОГУМАНИСТЫ

   ПРОЛОГ
   - Я прочел ваш роман, Сергей Владимирович,  -  Северцев  снял  очки  и  с
интересом посмотрел на Сергея. - Когда  вы  только  успели?  Вы  хотите  его
опубликовать? Что ж, любопытно, очень любопытно! Роман-предупреждение, так я
понял?
   - Совершенно верно, хотя дело не в этом и не по этому поводу, то есть  не
по поводу его публикации я хотел бы с вами поговорить.
   - Я так и понял вас. Вы, конечно,  можете  его  опубликовать,  меня  даже
несколько удивило, почему вы его принесли мне.
   - Об этом и будет речь!
   - Понял, Я только позволю себе задать вам ряд вопросов по содержанию.  Вы
не возражаете?
   - Пожалуйста.
   - Первый вопрос. Вы  упоминаете  Каупони.  Это  какой  Каупони?  Владелец
кинематографических фирм?
   - Да!
   - У вас есть основания? Насколько нам известно, Каупони весьма  уважаемый
человек,  своего  рода  крупный  меценат,  жертвующий  большие  средства  на
университеты. Я опасаюсь, что у вас будут крупные неприятности. Он  в  конце
концов подаст на вас в суд и выиграет его. Вы знаете, чем это для вас  может
кончиться? Крупным штрафом, который поглотит все ваше теперешнее  состояние.
Может быть, вам лучше изменить имя основателя этого вашего, ох, простите, не
так хотел сказать, ну,  словом,  вы  меня  понимаете,  фашистского  мирового
государства? И второе, - он жестом дал понять, что еще не все сказал,  -  вы
пишете о церкви как союзнике неогуманистов.  Откуда  вам  это  известно?  Не
спорю, церковь выступает за  общедоступность  СС.  Но  это  же  естественно.
Почему вы пишете о заговоре церкви и неогуманистов? Это может стоит вам  еще
больших неприятностей.
   Словом, мое мнение, если оно вас интересует (а оно так и есть,  иначе  бы
вы  не  принесли  мне  вашу  рукопись)  -  вам  следует   внести   некоторые
незначительные изменения в ваш роман. Вы согласны со мной?
   - Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Дело в том, что роман  написан
не мною...
   Северцев посмотрел на Сергея с крайним удивлением.
   - Позвольте! Но ведь  здесь,  -  он  перелистал  страницы,  словно  хотел
убедиться, что не ошибся, - стоит ваша фамилия и имя? Ничего не  пойму!  Кто
же автор и почему вы поставили свое имя? Это как-то...
   - Неэтично? - вы хотите сказать. Автор  уступил  мне  право,  вернее,  он
просил меня поставить свое имя. Что касается первой части вашего вопроса, то
это и является главным предметом нашего разговора.
   - Я внимательно слушаю.
   - Автором является СС! И это  не  роман,  как  вы  изволили  заметить,  а
модель. Причем, модель большой достоверности. СС теперь, как вы знаете, сама
вводит в себя информацию. Я вам об этом сообщил, когда вернулся в общий  зал
после контакта с СС. Ей, очевидно, известно больше  о  скрытых  процессах  в
нашем обществе...
   Он  не  договорил,  так  как  Северцев,  несмотря  на  свойственное   ему
самообладание, не выдержал и, вскочив, чуть ли не закричал:
   - Ради бога! Не шутите! Это вы серьезно?
   - Более, чем когда-либо. Сядьте и успокойтесь. Я вам все объясню. Дело  в
том, что СС не только вводит в себя информацию, но имеет недоступные  нам  и
пока нашему пониманию каналы, по которым  она  черпает  информацию.  Вы  это
можете допустить?
   - Вполне допускаю. Мы уже поняли раньше, а после вашего  с  ней  контакта
окончательно убедились, что СС стала самостоятельной. Вы заверили,  что  это
не грозит человечеству, вернее, передали ее  заверения  в  этом.  Откровенно
говоря, мы чувствуем себя довольно неуютно, но со временем привыкнем.
   - Ну так вот! По данным СС, человечеству грозит сейчас именно то, что  я,
простите,  она,  описала  в  "романе",  вернее,  будем  точны,   в   модели.
Экстремистские   группы   отнюдь   не   разгромлены,   как   вы   тут   себя
самоуспокаиваете,  а  набирают  силы.  Разве  вас  не   настораживает   рост
наркомании,  террористических  актов,  похищения  людей?   Во   главе   всей
организации   стоит   известный    вам    Каупони.    Организация    глубоко
законспирирована. Арест Каупони ничего не даст...
   - Да мы и не сможем его арестовать.  На  основании  чего,  каких  фактов?
Этого романа?
   - Естественно, нет!
   - Скажите, а сама СС не может вмешаться?
   - СС не будет непосредственно вмешиваться в социальные  процессы.  И  это
она объясняет тем,  что  могут  произойти  необратимые  изменения  в  худшую
сторону в ней самой, да и человечество тогда  потеряет  свободу  социального
развития, что приведет к его деградации.
   - Понятно! Следовательно, - догадался Северцев, - СС  избрала  вас  своим
посредником.
   -  Совершенно  верно!  Но  разрешите  продолжить.  Союз  неогуманистов  с
религиозными группами, поймите, я выражаюсь осторожно, не хочу бросать  тень
на всю церковь и ее служителей, среди которых большая часть  честных  людей,
союз этот уже можно считать свершившимся  фактом.  Экстремистские  группы  и
связанные с ними группы церковников, спекулируя на заветном  желании  каждым
человеком  бессмертия,  собираются,  используя  систему  выборов,   добиться
власти. Впрочем, об этом пишется в романе. Если можно было  бы  обнародовать
факт выхода СС из-под контроля...
   -  Исключено!  -   быстро   возразил   Северцев.   -   Непредвиденные   и
непредсказуемые последствия всеобщей паники...
   - Разрешите закончить. Если это  было  бы  возможно,  то  можно  было  бы
снизить накал страстей, вызванный всеобщим желанием доступности СС. Сама  СС
проанализировала такой вариант и не отвергла его. Во  всяком  случае,  такое
сообщение требует длительной и тщательной подготовки.
   Северцев задумался и долго молчал. Сергей не мешал  ему  думать.  Наконец
его собеседник прервал затянувшуюся паузу.
   - Если бы кто-то другой, кроме вас, Сергей Владимирович, сообщил  бы  мне
такое, я бы принял его за... - он замялся, подыскивая слово, - мягко говоря,
за фантазера.
   - Вернее, сумасшедшего. Охотно верю.
   - Теперь я вижу,  что  все  изложенное  в  романе  приобретает  ужасающую
реальность.  Должен  сказать,  что  мы  так  и  не  нашли  пока  выхода   из
генетического кризиса. Между тем в романе он решается, но какой ценой!
   - Вот именно! Какой!
   - У вас, - Северцев посмотрел на Сергея с надеждой, - есть предложения?
   - Сложный вопрос. Однозначного решения здесь  нет.  Вы  сможете  изменить
законодательство, ввести чрезвычайное положение и поставить экстремистов вне
закона?
   - Увы, нет. Такое вообще не предусмотрено законодательством. Не говоря уж
о том, что все это можно провести только через референдум. Скорее всего,  он
бы не состоялся. Необходимы неопровержимые факты, а у  нас  их  нет.  Мы  не
имеем  даже   возможности   добыть   такие   факты.   Наше   демократическое
законодательство четко охраняет права каждого члена общества, в том числе  и
преступника, до тех пор, пока суд не докажет, что он преступник. Я  понимаю,
это величайшее достоинство демократического общества, но одновременно и  его
слабость. Однако, если  взвесить  на  весах  то  и  другое,  то  достоинства
превышают слабость, ибо, если отказаться от гарантий, которые дает  общество
каждому его члену, то гарантии исчезают и в отношении  самого  общества.  Вы
меня поняли?
   - Прекрасно понял. Я и не ожидал другого ответа.
   - Как добыть факты? - задумчиво проговорил Северцев. - Это в вашем романе
только мнемограмма снимается быстро и  безболезненно.  В  принципе,  мы  уже
близки к такому решению. Но пока это удается  только  при  введении  в  мозг
электродов  и  электрической  его  стимуляции.  Применение  мнемограммы  при
допросе для получения доказательств исключено сейчас и, возможно, никогда не
будет разрешено.
   Сергей усмехнулся.
   - Да это я так, - сказал он,  заметив  недоуменный  взгляд  Северцева.  -
Представьте себе такую картину. Вы находитесь на краю пропасти. Вас медленно
подталкивает в пропасть ваш случайный спутник. Он слабее  вас,  и  вы  одним
ударом кулака можете свалить его. Но вы  этого  не  делаете,  так  как  бить
человека -не в ваших принципах...
   Северцев улыбнулся впервые за все время их разговора.
   - Аналогия подходящая. Но здесь один нюанс. В вашем примере я точно знаю,
что меня толкают в пропасть. И тут уж я могу изменить своему принципу. Здесь
же толкают в  пропасть  все  человечество,  и  оно  должно  это  знать.  Все
человечество должно это знать. Вы понимаете?!
   - Вот о чем я и говорю, к чему все это и веду!
   - Но позвольте, как же оно узнает? Мы опять возвращаемся на круги своя, к
самому началу, где и как мы добудем факты?
   - Давайте по порядку. Во-первых, это  роман.  Пусть  он  посеет  тревогу.
Учтите, что общество должно быть подготовлено к восприятию фактов.  Вы  меня
понимаете? Можно добыть факты, а психологически их не примут или отнесутся с
легкомыслием.  Пусть  этот  роман,  назовем  его  фантастическим,  читают  и
исподволь готовят свое сознание к восприятию фактов.
   - Но опять-таки, вас ждет судебное преследование.  Может  быть,  изменить
фамилию, взять псевдоним?
   - Что это изменит? Все равно имя автора станет известным из издательства.
Напротив, мое имя придаст большую  убедительность.  Что  касается  судебного
преследования, то я согласен примириться с  решением  суда,  но  думаю,  что
успею предоставить факты раньше, чем закончится судебный процесс.
   - Вы предоставите убедительные факты? Каким образом?
   - Я начну борьбу с мафией их же методами.
   - Но тогда вы сами себя поставите вне закона.
   - Во-первых, я буду действовать тоже законспирировано.  Во-вторых,  думаю
успеть завершить дело раньше, чем меня схватят. Я иду  сознательно  на  это,
после тщательных размышлений. Человечество, естественно, не может  пойти  на
нарушение законов, так как это грозит ему установлением беззакония.  Это  не
вызывает сомнения. Но социальность всего человечества не пострадает от того,
что кто-то в борьбе с беззаконием и в  борьбе  со  смертельной  угрозой  для
человечества на  свой  страх  и  риск  встанет  на  путь  беззакония  против
беззакония. Вы меня понимаете?
   - Вы понимаете, что вы рискуете?
   - Конечно! Если я успею, то человечество меня  реабилитирует.  Если  нет,
ну, такова судьба. Лейкоцит, пожравший болезнетворный микроб, сам погибает и
разрушается другими лейкоцитами. Сыграю роль такого  лейкоцита.  Думаю,  что
успею в любом случае пустить в ход реакцию разоблачения, после чего  заговор
уже нельзя будет осуществить.
   - А если вы погибнете раньше, чем что-то успеете?
   - Вот поэтому я, собственно, и пришел. К  вам,  главе  Совета.  Чтобы  вы
знали. Чем черт не шутит! Все может быть. В таком варианте вам уже  придется
искать самому выход. Кроме того, я хотел, чтобы кто-то да знал  об  истинных
целях, если обо  мне  начнет  поступать  сюда  нелестная  информация.  Ну  а
потом... потом... знаете, я прошел хорошую школу и в космосе, и в СС, и так,
за здорово живешь, погибать не собираюсь.
   - Чем я вам могу помочь?
   -  Ничем.  Оказывая  мне  с  этого   момента   помощь,   вы   становитесь
соучастником. Как частное лицо вы бы  могли  принять  участие,  но  вы  член
Совета и его Глава. Так что исключается! Сообщать же о  моем  решении  закон
вас не обязывает, так как закона о недоносительстве у нас не существует.
   - Еще чего не хватало! У нас демократическое общество.
   - И его надо защищать. Прощайте.
   - Прощайте. Да хранит вас Бог! Роман ваш мы  опубликуем  и,  более  того,
поставим телефильм.
   Они обменялись крепким рукопожатием и расстались.
   После ухода Сергея Северцев задумался, как, не выдавая намерений  Сергея,
довести до членов Совета сведения о грозящей опасности.


   НА БЕРЕГУ КУАРИ
   На берегу Куари, одного из многочисленных притоков Амазонки, среди глухих
дебрей сельвы стоял большой поселок. Он не был обозначен ни на  одной,  даже
самой подробной карте. Сверху его покрывала  густая  маскировочная  сеть.  И
если бы над ним случайно пролетел самолет или вертолет, летчики и  пассажиры
их ровным счетом ничего бы не обнаружили, кроме сплошной  однообразной,  как
это кажется сверху неискушенному наблюдателю, сельвы.
   В поселке жили люди самых различных национальностей.  Здесь  были  немцы,
французы, англосаксы, поляки, латыши, русские, итальянцы,  негры.  Их  можно
было бы назвать интернационалом, если бы это  слово,  объединявшее  когда-то
народы в борьбе за свободу, можно было применить к этому  сборищу.  Говорило
это сборище в основном на английском языке,  который  уже  лет  двести  стал
языком международным, но каждая нация здесь вносила в  общий  лексикон  свои
собственные  особые  словечки.  Ругались,  впрочем,   между   собой   только
по-русски, справедливо считая русскую ругань самой богатой и  выразительной.
И если Лев Толстой и Достоевский для большинства этой публики были не больше
известны,  чем  эскимосу  Коран,  то  русская  "мать"  и  сопровождающие  ее
пожелания пользовались огромной популярностью.  До  драк,  впрочем,  никогда
дело не доходило, несмотря на довольно эмоциональный характер собравшейся  в
поселке публики. Стычки пресекались мгновенно и жестоко  карались.  Все  это
знали и держали кулаки и ножи при себе.
   Но это была только одна часть населения. Другая, не менее многочисленная,
отличалась в обращении  между  собой  исключительной  мягкостью.  Эта  часть
населения большее время проводила под землей, у станков, и только иногда  им
позволяли появляться  на  поверхности,  но  и  то  под  строгим  наблюдением
джентльменов из первой части населения.
   В особых  домиках,  окруженных  со  всех  сторон  живой  изгородью,  жили
женщины. Эта часть населения  служила  первой,  скрашивая  последней  скуку,
неизбежную в таких глухих местах, и тоску по оставленным в  больших  городах
семьям.
   Время от времени сюда ночью подходило судно  и  тихо  швартовалось  около
замаскированного с воздуха причала. Судно привозило продовольствие,  письма,
сырье для завода и увозило готовую продукцию. Часто на нем  прибывали  люди.
Мужчины и женщины. Их тихонько выводили из трюмов и вели в поселок.  Каждого
туда, куда ему было  предназначено.  Иногда  некоторые  из  вновь  прибывших
проделывали свой путь не в тесных трюмах  и  тайных  отсеках,  а  в  удобных
каютах на верхней палубе.
   В такой удобной каюте и прибыл сюда два года назад Питер Лацис.  Это  был
высокий худощавый брюнет лет  сорока  пяти,  с  сухим  выразительным  лицом,
изрезанным ранними  морщинами,  и  чуть-чуть  прищуренными  серыми  глазами,
которые настороженно глядели из-под обычно нахмуренных бровей.
   Родом он был из Прибалтики, которую  покинул  шесть  лет  назад.  Сначала
работал в Германии, потом перебрался в  Соединенные  Штаты  и  поселился  во
Флориде. Сюда, на приток  Амазонки,  его  затащил  давний  приятель  Бэксон,
который еще раньше уговорил его перебраться в Германию.  Надо  сказать,  что
Бэксон выполнял свои обещания и нашел для  Лациса  более  высокооплачиваемую
работу.
   Последние три года они жили вместе во Флориде. Там Лацис, располагая  уже
приличным, по его меркам, капиталом, смог приобрести  небольшую  виллу,  где
сейчас жила его единственная дочь Эльга. Впрочем, Эльга не сидела на  месте.
После окончания медицинского факультета Бэксон  помог  дочери  своего  друга
получить место в медицинском центре при СС.
   Лацис с некоторых пор стал замечать повышенный интерес, который  проявлял
Бэксон к Эльге. Произошел разговор.  Однако  Бэксон  ничуть  не  смутился  и
весело рассмеялся, когда Питер высказал ему свое недовольство.
   - Перестань, старина! Крошка выросла на моих  руках  и  кроме  дружеского
участия я не питаю к ней никаких чувств!
   Лацис поверил тогда в его искренность,  а  вскоре  Бэксон  предложил  ему
выгодную работу.
   - За три года ты заработаешь там больше, чем за пятнадцать лет,  прозябая
здесь, во  Флориде,  -  пообещал  он  ему.  Лацис  согласился.  Он  подписал
контракт, по которому обязался работать три года в секретном  филиале  фирмы
"Сатурн". Секретный, - объяснил Бэксон, - чисто в  коммерческом  плане.  Это
случилось через год после того, как Бэксон предложил ему вступить  в  партию
неогуманистов.
   -  Я,  -  сказал  тогда  Лацис,  -  сочувствую  многим  вашим  идеям,  но
предпочитаю быть вне политики.
   - Однако Бэксон упорно возвращался к этому вопросу.
   -  Разве,  -  говорил  он,  -  тебе  безразлична   биологическая   судьба
человеч