лине  в  окружении  большого
числа молодых и красивых женщин и веселых развращенных фавнов  изменили  его
до неузнаваемости. Теперь ко всему этому добавилось пьянство.
   Они подошли к берегу озера.
   - Я сейчас... через пять минут буду  в  норме...  -  Игорь  разбежался  и
нырнул в озеро.
   - Смотри, не утони с перепоя, - крикнул ему вслед Владимир.
   Вода в озере, которое пополнялось горными ручьями, была  холодная.  Игорь
вынырнул метрах в двадцати от берега и поплыл. Через пять минут  он,  как  и
обещал, вернулся.
   - Ну, я тебя слушаю. О чем ты хотел со мной  поговорить?  -  спросил  он,
подходя к Владимиру и садясь рядом с ним на песок.
   - Протрезвел?
   - Почти. - Игорь лег  на  нагретый  песок,  закинув  руки  за  голову,  и
приготовился слушать.  -  Было  бы  от  чего  пьянеть,  вино  слабенькое,  -
проговорил он, закрывая глаза.
   -  Ну,  если  ты  уже  протрезвел,  то  ответь  мне:  собираешься  ли  ты
возвращаться к своим?
   - Это в лагерь, что ли?
   - А куда же еще?
   - А что? Эта гадюка уползла?
   - Не знаю. Но думаю, что нет.
   - Тогда как, позволь тебя спросить, мы вернемся? Может быть, у тебя  есть
бластер, чтобы прикончить рептилию?
   - Надо что-то придумать.
   - Вот и думай! А я ничего не могу придумать. А потом...
   - Что потом?
   - Потом, здесь не так уж и плохо. Я бы сказал, даже очень неплохо!  -  он
перевернулся и лег на живот, подставляя спину теплым лучам солнца.
   - Сам посуди, командир, - назвал он Владимира по старой памяти, -  мягкий
ровный климат, обильная вкусная еда... женщины...  ты  только  полюбуйся  на
них.  Каждая  из  спасенных  нами  от  кентавров  могла  бы  быть  на  Земле
кинозвездой. И притом они никогда не стареют! Мы с тобой, командир, попали в
рай, который был когда-то утерян людьми. Чего тебе еще надо?
   - И тебе не надоело это вынужденное безделье?
   - Представь себе, нет!
   - Не понимаю тебя.
   - А что тут понимать? Скажи мне, во имя чего человек трудится?
   - Как во имя чего? Да все, что мы имеем, создано трудом, в  том  числе  и
цивилизация.
   -  Вот-вот!  Создано  трудом.   Следовательно,   -   Игорь   окончательно
протрезвел, -  следовательно,  -  повторил  он,  снова  ложась  на  спину  и
закидывая руки за голову, - мы трудимся для того, чтобы что-то иметь? Не так
ли?
   - Не совсем, но приблизительно так, -  не  понимая,  куда  он  клонит,  -
согласился Владимир.
   - Пусть будет приблизительно. Ты согласен, что труд должен иметь какой-то
смысл?
   - Естественно! Нет ничего хуже бессмысленного труда.
   - Прекрасно! Ну а какой смысл труда здесь? Здесь мы имеем  все,  что  нам
необходимо. Тут  так  тепло,  что  можно  обходиться  без  одежды.  Не  надо
обрабатывать поля, чтобы иметь пищу. Любой труд,  если  смотреть  в  корень,
сводится к тому, чтобы защитить свое бренное тело от холода  и  голода.  Все
остальное имеет производное значение. И коль нет этих  двух  великих  начал:
холода и голода, то и труд теряет смысл.
   - Но так можно превратиться в животное.
   - Совершенно верно! Ну и что? Вот ты говорил о цивилизации.  А  для  чего
она, "цивилизация"?
   - Как, для чего?
   - Вот я спрашиваю, какова конечная цель цивилизации?
   - Могущество разума, человека... ну и...
   - И? И что еще?
   - Счастье человека...
   - Правильно! Счастье! Ради этого счастья и создается цивилизация.  Ну,  а
что делать, если я полностью счастлив? Мне не нужна техника цивилизации,  ее
машины, вычислительные устройства и тому подобное. Все,  что  мне  нужно,  я
имею здесь. Следовательно, у меня нет причин желать каких-то изменений.  Мне
и так хорошо. Поэтому труд теряет свою  цель,  а  следовательно,  становится
бессмысленным.
   - Ты не прав. Труд является потребностью мыслящего человека.
   - Слышал эту теорию. Возможно, она и верна. Но в ней опять-таки говорится
об  осмысленном  труде,  то  есть  таком,  в  результатах  которого  человек
испытывает нужду. А здесь? Ну, в чем мы  испытываем  нужду?  Скажи,  и  я  с
удовольствием начну трудиться, если буду знать цель своего труда.
   - Постой! Ты  что  же,  считаешь,  что  полное  материальное  обеспечение
потребностей человека исключает его желание  трудиться?  Тогда  ответь  мне,
почему на Земле люди довольно-таки богатые и  всем  обеспеченные  продолжают
трудиться, причем трудятся с полной отдачей сил.
   - Ну, это легко объясняется. Люди трудятся для того, чтобы сохранить  то,
что они имеют, чтобы не отняли у них богатство те, кто менее обеспечен.  Они
трудятся, чтобы сохранить  власть,  ибо,  потеряв  власть,  они  потеряют  и
сверхнормативное  обеспечение.  Понимаешь,  на  Земле  всегда   существовало
материальное  неравенство.  И   это   неравенство   стимулировало   трудовую
деятельность человека. Те, кто был  менее  обеспечен,  трудились  для  того,
чтобы достичь более высокой степени  обеспечения  и  положения  в  обществе,
другие - для того, чтобы сохранить свое положение. Если бы  там,  на  Земле,
удалось достичь, как  когда-то  мечтали,  материального  равенства,  которое
гарантировалось бы каждому человеку вне зависимости от его  вклада  в  общий
труд, то люди перестали бы трудиться. Здесь же сама  природа  создала  такие
условия. Цивилизация фактически была создана потому, что  голодные  работали
на сытых. Здесь все сыты,  и  никого  не  надо  заставлять  строить  города,
проводить дороги, ну и все прочее, чем отличается цивилизация. Заметь, здесь
даже не ценится золото и драгоценные камни. Почему? Да потому, что на  Земле
они  были  как  бы  концентрацией  голода,  то  есть  возможности  заставить
голодного работать  на  сытого.  Единственную  ценность  здесь  представляют
женщины, и из-за них происходят тут всякие стычки и сражения. Все  остальное
жители этой планеты получают даром. Даже бессмертие.
   - Ну хорошо, ты прав. Труд должен иметь смысл. Я с этим согласен. Но  вот
ответь мне на такой вопрос. Если в чем-то имеется потребность, будет ли  это
стимулировать труд?
   - Думаю, что да.
   - Вот ты и попался! Я хотел  было  создать  мастерскую,  сделать  ткацкий
станок, но никто меня не поддержал, даже ты и то бросил работу.
   - Не было смысла.
   - Как? Разве нет потребности в одежде? Посмотри вокруг, все  ходят  почти
голые.
   - Тепло.
   - Разве дело только в том, что тепло?
   - Ах! Тебя шокирует, что женщины здесь  ходят  голыми?  Ты  считаешь  это
неприличным?
   - Конечно. А ты что, нет?
   - Представь себе, что ты находишься в Лувре.
   - Причем тут Лувр?
   - А притом, - Игорь рассмеялся, - притом, что если бы  здесь  разгуливали
голяком старухи с отвисшими животами и варикозными  ногами,  я  бы  с  тобой
согласился, что  это  крайне  неприлично.  Послушай,  дружище,  ты  напрасно
отделяешься от всех!
   - От кого это "от всех"? От твоих грязных фавнов? Ты что, думаешь, я буду
принимать участие во всех ваших безобразиях?
   - Ну зачем ты так? Все, мой друг, относительно. Здесь не Земля, а  другая
планета, другой народ, другие обычаи, а в чужой монастырь, как известно,  со
своим уставом  не  лезут.  Нельзя  на  все  смотреть  со  своей  колокольни.
Представь, что фавны вдруг очутились на Земле и стали бы вести себя там, как
ведут здесь... Что было бы? Не правда ли странно? Так и здесь твое поведение
кажется всем  странным.  Столько  кругом  красавиц,  а  ты  прилип  к  своей
Ореаде...
   - Зато ты быстро адаптировался.
   - А что? Кому я мешаю? Мною все довольны, а на тебя начинают коситься.  И
не только фавны, но и женщины.
   - Да пойми же ты, голова садовая, я же человек!
   - А я кто? Марсианин? Я тоже человек, но в отличие от тебя  понимаю,  как
нужно себя вести в создавшейся обстановке. А ты ведешь себя неправильно.
   - Это я-то неправильно? Да ты что?
   - А как ты думаешь? Конечно, неправильно! На тебя вначале  смотрели,  как
на бога, а теперь смеются.
   - Смеются?
   - Ну да! Ты зачем-то себя ограничиваешь, не пользуешься  дарами,  которые
тебе преподносит эта чудесная планета, вечно юная и прекрасная.  Ты  подобен
тому чопорному англичанину, который попал на  необитаемый  остров  вместе  с
прекрасной девушкой и три года с ней не разговаривал, потому что некому было
его ей представить. Вот так-то, друг мой! Я тебе искренне советую, одумайся!
   - Видно, разговора  с  тобой  не  получится,  -  обескуражено  проговорил
Владимир, вставая.
   - Нет, почему же? Я не против вернуться к  своим.  Но  скажи,  как?  Пока
выхода не вижу.
   - Рано или поздно змея уползет.
   - Вот когда она уползет, тогда и поговорим,  -  Игорь  тоже  поднялся.  -
Пойдем со мной.
   - Нет уж, уволь!
   - Ну, как хочешь, - он повернулся и пошел в знакомую рощицу.
   Вскоре оттуда донеслись взрывы смеха, визг женщин и хохот фавнов. Веселье
усиливалось с каждой минутой.
   Владимир хотел было идти домой, но передумал и пошел вслед за Игорем. Его
появление  вызвало  еще  больший  взрыв  веселья.  Завидев   приближающегося
Владимира, некоторые фавны стали покатываться по траве со смеху. Сначала  он
не понял причины их столь бурного веселья, но, подойдя ближе, увидел  такое,
что заставило его буквально застыть на месте. Посреди поляны с важным  видом
расхаживал один из фавнов, одетый в его, Владимира,  одежду.  Фавн  принимал
время от времени комические позы, вызывая новые взрывы хохота. Больше  всего
Владимира оскорбило то, что Игорь принимал участие в  общем  веселье.  Кровь
бросилась в лицо землянину. В два прыжка он очутился рядом с  насмешником  и
схватил  его  за  волосы.  Смех  прекратился  мгновенно.  Наступила  тишина.
Владимир отпустил фавна, и  тот,  видя  перед  собой  разгневанного  хозяина
одежды, стал быстро раздеваться. Раздевшись, он протянул одежду Владимиру и,
не утерпев, скорчил комическую мину. Снова раздался взрыв  смеха.  Не  помня
себя от стыда и возмущения, Владимир отвесил оплеуху шутнику, от которой тот
покатился кубарем по траве. Собрав одежду, Владимир, не глядя  ни  на  кого,
покинул рощу. Вслед ему послышались угрожающие крики.  Он  не  стал  на  них
реагировать и пошел домой. Дома его ждала Ореада.
   - Все! Уходим отсюда! - принял он окончательное решение.
   После ухода из поселка Владимир несколько раз посетил карниз.  Внизу,  на
склоне, по-прежнему лежала змея. Она и  не  думала  покидать  своего  места.
Владимир  заметил,  что  змея  обнаруживала  его  раньше   и   приходила   в
возбуждение, когда на нем был надет плащ из шкуры  Пифона.  В  тех  случаях,
когда он был без плаща, змея реагировала на его появление не сразу.  У  него
постепенно начал складываться план освобождения из западни.
   Вот уже месяц, как Владимир жил на  южном  берегу  озера.  Вместе  с  ним
поселок покинули  несколько  женщин,  которые,  как  ему  объяснила  Ореада,
опасались, что если дело дойдет до большой жертвы, выбор может пасть на них.
Из-за предосторожности они забрали с собой из оружия все, что могли  унести,
главным образом, луки и весь запас стрел.
   Вскоре пропажа обнаружилась. Вначале к ним  пришел  Игорь  и  потребовал,
чтобы Владимир отдал назад луки.  Тот  отказался.  Расстались  они  холодно.
Через несколько дней к ним явилась  целая  делегация  из  фавнов  с  той  же
просьбой.
   - Мы испытываем нужду в мясе, - начал фавн после обмена приветствиями.  -
Вы забрали все луки, и мы не можем теперь охотиться на оленей. Зачем вы  это
сделали?
   - Скажи ему, что я отдам луки, - попросил Владимир Ореаду.
   - Не делай этого, повелитель  мой!  Они  убьют  тебя!  -  на  языке  Дука
взмолилась Ореада.
   - Почему ты так думаешь?
   - Они ненавидят тебя! Я это чувствую!
   - Но, может быть, с ними можно договориться? Долина  большая.  Разве  тут
мало для всех места? Ведь можно жить в мире.
   - Ты не можешь понять? Лапифы коварны. Они никогда не держат слова,  если
это им невыгодно.
   - Ты сказала - лапифы? Это же фавны.
   - После того, как они образуют  племя  и  принесут  большую  жертву,  они
станут лапифами.
   - Так им нельзя верить?
   - Ни фавнам, ни лапифам. Ты другой и не можешь всего понять. Если  бы  ты
стал лапифом, то есть был, как Игорь, то, может быть, они и  не  считали  бы
тебя врагом. Но теперь... теперь я чувствую, что тебя ненавидят за  то,  что
ты другой, не такой, как все. Если ты отдашь  им  луки,  то  при  первой  же
возможности они убьют тебя и перебьют нас всех, живущих  здесь  с  тобой.  А
скорее всего, принесут в жертву.
   - Странная причина ненависти.
   - Ты их страшно оскорбил. Всех. И фавнов и женщин.
   Фавн во время их "разговора" молча сидел на корточках у входа  в  хижину,
время от времени посматривая по сторонам. Рядом с хижиной Ореады стояло  еще
несколько других, в которых жили остальные женщины. Внимание фавна привлекла
вытянутая на берег лодка и развешанные  на  шестах  сети.  Сети  эти  сплели
недели две назад из растений. В озере водилось  много  рыбы,  и  каждый  раз
Владимир и участвующие в рыбной ловле женщины вытаскивали  их  наполненными.
Лапифы не умели плести сети и били рыбу острогами.  С  лодкой  ему  пришлось
немало повозиться. Имея  в  распоряжении  бронзовый  топор,  захваченный  из
поселения лапифов во время их поспешного бегства, Владимир  смог  изготовить
только некое подобие индейской пироги.
   Заметив жадный взгляд фавна, Владимир встал и, сняв с шестов сеть, бросил
ее в лодку.
   - Можешь забирать это себе. Я сделаю еще.
   - А луки?
   - Луки я пока вам не дам. Впрочем, нет. Один дам Игорю, но пусть  он  сам
придет за ним.
   - Это твой окончательный ответ? - со скрытой  угрозой  в  голосе  спросил
фавн.
   - Окончательный, - уловив эту угрозу, рассердился Владимир. - И вот  что!
Забирай лодку и сети и убирайся, пока не передумал.
   Вечером того же дня пришел Игорь. Состоялся  неприятный  разговор.  Игорь
бросил Владимиру обвинение в ханжестве. Тот, естественно, оскорбился.
   - Интересно, в чем заключается мое  ханжество?  В  том,  что  я  не  хочу
превращаться в животное?
   - Да брось ты! - поморщился Игорь. - Ты  прекрасно  понимаешь,  о  чем  я
говорю. Не пойму только,  откуда  у  тебя  это  взялось,  командир?  Если  и
возникнет конфликт между тобой и остальными жителями долины,  то  виноват  в
этом будешь только ты.
   - Объясни мне, кому я мешаю? - повысил голос Владимир.
   - Я тебе уже объяснял, и жаль, что до тебя ничего  не  дошло!  -  в  свою
очередь повысил тон Игорь. - Ты не на Земле. Это-то до тебя доходит?
   - Ну и что?
   - А то... а впрочем, что с тобой говорить? Оставайся здесь, если  ты  так
хочешь. Может быть, это даже лучше. Во всяком случае, ты не  будешь  портить
своей постной физиономией настроение другим.
   Он взял лук, колчан с десятком стрел и направился  в  свой  поселок,  но,
отойдя шагов на десять, повернулся и, кивнув на столпившихся у входа женщин,
подруг Ореады, насмешливо спросил:
   - Этих-то ты не обижаешь?
   - Ладно, иди, иди и не беспокойся ни за меня, ни за них, -  настроение  у
Владимира окончательно испортилось. Он понял,  что  это  разрыв.  Ему  вдруг
захотелось догнать и вернуть Игоря, но он не сделал ни шага. Игорь как-будто
чувствовал  это.  Он  остановился,  подождал  немного,  но,  не  дождавшись,
медленно пошел по тропе вдоль берега озера и вскоре исчез среди деревьев.
   Владимир впервые почувствовал, что он в чем-то не прав.  К  нему  подошла
Ореада.
   - Твой друг говорил правду, - тихо, как бы извиняясь, произнесла  она.  -
Прости меня, - продолжала она, - но ты действительно обижаешь моих подруг.
   - Чем? - сделал вид, что не понимает ее, Владимир.
   - Ты сам  знаешь.  Неужели  тебе  надо  объяснять?  Посмотри,  это  самые
красивые женщины нашего племени.
   - Я вижу. Не пойму только, почему они решили переселиться с нами.
   - Я же тебе объясняла, что если дело дойдет до большой жертвы, то изберут
их, как самых красивых. Но если ты будешь обижать их,  то  после  того,  как
будет принесена большая жертва, они вернутся в поселок к другим. Они мне это
уже говорили. Мне будет одиноко без них. Прошу тебя, не обижай моих подруг.
   - О, Господи! Да не думаю я их обижать! Так и скажи им!
   - Правда? - обрадовалась Ореада и,  оставив  его  одного,  направилась  к
женщинам.
   После этого разговора  мир  в  маленьком  поселке  был  восстановлен,  но
ненадолго.
   * * *
   Фавны напали рано утром. Владимир только что вышел из хижины и направился
на берег озера, чтобы умыться. Бывшая с ним этой ночью женщина опередила его
и, весело смеясь, побежала к берегу. У  самой  воды,  как  бы  споткнувшись,
упала и застыла на прибрежном песке лицом вниз. Владимир,  не  понимая  еще,
что произошло, подбежал к ней.  Все  лицо  у  женщины  было  залито  кровью.
Увесистый камень попал ей в висок и проломил череп. Смерть  наступила  сразу
же, не успев даже погасить на ее лице улыбку. Тут же над  головой  Владимира
просвистел  еще  один  камень,  и  следом  за  ним  целый  град  камней  под
аккомпанемент завываний высыпавшей на берег озера толпы фавнов обрушился  на
поселок.
   Нападение было внезапным, и Владимир только успел заметить, что в руках у
нападающих были пращи, которыми они вертели над  головами,  посылая  в  него
снаряд за снарядом. Сработал выработанный на  Земле  инстинкт.  Он  упал  на
землю, несколько раз перекатился через себя и, вскочив,  кинулся  к  хижине.
Через секунду он уже держал  в  руках  лук.  Свистнула  стрела,  и  один  из
нападавших рухнул с пронзенной насквозь шеей. Второму стрела впилась в  бок,
и он завертелся волчком. Фавны замешкались. В это  время  на  них  посыпался
град стрел, посылаемых Ореадой и ее  подругами.  Оставив  на  земле  человек
десять убитыми, фавны обратились в бегство.
   Кроме погибшей у берега озера,  две  женщины  были  легко  ранены.  Одной
камень повредил плечо, содрав кусок кожи, у другой на излете попал в грудь и
сломал  ребро.  Пока  Владимир  оказывал  им  помощь,   остальные   женщины,
вооружившись копьями, прикончили  раненых  фавнов.  Все  это  произошло  так
быстро, что Владимиру удалось спасти только одного из  них,  но  и  тот  был
близок к смерти. Он успел повернуться, когда Ореада занесла над ним копье, и
оно вместо того чтобы поразить его в сердце, вонзилось в живот. Фавн был еще
в сознании, когда Владимир подбежал к ним и вырвал у Ореады  занесенное  для
второго удара копье. Жестокость женщин не удивила его, так как из  рассказов
Ореады он знал обычаи племен  лапифов  убивать  раненых  и  пленных  врагов.
Лапифы не знали рабства и пленников  обычно  уничтожали.  Если  пленник  был
лапифом, его хоронили в роще священных деревьев и во второй жизни этот лапиф
становился членом племени. Если же пленником был кентавр, его труп сжигали.
   - Спроси у него, откуда у них это? - он протянул  Ореаде  подобранную  на
песке пращу. Насколько знал Владимир, лапифам не было знакомо такое оружие.
   Фавн молчал и в ответ на вопрос Ореады презрительно отвернулся.
   - Он не хочет говорить, - заключила Ореада.
   - Тогда скажи ему, что его труп я сожгу!
   - Ты это сделаешь? - ужаснулась Ореада.
   - Клянусь, что сделаю!
   Ореада перевела сказанное лапифу. Тот задрожал и  стал  быстро  говорить.
Ореада выслушала и перевела Владимиру:
   - Их научил Игорь.
   - Игорь? - вскричал Владимир. - Не может быть! Спроси его еще раз!
   Но фавн был уже мертв.
   Итак, Игорь, его старый боевой товарищ,  стал  на  сторону  фавнов  и  не
только стал, но и научил их делать оружие. Владимир, правда, не видел  Игоря
среди нападающих, но это не меняло дела.
   Убитых похоронили тут же. Лапифы спокойно относились к смерти. Смерть  не
была смертью в обычном понимании этого слова. Она не несла за собой небытия,
которое так ужасает все мыслящее, понимающее ужас НИЧТО. Для них смерть была
только преддверием новой  жизни,  причем,  в  новой  жизни  память  частично
сохраняла то, что было до этого и  прошлом.  Никто,  правда,  не  знал,  как
далеко это прошлое. Память Ореады хранила  воспоминания  о  двух  или  более
прошлых. В одн