ся и изгибался, из него
доносилось глухое мычание.
   - Как прошла операция, Виктор? - окликнул Николай того, что был сзади.
   - Немного пришлось повозиться.
   - Без шума?
   - За кого ты нас принимаешь, командир? Мы привыкли работать  с  ювелирной
точностью.
   - Сразу же возвращайтесь. Вот вам "алиби", - Николаи  подал  им  мешок  с
рыбой, выловленной часа два назад Вальтером. - Удочки хоть захватили?  А  то
жестоко лишать нашего Вальтера снасти.
   - А как же! Целых четыре! Да ты не беспокойся, все будет тихо.
   Катер отошел. Сверток остался на песке.
   - Половина дела сделана!  -  констатировал  Николай.  -  Теперь  остается
доставить его по назначению.
   Сверток приглушенно замычал.
   - Он не задохнется? - забеспокоился Вальтер.
   - Ничего с ним не сделается. Мы можем теперь поспать  до  утра.  Вы  трое
спите по очереди, а я буду спать  весь  остаток  ночи,  мне  все-таки  вести
машину. - Сказав это, он завернулся в плащ и тут же заснул.
   * * *
   - Может быть, достаточно? Мы уже километрах в шестистах от лагеря. Он при
всем желании не сможет вернуться, не имея компаса.
   Николай кивнул и выключил реактивную тягу. Вертолет  сбросил  скорость  и
пошел на снижение. Они еще часа два медленно  шли  над  лесом  на  небольшой
высоте. Владимир, вооружившись  биноклем,  рассматривал  проплывающие  внизу
поляны.
   - Вот здесь есть  явные  признаки  их  присутствия.  Можно  снижаться,  -
сообщил он.
   Вот мы и на месте, Приходько! - Николай снял с его головы мешок и вытащил
изо рта кляп.
   - Что все это значит? Вы ответите! - Приходько  дернулся  всем  телом.  -
Развяжите меня, - потребовал он.
   - Охотно! - Николай вытащил нож и разрезал путы.
   Пленник попытался подняться, но  затекшие  ноги  не  держали  его,  и  он
опустился на колени, упершись руками в  почву,  маленькие  глазки  испуганно
смотрели на Николая я его товарищей. Увидев Владимира, он все понял.
   - Уже настучал, сука! - зло бросил он ему.
   - Тихо, Приходько! - одернул его Николай.
   - Да он все наврал вам!
   - А мы сейчас проверим. Уверен, что такой жлоб не расстается с  ней  даже
во сне. - Он подошел к Приходько и, несмотря на его  сопротивление,  вытянул
из-за пазухи  запаянную  в  пластиковый  водонепроницаемый  конверт  чековую
книжку.
   - Ого! Приходько, да вы, оказывается, миллионер, поздравляю, - сказал он,
заглянув в нее. - Берите. Мне она не нужна, - он протянул ее Приходько.  Тот
машинально взял ее, раскрыл, посмотрел и небрежно бросил на землю.
   - Теперь она мне тоже не понадобится, - спокойно констатировал он. - Судя
по тому, что я нахожусь здесь. И на том спасибо! Думаю, что вы привезли меня
сюда не для расстрела. Это вы могли сделать  и  в  лагере.  Достаточно  было
рассказать об этой книжке. Черт меня попутал похвастаться ею. Ну, да  ладно!
Дай закурить, - попросил он Николая. Взял сигарету,  размял  ее  пальцами  и
похлопал себя по карману. Николай протянул ему зажигалку.
   Поведение  Приходько  было  для  Владимира  полной   неожиданностью.   Он
предполагал все, что угодно: угрозы, мольбы, но не эту спокойную реакцию.
   Приходько между тем докурил сигарету, бросил  ее  под  ноги  и  тщательно
растер сапогом.
   - Ну, так что же? Прощайте! - он сделал несколько  шагов  в  сторону,  но
затем остановился и посмотрел прямо в глаза Николаю.
   - Прости меня, Мыкола, шо так вот получилось. Подвел я тебя! И ты  пробач
мени, хлопчику, - он повернулся к Владимиру. - Пробач за ту гнусность, шо  я
тоби казав на охоти. Нашему командиру ничего не говорите,  пусть  думае,  шо
пропав биз висти.
   - Подожди, Степан! - остановил его Николай. - Что, так и  уйдешь?  Ничего
не скажешь, как же ты мог?
   - А... долго рассказывать! Не сразу все получилось, Коля... Не сразу...
   - И ты не жалеешь?
   - Жалею, что вот ему рассказал, - честно признался Приходько,  кивнув  на
Владимира.
   - И больше ни о чем?
   - Нет!
   - Вот как?
   - А ты что думал, что Приходько начнет  юлить,  просить  пощады?  Никогда
Приходько трусом не был. Да и потом без толку просить тебя. Не привез же  ты
меня сюда для того, чтобы воспитывать? Я в воспитании не нуждаюсь. Меня сама
жизнь воспитала. И, начнись все сначала, поступил бы так же, разве  что  ему
ничего не говорил бы. С толку сбила меня его дамочка.  Ой!  И  дурак  же  я!
Такой дурак, что знала бы моя мама, какого  дурака  на  свет  произвела,  то
выкинула бы на втором месяце беременности.
   - Так ты считаешь, что был прав?
   - Прав - не прав, а делал то, что надо было делать. Насмотрелся я  всего.
Помнишь Шустера?
   - Главу германской секции неогуманистов?
   - Его! Кого же еще? Не было такого преступления, какое бы он не совершил.
Мы тогда его выпотрошили и конфисковали только в валюте полтора миллиарда. А
ты знаешь, как он начинал?  Рядовым  профсоюзным  работником.  За  душою  ни
гроша.  Какие  речи  он  говорил!  Какие  статьи  писал  в  рабочий  газеты!
Правильные статьи. Почитаешь, так думаешь: побольше таких честных  людей,  и
жизнь  на  Земле  была  бы  раем.  Вот  тогда-то  я  и  решил,  что  природу
человеческую никому не дано изменить. А раз так, то ничего из нашего дела не
выйдет. Уничтожим одну мафию, ей  на  смену  придет  другая.  Потому  что  у
человека в крови живет вечное желание жить  за  счет  других,  есть  вкуснее
других, спать мягче, чем твой сосед, иметь дом получше,  женщин  помоложе  и
покрасивее и так далее. Вот и сказал я себе: не будь ты  дурнем,  Приходько.
Сделай так, чтобы тебе жилось хорошо, детям твоим и  внукам...  Да  что  там
говорить! Вот вернетесь на Землю и вспомните меня... Ну, так я пошел?
   Не дождавшись ответа, он не спеша двинулся к краю поляны и  вскоре  исчез
среди деревьев.
   * * *
   Вертолет летел на небольшой высоте. Все молчали, каждый  думал  о  своем.
Внизу  проплывали  обширные  лесные  массивы,  чередующиеся   с   небольшими
участками степи,  на  которых  паслись  стада  копытных  животных.  Кое-где,
отражая лучи полуденного солнца, сверкали  озера,  соединенные  между  собой
узкими протоками. На берегу одного из них стояло селение,  Владимир  включил
видеозапись и, вращая ручки, направил объектив съемочной камеры на  селение.
На экране появилось изображение толпы  лапифов,  стоящих  на  площади  возле
мраморного жертвенника. Видно было,  что  они  заметили  вертолет  и  теперь
удивленно таращились на него, задрав головы.
   Вскоре  селение  исчезло,  снова  пошли  бесконечные  леса.  Владимир  не
выключал камеру и  с  интересом  продолжал  наблюдать.  Появилась  поляна  с
резвящимися  среди  кустов  фавнами,  они  гонялись  за  нимфами.  Те  ловко
увертывались  от  них.  По  лицам  было  видно,  что  забава  доставляет  им
удовольствие.
   - Приходько не будет скучно, - кивнул он на экран.
   - Я вот думаю, - отозвался Вальтер, - а ведь он,  может  быть,  в  чем-то
прав.
   - Ничего он не прав! - резко возразил Николай. - Не  может  быть  прав...
иначе... - он вдруг разозлился. - Проклятый скунс. Не мог уйти,  не  навоняв
напоследок!
   - Ну зачем так? - упрекнул его Вальтер. - Ты сам спрашивал. Вот он честно
и ответил. Должен признаться, что он далеко не трус.
   - В нашем деле не место трусам. Но ты понимаешь, на что  он  намекал?  На
то, что все наши усилия были бесполезны.
   - Не намекал, а прямо говорил. Ну что же, это его мнение.
   - Ты, я вижу,  начинаешь  его  разделять?  Конечно  разделяешь!  -  снова
загорячился Николай. - Вчера утром ты говорил, что не  хочешь  возвращаться.
Значит, ты не веришь, что на Земле, наконец, восторжествовала порядочность и
справедливость?
   - Сложный вопрос... Социальная справедливость стала на Земле законом  еще
в начале нынешнего тысячелетия. Да! Стала законом, но не  действительностью.
Вот в вашей стране,  Николай,  в  конце  прошлого  тысячелетия  решили,  что
основой всех социальных бед является частная собственность...
   - Не в нашей, а в вашей, Вальтер, но продолжай, пожалуйста.
   - Продолжу. Ну и  что?  Чего  добились?  Заменили  частную  собственность
собственностью государства и решили,  что  это  социализм.  А  в  результате
создали огромную монополию, экономически отстали, чуть не погубили  сельское
хозяйство. Дошли до того, что стали покупать хлеб в  Соединенных  Штатах.  Я
уже не говорю о бесчеловечных репрессиях, стоящих на грани геноцида.  С  тех
пор прошло триста лет. Вроде бы все  устроилось.  Социальная  справедливость
стала законом, исчезли армии, государства, границы, существуют четкие законы
против монополии, и что же? Возникают подпольные организации. Ну хорошо!  Мы
уничтожили самую мощную и самую страшную из них. Но где  гарантии,  что  они
снова не возникнут? Здесь какой-то замкнутый  круг.  Лиши  человека  частной
собственности - он потеряет инициативу, и общество становится из года в  год
беднее. Оставь ее ему, и он будет стремиться  увеличить  ее.  Вроде  бы  все
общество богатеет, но снова возникают резкие контрасты, и появляется  власть
денег. В условиях Мирового Сообщества эта власть не может  быть  законной  и
официальной, но она обретает реальность, становится фактической. У нас давно
действует принцип: "От каждого - по способности, каждому -  по  той  пользе,
которую он приносит обществу". Что и говорить,  принцип  справедливый.  Вот,
скажем, изобретает  человек  новый  станок  или  создает  новую  технологию.
Прибыль общества измеряется сотнями миллионов. Сколько платить изобретателю?
Если мало, то он больше изобретать не  станет.  Ведь  настоящее  изобретение
иногда уходит вся жизнь. Глядя на него, и другие не  будут  лезть  из  кожи,
чтобы подарить обществу эти сто  миллионов.  Справедливо  дать  изобретателю
миллионов десять и тем самым обеспечить его и его детей. Не так  ли?  Так  у
нас и делается. Но здесь следует такое: этот изобретатель, человек, в общем,
умный, иначе бы он  и  не  изобрел  такой  штуки,  при  помощи  этих  десяти
миллионов делает еще сто, потом еще сто и так  далее.  Запретить  ему  этого
нельзя уже по чисто экономическим  соображениям,  так  как  запреты  подавят
инициативу, а к чему такое подавление ведет, мы уже знаем.
   - Но согласись, что многие социальные вопросы решены.
   - Я разве возражаю? У нас нет бездомных, голодных  и  раздетых.  Основные
потребности  человека  удовлетворены.  Это  так,  не  спорю.   Более   того,
удовлетворены и культурные потребности. Любой достаточно  способный  человек
может получить соответствующее образование. То есть каждому в этом отношении
предоставлены равные возможности. Одаренным выплачивается крупная стипендия.
Человечество, наконец, стало ценить мозги.  Но  это  не  все.  Ты  вот  жил,
насколько я знаю, в маленькой комнатушке, а  другой  имел  виллу  на  берегу
океана в двадцать  комнат.  Ты  ел  синтетическую  пищу,  а  он  уплетал  за
завтраком камчатских крабов. Повторяю, ты не испытывал ни голода, ни холода.
Перед тобой были открыты двери всех музеев планеты, все ее библиотеки, но  у
тебя не было собственной яхты и длинноногой секретарши. Политически  ты  был
равноправен  с  любым  мультимиллионером  и  твой   голос,   переданный   по
персональному компьютеру в Центральный вычислительный центр,  весил  столько
же, сколько и голос богача. И учти, что мультимиллионером он стал на  вполне
законных основаниях  и  его  миллионы  -  это  только  малая  часть  от  тех
миллионов, которые он принес обществу.
   - Он мог и наследовать их.
   - Да, конечно. Но нельзя же отказать родителям в  праве  передавать  свое
имущество детям. Я хочу подчеркнуть, что в основном  состояния  создаются  у
нас законным путем. Это  не  результат  финансовых  махинаций  или  грабежа.
Бандиты Каупони были исключением и понесли за это кару. Но не  всегда  можно
отделить законно  нажитое  от  незаконного.  Единственное  -  это  запретить
частную собственность и передать ее государству. Но к чему это приводит,  мы
уже знаем. Поэтому я и говорю, что создается замкнутый круг, из которого нет
выхода. Приходько в том прав, что человеческая природа  не  изменилась.  Все
социальные процессы идут на базе  одной  и  той  же  биологической  сущности
человека. Человечество уже несколько тысяч лет твердит о  равенстве,  но  по
своей природе органически его не приемлет. Оно неоднородно. И если  уравнять
всех материально, вне зависимости от инициативы, то она исчезнет, а вслед за
этим  идет  апатия  и  нищета.  Труд  только  тогда  является   органической
потребностью человека, когда он видит результаты, распоряжается и пользуется
ими. Если же за него пользоваться и распоряжаться начинают  чужие  дяди,  то
человек уже трудится не по убеждению, а по принуждению и ничем не отличается
фактически от древнеримского раба.  И  безразлично,  кто  выступает  в  роли
рабовладельца - частный или государственный сектор.
   - Было бы справедливее, если бы каждый человек начинал с нуля! - вмешался
в разговор Александр.
   - То есть дети не наследовали бы родителей? - уточнил его мысль Вальтер.
   - Конечно. Ну, допустим, папаша - гениальный  изобретатель  или  там  еще
что, неважно, а его сын  -  балбес  и  оболтус,  пользуется  всеми  благами,
которые он лично не заработал. Разве это справедливо?
   - Это стало бы возможным, если бы не было семьи. Сократ так и  предлагал.
Он считал, что истинное равенство может быть только  тогда,  когда  дети  не
знают своих отцов. То есть, предлагал установить групповой брак.
   - За что и был казнен! - заметил Николай.
   - Да, именно за это! Древние греки поняли, что отмена  семьи  приведет  к
хозяйственному краху. Официально Сократа казнили за  развращение  юношества,
но я думаю, что они учли и экономические последствия такой реформы. Семья  и
собственность неразрывно связаны. Энгельс  недаром  объединил  эти  понятия.
Правда, он мечтал о таком обществе, где в основу семьи будет положена только
любовь. Это,  конечно,  красиво,  возвышенно  и  делает  честь  нравственным
представлениям Энгельса. Я  не  буду  говорить  о  том,  что  любовь  бывает
скоротечной, как есть и любовь длительная, как говорится, до гробовой доски.
Но нельзя строить общие выводы путем сведения огромного разнообразия явлений
к единому образцу. Семья становится тогда семьей, когда появляются  дети.  А
коль они  есть,  то  появляется  и  забота  о  них.  Ведь  это  естественно!
Следовательно, на первый план выступают уже  экономические  интересы  семьи,
включая и экономические интересы детей. Если  же,  как  ты  говоришь,  Саша,
заставить детей начинать с нуля, то есть лишить их наследства,  то  общество
вступит в экономические противоречия  с  семьей.  А  может  ли  существовать
общество без семьи? Потом, давай коснемся моральной стороны дела. Если  дети
не наследуют своих родителей, кто их наследует? Общество? Государство? Но не
выступает ли тогда государство в весьма  отвратительной  роли  мародера,  то
есть обкрадывающего трупы? В таком варианте устройства общества теряются  не
только экономические интересы семьи, но и сама мораль государства.
   - Итак, ты считаешь, что равенство невозможно? - подытожил Николай.
   - Не считаю, а думаю. Я не склонен к  категоричности  заключений.  Думаю,
что  политическое,  гражданское  равенство  не  только  возможно,   но   уже
достигнуто, что же  касается  материального,  то  при  данной  биологической
природе человека - нет.  Приходько...  я  не  оправдываю  его,  но  стараюсь
понять... Приходько это  положение,  как  он  говорил,  "усек".  Поняв,  что
равенство в материальном положении невозможно, он, естественно,  решил,  что
лучше  быть  "наверху",  чем  "внизу".  Правда,  попытался  достичь   такого
положения незаконным, преступным путем, за что и понес наказание.
   - У тебя, Вальтер, явная склонность пофилософствовать.  Это  национальная
черта немцев.
   - Как понимать тебя? Это что, хорошо или плохо?
   - Хм... однозначно не ответишь... Иной раз бывало,  что  старушку  Европу
выворачивало наизнанку от ваших философских построений, как после  похмелья.
Но  я  не  об  этом.  Почему  все-таки  ты  думаешь,  что  нельзя   добиться
справедливого распределения общественного продукта?
   - Охотно отвечу. Но скажи мне, что является критерием теории?
   - Практика, Вальтер, практика!
   - Вот и отлично. А практика говорит, что если  общество  поручит  кому-то
распределение общественного продукта, то этот  кто-то  начинает  присваивать
себе часть того, что доверило ему общество, и по мере того, как он входит во
вкус такого положения,  начинает  присваивать  себе  все  больше  и  больше,
оставляя обществу то, что сам уже  "сожрать"  не  в  состоянии.  Видишь  ли,
ошибка некоторых философов-социалистов заключалась в том,  что  они  строили
свои теории на допущении существования идеально чистых и бескорыстных людей,
которым можно было бы поручить такое распределение.
   - А ты  не  допускаешь,  что  этих  людей  можно  держать  под  контролем
общественности?
   - Да вспомни же  ты,  Николай,  как  только  у  них  появляется  ключ  от
общественного богатства, они легко выходят из-под такого контроля и  находят
средства подавления любого недовольства со  стороны  общественности.  И  все
опять сводится к неравенству. Неравенство  создается  за  счет  воровства  и
ограбления группой распределителей  остального  населения  и  в  силу  своей
социальной  противоестественности,  чтобы  удержать  создавшееся  положение,
неизбежно приводит к тоталитаризму.
   Увлеченные спором, друзья не заметили, как отклонились далеко на  восток.
Вместо сплошных лесных массивов под ними была ровная степь.
   Первым заметил свою оплошность Николай и  громко  чертыхнулся.  Он  круто
изменил направление полета.
   - Философия никогда к добру не приводит. Вот из-за  нее  теперь  придется
делать крюк. Как я не заметил, что пересек  Аттис?!  Не  хватает,  чтобы  мы
пересекли устье реки Синченко, тогда прямым ходом  прибудем  в  лагерь.  Как
тогда объясним Сергею, где это мы болтались почти двое суток?
   - Кажется, мы еще не миновали устье реки Синченко. Там горы виднелись  на
востоке, а здесь ровная степь. Держи прямо  на  запад,  а  потом  пойдем  по
течению Аттиса, - успокоил Николая Владимир.
   - Я поднимусь выше, чтобы расширить обзор.
   Вертолет круто пошел вверх. Небо  было  безоблачным.  На  высоте  четырех
километров далеко на западе показалась узкая лента реки. От реки  на  восток
ползла тонкая длинная змейка.
   - Что это такое? - недоуменно спросил Николай.
   - Сейчас выясню! - Владимир стал настраивать  объективы  видеотелекамеры.
Изображение никак не удавалось синхронизировать. Правый  объектив  почему-то
заело, и  он  не  хотел  подниматься.  Возможно,  при  посадке  в  лесу  его
механическая часть была повреждена.  Устранить  же  в  полете  неисправность
вынесенных наружу телеобъективов не представлялось возможным.
   - Давай подлети ближе. Правый объектив что-то барахлит.
   Вертолет круто нырнул вниз  и  стал  приближаться  к  ползущей  по  степи
змейке. Владимир оставил пульт управления испорченной телекамеры  и  взял  в
руки бинокль. До змейки оставалось километров пятнадцать.
   - Кентавры! - сообщил он.
   - А! - протянул Николай. - Старые знакомые. Сейчас я их пугану!
   - Стоит ли? - попытался остановить его Вальтер. - Сергей  говорил,  чтобы
мы не вмешивались.
   - Я только немножко. Наглые существа!
   Вертолет стал быстро приближаться к отряду кентавров.
   - Ах, негодяи! - закричал Николай.
   Вертолет пошел на снижение.
   - Что там?
   -  Они  гонят  пленников.  Сейчас  я  их!  -  Николай  включил  сирену  и
пронзительный рев огласил степь.
   Кентавры, увидев летящее  прямо  на  них  чудовище,  в  панике  бросились
врассыпную, оставив связанных в цепочку пленников.  Николай  преследовал  их
километров десять, затем выключил сирену и посадил машину метрах в  тридцати
от колонны пленников. Те, как были, так и остались в  цепочке,  несмотря  на
то, что многие из них попадали на землю от ужаса.
   В