кладину и не сорвался вниз.
   Уходя ранним утром, Эрик возвращался домой  только  к  обеду.  Обедали  в
большой   гостиной,   стены   которой   представляли    высокохудожественное
произведение, выполненное резьбой  по  дереву  с  инкрустацией  перламутром,
шлифованным камнем и металлами. Одна из  стен,  против  которой  было  место
Эрика, представляла картину. Среди леса, верхом  на  огромном  тигре,  ехала
обнаженная элианка. Может быть, художник, выполнявший  эту  работу,  взял  в
качестве модели саму Стеллу? Волосы этой женщины были сделаны  из  тончайших
полосок золота, а глаза - из перламутра и изумруда. Эрик больше всего  любил
эту картину, которая в его глазах олицетворяла Элию.
   Стелла обычно, на правах старшей, садилась  напротив  и  руководила  всей
церемонией, установив раз и навсегда,  с  момента  своего  вселения  в  дом,
торжественный ритуал. Эрик в первый же день получил от  нее  выговор,  когда
попытался сесть за стол в повседневной одежде. Так же, как и  он,  остальные
должны были садиться за стол в нарядах и украшениях. Дети обедали  отдельно,
в другой комнате, на первом этаже, под присмотром "дежурной" мамы. Ее  место
в этом случае за столом пустовало. От таких дежурств была освобождена только
Стелла. Ее авторитет и власть не вызывали ни возражений, ни сопротивления со
стороны подруг, которые жили вообще исключительно дружно. Если и происходили
какие конфликты, Эрик о них ничего не знал.  Все  недоразумения  улаживались
Стеллой тактично, но и властно.
   В  последний  год,  когда  дел  поубавилось,  Эрик  после  обеда  уже  не
возвращался на работу, а проводил время с семьей. Иногда они отправлялись на
совместные верховые прогулки. По воскресным  дням,  каждый  пятый  день,  по
обычаю элиан, устраивались охоты. Элианки довольно метко стреляли  из  лука,
значительно превосходя в этом самого Эрика. Особенной  меткостью  отличалась
черноволосая и меднокожая Таура - дочь племени скотоводов. Она вошла  в  дом
Эрика всего три месяца назад. Таура выделялась среди остальных слишком тихим
характером. За столом ее голоса почти никогда не было слышно. Сев  на  коня,
она буквально преображалась. Бросив поводья и управляя коленями, она мчалась
в бешеной скачке, разя без промаха длинной стрелою убегающего  тура.  Нельзя
было улучить момент и заметить, как  она  натягивает  лук.  Все  происходило
мгновенно. Миг - и только что мчавшееся  во  весь  опор  животное  падает  в
предсмертных  судорогах,  пораженное  стрелою  в  самое  сердце.  "Настоящая
амазонка, - думал Эрик, любуясь скачущей Таурой, - и  сидит,  как  амазонка,
согнув ноги в коленях, бросив стремена, упираясь пятками в бока лошади".
   Два раза в год к Эрику приезжали его многочисленные родственники. Для них
накрывали столы в актовом зале. Роль этого зала стал играть  учебный  класс.
Его приукрасили. Здесь проходили советы  и  все  торжественные  мероприятия.
Рядом  была  построена  гостиница  для  приезжающих.  Обычно  такие  встречи
заканчивались танцами, так  как  вместе  с  родственниками  приезжало  много
молодых элиан и элианок.  Эрик,  сам  не  большой  любитель  музыки,  немало
затратил времени на создание оркестра, подобрав музыкантов среди курсантов.
   Поселок значительно разросся, так как у женатых командиров родилось много
детей. Эрик не раз возвращался к мысли о строительстве школы.  Элиане  имели
буквенную  письменность.  Это  его  удивляло,  так  как  на   таком   уровне
социального  и  экономического  развития  скорее  можно  было   бы   ожидать
иероглифического письма. Однако буквенная письменность не сопровождалась  на
Элии развитием литературы. Народ Элии, несомненно,  поэтичен,  но  почему  у
него нет литературы? На этот вопрос он пока не находил ответа. Вместе с  тем
высокого развития достигло изобразительное  искусство.  Оно  поражало  своей
правдивостью  и  высоким  индивидуальным  мастерством  исполнения.  Картины,
которые он получил в подарок, восхищали его. Каждый раз, рассматривая ту или
иную работу, он неизменно находил в ней что-то новое, не открытое им раньше.
То же самое можно было сказать о скульптурах, выполненных в  мраморе  или  в
дереве. Дерево было излюбленным материалом элианских художников.  Они  умели
подбирать такую древесину и так искусно  ее  обрабатывать,  что  изображение
человеческого  тела  создавало  иллюзию  реальности,  иногда  казалось,  что
вырезанная из дерева фигура дышит, а тело излучает тепло.
   Как-то  раз  он  взял  снятое  им  с  прибора  увеличительное  стекло   и
внимательно осмотрел поверхность деревянной скульптуры. На  покрытой  тонким
прозрачным лаком древесине выделялись мельчайшие неровности. Эти неровности,
отражая падающий на дерево свет, создавали эффект живого. Пожалуй,  ни  один
скульптор и ни один живописец Земли не мог сравниться  мастерством  и  силой
восприятия с элианами. Но среди элиан не было ни  Пушкина,  ни  Байрона,  ни
Рабле, ни Толстого. Не было и Гомера,  хотя  древние,  довольно  поэтические
сказания передавались из поколения в поколение. Музыка была  представлена  в
песнях  и  в  сопровождении  к  танцам.  Крупных  музыкальных   произведений
психологического и нравственного характера не существовало.
   Эрик как-то попытался  перевести  на  элианский  язык  Пушкина  с  тайной
надеждой, что это послужит импульсом к развитию поэзии и языка.
   Я вас любил, любовь еще, быть может,
   В моей груди угасла не совсем....
   Элиане вежливо  выслушали,  но,  кроме  удивления,  не  выразили  никаких
эмоций.
   Я помню чудное мгновенье,
   Передо мной явилась ты...
   Единственный вопрос, который задали ему слушатели,  был:  "Поженились  ли
герои данного произведения?"
   Растерявшись, Эрик не знал,  что  ответить.  Путано  объяснил,  как  мог,
чувства поэта, но по всему было видно, что слушатели его просто не понимали.
Не  больший  успех  имел  Шекспир.  Страдания  Ромео  не  вызвали  понимания
слушателей, а страсть ревнивого мавра показалась им отвратительной. В общем,
эти литературные вечера не имели никакого успеха. Эрик вскоре  заметил,  что
элиане воспринимают их, как некую причуду их руководителя. Вежливо  слушают,
но по всему видно, что им скучно и непонятно. Эрик вынужден  был  прекратить
свои попытки. Его это сильно огорчило, ибо  он  понимал,  что  без  развития
языка и литературы не могут развиваться и другие отрасли знания, в том числе
и технические. Эта зависимость неуловима на первый взгляд. Но  она  есть,  и
игнорирование ее приводит подчас к самым неожиданным результатам. Литература
- отражение социального  состояния  общества.  Но  это  отражение  будоражит
общество,  стимулирует  его  социальное  развитие,  что,  в  свою   очередь,
оказывает влияние на развитие  науки  и  техники.  Последнее  создает  новые
социальные  условия,  которые  находят  отражение  в  литературе.  Возникает
замкнутый круг, вернее, восходящая спираль, по которой общество идет вверх в
своем развитии. Идет, испытывая сомнения, боль...
   Боль... В этом что-то есть, - подумал он. Организм не может  существовать
без боли. Боль - это сигнал о неисправности. Не будет боли - болезнь  зайдет
слишком далеко и  организм  неизбежно  погибнет.  Боль  указывает  на  место
повреждения, сигнализирует о процессе развития болезни,  тем  самым  помогая
ему принять соответствующие меры против болезни. Боль  спасает  организм  от
смерти и загнивания.
   А  не  является  ли  литература  таким  же  отражением   боли   общества,
сигнализирующей о социальном неблагополучии и, так же, как боль в организме,
спасающей общество от загнивания и гибели? Литература,  если  это  настоящая
литература,  а  не  маргарино-паточная  похлебка  словоблудия,  -  это  боль
общества,  отражение  его  неудовлетворенности  и  поиска   истины,   подчас
мучительного   и   противоречивого,   с   присущими   ему    открытиями    и
заблуждениями... И именно этой боли и этого поиска панически боятся все  те,
кому выгоден  социальный  застой  общества,  апатия  населения,  превращение
граждан в обывателей с комплексом "маленького человека". Где наказанием, где
угрозой, где запретом, а где и поощрением, эти люди превращают литературу  в
гигантский  механизм  социальной  мастурбации,  не  стесняясь  выдавать  эту
мастурбацию за новое прогрессивное течение.
   Превращая литературу в служанку власти или веры, общество  погружается  в
наркотический сон, в котором  реальность  вытесняется  грезами.  Пробуждение
после такого сна тяжело и мучительно.
   У элиан нет и  не  могло  быть  литературы,  понял,  наконец,  Эрик.  Это
общество никогда не испытывало социальной боли,  неудовлетворенной  страсти,
неисполненных желаний. Достигнув личного счастья, гармонии с природой, того,
что земному человеку еще предстоит достигнуть, они фактически остановились в
своем развитии. В том смысле, как это понимаю  я,  человек  Земли.  Развитие
идет, но оно идет по пути развития личных качеств, и это развитие еще  более
усиливает создавшуюся гармонию, делая ее еще более прочной и стабильной. Они
так и останутся наедине со своим счастьем. Но  не  подобно  ли  это  счастье
счастью амебы в питательном  бульоне?  Или,  скорее,  экзотического  цветка,
выращенного заботливым садовником?
   Что же такое - счастье? Борьба, как утверждал пленный  пришелец?  Счастье
волка, сомкнувшего челюсти на горле жертвы? Бесконечный  бег  за  горизонтом
будущего?  Ради  счастья  будущих  поколений.  Каких  поколений?  Это   тех,
сегодняшних  половых  клеток,  которые  путем  случайного  слияния  создадут
будущие народы планеты? А ты, человек, живущий сегодня, имеешь ли  ты  право
на свое счастье? Я, человек, не знаю, что такое счастье. И есть ли оно? Есть
ли абсолютное счастье, к которому надо стремиться?  Или  счастье  у  каждого
свое? Счастье ребенка, счастье матери, счастье ученого, доказавшего  истину,
счастье спекулянта, провернувшего удачную операцию, счастье палача,  счастье
жертвы, счастье безумца? Ведь и  безумец  по-своему  счастлив.  Может  быть,
счастье в нас самих? Какие мы -  такое  и  счастье?  Каждый  достоин  своего
счастья? Каждому - свое? Не этот ли лозунг был написан на воротах фашистских
концлагерей?
   Римский диктатор Сулла любил называть себя Счастливым. Но его  счастье  -
несчастье римлян. Возможно ли счастье для всех? А если все будут  счастливы,
то не прекратится ли тогда движение? Не скажет ли человечество: "Остановись,
мгновенье, - ты прекрасно!" И не ждет ли этого момента хитрый Дьявол,  чтобы
увлечь человечество, подобно Фаусту, в  преисподнюю?  Преисподнюю  застоя  и
бездействия. Не является ли элианский рай этим адом?  Рай?  Так  же,  как  и
счастье, он рисуется по-разному. Изможденный непосильным трудом раб  Римской
империи представлял его как постоянный отдых от труда, как вечное  безделье.
Темпераментный    мусульманин    представлял    его    роскошным    гаремом,
глубокомысленный индус  -  вечным  превращением,  а  здравомыслящий  грек  -
царством вечных теней, вечно голодный охотник -  полями  обильной  охоты.  И
опять у каждого - свое! А где же общее? Где то общее, которое будет понято и
приемлемо для всех? Не затащит христианин мусульманина в рай христианский, а
мусульманин - христианина в свой. А коль будут упорствовать в своем  рвении,
то перережут друг другу глотки и оба попадут в ад!
   В который уже раз Эрик почувствовал присутствие в себе  Сергея.  На  этот
раз Сергей заговорил в нем в полный голос. Эрик  не  прерывал  его,  слушал,
сознавая  справедливость  доводов  своего  второго  "Я".  Но  одно  дело   -
сознавать, другое - принимать. А этого Эрик сделать уже не мог.
   - Ну, хватит, замолчи! - сказал он ему.
   Сергей замолчал. Замолчал, но не ушел.  Он  был  в  нем,  где-то  внутри,
ворочался, как страдающий бессонницей человек, вызывая раздражение уже одним
своим присутствием. Сергей не  был  совестью  Эрика.  Это  было  бы  слишком
просто. Эрик не совершил ничего такого, что бы нанесло  ущерб  его  совести.
Сергей просто напоминал ему, напоминал о том, что в  нынешнем  положении  не
играло никакой роли. Что связывало его с Землей,  кроме  воспоминаний?  Эрик
вдруг почувствовал, что на этот раз он не прав. Разве он, Эрик, спас  элиан?
Нет, спас Сергей, а Эрик пришел  позже!  Именно  его  земная  сущность,  его
память! Через эту земную сущность Земля протянула руку помощи Элии.  Кто  же
он, Эрик? Узурпатор, воспользовавшийся чужим трудом и заслугами, или  только
внешняя оболочка земного Сергея, более понятная  элианам,  а  следовательно,
более полезная для Сергея в его деятельности на этой планете?
   - Наконец-то ты меня понял! - послышался явственно голос Сергея.
   - Значит, ты меня не осуждаешь?
   - Нет, конечно! Будь Эриком, но будь и Сергеем. Если ты перестанешь  быть
Сергеем, ты не будешь здесь больше нужен. Но если ты не будешь Эриком - тебя
не поймут, а это одно и то же.
   Примирение состоялось.
   - Послушай, а ты знаешь, что такое счастье?
   - Приблизительно!
   - Интересно!
   - Счастье - это неистощимая сума желаний. Ты вытаскиваешь из нее одно  за
другим, а она не истощается.
   - Примитив!
   - Возможно!


   ОТЧУЖДЕНИЕ
   Прошло двадцать лет. Старый Дук умер. На  его  место  был  избран  другой
вождь. Власть Дука не перешла по наследству к  Гору.  Нового  вождя  племени
элиан звали Чак. Эрик почти не был с ним знаком. В ту памятную  ночь,  когда
на взмыленном коне к нему прискакал Юл с сообщением о том, что Дук умирает и
хотел бы перед смертью с  ним  увидеться,  Эрик  только-только  вернулся  из
длительной поездки в соседнее племя  элиан,  находившееся  от  его  дома  на
расстоянии ста  пятидесяти  километров.  Его  сопровождали  шестеро  старших
сыновей. Они только зашли в лом, как вслед за ними появился Юл. Все  путники
промокли  до  костей,  однако,  узнав  в  чем  дело,  Эрик  не   стал   даже
переодеваться, только накинул на себя теплый  плащ.  В  конюшне  он  оседлал
свежую лошадь, и они с Юлом поскакали во весь опор к селению.
   Ночь была такая темная, что он почти  не  различал  впереди  себя  силуэт
скачущего Юла. Дорога размокла. Неподкованные  копыта  лошади  скользили  по
глинистой почве. Рискуя ежеминутно упасть вместе с лошадью в дорожную грязь,
Эрик гнал коня, стараясь не отстать от спутника.
   В селение въехали уже перед самым рассветом. Оба были мокрые и  в  грязи.
Бросив коней  посреди  двора,  они  вбежали  в  дом.  Их  встретил  Гор.  На
вопросительный взгляд Эрика  ничего  не  ответил,  только  опустил  глаза  и
покачал головой. Эрик сбросил мокрый плащ и, отерев кое-как покрытые  грязью
ноги, вошел  в  спальню  Дука.  Дук  лежал  на  широкой  постели.  Лицо  его
заострилось.
   Высушенные старческие руки покоились поверх одеяла. Он  дышал  тяжело,  с
хрипом. Вокруг стояли  его  многочисленные  домочадцы.  Завидев  Эрика,  Дук
сделал едва заметное движение. Собравшиеся у его постели родственники тотчас
же покинули комнату, оставив его наедине с Эриком.
   Эрик пробыл возле Дука около часа. Что ему говорил перед  смертью  старый
вождь, он никому никогда не рассказывал. Последнее напряжение,  связанное  с
этой беседой, совсем подорвало силы умирающего, и  он  заснул,  выпуская  из
своей холодной руки руку Эрика. Эрик осторожно высвободил руку и вышел.  Дук
умер спустя два часа, так и не просыпаясь.
   Похороны состоялись на четвертый день. На могиле старого  вождя  насыпали
высокий холм. Элиане, не знай религии, не придерживались  пышных  похоронных
церемоний, но чтили умерших, содержали в порядке могилы, на которые  ставили
памятники из гранита и песчаника. Иногда памятники украшались  скульптурными
портретами умерших. Так и на этот раз, на могилу Дука  был  поставлен  такой
скульптурный портрет. Старый вождь, высеченный из мрамора, сидел  в  кресле,
опустив руки на подлокотники, задумчиво склонив голову.
   Смерть Дука не была неожиданностью для соплеменников. Ее ждали  и  к  ней
готовились заранее. Такая  предусмотрительность  немного  покоробила  Эрика,
хотя он уже привык к тому, что элиане очень  спокойно  относятся  к  смерти.
Может быть, это потому, что  задолго  до  кончины  они  угадывают  время  ее
наступления, и не только тот, кому суждено  умереть,  но  и  окружающие  его
люди. Человека здесь хоронили дважды: первый раз, когда узнают срок кончины,
второй - когда она наступает. Поэтому горе,  связанное  с  потерей  близкого
человека, поражает родственников в тот день, когда они узнают о  неизбежном,
но затем, со временем, притупляется,  и,  когда  приходит  сама  смерть,  ее
встречают, как это не кажется диким и невероятным, с  каким-то  облегчением,
приносящим снятие напряжения ожидания. Это выразилось не  только  в  готовом
памятнике, который поставили рядом с могилой сразу же за  погребением  тела,
но и в том, что уже давно в селении был выбран новый вождь племени, который,
однако, еще не вступал официально в должность, но  фактически  уже  управлял
делами племени.
   Эрик ничего не знал о предстоящей кончине Дука, так  как  тот  велел  ему
ничего не говорить. Скорее всего Дук щадил чувства своего  друга,  зная  его
искреннюю привязанность.
   В последние пять лет они виделись редко. Дук уже не  мог  ездить  верхом.
Эрику же, занятому делами, все  было  как-то  недосуг  выбраться  к  нему  в
селение.
   Дела между тем шли не так, как предполагали Дук и  Эрик.  Последние  пять
лет племена,  входящие  в  союз,  почти  перестали  присылать  для  обучения
курсантов. Их количество с пятисот сначала снизилось до двухсот, затем -  до
пятидесяти. Под конец остались только младшие  командиры,  но  и  среди  них
началось "брожение". Уже пять, вместе с  семьями,  покинули  свое  жилище  и
уехали в родные селения.
   Эрику пришлось законсервировать  лабораторию.  Количество  обрабатываемой
земли в усадьбе сильно сократилось. Теперь она в основном обрабатывалась его
сыновьями. Шесть из них были уже женаты и жили в отдельных домах  со  своими
женами и детьми - внуками Эрика. Три дочери покинули его дом,  выйдя  замуж.
Еще десять сыновей и пять дочерей достигли  брачного  возраста,  но  еще  не
создали себе отдельных семей и жили вместе с отцом. Остальные дети были  еще
малы и не могли работать в поле. Чтобы прокормить семью, в которой вместе  с
детьми было больше шестидесяти человек, Эрику пришлось самому стать за плуг.
Правда, время от времени приходили обозы с продовольствием, но после  смерти
Дука они стали появляться все реже и реже.
   Элианки не работают в поле. Эту работу  выполняют  мужчины.  Поэтому  вся
нагрузка упала на плечи Эрика и его подросших сыновей.  Его  жены  принимали
участие только в охоте. Но поскольку охота стала теперь не  развлечением,  а
промыслом, она уже не вызывала у них того интереса, что раньше.
   Эрик давно понял, что он перестал быть  нужным  элианам.  Пока  в  памяти
людей были свежи воспоминания о  нашествии  пришельцев,  Эрик  был  для  них
спасителем и, что важнее,  человеком,  без  которого  они  чувствовали  себя
беззащитными перед угрозой нового нападения. По мере того как шли годы,  эта
угроза стала терять черты  реальности,  превратилась  в  нечто  абстрактное,
маловероятное. И вообще, больше никто из элиан, за исключением старого  Дука
и Гора, да, может быть, нескольких его старых боевых товарищей, не верили  в
возможность повторения нашествия. Пока существовал страх, элиане готовы были
учиться военному делу, содержать курсантов и бойцов, а  также  Эрика  и  его
семью, и в этой готовности была искренность и желание, так же, как искренняя
любовь к  своему  освободителю  была  присуща  всем,  с  кем  когда-либо  он
встречался. Но теперь, когда прошло двадцать четыре года  и  ужас  нашествия
сгладился, к добровольности  участия  в  оборонной  программе  примешивались
элементы повинности. А как раз повинность была чужда  самой  природе  элиан.
Никогда ни один элианин не гнул спину на другого. Это общество не  знало  ни
рабов, ни слуг, ни наемных рабочих. Труд  б