ими свой выход из ручья и так, ступая на брошенные на  землю  ветви,  задний
при этом подбирал их за собой и передавал переднему, прошли около километра.
Собаки сбились со следа. Уходя все дальше в  лесные  чащи,  они  слышали  их
растерянный лай и злую ругань преследовавших их  охранников.  Заслышав  звук
летящего вертолета, они заползали в кусты и лежали там, боясь  пошевелиться,
до тех пор, пока гул винтов не затихал  вдали.  Накопленные  за  три  месяца
пайки хлеба давно кончились. Эл пробовал есть еще зеленую чернику, но вскоре
почувствовал  резь  в  животе.  Боли  мучили  его  два  дня.  Потом,  скорее
инстинктивно, чем руководствуясь знаниями, он  пожевал  листьев  брусники  и
вскоре почувствовал себя лучше.
   На побег Эла толкнуло отчаяние. Он уже отсидел пять лет, оставался  всего
год. Время от времени, то есть два раза в год, он получал из дома посылки  и
письма. Молли писала, что ждет его.  Старший  сын  устроился  на  работу  на
автозаправочную станцию и теперь ей было материально легче. Старый Там  умер
на второй год после ареста Эла  от  инфаркта.  До  этого  он  несколько  раз
присылал Молли небольшие суммы денег с припиской,  что  эти  деньги  собраны
сослуживцами Эла. Приходил Сак и помог устроиться на  работу  Олгу.  Младший
Мак заканчивал школу.
   За год до окончания срока письма стали бодрее и  радостнее.  Молли  ждала
его скорого возвращения. В одно из писем была вложена записка от его  бывших
товарищей. Они писали, что ждут Эла и что его место  всегда  за  ним.  Новый
директор, как сообщали они, порядочный и отзывчивый человек,  знает  историю
Эла и очень ему сочувствует.  Пада,  бывшего  мэра  города,  который  сыграл
зловещую роль в его судьбе, уже нет. Куда он делся, толком никто  не  знает.
Поговаривали, что ему грозил арест, но потом  вроде  бы  перевели  в  другой
город.
   Все бы закончилось через год, если бы не начальник лагеря полковник Брюл.
Брюл писал стихи и органически ненавидел интеллигентов. Когда-то  он  дважды
пытался поступить в Литературный институт.  И  каждый  раз  проваливался  на
экзаменах. Потеряв надежду стать писателем, он поступил в  школу  милиции  и
прошел путь от сержанта до полковника  внутренних  войск.  Став  начальником
лагеря заключенных, полковник не потерял любви к поэзии. Время от времени  в
лагере  в  качестве  культурно-массовых   мероприятий   проводились   вечера
художественной самодеятельности. На этих  вечерах  с  чтением  своих  стихов
выступал и Брюл. Такой вечер состоялся через неделю  после  прибытия  Эла  в
место отбывания наказания. Его никто не предупредил  о  том,  что  во  время
чтения стихов нужно слушать с выражением восторга и напряженного внимания на
лице. Эл вообще не любил стихи, к тому же за день страшно устал, работая  на
лесосплаве.  Незаметно  для  себя  он  заснул  в  самый  разгар  декламации.
Полковник заметил его и запомнил.
   Одной из страстей полковника, доставлявшей ему наслаждение, которое можно
сравнить с наслаждением математика, решающего  трудную  задачу,  была  игра,
которую он  и  его  окружение  шутливо  назвали  "Постой-погоди".  Игра  эта
заключалась в том, что, выбрав очередную жертву,  ее  различными  доступными
способами, а их было  немало,  подводили  к  увеличению  срока.  Интереснее,
конечно, сыграть такую шутку  с  заключенным,  которому  осталось  сидеть  в
лагере год-два, а то и несколько месяцев.
   Обычно средством  игры  служила  драка.  Исполнителей  задуманного  легко
находили  среди  уголовников.  Делалось  все  так,  что   зачинщиком   драки
оказывался тот, с кем проводилась игра. Если же провокация не удавалась,  то
драку  начинали   уголовники,   а   подготовленные   свидетели   единогласно
подтверждали, что драку  начал  "игрок".  В  особых  случаях,  когда  хотели
добавить сразу  же  большой  срок,  разыгрывалась  ситуация  неподчинения  и
сопротивления  охране.  За  это  суд  сразу  же  отваливал  пять  лет.   Эти
дополнительные пять  лет  получил  и  Эл.  Просидев  пять  лет  из  шести  и
оставленный еще на шесть, он понял, что  этим  дело  не  кончится,  и  решил
бежать. Товарищей для побега искать не пришлось. Они нашли его сами. Это был
осужденный на восемь лет за непреднамеренное  убийство  Меченый.  Имени  его
настоящего никто не помнил. Меченый и Меченый. Так  его  звали  в  уголовном
мире за шрам, пересекающий щеку и губу, полученный еще в  детстве  в  драке.
Второй отзывался на кличку Коротышка и был шестеркой при Меченом.  Коротышка
тоже попал  за  убийство,  но  ему  предстояло  еще  сидеть  лет  десять  из
пятнадцати.
   - Послушай, фраер, - тихо шепнул Элу Меченый. Они вязали  плоты,  которые
дальше по реке сплавлялись к океану, - похоже, что Треп, -  так  заключенные
между собой звали начальника лагеря за его страсть  к  декламации,  -  решил
тебя оставить здесь надолго. Через пять лет он тебе добавит еще,  и  так  до
тех пор, пока ты или он не сдохнете. Скорее, ты, - уверенно заключил  он.  -
Одному, - продолжал он, - через тайгу и болота  не  пробиться.  Надо  бежать
втроем. Доберемся до железной дороги, а там - ищи нас! У меня есть  на  воле
друзья. Помогут с документами. Чем здесь гнить, лучше рискнуть.
   Бежали во время работы. Эл  и  его  новые  друзья  незаметно  для  охраны
сползли с уже почти готового к отправке плота в воду  и,  нырнув  под  него,
уцепились за бревно, прильнув ртами к промежуткам между ними, где  время  от
времени можно было глотнуть воздуха. Вскоре плот закачался и поплыл по реке.
Плыли часа два. Затем Эл услышал условный стук  по  бревнам  и  вынырнул  на
поверхность. Вскоре на плот выбрались и его товарищи.
   - Через час проверка, - сообщил  Меченый.  -  Надо  успеть  выбраться  на
берег. На проверке обнаружат, что мы  смылись,  и  пошлют  катера  проверять
плоты.
   Река в этом месте была довольно широкой, до ближайшего берега  предстояло
плыть километров около  дух.  Но  Меченый  избрал  как  раз  дальний  берег,
противоположный тому, на котором находился лагерь. Они  отвязали  специально
плохо закрепленное бревно и, ухватившись за него, отчаянно  работая  ногами,
поплыли к берегу. Если бы не бревно, намокшая одежа наверняка потянула бы их
на дно. Впрочем, ватные куртки и штаны  хоть  как-то  защищали  от  холодной
воды.
   В надежно запаянных целлофановых кульках у каждого было  по  две  коробки
спичек. Отойдя от берега километра на три, беглецы развели костер и обсушили
одежду. Собаки взяли их след на четвертый день побега.
   Пока еще не были съедены пайки. Меченый был настроен  добродушно.  Как-то
раз, сидя у костра, стал рассказывать о себе, хотя  его  никто  об  этом  не
просил.
   - Я уже второй раз срок тяну. А началось-то с чего? С пустяка. Все было у
меня, как и у других людей, нормально. Если бы не случайность,  может  быть,
вот как ты, закончил бы Политех или университет. Я в детстве, знаешь,  -  он
почему-то обращался только к Элу, - был  способным  парнишкой.  Дед  у  меня
важной шишкой был. А отец - тот геолог, дома  появлялся  редко,  так  что  я
больше с матерью.
   Когда умер дед, мне всего  восемь  лет  было.  Батя,  значит,  когда  мне
шестнадцать исполнилось, купил мотоцикл.  Ну  и  гонял  я  на  нем!  По  сто
двадцать километров в час. Веришь? И ни разу ничего со  мною  не  случалось.
Полюбил я его, ну, как жену, даже больше. Впрочем, что я говорю? Я-то так  и
не женился. А знал я его до винтика. Никто так мотоцикл, пожалуй,  не  знал,
как я. Стали ко мне друзья, знакомые наведываться. Дон, это так  меня  звали
до того, как я стал Меченым, - говорят, почини, что-то барахлит.
   Сижу я так однажды в сарае, чиню тачку одному дружку, вдруг ко мне мусора
катят. Схватили и в ящик. Спрашивают, где  краденные  разобранные  мотоциклы
прячу. А я о них ничего не знаю. Оказывается, пошла тогда  волна  краж  этих
самых мотоциклов, и, что самое главное, у сынка какой-то очень важной  шишки
увели импортный мотоцикл. В общем,  избили  меня  до  потери  пульса.  Потом
отпустили. Извини, мол, ошибка получилась. С тех пор я как увижу мусора, так
на другую сторону улицы спешу перейти.
   А года через два случилась со мной  беда.  Шли  мы  с  дружком  из  одной
компании,  справляли  день  рождения  его  девчонки.  Красивая  такая  была,
чернявая, а глаза - во! Как сливы. Выпили мы, правда, изрядно. А  тогда  уже
указ был о борьбе  с  этим  самым  пьянством.  Идем,  значит,  разговариваем
громко.  А  уже  часа  два  ночи.  Вдруг  догоняет  нас  мусор  и   говорит:
"Пройдемте!". Ну, ясно, куда. А я уже после  того  случая,  известно,  боюсь
этой организации, как черт ладана. Вырвал  я  руку,  и  деру.  Тут,  значит,
подъезд один через проходной двор. Думаю, проскочу его,  и  будьте  здоровы.
Дружок мой тоже со мною - шасть в подъезд. А в  подъезде  ступеньки  крутые.
Заметь это. Я-то уже по ним вбежал наверх, а мой  напарник  замешкался.  Тут
его мусор настиг и кулаком в морду, так, что у него переносица хряснула.  Он
копыта и откинул. А я стою, как дурак, и с места сдвинуться не  могу.  Мусор
ко мне. И уже кулак занес. Не знаю, может быть, со страху, а пригнулся  я  и
как его головой в живот трахну! Мусор так и покатился вниз. А  тут  еще  мой
приятель подниматься начал. Мусор через него и на улицу.  Потом  выяснилось,
что ударился он головою об асфальт. Ну, мне, конечно, и пришили первый срок.
Вот так все и началось. Прошел я, значит, повышение квалификации.
   В зоне получил сообщение, что у отца на этой почве  инфаркт.  Любил  меня
батя. Хоронили его, рассказывали, с почестями... Мамаша поскулила  два  года
да и вышла замуж второй раз. Возвращаюсь  я  домой,  а  жить  мне,  выходит,
негде. Муженек ее так и сказал: "Бандита к себе в дом не пущу!" За то время,
что я сидел, он меня уже успел выписать из квартиры. Дали мне  две  сотни  и
сказали: "Езжай и устраивай свою жизнь как хочешь". Вот и  пошло  тогда  мое
устройство. На работу не берут. Жить негде. Ночевал я у дружков  по  два-три
дня, а то и на вокзале, благо  поезда  ходили  круглосуточно  и  можно  было
притвориться, что поезда ожидаешь.  Ну,  а  дальше...  -  Меченый  замолчал,
встал, ушел во тьму и вернулся через  несколько  минут,  неся  охапку  сухой
тонкой лесины. - Дальше  пошло  такое,  что  вспоминать  не  хочется.  -  Он
переломал лесину о колено и бросил в костер. - Бандит я! Это точно! Зарезать
человека мне теперь ничего не стоит. Но скажи мне, вот ты,  человек  ученый,
кто сделал из меня бандита, кто искалечил мою жизнь  и,  если  хочешь,  убил
моего отца?
   Эл внезапно вздрогнул. На  него  нахлынуло  что-то  необъяснимое.  Потом,
спустя несколько дней, он понял, что это, и связал со своим сном,  когда  во
сне он вместе с Кером очутился в огромном зале и видел прекрасную женщину, а
потом в кабинете Кера увидел сквозь стены сейфа початую бутылку водки. Но  в
этот момент, сидя у костра,  он  еще  не  понимал  всего  того,  что  с  ним
произошло. Он только чувствовал, что от Дона исходит и падает  на  него,  он
ощущал это физически, черная, страшная в своей силе и  безысходности  тоска.
Казалось, каждая клеточка мозга его случайного товарища издает тоскливый вой
одинокого волка. Эл невольно зажал уши, но это не помогло...
   - Теперь, если поймают, лет пять, а то и  все  семь  добавят,  -  прервал
затянувшееся молчание Коротышка.
   - Ну, нет уж! Живым я им больше не дамся! - со стоном проговорил Меченый.
- Одного, хоть зубами горло перегрызу, с собой возьму. Эх, автомат бы мне  с
полным магазином. Зашел бы я в первую попавшуюся мусорню, а  последнюю  пулю
себе в рот!
   Эл поверил, что при случае тот так и сделает. И опять на  него  нахлынула
волна, идущая от спутника. На этот раз она была красная по цвету, как кровь,
и в этой волне вспыхивали блестящие, раскаленные добела искры.
   Теперь, когда запасы еды давно кончились. Меченый мог целые  сутки  идти,
не проронив ни слова. К середине второго месяца после  побега  они  вышли  к
реке.  Идти  стало  легче.  Возле  реки  деревья  росли  реже,  не   образуя
непроходимых чащ и завалов. Кроме того, река указывала путь на юг, туда, где
проходили  рельсы  железной  дороги,  где  среди  толп  людей   можно   было
затеряться, как иголка в стоге сена. Необходимо, правда, добыть  одежду,  но
Меченый сказал, что это пустяк по сравнению с тем, что пришлось преодолеть.
   Два раза в мелких заводях, оставшихся от весеннего разлива реки,  удалось
наловить рыбы. После долгой голодовки, наевшись досыта, маялись животами. На
этот раз Эл нашел какую-то неизвестную ему  траву,  которая,  как  он  точно
знал, сам не понимав, почему знает, оказалась лечебной. После того,  как  ее
поели, боли быстро утихли.


   ПОДАРОК С НЕБА
   - Лежи, не шевелись! Моя белка в глаз стрелить! - на беглецов в упор  был
направлен трехствольный охотничий  карабин.  Владелец  карабина  низкорослый
нанец, таежный житель,  угрожающе  переводил  ствол  то  на  одного,  то  на
другого, застигнутых врасплох  путников,  беспечно  заснувших  в  кустах  на
берегу  реки,  не  предполагавших,  что  поблизости   расположено   одинокое
стойбище.
   Со стороны реки раздался  треск  моторки,  которая  быстро  удалялась  от
берега и вскоре взяла курс на юг. Это  один  из  жителей  стойбища  поспешил
сообщать начальству, живущему, по-видимому, в прибрежном поселке,  о  поимке
беглых.
   - Послушай, друг, отпусти  ты  нас,  ради  бога,  -  взмолился  с  плачем
Коротышка.
   - Зачем бежал? Нехорошо сделал! Приедет большой начальник, муку привезет.
Раз, два, три, - начал он считать и торжественно объявил: -  Семь  мешков  и
еще половина.
   - Что он говорит? - спросил Эл Меченого. - При чем тут мука?
   - При том самом! - зло ответил тот. - За поимку заключенных дают по два с
половиной мешка пшеничной муки.
   - Почему с половиной, а не два или три?
   - Такая установлена  норма,  там...  наверху.  Сволочи!  Чтоб  вас  волки
пожрали!
   Элу вдруг представилось, что сзади нанца ползет, готовый к прыжку,  волк.
Вот он напрягся, сейчас прыгнет и вопьется в горло...
   Нанец испуганно вскрикнул, быстро повернулся  и  выпалил  сразу  из  двух
стволов. Тотчас как пружина взвился Меченый, и нанец рухнул под  ударом  его
тяжелого кулака.
   - Еще один заряд остался. Жалко на тебя тратить, но... - Меченый направил
карабин в голову нанца. Тот, очнувшись от удара и  поняв,  что  ему  грозит,
завизжал, как раненый заяц.
   - Не надо, Дон! - тронул его за плечо Эл.
   - Хрен  с  тобою,  живи,  подонок!  -  сплюнул  Дон,  отводя  карабин  от
визжавшего нанца. - Вставай, падлюка! - пнул он  лежащего.  Тот,  сообразив,
что ему оставляют жизнь, вскочил и начал кланяться, прижимая руки к груди.
   - Кто в стойбище?
   - Никого, начальник, никого. Брат уехал.
   - Веди!
   Нанец, мелко семеня короткими ногами, побежал вперед. Вскоре за деревьями
показалось стойбище - две деревянные избенки, из труб которых  вился  легкий
дымок. Рядом паслись лошади.
   - Смотри, курва, если обманул, то пристрелю на месте, - пообещал Дон.
   В первой избе никого не было. Во второй,  при  виде  вошедших,  испуганно
забились в угол две молодых нанайки и старуха.
   - Эх, давно не щупал бабу! - захихикал Коротышка и потянул за  руку  одну
из молодых женщин. Но тут же получил увесистый подзатыльник от Дона.
   - Затихни! Надо быстро уходить, - пояснил он.
   Коротышка со вздохом сожаления отпустил женщину.
   - Быстро! - Дон снова направил карабин на нанца. - Заряды  к  карабину  и
продукты, - потребовал он.
   Нанца связали, положили на дно лодки и оттолкнули ее от берега.
   - Молись своим богам, чтобы тебя  выловили,  -  посоветовал  Дон.  Затем,
оседлав трех лошадей и навьючив продуктами и припасами две  других,  беглецы
отправились в путь. Сначала они проехали  километра  три  вверх  по  реке  и
остановились посоветоваться и, кстати, переодеться. Лагерную одежду  бросили
в воду, завернув в нее увесистые камни.
   - Надо решать, что теперь будем делать. Идти дальше  на  юг  нет  смысла.
Сейчас поднимут на ноги всю округу, вызовут вертолеты. Будут нас  искать  по
ходу реки. Да и все ближайшие железнодорожные станции и  полустанки  возьмут
под контроль. Надо выждать год!
   - В тайге? - удивился Эл.
   - Да! Теперь у нас есть оружие. Кроме карабина, две двустволки и  припасы
к ним. Одежда, инструменты. Мы сейчас отправимся на восток  и  затеряемся  в
тайге. Там нас, пожалуй, и не будут искать. Когда все утихнет, пойдем  снова
к железной дороге. К тому времени нас уже спишут, как погибших в тайге.
   - Эх, - сожалеюще вздохнул Коротышка. - Надо было с собой взять этих баб.
Теплее зимой было бы.
   - Езжай за ними!
   Коротышка вскочил на ноги и направился было к лошадям, но  Дон  остановил
его:
   - Стой, чокнутый! Слушай! - насторожился он.  Со  стороны  верховья  реки
едва слышно донесся стук лодочного мотора.
   - Быстро они обернулись, - внутренне напрягаясь, прошептал Эл.
   - Давай отведем лошадей  подальше.  Ты,  Коротышка,  побудешь  с  ними  и
смотри, чтобы тихо, а мы с Элом посмотрим,  кто  сюда  пожаловал.  Да!  Вот,
возьми! - он вытащил из связки лосиную шкуру и протянул ее Коротышке.
   - Специально захватил, - пояснил он. - Разрежь на куски и обмотай  копыта
лошадям. Собаки тогда не возьмут след.  Они  тренированы  только  на  людей.
Зверя не трогают.
   Вскоре по реке прошла моторная лодка,  а  за  ней  на  расстоянии  метров
тридцати катер с милиционерами и собаками. До них донесся отрывистый лай.
   - Теперь давай на северо-восток! - распорядился Дон.
   - Почему на север? - спросил Эл.
   - Потому что они нас будут искать в южном направлении. И не мешкать,  так
как они наверняка вызовут теперь вертолеты. Скорее всего, попросят помощи  у
воинских частей, а те шутить не любят. Кроме того, у них автоматы.
   Действительно, к исходу следующего дня они услышали гул вертолетов.  Судя
по доносившемуся до них шуму, вертолетов было два. Он,  как  и  предсказывал
Дон, долетал с южного направления. Однако вскоре шум стал приближаться.
   - Ищите овраг! - забеспокоился Дон.
   Овраг нашли не скоро, но как раз вовремя. Не успели они спуститься туда с
лошадьми, как шум стал нарастать, и  минут  через  десять  над  ними  прошел
вертолет. Густые  заросли  и  полумрак  оврага  скрыли  беглецов.  Шум  стал
удаляться и вскоре затих. Подождав часа два, они вывели лошадей из оврага  и
пустились снова в путь. Вскоре едва заметная тропа уперлась в болото. На его
обход они затратили почти весь оставшийся день. Болота стали попадаться  все
чаще и чаще.
   На третий день звук летящего вертолета снова загнал их  в  чащи.  Лошадей
заставили лечь на землю. Маленькие, выносливые лохматые лошади оказались  не
упрямыми и покорно улеглись на землю. Вертолет  на  этот  раз  кружил  долго
поблизости. Очевидно, у летчиков что-то вызвало подозрение.  Затем  шум  его
внезапно умолк.
   Тропа теперь шла между двух обширных болот. Почва под ногами пружинила  и
колебалась.  Потом  стала  немного  тверже.  Шедший  впереди  Дон   внезапно
остановился и прислушался. Двое его спутников тоже затихли и стали  слушать.
До них издали донесся стук металла о металл.
   Оставив  Коротышку  сторожить  лошадей.  Дон  и  Эл  крадучись  пошли   в
направлении доносящегося до них металлического стука.  Болото  кончилось,  и
торфяная почва сменилась песчаной. Тропа постепенно расширялась и  проходила
через небольшие полянки, поросшие брусникой, которая едва начинала розоветь.
Стук молотка по металлу становился все громче и отчетливее.
   Скрываясь в зарослях,  они  прошли  еще  шагов  двадцать,  и  перед  ними
открылась широкая поляна. Посреди поляны стоял вертолет. Возле него возились
двое, что-то ремонтируя. Третий, с  автоматом  на  плече  и  с  целлофановым
кульком  в  руках,  который  был  уже  наполовину  заполнен   красноголовыми
подосиновиками, "нес охрану".
   - Придется переждать, пока они не кончат ремонт  и  не  уберутся.  Другой
дороги нет, - шепнул Дон.