╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
йду к вам. Ждите меня. Я ведь так давно не видел вас. Мне что-то
взгрустнулось и хочется поговорить по душам с нежно любимой дочерью. Итак,
до встречи.
Генрих"
Побледнев, Диана скомкала письмо в руке.
Что делать? Попросить Габриэля уйти? Но если, уходя, он столкнется с
королем? Удержать его здесь? Но тогда король его увидит! Да, они непременно
столкнутся, и повинна в этом будет только она, Диана! Что же делать? Как
отвратить роковую встречу?
- Что нужно от вас королю? - спросил Габриэль. Голос при этом невольно
дрогнул.
- Ничего, ничего, поверьте, - ответила Диана. - Просто он напоминает о
сегодняшнем вечернем приеме.
- Быть может, я вам мешаю, Диана... Тогда я ухожу...
Но Диана с живостью возразила:
- Нет, нет, останьтесь... - и добавила: - Но если у вас спешное дело, я
вас не удерживаю...
- Письмо взволновало вас, Диана. Я не хочу быть лишним и лучше уйду.
- Вы - лишним! О, друг мой, как вы можете так думать! Не я ли первая
пришла к вам? Я с вами еще встречусь, но не здесь, а у вас. При первой же
возможности я приду к вам, чтобы продолжить этот страшный разговор... Я вам
обещаю... А сейчас... вы правы - я слишком озабочена, мне как-то не по
себе... Меня лихорадит...
- Я это вижу, Диана, - грустно заметил Габриэль, - и я вас покидаю.
- До встречи, друг мой, идите...
Она проводила его до двери, лихорадочно соображая: "Если его задержать,
он наверняка встретится с королем; если он сейчас уйдет, может быть, они
разминутся... ".
И все-таки она колебалась и сомневалась.
- Простите, Габриэль, еще одно слово, - сказала она уже на пороге,
теряя власть над собой. - Ваш рассказ... боже мой, как он меня потряс... Я
не могу собраться с мыслями... Что я хотела спросить?.. Да, вот... Одно
слово... очень важно... Ведь вы мне все-таки не сказали, что намерены
предпринять. Я говорю: "милость", вы - "правосудие"... Но как вы хотите
добиться правосудия?
- Я еще сам ничего не знаю, - сумрачно отозвался Габриэль. - Я
полагаюсь на бога и на случай.
- Как вы сказали? На случай?.. Вернитесь, вернитесь! Я вас не отпущу,
пока вы мне не скажете, что значит "случай"! Остановитесь, я вас заклинаю!..
И, схватив Габриэля за руку, она потащила его обратно в комнату, в
смятении размышляя: "Если они встретятся с глазу на глаз... король без
свиты, а Габриэль при шпаге... А здесь я сама могу броситься между ними,
могу умолять Габриэля, могу, наконец, подставить свою грудь под удар клинка!
Нужно, чтобы Габриэль остался здесь!"
А вслух произнесла:
- Мне стало лучше... Возобновим наш разговор... Объясните мне то, о чем
я просила... Мне гораздо лучше.
- Нет, Диана, сейчас вы слишком взволнованы. Знаете ли вы, в чем я вижу
причину ваших страхов?
- Откуда же мне знать, Габриэль?
- Так вот, вы недавно умоляли меня о пощаде. Вполне понятно: вы
боитесь, что я покараю виновного, и тем самым вы невольно признаете за мною
это право. Вы пытаетесь меня удержать от заслуженной кары, которая вас
приводит в ужас, но в то же время она представляется вам совершенно
оправданной. Правильно ли я говорю?
Диана вздрогнула - удар попал в цель, но собрав последние силы, она
выкрикнула:
- О, Габриэль, и вы могли мне приписать подобные мысли! Вы - убийца?!
Вы из-за угла нападаете на того, кто не думает о защите? Невозможно. Это
была бы не каpa, а подлость! И вы думаете, что я от этого вас хочу удержать?
Ужасно! Идите, уходите! Двери открыты! Я совершенно спокойна, о боже!
Оставьте меня, покиньте Лувр! Я приду к вам, и мы закончим наш разговор.
Идите, друг мой, идите!
Торопливо глотая слова, Диана довела его до приемной. Она хотела
приказать пажу проводить Габриэля до ворот Лувра, но эта предосторожность
еще сильнее выдала бы ее волнение. Поэтому она только шепнула пажу на ухо:
- Не знаете, Совет уже кончился?
- Нет еще, сударыня, - тихо ответил Андре, - по крайней мере, из
большой залы еще никто не выходил.
- Прощайте, Габриэль, - обратилась Диана к молодому человеку, -
прощайте, друг мой, до скорой встречи...
- До встречи, - повторил с грустной улыбкой Габриэль и пожал ее руку.
Он ушел, а она долго глядела ему вслед, пока не захлопнулась за ним
последняя дверь. Вернувшись в свою комнату, она в слезах рухнула перед
аналоем.
IX. СЛУЧАЙНОСТЬ
Несмотря на все усилия Дианы - или, вернее, в результате этих усилий, -
произошло то, что она предвидела и чего так страшилась. Габриэль вышел от
нее опечаленный и смущенный. Ее лихорадочное состояние передалось и ему:
глаза у него помутнели, мысли путались. Он машинально брел по коридорам и
переходам Лувра, не обращая внимания на окружающее. Однако, открыв дверь
большой галереи и переступая ее порог, он вдруг вздрогнул, отступил назад и
остановился, словно окаменев.
С другого конца галереи тоже открылась дверь, и там показался человек.
Это был Генрих II!
Генрих - виновник или, по крайней мере, главный сообщник преступных
обманов, которые навсегда опустошили и погубили душу и жизнь Габриэля!
Король был один, без свиты. Оскорбленный и оскорбитель впервые после
содеянного злодеяния встретились лицом к лицу, разделенные какой-то сотней
шагов.
Габриэль остановился и застыл как вкопанный.
Король тоже остановился от неожиданности, увидев того, кто в течение
последнего года являлся к нему только в сновидениях. С минуту оба они,
словно завороженные, стояли и не двигались.
Охваченный вихрем смятенных чувств и мыслей, Габриэль растерялся. Он не
мог ни рассуждать, ни действовать. Он ждал. Что же касается Генриха II, то
он, несмотря на свое пресловутое мужество, испытал настоящий страх. Однако,
подавив это жалкое чувство, он решился... Да и что ему было делать? Звать на
помощь - значит выказать трусость, уйти - значит обратиться в бегство.
Поэтому он двинулся к двери, у которой неподвижно стоял Габриэль. Какая-то
неведомая сила, какое-то неодолимое, роковое стремление влекло его к этому
бледному призраку! Он чувствовал - это его судьба.
Габриэль видел, как он идет навстречу, и какое-то удовлетворение,
слепое и неосознанное, пронизало все его существо. Голова у него пылала,
мысли разбегались. Он только положил руку на рукоять своей шпаги.
Когда король очутился в нескольких шагах от Габриэля, тот же
непреодолимый страх снова овладел им и как тисками сжал его сердце. Он
смутно сознавал, что настал последний его час и что все справедливо... И
все-таки он шел вперед словно лунатик... Поравнявшись с Габриэлем, он вдруг
в каком-то странном смятении прикоснулся к своей бархатной шапочке и первый
поклонился молодому человеку.
Габриэль не ответил на поклон. Он хранил свою мраморную неподвижность,
его онемевшая рука стиснула шпагу.
Для короля Габриэль был сейчас не верноподданным, а тем, перед которым
склоняются все. Для Габриэля Генрих был не королем, а убийцей его отца.
И тем не менее Габриэль пропустил его мимо, ничего не сделав и ничего
не сказав.
Король прошел не оглядываясь и даже не удивился такому непочтению.
Когда же двери захлопнулись, оцепенение тут же рассеялось, и каждый из них,
словно очнувшись, провел рукой по глазам, как бы спрашивая себя: "Не во сне
ли все это было?"
Габриэль медленно вышел из Лувра. Он не сожалел об упущенном случае.
Скорее, он испытывал какую-то смятенную радость.
"Вот она, моя добыча, ее так и тянет ко мне, она кружит около моих
силков, сама идет на мою рогатину".
И в эту ночь он спал так крепко, как давно ему не доводилось.
Король не был так спокоен. И когда он явился к поджидавшей его Диане,
нетрудно себе представить, какова была их встреча.
Генрих был рассеян и взволнован. Он не решился заговорить о графе де
Монтгомери, хотя не сомневался, что Габриэль шел от его дочери, когда
повстречался с ним. Да он и не собирался подробно расспрашивать о нем. Мы
помним, что шел он к Диане с намерением отвести душу, но желанной беседы не
получилось.
Он вернулся к себе мрачный и подавленный и всю ночь не спал. Ему
чудилось, будто он очутился в некоем лабиринте, из которого нет выхода.
"Однако, - думал король, - сегодня я как бы подставил свою грудь под
его шпагу. Ясно, что он не собирается меня убивать!"
Чтобы как-то забыться, Генрих II решил покинуть Париж. Он побывал в
Сен-Жермене, в Шамборе и у графини Дианы де Пуатье в замке Ане. В последних
числах июня он находился в Фонтенбло.
Где ни случалось ему бывать, он везде развивал бурную деятельность,
словно стремясь приглушить свои мысли шумом, движением, суетой. Предстоящие
торжества в честь бракосочетания его дочери Елизаветы с Филиппом II давали
множество предлогов для утоления этой лихорадочной жажды деятельности.
В Фонтенбло он пожелал устроить охоту с борзыми в честь испанского
посла. Охоту назначили на 23 июня.
День обещал быть жарким и душным. Собиралась гроза. Генрих не захотел,
однако, отменить данные им распоряжения. Пусть будет гроза, тем больше шума!
Он велел оседлать горячего иноходца и с каким-то неистовством предался
охоте. И в какой-то миг, отдавшись бегу коня, он опередил всех, потерял из
виду охотников и заблудился в лесу.
Тучи обложили небо, глухие раскаты грома доносились издалека,
приближалась гроза. Генрих все сильнее пришпоривал вспененного скакуна и
летел быстрее ветра мимо холмов и деревьев. Головокружительная скачка
увлекала его все больше и больше; он кричал во весь голос.
Он как бы забылся на некоторое время. Вдруг скакун взвился на дыбы...
Молния пронизала тучу, и из грозовой тьмы на повороте тропинки возникла,
словно призрак, белая скала, одна из тех, которых множество в лесу
Фонтенбло. Обрушившийся раскат грома окончательно испугал коня, он рванулся
вперед. От его резкого движения поводья лопнули, Генрих потерял власть над
конем. И начался бег - страшный, дикий, безудержный...
Конь с развевающейся гривой, с дымящимися боками, напружив все свои
мускулы, стрелой рассекал воздух. Король припал к его шее, чтобы удержаться.
Волосы у него растрепались, одежда была растерзана, тщетно он пытался
поймать поводья. Тот, кто увидел бы эту скачку во время бури, поспешил бы
перекреститься, приняв ее за адское видение.
Но не было никого!.. Ни единой живой души, кто мог бы спасти короля.
Непрестанные раскаты грома горячили и без того обезумевшего коня.
Генрих, поглядывая по сторонам, пытался понять - где он. И при
очередной вспышке молнии он увидел тропинку, ведущую к вершине крутого
утеса, высившегося над обрывом.
Напрасно король старался остановить коня - ничто не помогало. Соскочить
на ходу - значит раскроить себе голову о ствол дерева или выступ скалы. Так
или иначе, но Генрих видел, что жизнь его висит на волоске.
Он даже не знал в точности, далеко ли еще до пропасти... Но, понимая,
что она неумолимо приближается, он решился пойти на риск и соскользнуть на
землю.
И вот тогда-то, взглянув вдаль, он заметил на краю пропасти какого-то
человека, сидящего, как и он, на коне.
Издали разглядеть его он не мог, да и длинный плащ и широкополая шляпа
скрывали лицо и фигуру незнакомца. Но сомнений быть не могло - это был
кто-то из свиты, также заблудившийся в лесу.
Генрих был спасен. Тропинка была настолько узка, что незнакомец мог без
труда преградить своею лошадью путь королевскому иноходцу. Ему достаточно
было движения руки, чтобы остановить бешеную скачку. Он обязан был сделать
это.
В мгновение ока король пролетел триста - четыреста шагов, которые его
отделяли от спасителя. Потрясая рукой, Генрих испустил крик о помощи.
Человек заметил его. Но - о ужас! - конь пронесся мимо, а странный всадник и
рукой не пошевельнул, чтобы остановить его. Могло даже показаться, что он
слегка отступил, избегая столкновения.
Тогда король крикнул еще раз, но в крике этом звучала уже не мольба о
спасении, а ярость и отчаяние. И в то же время он почувствовал, что конь
мчится не по мягкой земле, а по граниту скалы... Вот он, роковой утес!
Он помянул имя божье, высвободил ноги из стремян и наудачу вывалился из
седла. Толчок отшвырнул его в сторону и каким-то чудом он угодил на бугорок
из мха и травы, не причинив себе никакого вреда. И в самый раз - пропасть
зияла совсем рядом. Конь же, освободившись от всадника, замедлил бег и,
очутившись на краю пропасти, инстинктивно отпрянул назад. Глаза его так и
полыхали, ноздри дымились, грива спуталась.
Король первым долгом горячо возблагодарил всевышнего за его великую
милость, потом снова взнуздал и оседлал коня и только тогда с яростью
вспомнил о человеке, который не пожелал помочь ему в беде.
Незнакомец, скрытый под складками своего широкого плаща, неподвижно
стоял на прежнем месте.
- Презренный! - крикнул ему король, подъезжая ближе. - Разве ты не
видел, в какой я беде? Или ты не узнал меня? А если даже и так, разве не
твой долг спасти ближнего? Ведь для этого тебе достаточно было протянуть
только руку, подлец!..
Человек не шевелился, не отвечал. Он лишь приподнял свою шляпу,
скрывавшую его лицо, и король вздрогнул: он узнал бледное, мертвенное лицо
Габриэля.
- Граф де Монтгомери! - прошептал он еле слышно.
И, не прибавив ни слова, он пришпорил коня и галопом понесся обратно в
лес, а Габриэль, не двигаясь с места, повторил со зловещей улыбкой:
- Добыча сама идет ко мне! Близится час!
X. МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ
Мрачные контракты принцесс Елизаветы и Маргариты предстояло заключить в
Лувре 28 июня. Король вернулся в Париж, но был мрачен и озабочен как
никогда.
Со времени непредвиденной встречи в лесу жизнь его превратилась в
пытку. Он избегал одиночества и бесконечными развлечениями пытался облегчить
мрачные, терзающие его мысли.
Король никому не рассказывал об этой встрече. И хотя он жаждал поведать
о ней какому-нибудь преданному сердцу, но все же боялся это сделать. Он сам
еще не знал, чему верить и что предпринять, а этот мрачный неотступный образ
томил его день и ночь.
Наконец он решил открыться Диане де Кастро, догадываясь о ее свиданиях
с Габриэлем. Молодой граф наверняка выходил из ее покоев, когда он
столкнулся с ним в первый раз. Диана, должно быть, знает его намерения. Она
вполне может либо успокоить, либо предупредить своего отца, ибо он
интуитивно чувствовал, что дочь взволнована не меньше его.
Герцогиня де Кастро и не подозревала о странных встречах короля и
Габриэля. Не знала она также и о том, что сталось с Габриэлем после его
визита в Лувр.
Андре, которого она отправила на улицу Садов святого Павла, вернулся ни
с чем. Габриэль снова исчез из Парижа.
В полдень 26 июня Диана, пригорюнившись, сидела у себя, когда одна из
ее камеристок торопливо проскользнула в комнату и доложила о приходе короля.
Генрих II был серьезен и, поздоровавшись, сразу же приступил к делу.
- Милая моя Диана, - сказал он, глядя на нее в упор, - мы с вами давно
не говорили о виконте д'Эксмесе, которому ныне присвоен титул графа де
Монтгомери. Давно ли вы виделись с ним?
При имени Габриэля Диана вздрогнула, побледнела и с трудом выдавила из
себя:
- Государь, после возвращения из Кале я видела его только раз.
- Где?
- Здесь, в Лувре.
- Недели две назад?
- Верно, государь, не больше двух недель.
- А я-то еще сомневался! - усмехнулся король и замолк, как бы собираясь
с мыслями.
Подавляя в себе безотчетный страх, Диана пристально смотрела на него,
пытаясь разгадать причину этого неожиданного вопроса.
Но лицо отца было непроницаемо.
Наконец, собрав все свое мужество, она заговорила:
- Извините меня, государь, за нескромный вопрос... Почему вы после
столь долгого молчания заговорили со мной о том, кто спас меня в Кале от
бесчестья?
- Вы хотите знать, Диана?
- Да, государь.
- Пусть будет так. Нежной и преданной дочери я могу все открыть. Итак,
слушайте меня, Диана!
И Генрих рассказал ей о двух своих встречах с Габриэлем, о необъяснимом
гневном молчании молодого человека, о том, как он в первом случае не ответил
ему на поклон, а во втором - не протянул ему руку помощи.
- Ведь его проступки велики, Диана! - закончил Генрих, стараясь не
обращать внимания на волнение дочери. - Но я превозмог это поношение, я
стерпел, ибо в свое время он пострадал по моей вине... а также и оказал
великие заслуги государству и недостаточно был за них вознагражден...
И, бросив на нее пронизывающий взгляд, добавил:
- Я не знаю и не хочу знать, Диана, насколько вы посвящены в мои счеты
с виконтом, но знайте одно: я стерпел только потому, что признаю себя
неправым и сожалею о сделанной ошибке... Но, может, я напрасно так
поступил... Кто знает, к чему могут привести его поступки... Не лучше ли мне
заранее обезопасить себя от дерзостей этого господина? Вот об этом-то я и
хотел по-дружески с вами посоветоваться, Диана.
- Благодарю вас, государь, за такое доверие, - грустно отозвалась
Диана, оказавшаяся меж двух огней: ей надлежало теперь выполнить свой долг
не только перед отцом, но... и перед Габриэлем.
- Благодарить меня не стоит... все это в порядке вещей... Но что же вы
все-таки скажете? - настаивал король, видя, что дочь его колеблется.
- Я скажу... - запинаясь, произнесла Диана, - что у вашего
величества... есть основания... быть более осмотрительным с виконтом
д'Эксмесом...
- Не думаете ли вы, Диана, что моя жизнь в опасности?
- О государь, я так не сказала... Но мне кажется, что господину
д'Эксмесу нанесено тягчайшее оскорбление... И можно опасаться...
Диана в испуге остановилась, лоб ее покрылся испариной. Не стала ли она
доносчицей? Не покрыла ли себя вынужденным позором?.. Но Генрих истолковал
ее страдания по-иному.
- О, я тебя понимаю, Диана! - вскричал он, расхаживая по комнате. - Да,
я так и думал... Извольте видеть - я должен опасаться этого юнца!.. Нет,
жить под дамокловым мечом над головой невыносимо! Короли не простые дворяне,
у них другие обязанности... Я прикажу, чтобы господина д'Эксмеса арестовали.
И он было двинулся к двери, но Диана бросилась к нему. Как! Габриэля
обвинят, возьмут под стражу, бросят в тюрьму, и она, Диана, его выдала!
Этого перенести она не могла! И потом, в словах Габриэля не было прямой
угрозы!..
- Государь, одну минуту, - взмолилась она. - Вы ошиблись, клянусь вам,
вы ошиблись! Разве я упомянула о какой-нибудь опасности для вас?.. Во всем,
что он говорил мне, не было и намека на преступление. Если было бы иначе,
разве я бы не сказала вам?
Король остановился.
- Пожалуй, так. Но что же означали ваши слова?
- Я хотела сказать, государь, что вам следует избегать таких встреч,
когда обиженный подданный может забыть долг почтения к своему государю. Но
от непочтения далеко до цареубийства! Государь, достойно ли вам наносить ему
еще одну обиду?!
- Нет, конечно, не к этому я стремился, - ответил король, - и коль
скоро вы рассеиваете мое беспокойство и берете на себя ответственность за
мою жизнь, то я могу не тревожиться...
Диана торопливо перебила его:
- Не тревожиться? Но к этому я тоже вас не призывала! Какую
ответственность вы х