╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
й солдафон. В соответствии со своими циничными
представлениями о жизни он, опираясь на низменные инстинкты Дианы, составил
особый план и предоставил дофину втайне томиться по вдове великого сенешаля.
И в самом деле: именно такая красота - лукавая, вызывающая, живая -
должна была разбудить спящее сердце Генриха. Ему казалось, что эта женщина
должна ему открыть какую-то неведомую науку новой жизни. Для него,
любопытного и наивного дикаря, сирена эта была привлекательна и опасна, как
тайна, как бездна.
Диана это чувствовала. Однако она еще колебалась, не отваживалась
отдаться этому грядущему из страха перед Франциском и перед Монтгомери.
Но однажды король, всегда галантный и любезный с женщинами, беседовал с
Дианой де Пуатье и заметил, что дофин искоса и ревниво следит за их беседой.
Франциск подозвал Генриха:
- Вы что там делаете, сын мой? Подойдите сюда.
Застыдившийся Генрих сильно побледнел и с минуту колебался между
чувством долга и страхом, а затем, вместо того чтобы подойти к отцу, сделал
вид, будто ничего не слышал, и тут же убежал.
- Что за дикий и неловкий малый! - покачал головой король. - Откуда у
него эта дурацкая робость, Диана? Вы, богиня лесов, встречали когда-нибудь
более пугливого оленя? Ах, как это несносно!
- Не угодно ли вашему величеству, чтобы я излечила господина дофина от
этого порока? - спросила, улыбаясь, Диана.
- О, на всем свете не сыскать столь очаровательного учителя, как вы! -
ответил король.
- Так будьте уверены: дофин исправится, - сказала Диана, - я ручаюсь за
успех.
И в самом деле, она живо разыскала беглеца.
Графа де Монтгомери в этот день не было в Лувре, он отправлял свои
служебные обязанности.
- Неужели я вам внушаю такой страх, монсеньер?
Этими словами начала Диана беседу с дофином. Как Диана закончила ее,
как не замечала она промахов принца и восхищалась всем, что он говорил, как
он ушел от нее в полной уверенности, что был умен и очарователен, как,
наконец, сделалась она его повелительницей, - этого никто не знает. Недаром
все это - вечная и не передаваемая словами комедия, которая будет
разыгрываться всегда, но никогда не будет написана.
А Монтгомери? О, этот слепец слишком любил Диану, чтобы раскусить ее.
Все при дворе уже толковали о новой любви госпожи де Пуатье, а благородный
граф был все еще во власти своих иллюзий, а Диана умело и осторожно
поддерживала их. Здание, ею воздвигнутое, было еще настолько шатко, что она
трепетала от каждого его сотрясения, от малейшего шума. Таким образом, за
дофина она держалась ради честолюбия, а за графа - ради осторожности.
XX. О ПОЛЬЗЕ ДРУЖБЫ
Предоставим теперь Алоизе продолжить и закончить рассказ, к которому
предыдущие две главы послужили только вступлением.
- До моего мужа Перро доходили слухи о госпоже Диане и насмешки над
господином де Монтгомери... - продолжала Алоиза. - Но он, видя, что его
господин счастлив, не знал, открыть ли ему глаза или, наоборот, скрыть от
него гнусную интригу, в которую его вовлекла эта честолюбивая женщина. Муж
делился со мною своими сомнениями, понимая, что плохого я ему не посоветую.
Но тут и я растерялась, не зная, на что решиться.
Однажды вечером мы - Перро и я - находились у графа в этой самой
комнате. Нужно сказать, что граф смотрел на нас не как на слуг, а как на
своих друзей и хотел даже в Париже сохранить стародавний обычай зимних
нормандских посиделок, когда хозяева и работники вместе греются у очага
после дневных трудов. Итак, граф, задумавшись и подперев рукой голову, сидел
перед камином. Вечера он обычно проводил с госпожой де Пуатье, но с
некоторых пор она часто предупреждала, что нездорова и не может его принять.
Об этом-то, вероятно, он и размышлял. Перро чинил ремни на какой-то кирасе,
я вязала. Было это седьмого января тысяча пятьсот тридцать девятого года, в
холодный и дождливый вечер, на другой день после крещения господня.
Запомните эту роковую для нас дату, монсеньер.
Габриэль молча кивнул, и Алоиза продолжала:
- Тут доложили о приходе господ де Ланже, де Бутьера и графа де
Сансэра. Эти молодые придворные дружили с монсеньером, а еще больше с
госпожою д'Этамп. Все трое закутаны были в широкие темные плащи, и, хотя
весело смеялись, мне показалось, что они принесли с собою несчастье. Чутье,
увы, не обмануло меня.
Граф де Монтгомери встал и с любезным видом поспешил навстречу гостям.
- Добро пожаловать, друзья, - сказал он, пожимая им руки.
По его знаку я помогла им снять плащи, и все трое уселись у камина.
- Какой счастливый случай привел вас ко мне? - продолжал граф.
- Тройное пари, - ответил господин де Бутьер, - и я выиграл свой
заклад, дорогой граф, раз мы вас застали дома.
- Ну, а я выиграл пари еще раньше, - сказал господин де Ланже.
- Я же выиграю его сейчас, вот увидите, - бросил граф де Сансэр.
- О чем же вы спорили, господа? - спросил граф Монтгомери.
- Ланже утверждал в споре с Ангиеном, - ответил господин де Бутьер, -
что дофина сегодня вечером в Лувре не будет. Мы пошли туда и точно
установили, что Ангиен проиграл пари.
- Что до Бутьера, - сообщил граф де Сансэр, - то он утверждал в споре с
господином Монжаном, что вы, милый граф, будете сегодня дома, и вы видите -
он выиграл пари.
- А ты тоже выиграл, Сансэр, я ручаюсь, - объявил, в свою очередь,
господин де Ланже, - потому что, в сущности, все три пари сводятся к одному,
и мы бы проиграли или выиграли их вместе. Сансэр выиграл сто пистолей у
д'Оссэна, - объяснил он графу Монтгомери, - так как утверждал, что госпожа
де Пуатье будет сегодня вечером нездорова.
Отец ваш страшно побледнел, Габриэль.
- Вы действительно выиграли, господин де Сансэр, - взволнованно
проговорил он. - Вдова великого сенешаля только что дала мне знать, что
сегодня никого не принимает из-за внезапного недомогания.
- Ну вот! - воскликнул граф де Сансэр. - Говорил же я вам! Господа, вы
подтвердите д'Оссэну, что он мне должен сто пистолей.
И все они расхохотались как полоумные. Но граф Монтгомери остался хмур.
- А теперь, добрые мои друзья, - горестно усмехнулся он, - не
согласитесь ли вы объяснить мне эту загадку?
- С превеликим удовольствием, - ответил господин де Бутьер, - но
удалите этих слуг.
Мы, Перро и я, были уже у двери, когда монсеньер сделал нам знак
остаться.
- Это преданные друзья, - сказал он молодым господам, - и мне нечего
стыдиться и нечего скрывать от них.
- Пусть будет так, - согласился господин де Ланже. - Это несколько
отдает провинцией, но дело, граф, касается в большей мере вас, чем нас. Ибо
я уверен, что им уже известен этот секрет - ведь в городе только о нем и
толкуют, - а вы, как водится, узнаете о нем последний.
- Да говорите же! - крикнул господин де Монтгомери.
- Мой милый граф, - продолжал господин де Ланже, - мы все расскажем
вам, ибо больно видеть вас обманутым. Но расскажем мы при условии, что вы
примете весть по-философски, то есть весело. Ведь все это не стоит вашего
гнева, уверяю вас, тем более что гнев этот в данном случае совершенно
бессилен.
- Посмотрим, говорите, - ответил сухо монсеньер.
- Дорогой граф, - сказал тогда господин де Бутьер, самый молодой и
самый безрассудный из трех, - вы знаете мифологию. Вам известна, конечно,
история Эндимиона [Эндимион (рим. миф.) - прекрасный юноша, полюбивший Диану
(дочь Феба-Аполлона), которую римляне считали богиней Луны и охоты]. Но
сколько лет, по-вашему, было Эндимиону ко времени его романа с Дианой
Фебеей? Если вы полагаете, что ему было около сорока, то вы ошибаетесь: ему
не было и двадцати, борода у него еще только пробивалась. Вот почему сегодня
вечером Эндимиона нет в Лувре, богиня Луны закатилась и стала незримой,
вероятно из-за дождя, а вы находитесь дома, монсеньер де Монтгомери, из чего
следует, что мы выиграли все три пари. Да здравствует веселье!
- Доказательства? - холодно спросил граф.
- Доказательства? - повторил господин де Ланже. - Но вы можете пойти за
ними сами. Ведь вы живете в двух шагах от богини Луны.
- Это верно. Спасибо, - сказал граф и встал. Троим гостям пришлось тоже
встать. Строгий и мрачный вид господина Монтгомери напугал их.
- Вот что, граф, - сказал господин де Сансэр. - Не вздумайте делать
глупости, не будьте опрометчивы и помните, что связываться со львенком так
же опасно, как и со львом.
- Будьте спокойны, - ответил граф.
- Но вы ничего не замышляете?
- Будет видно.
И с этими словами он проводил их до двери или, вернее, выпроводил за
дверь. Вернувшись, он приказал Перро:
- Плащ и шпагу!
Тот подал их ему.
- Вы действительно знали об этом? - спросил граф, пристегивая шпагу.
- Да, монсеньер, - потупился Перро.
- Отчего же вы молчали?
- Монсеньер... - пролепетал Перро.
- Понимаю. Вы не друзья, вы только добрые слуги, - дружески похлопал по
плечу Перро граф.
Был он очень бледен, но говорил с каким-то торжественным спокойствием.
Он еще спросил Перро:
- Давно ли ходят эти слухи?
- Монсеньер, - ответил Перро, - вы обручились с госпожой Дианой де
Пуатье пять месяцев назад, свадьба была назначена на ноябрь. И вот говорят,
будто господин дофин полюбил госпожу Диану через месяц после того, как она
приняла ваше предложение. Однако слухи об этом ходят не дольше двух
последних месяцев, а до меня дошли только две недели назад. Вчера я избил
одного из слуг господина Делагарда, посмевшего в моем присутствии шутить на
этот счет, и барон Делагард не осмелился меня отчитать!
- Шутки прекратятся!
Граф произнес это так, что я невольно вздрогнула. Он провел рукой по
лбу и сказал мне:
- Алоиза, пойди за Габриэлем, я хочу его обнять.
Вы спали, монсеньер, крепким детским сном и, когда я разбудила вас,
заплакали. Я завернула вас в одеяло и понесла к отцу. Он взял вас на руки,
долго смотрел на вас, затем поцеловал ваши полусонные глазки. И в это время
его слеза покатилась по румяному вашему личику, первая слеза, которую пролил
в моем присутствии этот сильный и мужественный человек. Передав мне вас, он
сказал:
- Я вверяю тебе мое дитя, Алоиза. Это были его последние слова,
обращенные ко мне. Перро сказал ему:
- Я провожу вас, монсеньер.
- Нет, Перро, - ответил господин де Монтгомери, - я должен быть один.
Останься.
- Но, монсеньер, позвольте...
- Я так хочу.
Противоречить ему было невозможно, и Перро умолк. Граф пожал нам руки:
- Прощайте, мои дорогие друзья... Нет, не прощайте, а до свидания.
И он ушел спокойным, твердым шагом, точно собирался вернуться через
четверть часа.
Перро не сказал ничего, но, едва граф вышел, он взял свою шпагу и плащ.
Мы не обмолвились ни единым словом, и я не пыталась его удержать: он
исполнял свой долг. Он раскрыл мне объятия. Я, рыдая, бросилась к нему.
Нежно поцеловав меня, он выбежал вслед за графом. Все это длилось не больше
минуты.
Оставшись одна, я без сил повалилась на стул и принялась неистово
молиться. За окнами шумел дождь, ревел ветер. Но вы, монсеньер Габриэль,
снова безмятежно погрузились в прерванный сон. И никто не знал, что
проснетесь вы уже сиротой.
XXI. КАК РЕВНОСТЬ ИНОЙ РАЗ УРАВНИВАЛА СОСЛОВИЯ ЕЩЕ ДО ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Особняк де Брезе, где жила в ту пору госпожа Диана, находился
действительно в двух шагах от нашего дома.
Перро, следуя поодаль от своего господина, видел, как он остановился
перед дверьми госпожи Дианы, постучал, затем вошел. Тогда и Перро
приблизился к этим дверям. Господин де Монтгомери надменно и властно говорил
со слугами, пытавшимися преградить ему дорогу. Они уверяли, что госпожа
лежит в спальне больная. Но граф отстранил слуг и прошел дальше, а Перро,
воспользовавшись их замешательством, проскользнул через незапертую дверь и в
темноте беспрепятственно поднялся по лестнице следом за господином де
Монтгомери.
На верхней площадке лестницы графа уже ждали две взволнованные и
заплаканные служанки герцогини; они спросили, что ему угодно в столь поздний
час. И точно, на башенных часах пробило в этот момент десять. Господин де
Монтгомери заявил им, что желает видеть госпожу Диану, что должен ей
безотлагательно сообщить важные новости и, если она не может его принять
тотчас же, он подождет.
Говорил он так громко, что в спальне герцогини, расположенной
неподалеку, все было, конечно, слышно. Одна из служанок побежала в спальню и
вскоре вернулась с ответом, что госпожа де Пуатье готовится ко сну, но тем
не менее выйдет к графу, пусть он ждет ее в молельне.
Итак, либо дофина не было в спальне, либо он вел себя слишком малодушно
для наследника французского престола. Господин де Монтгомери, не возражая,
прошел в молельню вместе с обеими служанками.
Тогда Перро, притаившийся в сумраке лестничного пролета, пробрался на
площадку и спрятался за одним из настенных ковров в широком коридоре,
отделявшем спальню госпожи Дианы от молельни. В глубине коридора виднелись
две заделанные двери: одна когда-то вела в спальню, другая - в молельню.
Перро тут же понял, что услышит почти все, что будет происходить в обеих
комнатах. О, не простое любопытство руководило моим добрым мужем, монсеньер!
Прощальные слова графа и какой-то тайный голос шептали ему о грозящей
опасности, наталкивали на мысль, что графу готовится западня. Перро хотел
быть рядом, чтобы в случае надобности помочь своему господину. К несчастью,
монсеньер, ни одно из слов, донесшихся до его слуха, не может пролить ни
малейшего света на темный и роковой вопрос, терзающий вас теперь.
Господин де Монтгомери не прождал и двух минут, как госпожа де Пуатье
стремительно вошла в молельню.
- Что это значит, граф? - накинулась она на него. - Что это за ночное
вторжение после моей просьбы не приходить сегодня?
- Я вам отвечу откровенно в двух словах, герцогиня, но сперва отпустите
своих девушек. Теперь слушайте, я буду краток. Мне только что сказали, что у
меня есть по вашей милости соперник, что соперник этот дофин и что сегодня
вечером он у вас.
- И вы поверили? Если вы сюда примчались для проверки... - высокомерно
сказала Диана.
- Я страдал, Диана, и прибежал к вам, чтоб вы исцелили меня от
страданий.
- Ну что ж, вы меня увидели, вы убедились, что вам солгали, дайте же
мне покой. Бога ради, Жак, уходите!
- Нет, Диана, - заявил граф, очевидно встревоженный тем, что она
слишком торопилась от него избавиться. - Если утверждение, будто дофин
находится у вас, оказалось ложным, то это вовсе не значит, что он не может
прийти к вам сегодня вечером... а мне бы так хотелось изобличить во лжи
клеветников!..
- Итак, вы здесь останетесь, сударь?
- Останусь, сударыня. Идите спать, если вам нездоровится, Диана. Я же,
с вашего позволения, буду охранять ваш сон.
- Но, собственно говоря, по какому праву, сударь, вы поступаете так? -
воскликнула Диана. - В качестве кого? Разве я еще не вольна в своих
поступках?
- Нет, сударыня, - твердо ответил граф. - Вы не вольны превращать в
посмешище всего двора честного дворянина, чье предложение вы приняли.
- Предложения меня охранять я, во всяком случае, не приму, - отчеканила
Диана. - У вас нет никакого права оставаться здесь. Вы мне не муж. И я не
ношу вашего имени, насколько мне известно.
- Сударыня! - в отчаянии воскликнул тогда граф. - Что мне до насмешек?
О боже мой! Вы ведь знаете, Диана, что не об этом речь. Честь! Достоинство!
Имя! Дело не в них, совсем не в них, а в том, что я люблю вас, что я с ума
схожу, что я ревную и убью всякого, кто посмеет коснуться моей любви, будь
то дофин, будь то сам государь! Мне безразлично имя того, кому я отомщу,
смею вас уверить!
- А за что именно, разрешите узнать? И почему? - раздался властный
голос за его спиной.
Перро вздрогнул, ибо узнал только что пришедшего по полутемному
коридору дофина, ныне - нашего короля. Позади него вырисовывалось глумливое
и жестокое лицо господина де Монморанси.
- Ах! - вскричала госпожа Диана и, заломив руки, упала в кресло. - Вот
чего я боялась!
- А! - вырвалось у графа.
Но через мгновение Перро услышал его почти спокойный голос:
- Монсеньер дофин, одно только слово... бога ради! Скажите мне, что вы
сюда явились не потому, что любите госпожу Диану де Пуатье и что она любит
вас?
- Господин де Монтгомери, - ответил дофин, еще не остывший от гнева, -
одно только слово... порядка ради: скажите мне, что вы здесь находитесь не
по той же причине.
Ясно было, что здесь уже противостояли друг другу не наследник престола
и простой дворянин, а двое мужчин, два раздраженных и ревнивых соперника,
два страдающих сердца.
- Госпожа Диана отдала мне руку и сердце! Это всем известно, и вам в
том числе! - заявил граф, нарочито опуская титул.
- Обещания - это ветер! Их можно забыть! - воскликнул дофин. - У моей
любви права не столь стары, как у вашей, но не менее основательны. Я намерен
отстаивать их.
- Безрассудный! Он говорит о правах! - закричал граф, ослепленный
ревностью и яростью. - Так вы осмеливаетесь утверждать, что эта женщина
ваша?
- Я утверждаю, что она, во всяком случае, не ваша! - возразил Генрих. -
Я утверждаю, что нахожусь в этом доме с разрешения хозяйки дома, чего,
кажется, вы не можете сказать о себе, а потому и жду, когда вы уйдете,
сударь.
- Если вам так не терпится, что ж, выйдем вместе...
- Вызов? - крикнул тогда, став между ними, Монморанси. - Вы осмелились,
сударь, бросить вызов дофину Франции?
- Здесь нет дофина Франции, - отчеканил граф. - Здесь есть человек,
притязающий на любовь женщины, которую я люблю, вот и все!
Он, очевидно, шагнул в сторону Генриха, потому что Перро вдруг услышал,
как Диана закричала:
- Он хочет оскорбить принца! Он хочет убить принца! На помощь!
И она, по-видимому, в замешательстве выскочила из комнаты, хотя
господин де Монморанси и просил ее успокоиться, говоря, что у них две шпаги
против одной и надежный эскорт на нижней лестничной площадке. Перро заметил,
как она, вся в слезах, помчалась по коридору к себе, призывая на помощь
своих служанок и людей дофина.
Но ее бегство отнюдь не охладило пыла противников, и граф тут же
подхватил вырвавшееся у Монморанси слово "эскорт".
- Очевидно, - едко усмехнулся он, - монсеньер дофин считает возможным
платить за оскорбление шпагами своих людей?
- Нет, сударь, - гордо ответил Генрих, - мне довольно будет одной моей
шпаги, дабы покарать кого угодно за дерзость.
Они уже схватились за эфесы шпаг, когда в спор опять вмешался
Монморанси.
- Простите, монсеньер, - сказал он, - но тот, кто, быть может, завтра
взойдет на престол, не вправе рисковать своей жизнью сегодня. Вы, монсеньер,
не только человек, вы - народ: дофин Франции может сражаться только за
Францию.
- Но, в таком случае, - воскликнул граф, - дофин Франции, обладающий
всем, не имеет права отнимать у меня ту, которой одной я посвятил всю свою
жизнь, ту, кто для меня дороже всего и всех, ибо ради нее я позабыл все на
свете... да, да... ради этой женщины, которая, возможно, обманула меня. Но
не
╧Ёшъы■ўхэш 