╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
т, она не обманула меня, этого не может быть, я слишком ее люблю!
Монсеньер! Простите мне мою несдержанность, мое безумие и соблаговолите мне
сказать, что вы не любите Диану. Не приходят же, в самом деле, к любимой
женщине в сопровождении господина Монморанси и эскорта из восьми или десяти
солдат!..
На это господин де Монморанси ответил:
- Несмотря на возражения монсеньера, я пожелал сегодня вечером
сопровождать его с эскортом, так как меня тайно известили о готовящемся на
него нападении. Я должен был, однако, расстаться с ним на пороге этого дома.
Но ваши крики, долетавшие до нас, побудили меня пойти дальше и окончательно
увериться в правдивости сообщения неизвестных друзей, столь своевременно
меня предостерегших.
- О, я знаю, кто эти неизвестные друзья! - сказал граф, горько
рассмеявшись. - Это, по-видимому, те же люди, которые и меня предупредили,
что сегодня вечером здесь будет дофин. И они вполне преуспели в своем
замысле, они и та, кто его им внушила. Ибо госпожа д'Этамп, видимо, хотела
только одного: скандала, который бы осрамил госпожу де Пуатье. А господин
дофин, не поколебавшись нанести ей любовный визит с целой армией, достойно
посодействовал этой затее. Значит, вы уже до того докатились, Генрих Валуа,
что совсем перестали щадить имя госпожи де Брезе?.. Вы открыто объявляете ее
своею дамой сердца? Вы у меня украли ее и с нею вместе мое счастье и мою
жизнь! Но разрази меня гром, тогда и мне некого щадить! Если ты - наследник
французского престола, Генрих Валуа, то это не ставит тебя вне рядов
дворянства, и ты мне ответишь за свой бесчестный поступок... или ты подлый
трус!
- Негодяй! - закричал дофин, выхватив шпагу и бросаясь на графа.
Но господин де Монморанси опять стал между ними:
- Монсеньер! Повторяю вам: в моем присутствии наследник трона не
скрестит шпаги из-за бабьей юбки...
- С человеком более знатным, чем ты, придворный холуй! - перебил его в
исступлении граф. - А впрочем, каждый дворянин равен королю. Монтгомери
стоят Валуа. Они столько раз роднились с французскими и английскими принцами
крови, что могут иметь право биться с ними. Монтгомери во втором и третьем
колене носили французский королевский герб. Итак, монсеньер, у нас гербы так
же схожи, как и шпаги. Ну же, будьте рыцарем! Но нет! Вы всего лишь робкий
мальчик, вы охотно прячетесь за спину своего наставника.
- Пустите меня, Монморанси! - кричал дофин, вырываясь из рук
коннетабля.
- Нет, сто чертей, - гремел тот, - я не дам вам драться с этим буйно
помешанным. Назад! Эй, ко мне! - крикнул он во весь голос.
А сверху доносились вопли Дианы, которая, наклонившись над перилами,
тоже кричала не своим голосом:
- На помощь! Бегите! Бегите сюда! Не дайте ему убить принца!
Это предательство Далилы [По библейской легенде, Далила, возлюбленная
богатыря Самсона, проведав, что его сила заключается в волосах, остригла
ночью спящего Самсона и отдала его в руки врагов], по-видимому, довело графа
до умоисступления. Ведь и без того их было двое против одного.
Перро застыл от ужаса, услышав его слова:
- Так что же, Генрих Валуа? Чтобы получить от тебя и от твоего сводника
удовлетворение, нужно нанести тебе оскорбление действием?
Перро показалось, что граф тогда шагнул вперед и поднял руку на дофина.
У Генриха вырвался глухой рев. Но Монморанси, по-видимому, схватил графа за
руку, потому что Перро расслышал возглас принца:
- Его перчатка задела мой лоб! Он теперь не может умереть иначе, как от
моей руки, Монморанси!
Все это произошло в мгновение ока. В этот миг в комнату ворвались
телохранители. Завязалась отчаянная борьба, зазвенели шпаги. Монморанси
кричал:
- Вяжите бесноватого! А дофин:
- Не убивайте его, ради бога, не убивайте!
Этот слишком неравный бой длился не больше минуты. Перро даже не успел
прийти на помощь своему господину. Добежав до порога молельни, он увидел
одного из телохранителей распростертым на полу; у двух или трех из ран
хлестала кровь, но граф был уже обезоружен, связан, и его держали не то
пять, не то шесть человек. Перро, которого в суматохе никто не заметил,
решил, что ему лучше не попадаться в лапы этих господ. В этом случае он хоть
сможет сообщить друзьям о происшедшем или в чем-нибудь помочь своему
господину при более благоприятных обстоятельствах. Он бесшумно вернулся на
прежнее место и стал ждать удобного момента, чтобы попытаться спасти графа.
Кстати, граф не был убит и даже не ранен... Вы сейчас увидите, монсеньер,
что моему мужу нельзя было отказать ни в мужестве, ни в отваге. Да и
благоразумия у него было не меньше, чем доблести... Покамест же ему
оставалось только одно: наблюдать за происходящим и ждать.
Между тем господин де Монтгомери не переставал кричать:
- Говорил же я тебе, Генрих Валуа, что от моей шпаги ты защитишься
десятком чужих шпаг и от моего оскорбления - холопским мужеством своих
солдат!..
- Вы слышите, господин де Монморанси? - говорил дофин, дрожа всем
телом.
- Кляп ему в рот! - приказал Монморанси, не отвечая принцу. - Я пошлю
вам сказать, что с ним делать, - продолжал он, обращаясь к своим людям. - А
до тех пор не спускать с него глаз! Вы отвечаете мне за него головой.
И он вышел из молельни, увлекая за собой дофина. Пройдя по коридору,
где прятался за портьерой Перро, они вошли в спальню госпожи Дианы.
Тогда Перро перебежал на другую сторону коридора и прижался ухом к
замурованной двери.
Все, что он до сих пор видел и слышал, не шло ни в какое сравнение с
тем, что ему предстояло услышать теперь.
XXII. ДИАНА ПРЕДАЕТ ПРОШЛОЕ
- Господин де Монморанси, - сказал дофин, удрученный и разгневанный, -
напрасно вы меня удерживали чуть ли не силой... Я крайне недоволен собою и
вами...
- Разрешите вам сказать, монсеньер, - ответил Монморанси, - что так
может говорить любой молодой человек, но не сын короля. Ваша жизнь
принадлежит не вам, а вашему народу, и у венценосцев совсем не те
обязанности, что у прочих людей.
- Отчего же, в таком случае, я гневаюсь на самого себя и испытываю
чувство стыда? - спросил принц. - Ах, и вы здесь, герцогиня! - продолжал он,
только что заметив Диану.
И так как уязвленное самолюбие на сей раз возобладало над ревнивой
любовью, то у него вырвалось:
- У вас в доме и из-за вас меня впервые оскорбили.
- У меня в доме, к несчастью, да. Но не из-за меня, монсеньер, -
ответила Диана. - Разве я не пострадала так же, как и вы, и даже больше?
Ведь я во всем этом никак не повинна. Разве я этого человека люблю? Разве
когда-нибудь любила?
Предав его, она еще и отрекалась от него!
- Я люблю только вас, монсеньер, - продолжала она, - мое сердце и моя
жизнь принадлежат всецело вам. Я начала жить с того лишь момента, как вы
овладели моим сердцем. Когда-то, впрочем... Я смутно припоминаю, что не
совсем лишала надежды Монтгомери... Однако никаких определенных обещаний я
ему не давала. Но вот явились вы, и все было забыто. И с той благословенной
поры, клянусь вам, я принадлежала вам, жила только для вас, монсеньер. Этот
человек лжет, этот человек стакнулся с моими врагами, этот человек не имеет
никаких прав на меня, Генрих. Я едва знаю его и не только не люблю, а
ненавижу его и презираю. Я даже не спросила вас, жив ли он еще или убит. Я
думаю только о вас...
- Так ли это? - все еще подозрительно спросил Генрих.
- Проверить это можно легко и быстро, - вставил господин де Монморанси.
- Монтгомери жив, герцогиня, но наши люди его связали и обезвредили. Он
тяжко оскорбил принца. Однако предать его суду невозможно. Судебное
разбирательство такого преступления было бы опаснее самого преступления. С
другой стороны, еще менее допустимо, чтобы дофин согласился на поединок с
этим негодяем. Каково же ваше мнение на этот счет, герцогиня? Как нам
поступить с этим человеком?
Зловещее молчание воцарилось в комнате. Перро затаил дыхание, чтобы
лучше расслышать ответ, с которым так медлила герцогиня. По-видимому,
госпожа Диана страшилась самой себя и тех слов, которые собиралась
произнести.
Но нужно же было в конце концов заговорить, и она произнесла почти
твердым голосом:
- Преступление господина Монтгомери называется оскорблением величества.
Господин Монморанси, какую налагают кару на виновных в оскорблении
величеств?
- Смерть, - ответил коннетабль.
- Так пусть этот человек умрет, - хладнокровно сказала Диана.
Все вздохнули. В комнате снова стало тихо, и лишь после долгого
молчания раздался голос Монморанси:
- Вы, герцогиня, действительно не любите и никогда не любили господина
де Монтгомери.
- А я теперь еще решительнее возражаю против смерти Монтгомери, -
заявил дофин.
- Я тоже, - ответил Монморанси, - но по другим основаниям. Мнение,
подсказанное вам великодушием, монсеньер, я поддерживаю из благоразумия. У
графа де Монтгомери есть влиятельные друзья и родственники во Франции и в
Англии. При дворе, кроме того, известно, что он должен был с нами
встретиться здесь этой ночью. Если завтра у нас громогласно потребуют его
возвращения, мы не можем предъявить им лишь его труп. Наша знать не желает,
чтоб с ней обращались, как с чернью, и убивали ее без всяких церемоний.
Поэтому нам нужно ответить примерно так: "Господин де Монтгомери бежал" или:
"Господин де Монтгомери ранен и болен". Ну, а если нас припрут к стене, что
ж поделаешь! На худой конец мы должны иметь возможность вытащить его из
тюрьмы и показать клеветникам. Но я надеюсь, что эта предосторожность
окажется излишней. Справляться о Монтгомери люди будут завтра и послезавтра.
Но через неделю разговоры о нем утихнут, а через месяц вообще прекратятся.
Нет людей забывчивее, чем друзья. Итак, я считаю, что преступник не должен
ни умереть, ни жить: он должен исчезнуть!
- Да будет так! - сказал дофин. - Пусть он уедет, пусть покинет
Францию. У него есть поместья и родственники в Англии, пусть ищет убежища
там.
- Ну нет, монсеньер, - ответил Монморанси. - Смерть - слишком большая
кара для него, а изгнание - слишком большая роскошь. Не хотите же вы, - и он
понизил голос, - чтоб этот человек рассказывал в Англии о том, как поднял на
вас руку.
- О, не напоминайте мне об этом! - вскричал дофин, заскрежетав зубами.
- И все же я должен напомнить вам об этом, дабы удержать вас от
неразумного поступка. Надо, повторяю, устроить так, чтобы граф - будь он жив
или мертв - не мог ничего разгласить. Наши телохранители - люди надежные, и,
кроме того, они не знают, с кем имеют дело. Комендант Шатле - мой друг, к
тому же он глух и нем, как его тюрьма. Пусть Монтгомери в эту ночь переведут
в Шатле. Завтра станет известно, что он исчез, и мы распространим об этом
исчезновении самые разноречивые слухи. Если слухи эти не утихнут сами собой,
если друзья графа поднимут слишком сильный шум - в чем я очень сомневаюсь -
и доведут тщательное следствие до конца, то нам для своего оправдания
достаточно будет предъявить книгу Шатле, из которой люди увидят, что
господин Монтгомери, обвиняемый в оскорблении наследника престола, ждет в
тюрьме законного судебного приговора. А затем, по предъявлении такого
доказательства, наша ли будет вина, что в тюрьме, месте вообще нездоровом,
на господина де Монтгомери слишком сильно подействуют горе и угрызения
совести и он скончается прежде, чем сможет предстать перед судом?
- Что вы говорите, Монморанси! - перебил его, содрогнувшись, дофин.
- Будьте спокойны, монсеньер, - продолжал советник принца, - к такой
крайней мере нам прибегнуть не придется. Шум, вызванный исчезновением графа,
затихнет сам собою. Друзья утешатся и быстро забудут его, и господин де
Монтгомери, перестав жить в обществе, сможет сколько угодно жить в тюрьме.
- Но ведь у него есть сын, - возразила госпожа Диана.
- Да, малолетний, и ему скажут, что с отцом его неизвестно что сталось,
а когда он подрастет, если только ему суждено подрасти, то у него будут свои
интересы, свои страсти, и ему не захочется углубляться в историю пятнадцати-
или двадцатилетней давности.
- Все это верно и хорошо придумано, - сказала госпожа де Пуатье. - Ну
что ж, склоняюсь, одобряю, восхищаюсь!
- Вы действительно слишком добры, сударыня, - поклонился ей польщенный
Монморанси, - и я счастлив заметить, что нам назначено самой судьбой
понимать друг друга.
- Но я не одобряю и не восхищаюсь! - воскликнул дофин. - Напротив,
порицаю и противлюсь...
- Порицайте, монсеньер, и вы будете правы, - перебил его Монморанси, -
порицайте, но не противоречьте; осуждайте, но не препятствуйте. Все это вас
ничуть не касается, и я беру на себя всю ответственность перед богом и
людьми за этот шаг.
- Но ведь это преступление свяжет нас! - воскликнул дофин. - Вы отныне
будете мне не только друг, но и сообщник!
- О, монсеньер, от таких мыслей я далек, - заверил его коварный
советник. - Но, может, нам предоставить разрешение этого вопроса вашему
отцу, государю?
- Нет, нет, пусть отец ничего не знает об этом! - живо отозвался дофин.
- Однако мне пришлось бы доложить ему это дело, если бы вы упорствовали
в своем ложном убеждении, будто мы все еще живем в рыцарское время, -
усмехнулся господин де Монморанси. - Но не будем торопиться, а предоставим
времени нас умудрить. Согласны? Только пусть граф будет по-прежнему под
арестом. Это необходимо для осуществления последующих наших решений, каковы
бы они ни были. Сами же решения эти отложим на некоторое время.
- Быть посему! - поспешно согласился слабовольный дофин. - Дадим время
одуматься господину де Монтгомери, да и у меня тогда будет возможность
хорошенько обдумать, как велят мне поступить моя совесть и мое достоинство.
- Возвратимся же в Лувр, монсеньер, - сказал господин Монморанси. -
Пусть все общество удостоверится, что мы не здесь. Завтра я вам возвращу
принца, - обратился он с улыбкой к госпоже де Пуатье, - так как убедился,
что вы его любите истинной любовью.
- Но уверен ли в этом монсеньер дофин? - спросила Диана. - И простил ли
он мне эту злополучную, такую для меня неожиданную встречу?
- Да, вы любите меня, и это... страшно, Диана, - ответил задумчиво
дофин. - Боль, испытанная мною при мысли, что я вас мог утратить, показала
мне с полной очевидностью, что любовь эта необходима для меня, как воздух.
- О, если бы это было правдой! - страстно воскликнула Диана, целуя
руку, которую в знак примирения подал ей принц.
- Идемте же, больше медлить нельзя, - сказал Монморанси.
- До свидания, Диана!
- До свидания, мой повелитель, - сказала герцогиня, вложив в эти
последние два слова все свое очарование, на какое она была способна.
Пока дофин сходил по лестнице, Монморанси открыл дверь молельни, где
лежал связанный господин де Монтгомери, и сказал начальнику стражи:
- Я скоро пришлю к вам своего человека, и он скажет, как поступить с
арестантом. А пока следите за каждым его движением и не спускайте с него
глаз. Вы мне за него отвечаете своею жизнью.
- Слушаюсь, монсеньер, - ответил стражник.
- Да и я сама за ним присмотрю, - отозвалась госпожа де Пуатье,
стоявшая у порога своей спальни.
В доме воцарилось гробовое молчание, и Перро слышал лишь равномерные
шаги часового, ходившего взад и вперед у двери молельни.
XXIII. БЕСПОЛЕЗНАЯ ЖЕРТВА
Воспоминания об этой ужасной катастрофе совершенно выбили из колеи
Алоизу. Она говорила с трудом и наконец прервала свой рассказ, чтобы хоть
немного отдышаться. Затем, собравшись с духом, она продолжала:
- Когда дофин и его гнусный наставник вышли, пробило час. Перро понял,
что ему не спасти своего господина, если он не воспользуется временем,
оставшимся до прихода посланца Монморанси. Нужно было действовать. Он
заметил, что коннетабль не указал никакого пароля, никакого знака, по
которому можно было бы узнать его посланца. Поэтому, прождав около получаса,
чтобы сделать правдоподобной свою встречу с коннетаблем, Перро осторожно
вышел из укрытия, тихо спустился по лестнице на несколько ступеней, затем
уже нарочито твердым шагом поднялся обратно и постучался в дверь молельни.
План, внезапно зародившийся у него в голове, был отчаянно смел, но
именно в этой отчаянности заложена была возможность успеха.
- Кто идет? - окликнул часовой.
- Посыльный от монсеньера барона де Монморанси.
- Открой, - сказал часовому начальник стражи. Дверь отперли, Перро
смело, с высоко поднятой головой вошел в молельню и объявил:
- Я конюший господина Шарля де Манфоля, который подчинен, как вы
знаете, господину де Монморанси. Мы со своим господином возвращались из
караула в Лувре и встретились на Гревской площади с господином де
Монморанси. С ним был высокий молодой человек, закутанный в плащ с ног до
головы. Узнав господина де Манфоля, господин коннетабль подозвал его. После
краткой беседы оба они велели мне отправиться сюда, к госпоже Диане де
Пуатье, где должен находиться некий арестант. Насчет него господин де
Монморанси отдал мне особый приказ, и я пришел его исполнить. Я попросил у
него провожатых, но он мне сказал, что я застану здесь достаточно сильный
отряд. И в самом деле, вас тут больше, чем мне нужно для выполнения
полученного приказа. Где арестант?.. А, вот он! Выньте-ка кляп у него изо
рта, мне надо с ним поговорить.
Несмотря на непринужденный тон Перро, добросовестный начальник стражи
все же колебался.
- Нет ли у вас письменного приказа? - спросил он.
- Кто же пишет приказы на Гревской площади в третьем часу ночи? -
ответил, пожимая плечами, Перро. - Господин де Монморанси говорил, что вы
предупреждены о моем приходе.
- Это верно.
- Так что же вы меня задерживаете, милый человек? Вот что: удалите
отсюда всех своих людей, мне нужно сказать этому господину одну секретную
вещь. Ну? Да вы что, не слышите меня, что ли? Отойдите все подальше!
Они и в самом деле отошли, и Перро приблизился к господину Монтгомери,
уже освобожденному от кляпа.
- Мой славный Перро, - прошептал граф, уже раньше узнавший своего
слугу. - Как ты здесь очутился?
- Потом расскажу, монсеньер. Нам нельзя терять ни секунды. Слушайте
меня.
В двух словах он рассказал графу про сцену, только что разыгравшуюся у
госпожи Дианы, и про принятое господином де Монморанси решение навеки
похоронить страшную тайну оскорбления вместе с оскорбителем. Необходимо было
пойти на отчаянный шаг, чтобы спастись от вечного заточения.
- Что же ты намерен сделать, Перро? - спросил господин де Монтгомери. -
Ты видишь, что нас двое, а их восемь... И мы здесь в доме не у друзей, -
прибавил он с горечью.
- Все равно, - сказал Перро. - Предоставьте мне только действовать и
говорить - и вы спасены, вы свободны.
- Для чего мне жизнь и свобода, Перро? - печально спросил граф. - Диана
не любит меня! Диана ненавидит и предает меня!
- Забудьте эту женщину и вспомните о своем ребенке, монсеньер.
- Ты прав, Перро, я совсем забыл своего маленького Габриэля, и за это
бог меня справедливо карает. Итак, ради него я должен, я согласен испытать
последнюю возм
╧Ёшъы■ўхэш 