╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
высоких материях. Наконец, глубоко вздохнув,
Жан ответил:
- Да, может, это и сон... Дабы он сбылся, нужно, чтоб этот самый
человек крепко любил Бабетту и чтоб сама она любила его... хоть чуточку...
Вполне возможно, что он попросит сделать ему скидку, потому что он, скорее
всего, будет немолод и далеко не красавец... Впрочем, и сама Бабетта вряд ли
согласится стать его женою... Вот потому-то я и думаю, что это сон и больше
ничего...
- Верно, только сон, - грустно подтвердила Бабетта, - но совсем не по
тем причинам, Жан, о которых вы говорите. Этот благородный человек будет для
меня всегда молодым, красивым и желанным, потому что своим поступком даст
мне самое высокое доказательство любви, какое только может получить женщина.
Мой долг - полюбить такого человека на всю жизнь... Но нет, такого человека
не найдется, а если и найдется, то, хорошенько рассудив и все взвесив, он
все равно отступит в последнюю минуту... Вот почему, милый Жан, все это
только сон.
- А если это все-таки истина? - вставая, неожиданно спросил Габриэль.
- Как? Что вы сказали? - растерялась Бабетта.
- Я говорю, Бабетта, что такой человек, преданный и благородный,
существует.
- И вы его знаете? - взволновался Пьер. - Я его знаю! - улыбнулся
молодой человек. - Он вас действительно любит, Бабетта, и вы можете без
всяких оговорок принять его жертву. Тем более что вы дадите взамен не
меньше, чем сами получите: вы получите новое имя и подарите ему счастье.
Разве не так, Жан Пекуа?
- Но... господин виконт... Я не знаю... - залепетал как потерянный Жан.
- Вы, Жан, - продолжал Габриэль, улыбаясь, - упустили из виду лишь
одно: Бабетта питает к вам не только глубокое уважение и сердечную
благодарность, но и благоговейную нежность. Заметив вашу любовь, она сначала
ощутила прилив гордости, затем умилилась и, наконец, почувствовала себя
счастливой! Тогда-то она и возненавидела негодяя, который ее обманул. Вот
почему она только что умоляла своего брата не сочетать ее узами брака с тем,
кто стал ей глубоко ненавистен. Верно я говорю, Бабетта?
- Сказать по правде, ваша светлость... сама не знаю. - Бабетта была
бледна как снег.
- Она не знает, он не ведает, - рассердился Габриэль. - Как же так,
Бабетта? Как же так, Жан? Разве вы не слышите голос своего сердца? Это
невозможно. Мне ли вам говорить, Бабетта, о том, что Жан вас любит? Или,
может, вы, Жан, сомневаетесь, что Бабетта любит вас?
- Возможно ли? - вскричал Пьер Пекуа. - Нет, это слишком большое
счастье!
- Поглядите-ка на них! - сказал Габриэль.
Бабетта и Жан смотрели друг на друга, а потом, сами не зная, как это
получилось, бросились друг другу в объятия.
Обрадованный Пьер Пекуа, словно потеряв дар речи, молча стиснул руку
Жана. И это крепкое рукопожатие было красноречивее всех слов.
Когда первые изъявления восторга стихли, Габриэль заявил:
- Сделаем так. Жан Пекуа как можно скорее женится на Бабетте, но,
прежде чем водвориться в доме своего брата, они проживут несколько месяцев у
меня в Париже. Таким образом, тайна Бабетты, грустная причина столь
счастливого брака, будет погребена в пяти честных сердцах тех, которые здесь
присутствуют. Итак, мои добрые, дорогие друзья, вы можете отныне жить
радостно и спокойно и смотреть в будущее без опаски!
- Великое вам спасибо, благородный, великодушный гость! - воскликнул
Пьер Пекуа, целуя руку Габриэля.
- Только вам мы обязаны нашим счастьем! - добавил Жан.
- И каждый день утром и вечером, - заключила Бабетта, - мы горячо будем
молить господа за вас, нашего спасителя!
- Я вас тоже благодарю, Бабетта, - ответил растроганный Габриэль, - за
эту мысль: молите бога о том, чтоб вашему спасителю удалось спастись самому.
XXV. СЧАСТЛИВЫЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ
- Черт побери! - воскликнул Жан Пекуа. - Вы принесли другим так много
счастья, что непременно добьетесь своего!
- Да, пусть это будет для меня добрым предзнаменованием, - молвил
Габриэль. - Но вы сами видите, что я должен вас покинуть... А для чего?
Возможно, для горя и слез! Однако не будем загадывать и потолкуем о том, что
нас волнует.
Назначили день свадьбы, на которой Габриэль, к своему великому
сожалению, не мог присутствовать, а потом и день отъезда Жана с Бабеттой в
Париж.
- Вполне возможно, - с грустью заметил Габриэль, - что сам я не смогу
вас принять у себя дома, поскольку мне, видимо, придется временно покинуть
Париж. Но вы все равно приезжайте. Алоиза, моя кормилица, примет вас с
распростертыми объятиями.
Что же касается Мартен-Герра, то ему суждено было оставаться пока в
Кале. Амбруаз Парэ объявил, что выздоровление будет крайне медленным и
поэтому за больным потребуется тщательный уход.
- Но как только ты поправишься, верный мой друг, - говорил ему виконт
д'Эксмес, - возвращайся также в Париж, и, что бы со мной ни случилось, я
сдержу свое обещание: я избавлю тебя от тени, преследующей тебя. Теперь я в
этом вдвойне заинтересован.
- Вы, ваша светлость, думайте о себе, а не обо мне, - сказал
Мартен-Герр.
- Ничего, все долги будут оплачены. Однако пора идти. Прощайте, друзья,
я должен вернуться к герцогу де Гизу.
Через четверть часа Габриэль был уже у герцога.
- Наконец-то, честолюбец! - улыбнулся Франциск Лотарингский.
- Все мое честолюбие в том только и состоит, чтобы помогать вам по мере
своих сил, ваша светлость, - отвечал Габриэль.
- О нет, это еще не честолюбие, - возразил герцог. - Я считаю вас
честолюбцем потому, - шутливо добавил он, - что вы обратились ко мне со
многими просьбами, настолько из ряда вон выходящими, что я, по совести
говоря, просто не знаю, смогу ли я их удовлетворить!
- Когда я их излагал, монсеньер, то думал не столько о своих заслугах,
сколько о вашем великодушии.
- Вы, однако, высокого мнения о моем великодушии, - усмехнулся герцог.
- Посудите сами, маркиз де Водемон, - обратился он к вельможе, сидевшему у
его постели, - можно ли досаждать высоким особам такими невыполнимыми
просьбами? Вы только послушайте, каких неслыханных наград требует от меня
виконт д'Эксмес!
- Заранее предвижу, - молвил маркиз де Водемон, - что это совсем
немного для столь доблестного человека, как виконт. Однако послушаем.
- Во-первых, - сказал герцог де Гиз, - господину д'Эксмесу желательно,
чтобы я оставил при себе небольшой отряд, который им был завербован за свой
собственный счет. Сам же он берет с собой только четырех человек. И эти
молодчики, которых он мне навязывает, - воплощенные черти, которые вместе с
ним взяли неприступный форт Ризбанк. Так кто же из нас двоих - я или виконт
д'Эксмес - делает одолжение друг другу?
- Полагаю, что виконт, - улыбнулся маркиз де Водемон.
- Ну что ж, беру на себя это обязательство, - весело рассмеялся герцог.
- Я не дам им бездельничать, Габриэль. Едва я встану на ноги, то сразу же
поведу их с собой на Гам. Пусть у англичан не останется ни клочка
французской земли! Даже Мальмор со своими вечными ранами и тот пойдет. Метр
Парэ обещал его основательно залатать.
- Он будет просто счастлив, монсеньер! - заметил Габриэль.
- Вот вам первая моя милость... Следующая просьба: господин д'Эксмес
напоминает мне, что здесь, в Кале, пребывает Диана де Кастро, дочь короля.
Как вам известно, господин де Водемон, она была пленницей англичан. Виконту
д'Эксмесу угодно, чтобы я, помимо прочих дел, думал и об этой особе
королевской крови. Что же это: обязательство или услуга, которую мне
оказывает господин виконт?
- Несомненно услуга, - отвечал маркиз де Водемон.
- Значит, второй пункт улажен, - продолжал герцог. - Хоть я и слыву
неважным царедворцем, однако я знаю, как дворянину подобает относиться к
даме, и мне ясны мои обязательства перед госпожой де Кастро. Она будет
отправлена в Париж, как и когда ей будет угодно.
Габриэль молча поклонился герцогу, не желая показывать, какое значение
придает он этому обещанию.
- Третье. Лорд Уэнтуорс, бывший губернатор здешнего города, был взят в
плен виконтом д'Эксмесом. При капитуляции мы обещали предоставить ему
свободу за определенный выкуп, но господин д'Эксмес предлагает нам проявить
еще большее великодушие. Он просит нашего позволения вернуть лорда Уэнтуорса
обратно в Англию, не взимая с него никакой дани. Разве такой поступок,
свидетельствуя о нашей любезности, не подымет наш престиж по ту сторону
пролива? Таким способом виконт д'Эксмес снова оказывает нам услугу.
- И притом - благороднейшим образом! - подтвердил маркиз де Водемон.
- Итак, Габриэль, - заключил герцог, - можете не беспокоиться, господин
де Терм уже отправился освободить лорда Уэнтуорса и вернуть ему шпагу. Он
может уехать в любое удобное ему время.
- Крайне признателен, монсеньер, но не думайте, что я столь
великодушен. Я просто считаю своим долгом расплатиться с ним за ту
любезность, которую он проявил ко мне как к пленнику, и в то же время даю
ему урок порядочности, смысл которого до него дойдет и без слов.
Все складывалось отлично, и, однако, Габриэль беспокоился: почему
герцог ничего не говорит о самом главном? И он решился:
- Монсеньер, позвольте вам напомнить о вашем обещании, которое вы
соизволили дать мне накануне взятия форта Ризбанк.
- Но погодите, нетерпеливый юноша! После трех важных услуг, как это
может подтвердить господин де Водемон, я могу в свою очередь и вас попросить
об одном одолжении. Я вас прошу отвезти и вручить королю ключи от города
Кале...
- О, ваша светлость! - порывисто перебил его Габриэль.
- Думаю, что это вас не слишком затруднит. Подобного рода поручения вам
выполнять не впервой. Помнится, вы же отвозили знамена после нашего
итальянского похода... Вместе с ключами вы вручите его величеству копию акта
капитуляции и это письмо, в котором рассказано о взятии Кале, - я нынче
утром написал его собственноручно, невзирая на все запреты метра Амбруаза
Парэ. Итак, я надеюсь, что вы довольны мною. Вот вам письмо, вот ключи. О
том, что их нужно беречь, не стоит распространяться.
- И мне, ваша светлость, не стоит говорить о том, что я - ваш должник
на всю жизнь! - взволнованно произнес Габриэль.
Он взял ларчик резного дерева и запечатанное письмо из рук герцога де
Гиза. Кто знает, быть может, в них, в этих драгоценных талисманах, заключена
и свобода отца, и его собственное счастье!
- А теперь я вас не задерживаю, - сказал герцог. - Вы, наверно, сами
торопитесь.
- Прощайте, ваша светлость, и еще раз спасибо! - повторил Габриэль.
В это время в комнату ворвался де Терм, тот самый офицер, которого
герцог послал за лордом Уэнтуорсом.
- Ну разве может уехать наш посланец победы, не повидав посланца
поражения! - рассмеялся герцог при виде офицера. - Итак, что скажете, де
Терм? Вы вроде бы огорчены?
- Огорчен, и очень, ваша светлость.
- Да? А что случилось? Где лорд Уэнтуорс?
- По вашему повелению я объявил лорду Уэнтуорсу, что он свободен, и
возвратил ему шпагу. Он принял эту милость крайне холодно и не проронил ни
слова. Подобная сдержанность удивила меня. Едва я вышел из комнаты, как
громкие крики вернули меня обратно: лорд Уэнтуорс, воспользовавшись
свободой, тут же пронзил себя шпагой, которую я ему только что вернул. Он
умер мгновенно.
- Черт возьми! - воскликнул герцог де Гиз. - Он не мог пережить свое
поражение! Вы согласны, Габриэль?
- Нет, ваша светлость, - жестко ответил Габриэль. - Нет, не поражение
привело к смерти лорда Уэнтуорса.
- Как! Есть другая причина?
- Об этой причине разрешите мне, монсеньер, умолчать. Я бы хранил тайну
и при жизни лорда, а уж после его смерти - тем более. Однако, - понизил
голос Габриэль, - могу вам признаться, монсеньер, что на его месте я бы
сделал то же самое. Да, лорд Уэнтуорс правильно поступил! Есть вещи, которые
благородный человек может искупить только смертью.
- Я понимаю вас, Габриэль, - задумчиво отозвался герцог. - Нам остается
только отдать лорду Уэнтуорсу военные почести.
- Теперь он их достоин, - холодно подтвердил Габриэль.
Через несколько минут герцог де Гиз отпустил Габриэля, и он направился
прямо к особняку бывшего губернатора, где еще жила герцогиня де Кастро.
Он не видел Дианы со вчерашнего дня, но она уже знала об удачном
вмешательстве Амбруаза Парэ и о спасении герцога де Гиза. Габриэль нашел ее
спокойной и твердой.
Влюбленные верят в предчувствия - спокойствие Дианы невольно подняло
его дух.
Когда виконт передал ей разговор с герцогом и показал письмо и ларец,
доставшиеся ему ценою величайших опасностей, Диана обрадовалась. Но даже в
эту счастливую минуту она искренне пожалела о горестном конце лорда
Уэнтуорса, который, хотя и оскорблял ее целый час, был в продолжение трех
месяцев истинным джентльменом.
Затем Габриэль рассказал о Мартен-Герре, о семье Пекуа, о том
покровительстве, которое Диане обещал герцог де Гиз... Словом, он был готов
найти тысячу поводов для разговора, лишь бы не расставаться с нею. Но мысль
о возвращении в Париж все сильнее и сильнее беспокоила Габриэля. Его
раздирали самые противоречивые чувства: ему хотелось и остаться, и скорее
увидать короля.
Наконец настала минута, когда Габриэль объявил ей о своем отъезде.
- Вы уезжаете, Габриэль? Тем лучше! - отозвалась Диана. - Чем скорее вы
уедете, тем меньше я буду томиться в ожидании. Уезжайте, друг мой, и пусть
быстрее разрешится наша судьба.
- Будьте вы благословенны! Ваше мужество поддерживает меня!
- Габриэль, слушая вас сейчас, я испытывала какое-то стеснение... Да и
вы, должно быть, тоже... Мы говорили о чем угодно, только не о главном - о
нашем будущем. Но коль скоро вы через несколько минут уезжаете, мы можем
откровенно поговорить о том единственном, что нас волнует...
- Вы словно читаете в моей душе!
- Тогда выслушайте меня. Кроме письма герцога де Гиза, вы вручите его
величеству и другое - от меня. Вот оно. Я рассказываю ему, как вы освободили
и спасли меня. Тем самым станет ясно, что королю Франции вы вернули город, а
отцу - дочь! Я уверена, что отцовские чувства Генриха Второго не обманывают
его и что я имею право называть его отцом.
- Дорогая Диана! О, если бы так оно и было! - воскликнул Габриэль.
- Теперь о другом... Я хочу знать, как будут складываться у вас дела.
Пусть кто-нибудь время от времени ставит меня об этом в известность.
Поскольку вам приходится оставлять здесь своего оруженосца, возьмите с собой
Андре, моего французского пажа... Андре - ребенок, ему только семнадцать
лет, а по нраву своему он еще моложе, чем по возрасту. Однако он предан мне,
порядочен и может вам быть полезным. Возьмите его, Габриэль.
- Я благодарен вам за заботу, - ответил Габриэль, - но я должен ехать
сию же минуту... Диана перебила его:
- Андре предупрежден. Он уже собрался в дорогу, и мне нужно дать ему
лишь последние указания. Пока вы будете прощаться с Пекуа, Андре нагонит
вас.
- Что ж, я возьму его с радостью, - подхватил Габриэль. - У меня хоть
будет с кем поговорить о вас!
- Я об этом думала, - покраснела герцогиня де Кастро. - А теперь
прощайте! Пора!
- О нет, не прощайте! Это слишком горестное слово. Не "прощайте" - "до
свидания"! Кстати, вы не сказали, как можно подать вам весть.
- Погодите...
Она сняла с пальца золотой перстень, потом вынула из сундука монашескую
косынку - ту самую, что носила она в бенедиктинском монастыре Сен-Кантена.
- Слушайте, Габриэль, - торжественно произнесла она. - Вполне вероятно,
что все разрешится еще до моего возвращения. Тогда пусть Андре выедет из
Парижа мне навстречу. Если господь за нас, он вручит этот обручальный
перстень виконтессе де Монтгомери. Если же надежда нас обманула, он передаст
мне этот монашеский платок. Будем же сильны духом, Габриэль. Поцелуйте меня
по-братски в лоб, а я сделаю то же самое, дабы укрепить вашу веру, вашу
волю.
И они в молчании обменялись грустным поцелуем.
- А теперь, друг мой, расстанемся! Так нужно! До свидания!
- До свидания, Диана! - прошептал Габриэль и, словно обезумев, выбежал
из зала.
Через полчаса виконт д'Эксмес уже выезжал из Кале, города, который он
только что отвоевал для Франции. Его сопровождали паж Андре и четверо
волонтеров: Пильтрусс, Амброзио, Ивонне и Лактанций.
Пьер, Жан и Бабетта проводили шестерых всадников до Парижской заставы.
Там они наконец расстались. Габриэль последний раз пожал им руки, и вскоре
маленькая кавалькада скрылась за поворотом дороги.
Габриэль был задумчив и серьезен, но отнюдь не печален.
Он весь жил надеждой.
Было время, когда он уже покидал Кале и направлялся в Париж за
разрешением своей участи, но тогда условия были куда менее благоприятны,
нежели сейчас: он беспокоился о Мартене, о Бабетте и о братьях Пекуа, он
беспокоился о Диане, которая оставалась во власти влюбленного лорда
Уэнтуорса... Наконец, он смутно предчувствовал, что будущее не сулит ему
счастья...
Теперь дурных предзнаменований вроде бы не было. Оба раненых -
военачальник и оруженосец - были спасены; Бабетта Пекуа выходила замуж за
любимого человека; герцогиня де Кастро была свободна и независима. Сам же
Габриэль, задумавший и осуществивший захват Кале, оседлал, как говорится,
свою судьбу. Кале возвращен королю Франции, а такая победа достойна любого
воздаяния. Тем более что воздаяние это справедливо и священно!
Да, Габриэль весь жил надеждой!
Он спешил в Париж, он спешил к королю. Его храбрые солдаты скакали
рядом. Перед ним, притороченный к седлу, красовался ларчик с ключами от
города Кале. В плаще покоился драгоценный акт о капитуляции города и не
менее драгоценные письма от герцога и от госпожи де Кастро. Перстень Дианы
лучился на его пальце. Сколько добрых предзнаменований для грядущего
счастья! Даже небо, голубое и безоблачное, напоминало ему о надежде; воздух,
свежий и чистый, будоражил кровь; окрестные поля, напоенные тысячами
предвечерних звуков, дышали миром и покоем; и само величавое солнце,
уходившее за горизонт, невольно приносило успокоение.
Да, трудно представить было столь удачное сочетание добрых
предзнаменований, ведущих к желанной цели!
Однако посмотрим, что произошло!
XXVI. ЧЕТВЕРОСТИШИЕ
Вечером 12 января 1558 года королева Екатерина Медичи давала один из
тех приемов, на которые, как нам уже известно, собиралась вся высшая знать.
На сей раз этот прием был особенно блестящ и великолепен, хотя многие из
дворян и пребывали на севере, в войсках герцога де Гиза.
Среди дам, кроме Екатерины, королевы законной, находились Диана де
Пуатье, королева фактическая, молодая королева Мария Стюарт и печальная
принцесса Елизавета, которой суждено было впоследствии стать королевой
Испании.
Среди мужчин выделялся глава Бурбонского дома, король Наваррский
Антуан, властитель слабый и нерешительный, который по настоянию своей жены,
мужественной Жанны д'Амбре, отправился ко двору французского монарха, дабы
при содействии Генриха II вернуть Наварре отторгнутые испанцами земли.
Был там и его брат, принц Конде, которого не слишком-то любили, о