╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
ми паузами:
Ротик милый, ротик малый,
Как шиповник светло-алый,
Расцветающий в бору
Поутру.
Ты душистый, ты цветущий,
Как малина в темной куще,
И нежнее во сто крат,
Чем прозрачные росинки,
Что, повиснув на кувшинке,
Нас прохладою дарят...
- Как же зовут любезного поэта? - спросил Генрих, окончив чтение.
- Его зовут Реми Белло [Реми Белло (1528-1577) - французский поэт],
государь, и он, если не ошибаюсь, обещает стать соперником Ронсара [Пьер де
Ронсар (1524-1585) - крупнейший французский поэт XVI века]. Ну что ж,
оцениваете ли вы как я, этот любовный сонет в пятьсот экю?
- Твой подопечный получит их, моя прекрасная Диана.
- Но и старых певцов нельзя забывать. Я обещала, государь, от вашего
имени пенсию Ронсару, королю поэтов. Подписали ли вы о ней указ? Ну
разумеется. В таком случае, у меня еще только одна просьба к вам: отдайте
вакантный пост рекульского аббата своему библиотекарю, Меллену де Сен-Желе
[Меллен де Сен-Желе - французский поэт, впервые во Франции стал писать
сонеты; Диана называет его "французским Овидием" - по имени великого
древнеримского поэта], нашему французскому Овидию.
- Овидий будет аббатом, очаровательный мой меценат.
- Ах, как вы счастливы, государь, что можете по своему усмотрению
располагать столькими должностями и бенефициями! Если бы мне только на час
вашу власть!
- Разве она не всегда в твоих руках, неблагодарная?
- Вот как, государь?.. Вы сказали, что ваша власть всегда в моем
распоряжении? Не искушайте меня, государь. Предупреждаю вас, что я
воспользовалась бы ею для уплаты большого долга Филиберу Делорму. Он
ссылается на то, что мой замок в Анэ закончен. Это будет славнейший памятник
вашего царствования, государь!
- Что ж, Диана, возьми для своего Филибера Делорма те деньги, что будут
получены от продажи должности пиккардийского губернатора.
- Эта должность, кажется, стоит двести тысяч ливров? О, тогда я смогу
еще купить жемчужное ожерелье, которое мне предлагали. Его мне очень бы
хотелось надеть сегодня на свадьбе вашего возлюбленного сына Франциска. Сто
тысяч Филиберу, сто тысяч за ожерелье - вот и ушло пиккардийское
губернаторство!
- Тем более, что ты ровно вдвое преувеличила его стоимость.
- Как! Оно стоит всего лишь сто тысяч ливров? Ну что ж, решение очень
простое - я отказываюсь от ожерелья.
- Полно, - засмеялся король, - у нас есть где-то три или четыре
свободные концессии, которыми можно будет оплатить это ожерелье, Диана.
- О, государь, нет щедрее короля, чем вы, и нет человека, которого бы я
сильнее любила!
- Да? Ты и вправду любишь меня не меньше, чем я тебя, Диана?
- Вы сомневаетесь?
- Сомневаюсь потому, что боготворю тебя! Как ты хороша, Диана! Как я
люблю тебя! Часами... нет, годами мог бы я так любоваться тобою, забыв о
Франции, обо всем на свете.
- Даже о торжестве бракосочетания монсеньера дофина? - спросила,
рассмеявшись, Диана. - А между тем оно состоится сегодня, через два часа.
Сейчас пробьет десять.
- Десять! - воскликнул Генрих. - А у меня назначено свидание на этот
час!
- Свидание, государь? Уж не с дамой ли?
- С дамой.
- И, должно быть, красивой?
- Да, Диана, очень красивой.
- Значит, не с королевой?
- Какая ты злая! Екатерина Медичи красива на свой лад, красива строгой,
холодной, но подлинной красотой. Однако я ожидаю не ее. Ты не догадываешься,
кого?
- Нет, государь.
- Другую Диану, живое воспоминание о весне нашей любви, нашу дочь, нашу
дорогую дочурку.
- Вы во всеуслышание и слишком часто твердите об этом, государь, -
нахмурившись, потупилась Диана. - Между тем условлено было, что герцогиня де
Кастро будет считаться дочерью другой особы.
- Так оно и будет, - уверил Диану король, - но ведь ты обожаешь нашу
дочь, разве не так?
- Я обожаю ее за то, что вы ее любите.
- О да, очень люблю... Она так обаятельна, так умна и добра. А кроме
того, она мне напоминает мои молодые годы, то время, когда я полюбил тебя...
Не больше, конечно, чем ныне, но все же... до преступления... - Король
внезапно впал в мрачную задумчивость. Затем поднял голову. - Этот
Монтгомери! Ведь не любили же вы его, Диана? Вы не любили его?
- Что за вопрос! - презрительно усмехнулась фаворитка. - Двадцать лет
спустя все та же ревность!
- Да, я ревновал, ревную и буду ревновать всегда тебя, Диана. Ну да, ты
не любила его. Но он-то любил тебя, несчастный.
- О боже, государь, вы всегда прислушивались к наветам, которыми меня
осыпают протестанты! Это не подобает католическому королю. Во всяком случае,
если даже я и дорога была этому человеку, мое сердце ни на миг не
переставало принадлежать вам, а граф Монтгомери давно мертв.
- Да, мертв, - глухо произнес король.
- Не будем же омрачать такими воспоминаниями день, который должен стать
светлым праздником, - продолжала Диана. - Вы видели Франциска и Марию? Они
все еще влюблены друг в друга, эти дети? Наконец-то их терпение будет
удовлетворено. Через два часа они, радостные и счастливые, будут
принадлежать друг другу.
- Да, - согласился король, - и если кто в ярости, так это мой старый
Монморанси. Впрочем, и ярость коннетабля тем более обоснованна, что наша
Диана, боюсь, не достанется его сыну.
- Но ведь этот брак вы сами ему обещали как возмещение?
- Обещал, но госпоже де Кастро, кажется, это не по душе...
- Что может быть не по душе ребенку, восемнадцатилетней девушке, только
что вышедшей из стен монастыря?
- Именно для того, чтобы объяснить мне это, она и поджидает меня
сейчас.
- Так идите же к ней, государь. А я пока переоденусь...
- После венчания мы свидимся на карусели. Я еще преломлю сегодня копье
в вашу честь. Я хочу, чтобы вы Пыли королевой турнира.
- Королевой? А другая?
- Есть только одна, и ты это знаешь, Диана. До свидания.
- До свидания, государь, и ради бога, не будьте безрассудно смелы на
турнире. Вы иногда пугаете меня!
- Игры эти не опасны... До свидания, дорогая Диана, - распрощался
король и вышел.
В ту же минуту в противоположной стене отворилась прикрытая ковром
дверца.
- Ну и наболтались же вы сегодня, гром и молния! - прорычал коннетабль
Монморанси, входя в комнату.
- Друг мой, - ответила, поднявшись, Диана, - вы видели, что еще и
десяти не было, еще не наступил час, который я вам назначила, а я уже делала
все, чтобы удалить его. Я томилась не меньше вашего, поверьте...
- Не меньше моего! Ну нет, смерть и ад! И если вы, моя милая,
воображаете, будто ваша беседа была весьма поучительна и забавна... Впрочем,
что это за новость? Отказать моему сыну Франциску в руке вашей дочери Дианы
после того, как этот союз был мне торжественно обещан! Клянусь терновым
венцом, можно подумать, что эта внебрачная дочь оказала бы великую честь
дому Монморанси, соблаговолив с ним породниться! Их брак должен состояться!
Слышите, Диана? Об этом позаботитесь вы! Ведь это единственное средство,
позволяющее восстановить равновесие сил между нами и Гизами, дьявол их
задави! А поэтому, Диана, наперекор королю, наперекор папе я желаю, чтобы
это было так!
- Но, друг мой...
- Говорю же вам, - крикнул коннетабль, - что я этого желаю, как бог
свят!
- Так оно и будет, мой друг, - поспешила уверить его перепуганная
Диана.
V. В ПОКОЯХ КОРОЛЕВСКИХ ДЕТЕЙ
Вернувшись к себе, король не застал своей дочери. Дежурный камер-лакей
доложил, что герцогиня Диана, не дождавшись его величества, проследовала в
покои королевских детей и попросила дать знать, как только государь
вернется.
- Хорошо, - сказал Генрих, - я сам навещу ее. Не надо меня провожать, я
пойду один.
Он пересек большую залу, пошел длинным коридором; затем, открыв тихо
дверь, остановился и чуть отодвинул портьеру. Детский смех и выкрики
заглушили шум его шагов, и он, будучи незамечен, мог полюбоваться
необыкновенно живописной картиной.
Обаятельная и юная невеста Мария Стюарт стояла у окна. Рядом с ней -
Диана де Кастро, принцесса Елизавета и принцесса Маргарита. Все трое,
тараторя без умолку, то поправляли складку на ее костюме, то завивали локон
в прическе - словом, придавали туалету невесты ту законченность, какую умеют
ему придавать только женщины. В другом конце комнаты братья Карл, Генрих и
самый младший, Франциск, с воплями и хохотом изо всех сил налегали на дверь,
которую тщетно пытался распахнуть дофин Франциск, молодой жених; шалуны
хотели во что бы то ни стало помешать ему увидеть невесту. Жак Амио,
наставник принцев, чинно беседовал в углу с гувернантками принцесс - с
госпожою де Кони и леди Ленокс.
Таким образом, здесь, в королевских апартаментах, можно было увидеть
всех тех людей, которым суждено будет сыграть свою роль в истории Франции
ближайших десятилетий, полных бедствий, страстей и славы: дофина - будущего
Франциска II; Елизавету - будущую супругу Филиппа II и королеву Испанскую;
Карла - впоследствии Карла IX; Генриха - впоследствии Генриха III; Маргариту
Валуа, которой предстояло стать королевой и супругой Генриха IV; Франциска -
будущего герцога Алансонского, Анжуйского и Брабантского и Марию Стюарт,
которую ждали две королевские короны и под занавес - мученический венец
[Мария Стюарт - королева Франции в 1559-1560 годах и королева Шотландии в
1560-1568 годах. Казнена английской королевой Елизаветой I в 1587 году].
Знаменитый переводчик Плутарха наблюдал печальным и в то же время
проникновенным взором за играми этих детей, точно всматривался в грядущие
судьбы Франции.
- Нет, нет, Франциск не войдет, - неистово, дико кричал
Карл-Максимилиан, в недалеком будущем - главный виновник Варфоломеевской
ночи [Карл IX - король Франции в 1560-1574 годах. В его правление в ночь на
24 августа 1572 года (праздник св. Варфоломея) королевой Екатериной Медичи
(матерью Карла IX) и герцогами Гизами была организована массовая резня
гугенотов католиками. Только в Париже было убито две тысячи человек].
И ему с помощью братьев удалось задвинуть засов и начисто лишить
возможности дофина войти в комнату, а тот, настолько тщедушный, что ему не
под силу было справиться даже с тремя детьми, только топал ногами да хныкал
за дверью.
- Бедный Франциск! Как они его мучают! - заметила Мария Стюарт.
- Не шевелитесь, госпожа дофина, иначе я не справлюсь с этой булавкой,
- засмеялась маленькая лукавая Маргарита.
- Вот сделаем это, - сказала неженка Елизавета, - и я впущу беднягу
Франциска наперекор этим бесенятам. Не могу смотреть на его мучения!
- Да, ты понимаешь меня, Елизавета, - вздохнула Мария Стюарт.
Ничто не могло быть восхитительнее этих четырех красавиц, столь разных
между собою и столь совершенных: Диана - олицетворенная чистота и кротость;
Елизавета - величавость и нежность; Мария Стюарт - чарующая томность;
Маргарита - сама ветреность. Тронутый и восхищенный, король глядел и не мог
наглядеться на это волнующее зрелище.
Наконец он решился переступить порог.
- Король! - закричали дети в один голос и подбежали к отцу.
Только Мария Стюарт немного отстала от других, незаметно отодвинула
засов, и дофин стремительно ворвался в комнату. Теперь младшее поколение
семьи было в полном сборе.
- Здравствуйте, дети, - приветствовал их король, - очень рад, что вы
все здоровы и веселы. Бедный мой Франциск, оказывается, тебя не хотели
впускать! Ну ничего, скоро сможешь видеться со своей маленькой женою сколько
угодно и когда угодно. Так вы, дети, крепко любите друг друга?
- О да, государь, я люблю Марию! - страстно выпалил дофин и поцеловал
руку будущей своей жене.
- Монсеньер, - строго заметила леди Ленокс, - дамам не целуют рук на
глазах у всех, особенно в присутствии его величества. Что подумает государь
о госпоже Марии и об ее воспитательнице?
- Но ведь эта рука моя, - ответил дофин.
- Еще не ваша, монсеньер, - возразила гувернантка, - и я намерена
исполнить свой долг до конца.
- Успокойся, - шепнула Мария жениху, уже начинавшему сердиться, - когда
она отвернется, я опять протяну тебе руку.
Король посмеивался про себя.
- Вы очень строги, миледи... Впрочем, вы правы, - тут же спохватился
он. - А вы, мессир Амио, довольны ли своими учениками? Слушайтесь, господа,
своего ученого наставника, он состоит в близких отношениях с великими мужами
древности... Ну, дети, мне хотелось повидать вас до торжества, и я рад, что
это мне удалось. Теперь, Диана, я весь к вашим услугам. Пойдем, дитя мое.
Диана низко поклонилась отцу и последовала за ним.
VI. ДИАНА ДЕ КАСТРО
Диане де Кастро, которую мы видели девочкой, было теперь около
восемнадцати лет. Природа сдержала все свои обещания, придав ее красоте
строгую и обаятельную законченность форм. В изящных, благородных чертах ее
лица сквозила первозданная чистота. По характеру и уму она осталась все тем
же ребенком, каким мы ее знали. Ей еще не исполнилось и тринадцати лет,
когда герцог де Кастро, которого она в день венчания видела в первый и
последний раз, был убит при осаде Эдена. На время траура король поместил
юную вдову в парижский монастырь Святых Дев, и там она обрела столько тепла
и участия, ей так полюбился этот образ жизни, что она попросила отца
позволить ей хоть на время остаться в обществе добрых монахинь и своих
подруг. Нельзя было не исполнить столь благочестивого желания, и Генрих
вызвал Диану из монастыря только месяц назад, когда коннетабль Монморанси,
опасаясь растущего влияния Гизов на дела государства, испросил для своего
сына руку дочери короля и его фаворитки.
В течение месяца, проведенного при дворе, Диана быстро снискала
всеобщий почет и поклонение, "ибо, - говорит Брантом [Пьер Брантом
(1535-1614) - участник войн с гугенотами. В своих книгах "Жизнь знаменитых
людей и великих полководцев" и "Жизнь знаменитых женщин", описывая
придворные интриги, войны, жизнь вельмож, сообщил много интересных сведений
о современниках] в "Книге о знаменитых женщинах", - она была очень добра и
никому не делала зла, имея великое, возвышенное сердце и весьма благородную,
чуткую и добродетельную душу". В ней не было никакой злобности, никакой
резкости. Так, однажды, когда кто-то сказал в ее присутствии, что
французская принцесса крови должна быть отважна и что робость ее слишком
отдает монастырем, она в несколько дней научилась верховой езде и не
уступала ни одному наезднику в смелости и изяществе. С той поры она стала
ездить с королем на охоту, и Генрих все больше и больше подпадал под обаяние
милой девушки, без всякой задней мысли старавшейся угождать ему и
предупреждать его малейшие желания. Диане было разрешено навещать отца в
любое время, и он всегда бывал ей рад.
- Итак, я слушаю вас, девочка моя, - сказал Генрих. - Вот бьет
одиннадцать. Венчание в Сен-Жермен д'Оксерруа назначено только на
двенадцать. Могу вам, стало быть, уделить целых полчаса, и как жаль, что не
более! Минуты, которые я провожу подле вас, - лучшие в моей жизни.
- О государь, вы такой снисходительный отец!
- Нет, я просто очень вас люблю, дитя мое, и от всего сердца хотел бы
сделать для вас что-нибудь приятное. И чтобы доказать это, Диана, я
уведомляю вас прежде всего о двух ваших просьбах. Добрая сестра Моника, так
любившая и оберегавшая вас в монастыре Святых Дев, только что назначена
настоятельницей монастыря в Сен-Кантене.
- Ах, как я вам благодарна, государь!
- Что до славного Антуана, любимого вашего слуги в Вимутье, то ему
назначена хорошая пожизненная пенсия из нашей казны. Очень жалею, Диана, что
нет больше в живых сьера Ангеррана. Нам бы хотелось по-королевски
засвидетельствовать нашу признательность этому достойному человеку, столь
хорошо воспитавшему нашу дорогую дочь Диану. Но вы потеряли его, кажется, в
прошлом году, и он даже не оставил наследников.
- Государь, право, вы слишком великодушны и добры!
- Кроме того, Диана, вот грамоты, наделяющие вас титулом герцогини
Ангулемской. Но все это не составляет и четвертой доли того, что я желал бы
сделать для вас. Я ведь замечаю, что вы иной раз печальны и задумчивы. Об
этом-то я и хочу с вами побеседовать, хочу вас утешить или унять вашу боль.
Скажи мне, деточка, неужели ты не чувствуешь себя счастливой?
- Ах, государь, разве могла бы я чувствовать себя иначе при такой вашей
любви, при таких благодеяниях? Одного я только желаю: чтобы настоящее, столь
полное радостей, длилось без конца.
- Диана, - серьезно сказал Генрих, - вы знаете, что я взял вас из
монастыря, чтобы выдать замуж за Франциска Монморанси. Это прекрасная
партия, Диана, и к тому же, не скрою, выгодная для интересов моего престола,
а между тем она вам как будто не по душе. Вы мне должны, по крайней мере,
объяснить причины вашего отказа. Он огорчает меня.
- Я их не скрою от вас, отец. Прежде всего, - смущенно протянула Диана,
- меня уверяют, будто Франциск Монморанси уже женат; будто он негласно
обвенчан с одною из дам королевы, девицей де Фиен.
- Что верно, то верно, - ответил король, - но тайный брак, заключенный
без согласия коннетабля и моего, не имеет законной силы, и если папа
разрешит развод, то вы не сможете, Диана, быть взыскательнее его
святейшества. Итак, если это единственное ваше возражение...
- Нет, есть и другое, отец.
- Послушаем же какое.
- Возражение состоит, отец, в том, что... что я люблю другого, -
всхлипнула Диана и, совсем смутившись, бросилась на шею королю.
- Вы любите, Диана? - удивился Генрих. - Как же зовут этого счастливца?
- Габриэль, государь!
- Габриэль... А дальше? - улыбнулся король.
- Я не знаю, как дальше, отец...
- Как же так, Диана? Помилосердствуйте, объяснитесь.
- Сейчас я вам все расскажу. Это любовь моего детства. Я с Габриэлем
виделась каждый день. Он был очень мил, храбр, красив, образован, нежен! Он
называл меня своей маленькой женушкой. Ах, государь, не смейтесь, это было
глубокое и святое чувство, первое, какое запечатлелось в моем сердце! И все
же я позволила обвенчать себя с герцогом Фарнезе, государь, и все оттого,
что не сознавала, что делаю; оттого, что меня к этому принудили, а я
послушалась, как маленькая девочка. Затем я увидела, почувствовала, поняла,
в какой измене повинна я перед Габриэлем. Бедный Габриэль! Расставаясь со
мною, он не плакал, но какое страдание застыло в его взоре! Все это оживало
в моей памяти, когда, ведя затворническую жизнь в монастыре, я начинала
вспоминать свои детские годы. Так я дважды пережила дни, проведенные мною
подле Габриэля, - в действительности и в мечтах. А возвратившись сюда, ко
двору, государь, я не нашла никого, кто мог бы помериться с Габриэлем... И
не Франциску, покорному сыну надменного коннетабля, вытеснить из моей памяти
нежного и гордого друга моего детства. Поэтому теперь, когда я отдаю себе
отчет в своих поступках, я буду верна Габриэлю... до тех пор, пока вы не
лишите меня свободы выбора, отец.
- Так ты с ним видалась после отъезда из Вимутье, Диана?
- Увы, не видалась, отец.