╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
видели, как
разглаживается его побледневшее чело.
- Пусть будет так! - вот все, что он сказал.
- Вы надумали? - спросил король.
- Я решился, - отвечал Габриэль.
- Но как? Объясните!
- Выслушайте меня, государь. Я хочу вам вернуть другой город взамен
того, что отняли у вас испанцы. Этот шаг вам кажется, должно быть,
отчаянным, невозможным, безумным... Скажите откровенно, государь, вы ведь
думаете именно так?
- Верно, - согласился Генрих.
- Скорее всего, - задумчиво произнес Габриэль, - эта попытка будет
стоить мне жизни, а единственным следствием ее будет то, что я прослыву
смешным чудаком.
- Но не я же вам это предложил, - заметил король.
- Конечно, рассудительнее всего отказаться, - добавила Диана.
- Но тем не менее я уже сказал: я решился! - повторил Габриэль. Генрих
и Диана не удержались от возгласа удивления.
- О, поберегите себя, сударь! - воскликнул король.
- Мне? Беречь себя? - со смехом возразил Габриэль. - Я уже давно принес
себя в жертву! Но на сей раз, государь, пусть между нами не будет ничего
недосказанного, ничего недослышанного. Пусть условия нашего договора,
который мы заключаем перед всевышним, будут ясны и четки. Я, Габриэль,
виконт де Монтгомери, обязуюсь передать Франции некий город, находящийся
всецело во власти испанцев или англичан. Под городом я разумею не замок, не
поселок, а сильно укрепленный пункт. Никаких иносказаний, надеюсь, здесь
нет.
- Пожалуй, так, - смущенно протянул король.
- Но и вы, - продолжал Габриэль, - Генрих Второй, король Франции,
обязуетесь по первому же моему требованию передать мне графа де Монтгомери.
Вы согласны?
Король, уловив недоверчивую усмешку Дианы, ответил:
- Согласен!
- Благодарю вас, ваше величество! Но это не все: соблаговолите дать
одну гарантию мне, бедному безумцу, который с открытыми глазами бросается в
пропасть! Нельзя строго судить тех, кто обречен на смерть! Я не прошу у вас
письменного обязательства, которое уронило бы ваше достоинство, да вы на это
и не согласитесь. Но вот Библия, государь. Положите на нее королевскую длань
и поклянитесь: "В обмен на стратегически важный город, которым я буду обязан
одному лишь виконту де Монтгомери, я клянусь на священном писании возвратить
свободу его отцу и наперед заявляю: если эта клятва мною будет нарушена, то
все, что будет сделано указанным виконтом для покарания бесчестия вплоть до
выступления против моей особы, я признаю верным и не наказуемым ни богом, ни
людьми". Повторите клятву, государь!
- По какому праву вы требуете ее от меня? - возмутился Генрих.
- Я сказал, государь: по праву идущего на смерть.
Король еще колебался, но герцогиня с той же пренебрежительной улыбкой
кивнула ему: мол, можно поклясться без всяких опасений.
- Хорошо, я согласен, - произнес Генрих, словно в каком-то роковом
увлечении, и, положа руку на Библию, повторил клятву.
- По крайней мере, - вздохнул молодой человек, - этого достаточно,
чтобы избавить меня от сомнений. Свидетелем нашего нового уговора была не
только одна герцогиня, но и всевышний. А сейчас у меня нет свободного
времени. Прощайте, государь. Через два месяца я буду либо мертв, либо обниму
своего отца.
Он откланялся и стремительно вышел из кабинета.
В первый момент Генрих был еще хмур и озабочен, но Диана разразилась
хохотом.
- Полноте, государь, почему вы не смеетесь? - спросила она. - Вам
должно быть ясно, что этот безумец уже погиб, а его отец умер в темнице!
Можете смеяться, государь!
- Я так и сделаю, - ответил король и рассмеялся.
X. ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК УЗНАЕТ О ВЕЛИКОМ ЗАМЫСЛЕ
Герцог де Гиз, с тех пор как получил звание генерал-лейтенанта
королевства, жил теперь в самом Лувре, в этой колыбели французских королей.
Какие же грезы посещали по ночам честолюбивого главу Лотарингского дома?
Какой путь прошли его сновидения с той поры, когда в лагере под Чивителлой
он доверил Габриэлю свою мечту о неаполитанском престоле? Успокоился ли он
теперь? Или, будучи гостем в королевском дворце, пожелал вдруг стать в нем
хозяином? Не ощущал ли он прикосновения возложенной на его голову короны?
Вполне возможно, что именно в это время Франциск Лотарингский питал
такие тайные надежды. И в самом деле: разве король, взывая к его помощи, не
давал волю его дерзновенному честолюбию? Ведь доверив ему спасение Франции в
годину тяжких испытаний, король сам признал, что он, Франциск де Гиз, -
первый полководец своего времени.
Герцог прекрасно сознавал, что признание его заслуг королем - это еще
далеко не все. Теперь нужно будет убедить в них всю Францию. А для этого
необходимы блестящие победы над врагом, громовые дела. Для того чтобы
Франция доверилась ему и пошла за ним, мало было загладить ее поражения, -
нужно было ей принести победу.
Вот какие мысли обуревали герцога де Гиза после его возвращения из
Италии.
Об этом же думал он и в тот самый день, когда Габриэль де Монтгомери
заключил с Генрихом II новое безумное соглашение.
Стоя у окна и машинально барабаня пальцами по стеклу, Франциск де Гиз
невидящим взором смотрел на залитый дождем двор. Кто-то осторожно постучал в
дверь и, войдя с разрешения герцога, доложил о виконте д'Эксмесе.
- Виконт д'Эксмес! - воскликнул герцог де Гиз, обладавший памятью
Цезаря. - Виконт д'Эксмес! Мой юный соратник по Мецу, Ренти и Валенце!
Впустите его, впустите немедленно!
Слуга поклонился и тут же ввел в комнату Габриэля.
Нужно сказать, что, покинув короля, мужественный юноша не колебался. Он
пребывал сейчас в том редком для человека состоянии внезапного озарения,
которое именуется вдохновением. И, войдя в покои герцога, он как бы невольно
угадывал те неотвязные думы, которые не давали покоя Франциску де Гизу.
Кстати, герцог был чуть ли не единственный, кто мог понять и помочь
Габриэлю.
Герцог де Гиз бросился навстречу и заключил его в свои объятия.
- А, вот и вы, мой храбрец! Откуда прибыли? Что с вами было после
Сен-Кантена? Как часто я вспоминал о вас, Габриэль!
- Значит, вы еще не забыли о виконте д'Эксмесе?
- Черт возьми, он еще спрашивает! - рассмеялся герцог. - Вы, очевидно,
не привыкли напоминать о себе! Колиньи рассказал мне часть ваших
сен-кантенских подвигов и притом еще добавил, что утаил лучшую их половину!
- Не так уж много я сделал, - с грустной улыбкой промолвил Габриэль.
- Честолюбец! - заметил герцог.
- Это я-то честолюбец? - усмехнулся Габриэль.
- Но, хвала господу, - продолжал герцог, - вы все-таки возвратились, и
мы снова вместе, друг мой! Вспомните, какие планы мы строили в Италии. Ах,
Габриэль, теперь Франции нужна ваша доблесть больше, чем когда бы то ни
было!
- Все, что я имею, и все, что умею, - заявил Габриэль, - посвящено
благу отечества. Я жду только вашего повеления, монсеньер.
- Спасибо, друг мой, - ответил герцог. - Поверьте мне, повеления вам
долго ждать не придется. Но, по правде говоря, чем больше я пытаюсь
разобраться в обстановке, тем тяжелее и запутанней она мне кажется. Мне
нужно немедленно укрепить оборону Парижа, создать гигантскую линию
сопротивления врагу, остановить наконец его наступление. И, однако, все это
не стоит и ломаного гроша, если я не перейду в наступление. Я должен, я хочу
действовать, но как?..
И он замолчал, как бы испрашивая совета у Габриэля. Он знал
удивительную находчивость молодого человека и смутно надеялся, что и теперь
он чем-то ему поможет. Но на этот раз виконт д'Эксмес молчал и только
вопрошающе смотрел на герцога.
Франциск Лотарингский продолжал:
- Не корите меня за медлительность, друг мой. Вы же знаете: я не из
тех, кто колеблется, но я из тех, кто размышляет. Так что не слишком-то
порицайте меня, ибо я совмещаю решимость и рассудительность... Однако, -
добавил герцог, - вы, кажется, озабочены сейчас еще сильнее, чем прежде...
- Не будем говорить обо мне, монсеньер, прошу вас, - перебил его
Габриэль. - Поговорим сначала о Франции.
- Пусть так, - согласился герцог. - Тогда я вам откровенно скажу, что
меня заботит. Мне думается, что самое главное сейчас - совершить
какой-нибудь великий подвиг и тем самым поднять дух наших людей, возродить
нашу древнюю боевую славу. Нужно не ограничиваться восстановлением наших
разрушенных укреплений, а возместить их хотя бы одной убедительной победой.
- И я того же мнения, монсеньер! - воскликнул Габриэль, удивленный и
обрадованный подобным тождеством их взглядов.
- И вы тоже? - переспросил герцог де Гиз. - И вы тоже, должно быть, не
однажды задумывались над бедами нашей Франции и о ее спасении?
- Я часто думал об этом, - признался Габриэль.
- Но представляете ли вы себе всю трудность этого будущего подвига? -
спросил Франциск Лотарингский. - Да и кто и когда на него решится?
- Ваша светлость, мне кажется, что я это знаю.
- Знаете? - воскликнул герцог. - Так скажите, скажите, Габриэль.
- Мой замысел, монсеньер, не из таких, о котором можно рассказать в
двух словах. Вы, ваша светлость, великий человек, но и вам, вероятно, он
покажется фантастичным.
- О, я не подвержен головокружениям, - сказал с улыбкой герцог де Гиз.
- Все равно, монсеньер, - проговорил Габриэль, - я боюсь и заранее вам
говорю, что на первый взгляд моя затея может показаться странной, бредовой,
совершенно невыполнимой! Но, по сути, она только трудна и опасна.
- Что ж, тем она увлекательней! - воскликнул Франциск Лотарингский.
- Тогда условимся, ваша светлость: вы не изумляйтесь. Повторяю, однако:
на пути немало опасностей. Но я знаю, как их избежать.
- Если так, говорите, Габриэль, - сказал герцог. - Да кто там стучит,
черт возьми! - прибавил он с досадой. - Это вы, Тибо?
- Да, ваша светлость, - сказал вошедший слуга. - Вы приказали доложить,
когда соберется совет. Уже два часа, и господин де Сен-Ренэ должен прийти за
вами с минуты на минуту.
- Ах, а ведь и верно! - заметил герцог де Гиз. - Мне необходимо
присутствовать на этом совете. Ладно, Тибо, оставьте нас... Вы сами видите,
Габриэль: я должен идти к королю. Вечером вы откроете мне ваш замысел, но до
того скажите хоть в двух словах, что вы задумали?
- В двух словах, ваша светлость: взять Кале, - спокойно произнес
Габриэль.
- Взять Кале? - вскричал герцог де Гиз, отступив в изумлении.
- Вы позабыли, ваша светлость, - так же невозмутимо вымолвил Габриэль,
- что обещали не изумляться.
- Так вот что вы замыслили! - проговорил герцог. - Взять Кале,
защищенный армией, неприступными стенами, морем, наконец! Кале, которым
англичане владеют больше двухсот лет! Кале - ключ от Франции. Я сам люблю
смелость, но тут налицо уже не смелость, а дерзость!
- Вы правы, монсеньер, - ответил Габриэль. - Но именно такая дерзость
может увенчаться успехом. Ведь никому и в голову не придет, что подобный
замысел вполне осуществим.
- А может быть, и так, - задумчиво протянул герцог.
- Когда я вам все расскажу, монсеньер, вы согласитесь со мной.
Единственное, что нужно: хранить полную тайну, навести неприятеля на ложный
след и появиться у стен города внезапно. Через две недели Кале будет наш!
- Однако все это только общие слова, - сказал герцог де Гиз, - у вас
есть план, Габриэль?
- Есть, монсеньер, и он крайне прост и ясен... Не успел Габриэль
закончить фразу, как дверь открылась, и в комнату вошел граф де Сен-Ренэ.
- Его величество ждет вас, монсеньер, - поклонился Сен-Ренэ.
- Иду, граф, иду, - отозвался герцог де Гиз. Потом, обернувшись к
Габриэлю, вполголоса сказал:
- Как видите, я должен с вами расстаться. Но ваша неожиданная и
великолепная мысль не дает мне покоя... Если вы считаете такое чудо
осуществимым, так неужели я вас не пойму? Можете ли вы быть у меня к восьми
часам?
- Ровно в восемь я буду у вас.
- Позволю себе заметить вашей светлости, - сказал граф де Сен-Ренэ, -
что уже третий час.
- Я готов, граф.
Герцог направился было к выходу, но, взглянув на Габриэля, снова
подошел к нему и тихо спросил, как бы проверяя, не ослышался ли он:
- Взять Кале?
Габриэль утвердительно кивнул и, улыбнувшись, спокойно ответил:
- Да, взять Кале!
Герцог де Гиз поспешил к королю, и виконт д'Эксмес покинул Лувр.
XI. РАЗНЫЕ БЫВАЮТ ХРАБРЕЦЫ
Алоиза сидела у окна, с беспокойством поджидая возвращения Габриэля.
Наконец, увидев его, она возвела к небу заплаканные глаза. Но на сей раз это
были слезы радости.
- Слава богу! - воскликнула она, бросаясь к двери. - Вот и вы!.. Вы из
Лувра?
Видели короля?
- Видел, - сказал Габриэль.
- И что же?
- Все то же, кормилица, придется мне подождать.
- Еще подождать! - всплеснула руками Алоиза. - Святая дева! Снова
ждать!
- Ждать невозможно лишь тогда, когда ничего не делаешь, - заметил
Габриэль. - Но я, слава богу, буду действовать, а кто видит цель, тот не
заскучает.
Он вошел в залу и бросил свой плащ на спинку кресла. Мартен-Герра,
сидевшего в углу в глубоком раздумье, он даже и не заметил.
- Эй, Мартен! - окликнула Алоиза оруженосца. - Почему ты не поможешь
его светлости снять плащ?
- Ох, простите, простите! - вскочил на ноги очнувшийся Мартен.
- Ничего, Мартен, не беспокойся, - сказал Габриэль. - Ты, Алоиза, не
очень-то укоряй нашего Мартена. Скоро мне снова потребуются его преданность
и усердие. Мне надо с ним поговорить об очень важных делах!
Воля виконта была священна для Алоизы. Она с улыбкой взглянула на
оруженосца и, чтобы не мешать их беседе, вышла из залы.
- Ну, Мартен, - сказал Габриэль, когда они остались одни, - о чем же ты
так крепко задумался?
- Да вот все ломаю себе голову, пытаясь разобраться в этой истории с
человеком, которого я встретил утром.
- И что же? Разобрался? - улыбнулся Габриэль.
- Увы, не очень-то, ваша милость. Если признаться, то ничего, кроме
тьмы кромешной, я не вижу...
- А мне, Мартен, как я уже тебе говорил, почудилось совсем другое.
- Но что именно, монсеньер? До смерти хочется знать.
- Рано еще об этом говорить, - ответил Габриэль. - А пока забудь на
какой-то срок и о себе, и о той тени, которая затемнила всю твою жизнь.
Попозже мы все узнаем, обещаю тебе. Поговорим лучше о другом. Сейчас ты
особенно мне нужен, Мартен.
- Тем лучше, ваша милость!
- Тогда мы поймем друг друга, - продолжал Габриэль. - Мне нужна вся
твоя жизнь без остатка, все твое мужество. Готов ли ты довериться мне и,
пойдя на любые лишения, целиком посвятить себя моему делу?
- Еще бы! - вскричал Мартен. - Ведь таков мой долг!
- Молодчина, Мартен! Однако подумай хорошенько. Дело это трудное и
опасное.
- Очень хорошо! Это как раз по мне! - потирая руки, беспечно заявил
Мартен.
- Будем сто раз рисковать жизнью, Мартен.
- Чем крупнее ставки, тем интереснее игра!
- Но игра эта суровая и, начавши ее, придется играть до конца.
- Либо идти ва-банк, либо вообще не играть! - с гордостью молвил
оруженосец.
- Прекрасно, - сказал Габриэль. - Но придется бороться со стихиями,
радоваться буре, смеяться над недостижимым.
- Ну, и посмеемся, - перебил его Мартен. - По совести говоря, после той
перекладины жизнь мне кажется просто чудом из чудес, и я не посетую, ежели
господь бог отберет тот излишек, которым он меня пожаловал.
- Тогда, Мартен, все сказано! Ты готов разделить со мной мою судьбу и
последуешь за своим господином?
- До самой преисподней, ваша светлость, хотя бы для того, чтобы там
подразнить сатану!
- На это не слишком надейся, - возразил Габриэль. - Ты можешь погубить
со мной душу на этом свете, но только не на том.
- А мне ничего другого и не надо, - подхватил Мартен. - Ну, а кроме
моей жизни, монсеньер, вам ничего от меня другого не понадобится?
- Пожалуй, понадобится, - ответил Габриэль, улыбаясь бесшабашности и
наивности вопроса. - Мне понадобится, Мартен-Герр, еще одна услуга от тебя.
- А какая именно, ваша светлость?
- Подбери мне, и притом поскорее, дюжину ребят твоей хватки. Словом,
крепких, ловких, смелых - таких, что прошли огонь, воду и медные трубы.
Можно это сделать?
- Посмотрим! А вы им хорошо заплатите?
- По червонцу за каждую каплю крови. В том трудном и святом деле,
которое я должен довести до конца, жалеть о своем состоянии не приходится.
- В таком случае, монсеньер, - промолвил оруженосец, - за два часа я
соберу целую свиту превосходных озорников. Во Франции и особенно в Париже в
таких плутах никогда не бывало недостатка. Но кто будет ими командовать?
- Я сам, - сказал виконт. - Только не как гвардии капитан, а как
частное лицо.
- Если так, монсеньер, то у меня есть на примете пять или шесть бывалых
наших молодцов, знакомых вам еще со времен итальянской кампании. С тех пор
как вы их отпустили, они до того истосковались без настоящего дела, что с
радостью явятся по первому зову. Вот я их и завербую. Нынче же вечером я вам
представлю всю будущую вашу команду.
- Прекрасно, - произнес Габриэль. - Но только одно непременное условие:
они должны быть готовы покинуть Париж немедленно и следовать за мною без
всяких расспросов и замечаний.
- За славой и золотом они пойдут хоть с закрытыми глазами.
- Я рассчитываю на них, Мартен. Что же касается тебя...
- Обо мне говорить не приходится, - перебил его Мартен.
- Нет, именно приходится. Если мы уцелеем в этой заварухе, я обещаю
сделать для тебя то же, что и ты для меня. Я помогу тебе справиться с твоими
врагами, будь покоен. А пока - вот тебе моя рука!
- О, ваша светлость! - промолвил Мартен, почтительно целуя руку
Габриэля.
- Теперь иди, Мартен, и сейчас же принимайся за дело. А мне надо побыть
одному.
- Вы остаетесь дома? - спросил Мартен.
- Да, до семи часов. Мне в Лувре надо быть только к восьми.
- В таком случае, я еще до семи представлю вам нескольких персонажей из
состава нашей будущей труппы.
Он поклонился и вышел, чувствуя себя на седьмом небе от одного только
сознания, что ему доверили столь важное поручение.
Габриэль, оставшись один, заперся у себя в комнате и принялся детально
изучать план Жана Пекуа. Он то расхаживал в раздумье из угла в угол, то
присаживался к столу, набрасывая заметки. Ему хотелось, чтобы ни одно
возражение герцога де Гиза не осталось без ответа. Мартен-Герр явился около
шести часов.
- Ваша светлость, - важно и таинственно произнес он, - не угодно ли вам
принять шесть или семь душ, которые надеются под вашим началом послужить
Франции и королю?
- Ну да! Уже шесть или семь? - удивился Габриэль.
- Семь или шесть, которые неизвестны вашей светлости. А с нашими
стариками из-под Меца дойдет и до дюжины.
- Черт возьми, ты времени даром не теряешь! Ну-ка, введи людей!
- Поодиночке? - спросил Мартен-Герр. - Так вам будет легче составить о
них свое суждение.
- Пусть так, поодиночке, - согласился Габриэль.
- Последнее слово, - прибавил Мартен. - Должен вам заметить, что я знаю
всех этих людей - иных лично, а об иных имею точные данные. У них разные
характеры и разные побуждения, но всех их роднит одна черта - испытанная на
де