╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
и сжимая кулаки.
Человек страсти и вдохновения, он не мог преодолеть выдержки человека
из стали.
И вдруг вырвавшееся ненароком слово круто изменило весь ход событий и
сразу восстановило равенство между Габриэлем и Уэнтуорсом.
- Диана, дорогая Диана! - едва слышно проронил молодой человек.
- Что вы сказали, сударь? - вспыхнул лорд Уэнтуорс. - Вы, кажется,
произнесли "дорогая Диана"! Вы так сказали или мне показалось? Неужели и вы
любите герцогиню де Кастро?
- Да, я люблю ее! - воскликнул Габриэль. - Но моя любовь столь чиста и
непорочна, сколь ваша жестока и недостойна!
- Так что же вы мне здесь болтали о принцессе крови и о заступничестве
за угнетенных! - закричал вне себя лорд Уэнтуорс. - Значит, вы ее любите! И,
конечно, вы тот, кого любит она! Вы тот, о ком она вспоминает, когда желает
меня уязвить! А, значит, это вы!
И лорд Уэнтуорс, только что столь презрительный и высокомерный, теперь
с каким-то почтительным трепетом взирал на того, кого любила Диана, а
Габриэль при каждом слове соперника все выше поднимал голову.
- Ах, значит, она любит меня! - ликующе выкрикнул Габриэль. - Она еще
думает обо мне, вы сами так сказали! Если она меня зовет, я пойду, я помогу
ей, я спасу ее! Что ж, милорд, возьмите мою шпагу, терзайте меня, свяжите,
швырните в тюрьму - я сумею назло всему миру, назло вам спасти и уберечь ее!
О, если только она меня любит, я не боюсь вас, я смеюсь над вами! Будьте во
всеоружии, я же, безоружный, смогу вас победить!..
- Так и есть, так и есть, я это знаю... - бормотал совершенно
подавленный лорд Уэнтуорс.
- Зовите стражу, прикажите бросить меня в темницу, если вам угодно.
Быть в тюрьме рядом с ней, в одно время с ней - это ли не блаженство!
Наступило долгое молчание.
- Вы обратились ко мне, - снова заговорил лорд Уэнтуорс после
некоторого колебания, - с просьбой снарядить второго посланца в Париж за
вашим выкупом?
- Совершенно верно, милорд, - ответил Габриэль, - с таким намерением я
к вам и явился.
- И вы меня, кажется, попрекали, - продолжал губернатор, - что я не
доверяю чести дворянина, поскольку не хочу отпустить вас на честное слово
поехать за выкупом?
- Верно, милорд.
- В таком случае, милостивый государь, - ухмыльнулся Уэнтуорс, - вы
можете сегодня же отправиться в путь.
- Понимаю, - сказал с горечью Габриэль, - вы хотите удалить меня от
нее. А если я откажусь покинуть Кале?
- Здесь я хозяин, милостивый государь, - ответил лорд Уэнтуорс. - Ни
принимать, ни отвергать мою волю вам не придется, вы будете повиноваться.
- Пусть так, милорд, но поверьте мне: я знаю цену вашему великодушию.
- А я, сударь, ни в какой мере не рассчитываю на вашу благодарность.
- Я уеду, - продолжал Габриэль, - но знайте: скоро я вернусь, милорд, и
уж тогда все мои долги вам будут оплачены. Тогда я не буду вашим пленником,
а вы - моим кредитором, и вам придется волей-неволей скрестить со мною
шпагу.
- И все-таки я откажусь от поединка, - печально вымолвил лорд Уэнтуорс,
- ибо наши шансы слишком неравны: если я вас убью, она меня возненавидит,
если вы меня убьете, она полюбит вас еще сильнее. Но все равно - если нужно
будет согласиться, я соглашусь! Но не думаете ли вы, - добавил он мрачно, -
что я дойду до крайности? Не пущу ли я в ход последнее, что у меня осталось?
- Бог и все благородные люди осудят вас, милорд, если вы будете нагло
мстить тем, кто не в силах защищаться, тем, кого вы не смогли победить, -
угрюмо ответил Габриэль.
- Что бы ни случилось, - возразил Уэнтуорс, - вам судить меня не
придется. И, помолчав, добавил:
- Сейчас три часа. В семь закроют городские ворота. У вас еще есть
время на сборы. Я распоряжусь, чтоб вас беспрепятственно пропустили.
- В семь, милорд, меня не будет в Кале.
- И учтите, - заметил Уэнтуорс, - что вы никогда в жизни сюда не
вернетесь, и если даже мне суждено скрестить с вами шпагу, то поединок наш
состоится за городским валом! Я уж постараюсь, поверьте мне, чтобы вы больше
никогда не увидели госпожу де Кастро.
Габриэль, уже направившийся было к выходу, остановился у дверей и
сказал:
- То, что вы говорите, милорд, несбыточно! Так уж суждено: днем раньше,
днем позже, но я встречусь с Дианой.
- И все-таки так не будет, клянусь в этом!
- Ошибаетесь, так будет! Я сам не знаю как, но это будет. Я в это верю.
- Для этого, сударь, - пренебрежительно усмехнулся Уэнтуорс, - вам
придется приступом взять Кале. Габриэль задумался и тут же ответил:
- Я возьму Кале приступом. До свидания, милорд.
Он поклонился и вышел, оставив лорда Уэнтуорса в полном смятении. Тот
так и не понял, что ему делать: страшиться или смеяться.
Габриэль направился прямо к дому Пекуа. Он снова увидал Пьера,
точившего клинок шпаги, Жана, вязавшего узлы на веревке, и Бабетту, тяжко
вздыхавшую.
Он рассказал им о своем разговоре с губернатором и объявил о
предстоящем отъезде. Он не скрыл от них и того дерзкого слова, которое он
бросил на прощание лорду Уэнтуорсу.
Потом сказал:
- Теперь пойду наверх собираться в дорогу. Он поднялся к себе и стал
готовиться к отъезду. Через полчаса, спускаясь вниз, он увидал на лестничной
площадке Бабетту.
- Значит, вы уезжаете, господин виконт? - спросила она. - И даже не
спросили меня, почему я все время плачу?
- Не спросил потому, что к моему возвращению вы, надеюсь, не будете
больше плакать.
- Я тоже на это надеюсь, ваша милость, - ответила Бабетта. - Значит,
несмотря на все угрозы губернатора, вы собираетесь вернуться?
- Ручаюсь вам, Бабетта.
- А ваш слуга Мартен-Герр тоже вернется вместе с вами?
- Безусловно.
- Значит, вы уверены, что найдете его в Париже? Он же не бесчестный
человек, верно? Ведь вы ему доверили такую сумму... Он не способен на...
измену, да?
- Я за него ручаюсь, - сказал Габриэль, удивившись такому странному
вопросу. - Правда, у Мартена переменчивый характер, в нем будто завелось два
человека. Один простоват и добродушен, другой - плутоват и проказлив. Но,
кроме этих недостатков, он слуга преданный и честный.
- Значит, он не может обмануть женщину?
- Ну, это трудно сказать, - улыбнулся Габриэль. - Откровенно говоря,
тут я за него ручаться не могу.
- Тогда, - побледнела Бабетта, - сделайте милость: передайте ему вот
это колечко! Он уж сам догадается, от кого оно и что к чему
- Непременно передам, Бабетта, - согласился Габриэль, припоминая
веселый ужин в день отъезда оруженосца. - Я передам, но пусть владелица
этого колечка знает... что Мартен-Герр женат... насколько мне известно.
- Женат! - вскричала Бабетта. - Тогда оставьте себе это кольцо, ваша
милость... Нет, выбросьте его, но не передавайте ему!
- Но, Бабетта...
- Спасибо, ваша милость, и... прощайте, - прошептала потрясенная
девушка.
Она бросилась к себе в комнату и там рухнула на стул... Габриэль,
обеспокоенный мелькнувшим у него подозрением, задумчиво спустился по
лестнице. Внизу к нему подошел с таинственным видом Жан Пекуа.
- Господин виконт, - тихо проговорил ткач, - вот вы у меня все
спрашивали, почему я сучу такие длинные веревки. Вот я и хотел на прощание
раскрыть вам эту тайну. Если эти длинные веревки перевязать между собою
короткими поперечными, то получится длиннющая лестница. Такую лестницу можно
вдвоем привесить к любому выступу на кровле Восьмиконечной башни, а другой
конец ее швырнуть вниз прямо в море, где случайно - по недосмотру - очутится
какая-нибудь шалая лодка...
- Но, Жан... - прервал его Габриэль.
- И довольно об этом, господин виконт, - не дал ему договорить ткач. -
И я еще хотел бы перед расставанием подарить вам на память о преданном вашем
слуге Пекуа одну любопытную штучку. Вот вам схема стен и укреплений Кале.
Этот рисунок я сделал во время своих бесцельных блужданий по городу, которые
так вас удивляли. Спрячьте его под плащом, а когда будете в Париже,
кое-когда поглядывайте на него...
И Жан, не дав Габриэлю опомниться, тут же пожал ему руку и ушел, сказав
напоследок:
- До свидания, господин д'Эксмес, у ворот вас ждет Пьер. Он дополнит
мои сведения.
Действительно, Пьер стоял перед домом, держа за повод коня Габриэля.
- Спасибо, хозяин, за доброе гостеприимство, - сказал ему виконт
д'Эксмес. - Скоро я вам пришлю или вручу собственноручно те деньги, которые
вы мне любезно предложили. А пока - будьте добры передать от меня вот этот
небольшой алмаз вашей милой сестричке.
- Для нее я возьму, - ответил оружейник, - но при одном условии: что и
вы от меня примете вещицу моей выделки. Вот вам рог - я сделал его своими
руками и звук его различу в любую минуту даже сквозь рев морского прибоя, а
особенно по пятым числам каждого месяца, когда я обычно стою на посту от
четырех до шести часов ночи на верхушке Восьмигранной башни, которая
возвышается над самым морем.
- Спасибо! - сказал Габриэль и так пожал ему руку, что оружейник сразу
смекнул: его намек понят.
- Что же касается запасов оружия, которым вы так удивлялись, -
продолжал Пьер, - то должен сказать: если Кале будет когда-нибудь осажден,
мы раздадим это оружие патриотам-горожанам, и эти люди поднимут мятеж в
самом городе.
- Вот как! - воскликнул Габриэль, еще сильнее пожимая руку оружейника.
- А теперь, господин д'Эксмес, я пожелаю вам доброго пути и доброй
удачи! - сказал Пьер. - Прощайте - и до встречи!
- До встречи! - ответил Габриэль.
Он обернулся в последний раз, помахал рукой Пьеру, стоявшему у порога,
Жану, высунувшемуся из окошка, и, наконец, Бабетте, выглядывавшей из-за
занавески.
Потом он пришпорил коня и помчался галопом.
У городских ворот пленника пропустили беспрепятственно, и вскоре он
очутился на дороге в Париж один на один со своими тревогами и надеждами.
Удастся ли ему освободить отца, приехав в Париж?
Удастся ли, вернувшись в Кале, освободить Диану?
V. ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ МАРТЕН-ГЕРРА
Мчась по дорогам Франции, Габриэлю де Монтгомери не раз приходилось
проявлять всю свою изобретательность, чтобы обойти всевозможные помехи и
препятствия, стоявшие на пути к столице. Но как он ни спешил, в Париж он
прибыл только на четвертый день после отъезда из Кале.
Париж еще спал. Бледные отблески рассвета едва озаряли город. Габриэль
миновал городские ворота и углубился в лабиринт улиц, примыкавших к Лувру.
Вот они, чертоги короля, неприступные, погруженные в глубокий сон.
Габриэль остановился перед ними и задумался: подождать или проехать мимо?
Наконец решил немедленно направиться домой, на улицу Садов святого Павла, и
там разузнать все последние новости.
Путь его лежал мимо зловещих башен Шатле. Перед роковыми воротами он
приостановил бег коня. Холодный пот выступил на лбу Габриэля. Его прошлое и
его будущее - все было там, за этими сырыми и угрюмыми стенами.
Но Габриэль был человеком действия. Поэтому он отбросил прочь мрачные
мысли и двинулся в путь, сказав себе: "Вперед!"
Подъехав к своему особняку, он увидел, что окна нижней столовой
освещены. Значит, недремлющая Алоиза на ногах. Габриэль постучал, назвал
себя, и через минуту бывшая кормилица уже обнимала его.
- Вот и вы, ваша светлость! Вот и ты, дитя мое!.. - только и могла
вымолвить Алоиза.
Габриэль, расцеловавшись, отступил на шаг и поглядел на нее. В его
взгляде стоял немой вопрос. Алоиза сразу поняла и, поникнув головой, ничего
не сказала.
- Значит, никаких вестей? - спросил Габриэль, словно само молчание ее
было недостаточно красноречивым.
- Никаких вестей, монсеньер, - отвечала кормилица.
- О, я и не сомневался! Что бы ни случилось - доброе или худое, - ты бы
сразу мне сказала. Итак, ничего...
- Увы, ничего!
- Понимаю, - вздохнул молодой человек. - Я был в плену. Пленникам долги
не платят, а покойникам и подавно. Но все-таки я жив и на свободе, черт
возьми, и теперь уж им придется со мной считаться! Волей или неволей - а
придется!
- Будьте осторожны, монсеньер, - заметила Алоиза.
- Не бойся, кормилица. Адмирал в Париже?
- Да, монсеньер. Он приехал и раз десять присылал справляться о вашем
приезде.
- Хорошо. А герцог де Гиз?
- Тоже прибыл... Что касается Дианы де Кастро, которую считали без
вести пропавшей, - продолжала Алоиза в замешательстве, - то господин
коннетабль узнал, что она в плену в Кале, и теперь все думают, что ее
вскорости вызволят оттуда.
- Это мне известно... Но, - добавил он, - почему ты ничего не говоришь
о Мартен-Герре? Что же с ним случилось?
- Он здесь, ваша милость! Этот бездельник и сумасброд здесь!
- Как здесь? И давно? Что он делает?
- Спит наверху. Он, видите ли, заявил, что его будто бы повесили, и
поэтому сказался больным.
- Повесили? - воскликнул Габриэль. - Должно быть, для того чтобы
похитить у него деньги за мой выкуп.
- Деньги за ваш выкуп? Скажите-ка болвану про эти деньги, и вы
поразитесь тому, что он вам ответит. Он даже не будет знать, о чем идет
речь. Представьте себе, монсеньер: когда он явился сюда и предъявил мне ваше
письмо, я сама заторопилась и тут же собрала ему десять тысяч экю звонкой
монетой. Не тратя ни минуты, он уезжает, а через несколько дней вдруг
возвращается в самом непотребном виде. Он утверждает, будто от меня не
получал и ломаного гроша, твердит, будто сам попал в плен еще до взятия
Сен-Кантена, и теперь, по его словам, по прошествии трех месяцев, он
совершенно не знает, что сталось с вами... Вы, видите ли, никакого поручения
ему и не давали! Он был бит, повешен! Потом ухитрился вырваться и явился в
Париж! Вот россказни, которые долбит Мартен-Герр с утра до вечера, когда ему
задают вопрос о вашем выкупе.
- Объясни мне толком, кормилица, - сказал Габриэль. - Мартен-Герр не
мог присвоить эти деньги. Он ведь честен и всемерно предан мне, разве не
так?
- Ваша светлость, он хоть и честный, однако же сумасброд... Сумасброд
без мысли, без памяти, его связать нужно, уж вы мне поверьте. Я боюсь его.
Может, он не так зол, да зато опасен... Он же действительно получил от меня
десять тысяч экю. Мэтр Элио не без труда собрал их для меня в такой короткий
срок.
- Возможно, - заметил Габриэль, - что ему придется собрать еще скорее
такую же сумму, если не большую. Но сейчас не об этом речь... Однако день
наступил. Я иду в Лувр, я должен поговорить с королем.
- Как, даже не отдохнув? - спросила Алоиза. - И потом вы не учли, что
придете к закрытым дверям, ведь их открывают там только в девять часов.
- Верно... Еще два часа ждать! - простонал Габриэль. - О боже правый,
дай мне терпения еще два часа, если уж я терпел два месяца! Но тем временем
я могу повидать адмирала Колиньи и герцога де Гиза.
- Но ведь они тоже, по всей вероятности, в Лувре, - ответила Алоиза. -
Вообще король раньше полудня не принимает...
В это самое время, словно для того чтобы развеять тревожное ожидание, в
комнату ворвался бледный, обрадованный Мартен-Герр, проведавший о приезде
хозяина.
- Вы? Это вы!.. Вот и вы, ваша светлость! - кричал он. - О, какое
счастье!
Но Габриэль сдержанно принял излияния своего бедного оруженосца.
- Если я и вернулся, Мартен, - сказал он, - считай, что это не по твоей
милости и что ты сделал все, чтобы навеки оставить меня пленником!
- Что такое? И вы тоже? - растерянно переспросил Мартен. - И вы тоже,
вместо того чтоб меня обелить с первого слова, обвиняете меня, будто я
присвоил эти десять тысяч экю! Может, вы еще скажете, что сами мне приказали
получить их и привезти к вам?..
- Несомненно так, - сказал с недоумением Габриэль.
- Значит, вы считаете, что я, Мартен-Герр, способен прикарманить чужие
деньги, предназначенные для выкупа моего господина из неволи?
- Нет, Мартен, нет, - живо ответил Габриэль, тронутый скорбным тоном
верного слуги, - я никогда не сомневался в твоей честности. Но у тебя могли
украсть эти деньги, ты мог их потерять в дороге, когда ехал ко мне.
- Когда ехал к вам? - повторил Мартен. - Но куда, ваша светлость? После
того как мы вышли из Сен-Кантена, разрази меня бог, если я знаю, где вы
были! Куда же я мог ехать?
- В Кале, Мартен! Как ни пуста, как ни легка твоя голова, но про Кале
ты ведь позабыть не мог!
- Как же мне позабыть то, чего я никогда не знал, - спокойно возразил
Мартен.
- Несчастный, неужели ты и в этом запираешься? - вскричал Габриэль.
- Посудите, монсеньер, тут все твердят, будто я помешался, и раз я
вынужден все выслушивать, то и в самом деле скоро свихнусь, клянусь святым
Мартеном!
Однако и рассудок, и память пока еще при мне, черт подери!.. И если уж
так нужно, берусь рассказать вам досконально все, что со мной случилось за
эти три месяца... Так вот, ваша светлость, когда мы выехали из Сен-Кантена
за подмогой к барону Вольпергу, то мы отправились, если вы изволите помнить,
разными дорогами, и тут я попал в руки противника. Я пытался, по вашему
совету, проявить изворотливость, но странное дело, меня сразу опознали...
- Ну вот, - прервал его Габриэль, - вот ты и путаешь.
- О, ваша светлость, - отвечал Мартен, - заклинаю вас, дайте мне
досказать все, что знаю! Я и сам в самом себе с трудом разбираюсь... В тот
самый момент, как меня опознали, я тут же и примирился. Я знаю сам, что
иногда я раздваиваюсь и что тот, другой Мартен, не предупреждая меня,
обделывает в моем лице свои темные делишки... Ну ладно, я ускользнул от них,
но по глупости попался. Пустяки! Я и еще раз улизнул и опять попался. А
попавшись, я с отчаяния стал от них отбиваться, да что толку-то?.. Все равно
они схватили меня и всю ночь колотили и варварски мучили, а под утро
повесили.
- Повесили? - вскричал Габриэль, окончательно удостоверившись в безумии
оруженосца. - Они тебя повесили, Мартен? Что ты под этим подразумеваешь?
- Я подразумеваю, сударь, то, что меня оставили висеть между небом и
землей, привязав за горло пеньковой веревкой к перекладине, которая иначе
именуется виселицей. Ясно?
- Не совсем, Мартен. Как-никак для повешенного...
- Для повешенного я неплохо выгляжу? Совершенно верно! Но послушайте,
чем кончилось дело. Когда меня повесили, от горя и досады я потерял
сознание. А когда пришел в себя, вижу - лежу я на траве с перерезанной
веревкой на шее. Может, какой-нибудь путник пожалел меня, беднягу, и решил
освободить это дерево от человеческого плода? Но нет, я слишком знаю людей,
чтобы в это поверить. Я скорее допускаю, что какой-нибудь жулик задумал меня
ограбить и обрубил веревку, а потом порылся в моих карманах. Вот в этом я
уверен, ибо у меня действительно исчезли и обручальное кольцо, и все мои
документы. Однако все это неважно... Главное - что я сумел убежать в
четвертый раз и, то и дело меняя направление, через пятнадцать дней
приплелся в Париж, в этот дом, где меня встретили не ахти как приветливо.
Вот и вся моя история, ваша светлость.
- Ладно, - сказал Габриэль, - но в ответ на эту историю я мог бы
рассказать другую, ничем не похожую на твою.
- Историю моего второго "я"? - спокойно спросил Мартен. - Если в ней
нет ничего непристойного и у вас, ваша светлость, есть ж