╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
дья, которого так усердно зазывали на обед, восседал на почетном месте.
Добрые вина чередовались с затейливыми тостами. Молодежь говорила о будущем,
старики - о минувшем. Дядюшка Карбон Барро имел полную возможность
убедиться, что хозяина и в самом деле называли Мартен-Герр и что среди
обитателей Артига он свой человек.
- Помнишь, Мартен-Герр, - говорил один, - августинского монаха, брата
Хризостома, того, что нас обоих учил читать?
- Ну как же, как же! - отвечал Арно.
- А помнишь, братец Мартен, - подхватывал другой, - как на твоей
свадьбе впервые у нас в краю дали салют из мушкетов?
- Как же, припоминаю...
И, дабы оживить приятные воспоминания, он крепко обнимал жену,
горделиво восседавшую рядом с ним.
- Если у вас такая прекрасная память, - раздался вдруг позади него
повелительный голос, - если вы помните все детали, то, может быть, вы
припомните и меня?
XXXIV. ПРАВОСУДИЕ ПОПАЛО ВПРОСАК
Тот, кто произнес эти слова, сбросил с себя коричневый плащ и
широкополую шляпу, затенявшую ему лицо, и подгулявшие гости увидели перед
собой богато одетого молодого человека с гордой осанкой. Неподалеку от него
стоял слуга и держал под уздцы двух лошадей.
Все почтительно встали, удивленные и заинтересованные.
Один лишь Арно дю Тиль вдруг побледнел как мертвец.
- Виконт д'Эксмес! - растерянно прошептал он.
- Так как же? - громовым голосом обратился к нему Габриэль. - Узнаете
ли вы меня?
Арно прикинул в уме свои шансы на выигрыш и после мгновенного колебания
решился.
- Конечно, - ответил он, пытаясь придать своему голосу необходимую
твердость, - конечно, узнаю... Вы - виконт д'Эксмес, которого я не раз видел
в Лувре в те времена, когда был в услужении у господина де Монморанси... Но
я никак не полагал, что вы запомните меня, скромного и незаметного слугу
господина коннетабля.
- Вы забываете, что служили одновременно и у меня!
На лице у Арно отразилось глубочайшее изумление.
- Кто? Я? Простите, но вы, монсеньер, глубоко ошибаетесь!
- Я настолько не боюсь ошибиться, - спокойно возразил Габриэль, - что
предлагаю артигскому судье, который присутствует здесь, немедленно вас
арестовать и заключить в тюрьму! Теперь ясно?
За столом воцарилась настороженная тишина. Удивленный судья подошел к
Габриэлю. Один Арно сохранял завидное самообладание.
- Хотел бы я знать, в каком преступлении меня обвиняют, - обратился он
к виконту.
- Я вас обвиняю, - громко заявил Габриэль, - в том, что вы нагло
подменили собою моего оруженосца Мартен-Герра и предательски завладели его
именем, имуществом и женой, использовав при этом поразительное внешнее
сходство.
Услыхав такую четкую формулировку, пораженные гости со страхом
переглянулись.
- Что бы это значило? - бормотали, крестясь, они. - Мартен-Герр больше
не Мартен-Герр? Что за дьявольщина? Уж не колдовство ли здесь?
Арно дю Тиль понял, что нужно немедленно ответить ударом на удар и тем
самым перетянуть на свою сторону усомнившихся. И он тут же обратился к той,
которую называл своей женой:
- Бертранда! Скажи сама наконец: муж я тебе или нет?
Испуганная, задыхающаяся Бертранда не проронила ни звука. Она только
широко раскрыла глаза и переводила их то на Габриэля, то на своего мнимого
супруга. Но когда Арно дю Тиль сделал угрожающий жест, все ее колебания
мгновенно кончились, и, бросившись в его объятия, она вскрикнула:
- Дорогой мой Мартен-Герр!
Эти слова вывели из оцепенения гостей, и до виконта донесся ропот
негодования.
- Теперь, сударь, - заявил, торжествуя, Арно дю Тиль, - при наличии
свидетельства моей жены, а также и всех моих родичей и друзей вы все еще
настаиваете на своем нелепом обвинении?
- Настаиваю.
- Минутку! - вмешался в разговор дядюшка Карбон. - Ясно, что на свете
существует другой человек, похожий точь-в-точь на вот этого, и я утверждаю,
что один из них непременно мой племянничек Арно дю Тиль!
- Вот уж поистине помощь свыше, и как раз вовремя! - заметил Габриэль и
обратился к старику: - Так вы действительно признаете в этом человеке своего
племянника?
- Точно не скажу, - отвечал старик, - но могу поклясться наперед, что,
ежели тут кроется какой-нибудь обман, так, значит, в нем замешан мой
племянник!
- Вы слышите, господин судья? - обратился Габриэль к представителю
власти. - Кто бы ни был виновен, но преступление налицо.
- А где же тот, кто хочет обличить меня в обмане? - усмехнулся Арно. -
Почему не дают мне очную ставку? Прячется он, что ли? Пусть он покажется, и
тогда нас рассудят!
- Мартен-Герр, мой оруженосец, - сказал Габриэль, - по моему приказу
пребывает в Риэ под стражей; господин судья, я граф де Монтгомери, бывший
гвардии его величества капитан. Обвиняемый сам меня опознал. Я, как
обвинитель, настаиваю на том, чтобы он был арестован и заключен в тюрьму.
Когда они оба будут в руках правосудия, мы без труда установим, на чьей
стороне истина.
- Вы совершенно правы, ваша светлость, - согласился с Габриэлем судья.
- Отведите Мартен-Герра в тюрьму.
- Раз такое дело, я бы и сам туда пошел, - проговорил Арно. - Слава
богу, я ни в чем не виновен... А ваши верные показания, мои добрые и честные
друзья, - обратился он к гостям, желая перетянуть их на свою сторону, -
сослужат мне хорошую службу в такой крайности. Ведь вы все помните меня и
знаете, разве не так?
- Так, так, Мартен, можешь быть покоен! - зашумели гости, растроганные
его словами.
Бертранда же упала в обморок.
Через восемь дней в трибунале города Риэ начался судебный процесс.
Дело было поистине трудное и необычайное для судопроизводства! Оно
могло быть интересным и для нашего времени, поскольку за прошедшие триста
лет ничего подобного еще не случалось.
Если бы не вмешался Габриэль де Монтгомери, то, по всей вероятности,
превосходные судьи из Риэ никогда бы не выпутались из этого дела.
Габриэль прежде всего настоял, чтобы обоим подследственным не
устраивали очной ставки до особого распоряжения. Допросы и показания снимали
с них порознь: Мартен-Герр и Арно дю Тиль находились в строгой изоляции.
Мартен-Герра, закутанного в широкий плащ, представили Бертранде,
дядюшке Карбону Барро и всем соседям и родичам.
Все его опознали. Это был он, его осанка, его лицо. Ошибиться было
невозможно. Но и Арно дю Тиля также все опознали. Все кричали, все
волновались и никак не могли установить истину.
Да и как можно найти какое-то различие между такими удивительными
двойниками, как Арно дю Тиль и Мартен-Герр?
- Тут сам черт себе ногу сломит! - ворчал растерявшийся Карбон Барро.
По виду различить их было просто невозможно. Оставалось единственное
средство: подметить разницу в их поступках и особенно в их склонностях.
Вспоминая о своей юности, Арно и Мартен говорили об одних и тех же
случаях, помнили те же самые числа, называли те же имена с поразительной
точностью.
В подтверждение своих слов Арно предъявлял письма Бертранды, семейные
документы, а также и свое обручальное кольцо; в ответ на это Мартен
доказывал, что тот, повесив его в Нуайоне, имел возможность похитить у него
и обручальное кольцо, и все бумаги.
Таким образом, судьи пребывали все в том же замешательстве, все в той
же неуверенности. Показания и улики одной стороны были так же четки и
убедительны, как и другой, высказывания взаимообвинителей казались
совершенно искренними. Нужны были какие-то особые, необычные улики,
способные разрешить с полной очевидностью такой трудный спор.
Габриэль их нашел и пустил в ход.
По его предложению председатель суда задал Арно и Мартену один и тот же
вопрос:
- Где вы жили в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет?
Каждый из двух ответил совершенно одинаково:
- В Сен-Себастьяне, в Бискайе [Бискайя - испанская провинция], у моего
кузена Санси.
Санси был тут же и подтвердил, что так оно и было.
Тогда Габриэль подошел к нему и что-то сказал ему на ухо. Санси
рассмеялся и обратился к Арно на бискайском наречии. Арно побледнел и не
сумел ответить.
- Как же так? - спросил Габриэль. - Вы четыре года прожили в
Сен-Себастьяне и не знаете местного наречия?
- Я его позабыл, - пробормотал Арно.
Мартен-Герр, подвергнутый такому же испытанию, болтал по-бискайски
добрые пятнадцать минут, к великой радости кузена Санси и к вящему убеждению
суда, а также и всех присутствующих.
Таково было первое доказательство, пролившее первый луч света на
истину, а за ним последовало и другое, которое оказалось тем не менее
достаточно убедительным.
Сверстники Мартен-Герра по Артигу с восхищением и не без зависти
вспоминали, как ловко он играл в мяч. Однако после возвращения он постоянно
отказывался от игры, ссылаясь на рану в правой руке, тогда как настоящий
Мартен-Герр с радостью согласился сыграть и тут же, в присутствии судей,
обыграл лучших игроков. Но играл он, между прочим, закутавшись в плащ; его
подручный только подносил ему мячи, которые он забивал с изумительной
легкостью.
С этого момента общественное мнение перешло на сторону Мартена и
оказалось, как ни странно, на стороне истины.
Наконец последний факт окончательно уронил Арно дю Тиля в глазах судей.
Арно и Мартен были одного и того же роста. Но Габриэль в поисках
мельчайших улик заметил, что ноги, вернее, одна-единственная нога у его
оруженосца гораздо меньше, чем у Арно дю Тиля.
Старый артигский башмачник предстал перед судом и предъявил ему новые и
старые мерки Мартена.
- Да, - сказал он, - в прежние времена обувь Мартен-Герра была меньшего
размера, и я несказанно удивился, узнав по возвращении, что теперь он носит
обувь другого размера - на целых три номера больше, чем раньше!..
Мартен же с гордостью протянул ему уцелевшую ногу, и сапожник, сняв
мерку, тут же признал, что она ничуть не увеличилась в размерах, несмотря на
долгие странствия.
Теперь уже никто не сомневался в невинности Мартен-Герра; все считали
преступником Арно дю Тиля
Но Габриэлю мало было этих формальных улик, он хотел нравственных
доказательств.
Он отыскал того самого крестьянина, которого Арно дю Тиль отправил
будто бы из Нуайона в Париж с престранным поручением: распустить слух о
гибели Мартен-Герра. Крестьянин подробно рассказал, как в особняке на улице
Садов святого Павла встретил того, кого уже видел на дороге в Лион.
После выступления этого свидетеля снова обратились к Бертранде де
Ролль. Бедняжка Бертранда, несмотря ни на что, показывала в интересах того,
кто внушал ей страх. Ей задали вопрос: заметила ли она какие-либо перемены в
характере ее мужа после его возвращения?
- Конечно, он очень изменился, - ответила она и тут же добавила: - К
лучшему, к лучшему, господа судьи.
Когда же ей предложили пояснить свои слова, Бертранда совсем
разоткровенничалась:
- Раньше Мартен был слабенький, тихий, как барашек, и иногда мне было
даже стыдно за него. А как вернулся, сразу стало видно: мужчина, хозяин! Он
в два счета доказал мне, что прежде я вела себя не так и что женское дело -
слушаться слова и палки. Теперь он говорит, а я его слушаю. Одним словом,
когда он приехал из своих странствий, мы поменялись ролями, и все стало на
свое место.
Другие жители Артига тоже подтвердили, что прежде Мартен-Герр был
добродушен, благочестив и безобиден, а ныне стал дерзок, насмешлив и
задирист. Как и Бертранда, они объяснили такую перемену долгими
странствиями.
Граф Габриэль де Монтгомери начал свою речь при почтительном молчании
судей и всех присутствующих.
Он рассказал, при каких непостижимых обстоятельствах у него служили два
Мартена, как он не в силах был понять неожиданные перемены в поведении
своего оруженосца, как он наконец напал на верный след...
Рассказал он и о горестном недоумении Мартена, и о предательстве Арно
дю Тиля, о порядочности одного и о подлости другого, пролил свет на всю эту
запутанную и темную историю и закончил тем, что потребовал кары виновному и
полного восстановления в правах неповинного.
В те времена правосудие было не столь предупредительно и благосклонно к
обвиняемым, как в наши дни. Арно дю Тиль не знал всей совокупности
обвинений, выдвинутых против него. Его беспокоили лишь две улики: бискайское
наречие и игра в мяч, но в то же время ему думалось, что данные им
разъяснения вполне убедительны. В показаниях же башмачника толком он не
разобрался, да, кстати, и не знал, что ответил на те же вопросы Мартен-Герр.
Габриэль из чувства справедливости и великодушия предложил, чтобы Арно
дю Тиль присутствовал при заключительном заседании суда и мог лично отвечать
суду на предложенные им вопросы. Поэтому Арно слышал всю обвинительную речь
Габриэля.
Когда виконт д'Эксмес кончил, Арно дю Тиль, не терявший присутствия
духа, подошел к судьям и попросил слова. Суд хотел было отклонить эту
просьбу, но Габриэль воспротивился, и Арно предоставили слово.
Говорил он превосходно. Изворотливый, смышленый наглец имел врожденный
дар красноречия. И он снова попытался спутать все нити следствия и заронить
в головы судей спасительную для него неразбериху.
Не пускаясь в объяснения всех происшедших недоразумений, он принялся
четко и последовательно излагать все события своей жизни от раннего детства
до нынешнего дня. Он обращался к друзьям и родичам, вспоминая массу
подробностей, о которых те давным-давно забыли. И, слушая его, они то
заливались хохотом, то умиленно вздыхали.
Он намекал, что при желании его сопернику нетрудно было подучить
бискайское наречие и набить руку в игре в мяч. Он спрашивал у графа де
Монтгомери, где доказательство того, что он будто бы похитил у оруженосца
бумаги. Ну, а что касается крестьянина-свидетеля, кто может поручиться, что
он - не кум лже-Мартена? Если, наконец, говорить об исчезнувших выкупных
деньгах, то непременно надо учесть, что он, Мартен-Герр, прибыл в Артиг с
суммой, значительно превышавшей размер выкупа, а происхождение этой суммы
объяснялось грамотой от весьма высокопоставленного и могущественного
вельможи, коннетабля де Монморанси.
Арно дю Тиль в заключительной части своей речи с такой ловкостью
ввернул имя славного коннетабля, что оно совершенно ослепило судей.
Он настоятельно просил, чтобы о нем справились у этого влиятельного
лица, и выражал уверенность, что полученные сведения без труда помогут
восстановить его доброе имя.
Одним словом, в своей речи сей прохвост проявил столько ловкости и
изобретательности, объяснялся с таким пылом, что судьи снова заколебались.
Нужно было нанести последний удар, и Габриэль, хотя и с неохотой,
наконец решился на это.
Он что-то шепнул на ухо председателю суда, и тот приказал отправить
Арно дю Тиля обратно в тюрьму и привести Мартен-Герра.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
I. СНОВА ВОЗНИКАЮТ НЕДОРАЗУМЕНИЯ
На этот раз Арно дю Тиля отвели не в прежнюю камеру в Риэ, а поместили
во внутренней тюрьме при трибунале, объявив, что после допроса его двойника
судьи, возможно, снова пожелают обратиться к нему.
Обдумав сложившееся положение, хитрый пройдоха мог себя поздравить с
тем выгодным впечатлением, которое произвело на судей его наглое и
изобретательное выступление. Добряк Мартен-Герр при всей своей правоте никак
не сумел бы выглядеть столь убедительным, как Арно.
Так или иначе - время выиграно! Но, хорошенько все продумав, он
убедился, что, кроме времени, ничего не выиграл. Истина, которую он так
яростно оспаривал, все-таки выпирала изо всех дыр. Коннетабль де Монморанси,
на которого он все время ссылался, вряд ли рискнет покрыть своим авторитетом
гнусные проделки своего осведомителя. Да, тут было в чем усомниться.
Поэтому-то на смену первоначальному ликованию пришло беспокойство.
Теперь Арно дю Тиль прекрасно видел, что его положение далеко не блестяще,
и, когда за ним пришли, чтоб отвести его обратно в тюрьму, он совсем пал
духом. Значит, суд не считал нужным допрашивать снова его после показаний
Мартен-Герра! Новый повод для беспокойства!
Но Арно дю Тиль, человек крайне наблюдательный, сразу же заметил, что
пришел за ним не прежний тюремщик, а новый.
Чем вызвана такая перемена? Хотят усилить надзор? Или заставить его
проговориться? Арно дю Тиль решил быть настороже и за всю дорогу не проронил
ни слова.
Дальше - больше: снова сюрпризы! Его, оказывается, отвели совершенно в
другую тюрьму, в другую камеру!
И в то же время по всему было видно, что совсем недавно здесь находился
другой узник: вот куски свежего хлеба, полупустая кружка воды, вот
соломенный тюфяк и, наконец, приоткрытый сундук с мужским платьем.
Арно дю Тиль обладал завидной выдержкой и ничем не проявил своего
удивления. Однако, оставшись один, он стремительно бросился к сундуку и
начал лихорадочно рыться в нем. Там ничего не было, кроме одежды. Но одежда
эта по цвету и по покрою почему-то показалась ему знакомой. В сундуке лежали
два коричневых камзола и желтые вязаные панталоны несколько необычной формы.
- О ля-ля! Вот так штука! - обрадовался Арно дю Тиль.
Вечером в камеру зашел незнакомый тюремщик.
- Эге, метр Мартен-Герр! - хлопнул он по плечу призадумавшегося
арестанта.
- Что-нибудь случилось? - спросил Арно дю Тиль благорасположенного
стража.
- Случилось то, приятель, что ваши дела идут как по маслу. Знаете, кто
получил разрешение на свидание с вами?
- Ничего я не знаю, - буркнул в ответ Арно дю Тиль. - Да и откуда мне
знать? Так кто же это такой?
- Ваша женушка Бертранда де Ролль собственной персоной. Она, видать,
наконец-то разобралась, где правда, а где ложь. Но на вашем месте я бы ее не
принял!
- А почему?
- Почему? Да потому, что она вас все время не признавала! А теперь ей
ничего не остается делать, как вас признать, коли завтра судьи заставят ее
это сделать публично. Если вы со мной согласны, то я тут же ее и выпровожу!
Тюремщик шагнул к двери, но Арно дю Тиль его задержал:
- Нет, не прогоняйте ее! Я хочу ее повидать. Раз уж судьи разрешили -
впустите.
- Гм! Вы вечно верны себе. Вечно благодушны и снисходительны. Но...
Впрочем, ваше дело.
И тюремщик удалился, недоуменно пожимая плечами.
Через минуту он вернулся с Бертрандой.
- В вашем распоряжении четверть часа, так что за это время извольте
либо разругаться, либо помириться, - осклабился тюремщик и снова вышел.
Сгорая от стыда, низко опустив голову, Бертранда де Ролль приблизилась
к Арно. Тот сидел и молчал, предоставляя ей возможность самой начать
разговор.
- О Мартен, Мартен, простишь ли ты меня когда-нибудь? - тихо и жалостно
простонала она.
- За что мне тебя прощать? - добродушно спросил Арно дю Тиль,
подделываясь под манеру поведения Мартен-Герра.
- Я так жестоко ошиблась! - разразилась слезами Бертранда. - Это моя
вина - я тебя не узнала! Признаюсь, что разобрала, в чем дело, только
теперь, когда вся округа, и граф Монтгомери, и само правосудие - все
установили, что ты мой истинный муж, а тот, другой, - прохвост и самозванец.
-
╧Ёшъы■ўхэш 