╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
ле храбрость. За это качество я вам ручаюсь. Но зато вы должны проявить
некоторую снисходительность к другим их слабостям и недостаткам.
После этой существенной оговорки Мартен-Герр вышел и через минуту
вернулся в сопровождении загорелого, непоседливого детины с беззаботным и
смышленым лицом.
- Амброзио, - представил его Мартен.
- Амброзио - имя иностранное. Значит, вы не француз? - спросил
Габриэль.
- Кто знает? - ответил Амброзио. - Я подкидыш и вырос в Пиренеях. Одна
нога во Франции, другая - в Испании. Впрочем, я легко примирился с подобной
незаконностью, не имея никаких претензий ни к господу богу, ни к матушке
моей!
- На какие средства вы живете? - поинтересовался Габриэль.
- Очень просто. Мне одинаково дороги обе мои родины, и я стараюсь по
мере своих сил стереть между ними границы, знакомя одну с богатствами
другой... и наоборот...
- Короче говоря, - пояснил Мартен, - Амброзио занимается контрабандой.
- Но ныне, - продолжал Амброзио, - гонимый неблагодарными властями с
обоих склонов Пиренеев, я счел за благо уступить им и вот явился в Париж,
город, где храбрец...
- Где Амброзио сможет, - подхватил Мартен, - применить всю свою
предприимчивость, всю свою ловкость и умение.
- Амброзио, контрабандиста, принять! - сказал Габриэль. - Следующий?
Довольный Амброзио ушел, уступив место некоей странной личности с
физиономией типичного аскета.
Мартен представил его под именем Лактанция.
- Лактанций, - сказал он, - служил под началом адмирала де Колиньи,
который может дать о нем благожелательный отзыв. Но Лактанций - ревностный
католик, и он не пожелал повиноваться начальнику, зараженному ересью.
Молчаливым кивком Лактанций подтвердил слова Мартена, и тот продолжал:
- Этот благочестивый рубака приложит все свои усилия, чтобы
удовлетворить господина виконта д'Эксмеса, но он просит предоставить ему
льготы, нужные ему для спасения души. Солдатское ремесло, а также долг
совести понуждают его воевать со своими братьями во Христе и уничтожать их
по мере возможности. Посему Лактанций полагает, что столь жестокую
необходимость следует замаливать с особой строгостью. И он самоотверженно
сопоставляет число наложенных им на себя постов и покаяний с числом раненых
и убитых, которых он преждевременно препроводил к подножию трона всевышнего.
- Лактанция, богомольца, принять, - с улыбкой сказал Габриэль.
Лактанций все так же молча поклонился и отправился восвояси.
Вслед за Лактанцием Мартен-Герр ввел в комнату молодого человека
среднего роста, с живым, одухотворенным лицом и маленькими холеными руками.
Его костюм, от воротника до башмаков, был не только чист, но даже не лишен
некоторого кокетства. Он грациозно поклонился Габриэлю и застыл перед ним в
почтительной позе. Звали его Ивонне.
- Вот, ваша светлость, - сказал Мартен, - самый примечательный из всех.
Ивонне в рукопашном бою неудержим, как лев, сорвавшийся с цепи! Колет и
рубит в состоянии полного исступления. Особенно же он отличается при
штурмах. Он всегда вступает первым на первую лестницу и водружает
французское знамя раньше всех на стене неприятельской крепости.
- Так, значит, он настоящий герой? - спросил Габриэль.
- Я делаю, что могу, - скромно потупился Ивонне. - И Мартен-Герр, без
сомнения, несколько преувеличил ценность моих слабых усилий.
- Ничуть, я вам только воздаю должное, - возразил Мартен. - И в
доказательство этого я, перечислив ваши достоинства, тут же отмечу ваши
недостатки. Ивонне, ваша светлость, как я уже говорил, - сущий герой на поле
битвы, но в обыденной жизни он робок и впечатлителен, как девица. Он,
например, боится темноты, мышей, пауков и чуть ли не теряет сознание при
малейшей царапине. Он обретает свою буйную отвагу только тогда, когда его
опьяняет запах пороха.
- Все равно, - сказал Габриэль, - мы его поведем не на бал, а на бой.
Ивонне со всей его деликатностью - принять.
Ивонне откланялся по этикету и удалился, с улыбкой поглаживая рукой
свой тонкий черный ус.
На смену ему явились два белокурых гиганта, стройные и невозмутимые.
Одному на вид можно было дать лет сорок, другому - не больше двадцати пяти.
- Генрих Шарфенштейн и Франц Шарфенштейн, его племянник, - доложил
Мартен-Герр.
- Что за дьявол, кто они такие? - поразился Габриэль. - Откуда вы,
ребята?
- Ми только отшасчи немножко францозиш, - сказал старший.
- Как так? - спросил виконт.
- Ми плох понималь францоз, - проговорил великан помоложе.
- Это немецкие рейтары, - сказал Мартен-Герр, - иными словами - наемные
солдаты. Они продают свою руку тому, кто лучше платит, и хорошо знают, что
стоит храбрость. Они уже были у испанцев и англичан. Но испанец мало дает, а
англичанин слишком торгуется. Покупайте их, ваша светлость, в деле они будут
хороши. Они никогда не спорят и, как люди точные в своих обязательствах,
всегда лезут прямо на пушки с полнейшей невозмутимостью. Ведь для них
мужество - только предмет сделки.
- Я беру этих поденщиков славы, - сказал Габриэль, - и для большей
верности плачу им за месяц вперед. Кто там еще?
Оба тевтонских Голиафа по-военному отдали честь и направились к выходу,
чеканя шаг.
- Следующий, - произнес Мартен, - по имени Пильтрусс. Вот он.
Некое разбойного вида существо в изодранном платье, переваливаясь,
вошло в комнату, остановилось в замешательстве и воззрилось на Габриэля,
словно он был судьей.
- Не стесняйтесь, Пильтрусс, - мягко обратился к нему Мартен-Герр. -
Несмотря на ваш дикий вид, вам, право, нечего краснеть.
Потом он доложил своему господину:
- Пильтрусс, монсеньер, так называемый человек с большой дороги. Он
ходит по дорогам, которые кишат чужеземными грабителями, и грабит
грабителей. Что же касается французов, то он не только милует, но даже и
помогает им. Итак, Пильтрусс - своего рода завоеватель. Тем не менее он
ощутил потребность изменить свой образ жизни. Вот почему он с такой охотой
принял предложение вступить под знамя виконта д'Эксмеса.
- Хорошо, - сказал Габриэль. - Я принимаю его под твою, Мартен,
ответственность, с условием, что он изберет ареной для своих подвигов не
большие дороги, а укрепленные города.
- Благодари монсеньера, чудак, - подтолкнул его Мартен-Герр.
- Благодарю вас, ваша светлость, - заторопился Пильтрусс. - Обещаю вам,
что никогда не буду драться один против двух или трех, а только против
десятерых.
- В добрый час, - усмехнулся Габриэль.
После Пильтрусса явилась некая мрачная, бледная и чем-то озабоченная
личность.
Зловещее выражение его лица усугублялось бесчисленными шрамами и
рубцами.
Мартен представил этого седьмого, и последнего, новобранца под
невеселой кличкой Мальмор.
- Господин виконт, - сказал он, - вы не должны отказывать бедняге
Мальмору. У него явное пристрастие к войне. Он просто грезит сражениями и,
однако, ни разу в жизни даже не пригубил этого кубка наслаждения. Он так
смел, так рвется в стычку, что с первого же шага получает рану, которая и
приводит его в лазарет. Все его тело - сплошной рубец, но он крепок, а бог
милостив, и он поднимается и снова ждет подходящего случая. Монсеньер, вы
сами видите, что нельзя лишить этого скорбного вояку радости, которая
принесла бы обоюдную пользу.
- Ладно, беру Мальмора с его энтузиазмом, - сказал Габриэль.
Довольная улыбка скользнула по бледному лицу Мальмора, и он ушел, дабы
присоединиться к новым своим товарищам.
- Надеюсь, теперь все? - спросил Габриэль своего оруженосца.
- Да, монсеньер.
- Что ж, у тебя недурной вкус, - заметил Габриэль. - Благодарю за
удачный выбор.
- Да, - скромно промолвил Мартен-Герр, - такими ребятами не стоит
пренебрегать.
- И я так думаю, - согласился Габриэль. - Крепкая компания.
- А если сюда добавить еще Ландри, Обрио, Шенеля, Котамина и Балю,
наших ветеранов, да еще вашу светлость во главе, да еще четырех или пять
человек из вашей челяди, так у нас будет такой отряд, которым можно будет
похвастаться перед друзьями и особенно перед врагами.
- Правильно, - сказал Габриэль. - А сейчас ты займешься их экипировкой.
Мой же день пока еще не закончен.
- Куда вы собираетесь нынче вечером, монсеньер? - спросил Мартен.
- В Лувр, к герцогу де Гизу. Он ждет меня к восьми часам, - ответил
Габриэль, поднимаясь со стула. - Ты даже не знаешь, как нужна мне победа! И
я добьюсь ее!
И, направляясь к двери, он воскликнул про себя: "Да, я тебя спасу,
отец! Я спасу тебя, Диана!"
XII. НЕУКЛЮЖИЙ ЛОВКАЧ
Теперь перенесемся мысленно за шестьдесят лье от Парижа, и тогда мы
окажемся в Кале в конце ноября 1557 года.
Не прошло и двадцати пяти дней с отъезда виконта д'Эксмеса, как гонец
его уже появился у стен английской крепости. Он потребовал, чтоб его провели
к губернатору, лорду Уэнтуорсу, для вручения ему выкупа за бывшего пленника.
Он был неловок и крайне бестолков, этот гонец: как ни указывали ему дорогу,
он двадцать раз проходил мимо ворот и, по своей глупости, тыкался во все
замаскированные двери. Это было сущим наказанием - дурачина успел обойти
чуть ли не все наружные укрепления у главного входа в крепость.
Наконец после бесчисленных указаний он все-таки отыскал нужную дорогу.
В те далекие времена магическая сила слов: "Я несу десять тысяч экю для
губернатора" - была такова, что суровые формальности выполнялись мгновенно.
Его для виду обыскали, затем доложили о нем лорду Уэнтуорсу, и вот носитель
столь уважаемой суммы был беспрепятственно пропущен в Кале.
Посланец Габриэля еще долго блуждал по улицам Кале, прежде чем отыскал
дворец губернатора. Итак, потратив больше часа на десятиминутную дорогу, он
наконец вошел во дворец и сразу был принят губернатором. В тот день Уэнтуорс
пребывал в тяжкой меланхолии. Когда посланец объяснил цель своего прихода и
тут же положил на стол тугой мешок с золотом, англичанин спросил:
- Виконт д'Эксмес ничего не велел мне передать, кроме этих денег?
Пьер (таково было имя посланца) поглядел на лорда с тупым изумлением,
которое не делало чести его врожденным способностям.
- У меня, сударь, - сказал он, - нет другого дела, как только передать
вам выкуп. Хозяин больше ничего мне не приказывал, и я даже не понимаю...
- Ну хорошо, хорошо! - перебил его лорд Уэнтуорс. - Просто виконт
д'Эксмес стал там более рассудителен, с чем я его и поздравляю. Воздух
французского двора отшиб ему память.
И тихо добавил, будто про себя:
- Забвение - это половина счастья!
- А вы, милорд, со своей стороны не прикажете мне передать что-либо
моему хозяину? - спросил посланец, с глуповатым безразличием внимая
меланхоличным вздохам англичанина.
- Коли он промолчал, то и мне нечего ему сказать, - сухо ответил лорд
Уэнтуорс. - Однако напомните ему, что до первого января я готов к его
услугам как дворянин и как губернатор Кале. Он поймет.
- До первого января? - переспросил Пьер. - Так ему и сказать милорд?
- Да, именно так. Вот вам, любезный, расписка в получении денег, а
также возмещение за беспокойство при такой долгой дороге. Берите же, берите!
Пьер вроде бы заколебался, но потом принял кошелек из рук лорда
Уэнтуорса.
- Спасибо, милорд, - сказал он. - Не разрешите ли вы мне обратиться к
вам с просьбой?
- С какой именно?
- Помимо того долга, который я вручил вашей милости, виконт д'Эксмес
еще задолжал одному из здешних жителей... Как его зовут-то?.. Да, Пьеру
Пекуа, у которого он был постояльцем.
- И что же?
- А то, милорд, что мне бы надо заявиться к этому Пьеру Пекуа и вернуть
ему то, что причитается!
- Не возражаю, - сказал губернатор. - Вам покажут, где он живет. Вы
устали с дороги, но, к сожалению, я не могу вам позволить остаться здесь на
несколько дней, ибо здешним уставом запрещено пребывание иностранцев, а
французов в особенности. Итак, прощайте, любезный, добрый путь.
- Прощайте, милорд, покорнейше вас благодарю.
И покинув дворец губернатора, посланец опять принялся плутать по городу
в поисках улицы Мартруа, где жил, если читатель помнит, оружейник Пьер
Пекуа. Наконец, найдя нужный ему дом, он вошел в него и увидел самого
хозяина. Оружейник, мрачный, как туча, сначала его принял за заказчика и
отнесся к нему с полным безразличием. Однако, когда новоприбывший сказал,
что он послан виконтом д'Эксмесом, лицо горожанина сразу просветлело.
- От виконта д'Эксмеса! - воскликнул он. И, повернувшись к подмастерью,
который уже навострил уши, бросил ему:
- Кантен, мигом слетай к братцу Жану, скажи, что прибыл человек от
виконта д'Эксмеса.
Раздосадованный подмастерье побежал выполнять поручение.
- Говорите же, дружище! - заторопился Пьер Пекуа. - О, мы знали, что
господин виконт никогда нас не забудет! Говорите поскорей! Что он вам велел
передать?
- Большой привет и сердечную благодарность, затем вот этот кошелек, а
также слова: "помните пятое число".
- И это все? - недоверчиво спросил Пьер Пекуа.
- Все, хозяин.
- Мы здесь живем втроем: я, мой двоюродный брат Жан и сестра Бабетта, -
не унимался оружейник. - У вас было поручение ко мне. Пусть так. Но неужели
у вас нет ничего ни для Бабетты, ни для Жана?
В эту минуту вошел Жан Пекуа.
- Я имел дело только к вам, метр Пьер Пекуа, и, кроме этого, сказать
мне нечего.
- Вот как? Видишь, брат, - заявил Пьер, обращаясь к Жану, - видишь,
господин виконт д'Эксмес нас благодарит, изволит нам полностью вернуть
деньги и велит нам передать: "Помните!" Вот и все...
- Погоди, Пьер! - перебил его Жан Пекуа, будто о чем-то догадываясь. -
Скажите, дружище, если вы действительно состоите при виконте д'Эксмесе, вы
должны знать среди его челяди некоего Мартена-Герра?
- Мартен-Герра?.. Ах да, конечно. Мартен-Герра... ведь он его
оруженосец.
- Он все время при виконте?
- Все время.
- И он знал, что вы направляетесь в Кале?
- Конечно, знал... Когда я покидал особняк виконта, он меня, помнится,
провожал...
- И он никому и ничего не велел передать?
- Да нет же, говорю вам.
- А может быть, Мартен велел что-нибудь сказать по секрету? Если так,
то всякая осторожность теперь излишня. Мы уже знаем все... Вы можете
говорить в нашем присутствии. Больше того, мы можем удалиться, а особа,
которую Мартен-Герр безусловно имел в виду, здесь налицо и сама с вами
поговорит.
- Клянусь честью, - тянул свое посланец, - я ни слова не понимаю из
всего, что вы говорите.
- Довольно, Жан! - с негодованием вскричал Пьер Пекуа. - Не понимаю,
Жан, какая радость бередить рану, которую нам нанесли!..
Жан молча поник головой.
- Угодно ли вам пересчитать деньги? - спросил озадаченный посланец.
- Не стоит труда, - угрюмо отозвался Жан. - Возьми, вот это тебе,
дружище, а я пойду распоряжусь, чтоб тебя накормили.
- Спасибо за деньги, - покраснел посланец. - Ну, а есть мне совсем не
хочется, я ведь уже перекусил в Ньеллэ. Я должен немедленно уезжать. Ваш
губернатор запретил мне задерживаться в городе.
- Мы тебя не задерживаем, дружище, - промолвил Жан Пекуа. - Прощай и
передай только Мартену... Или, впрочем, ничего не передавай. Скажи лишь
господину виконту, что мы его благодарим и помним все насчет пятого.
- Послушай, - добавил Пьер Пекуа, выходя из глубокого раздумья. - Скажи
своему господину, что мы согласны терпеливо ждать его целый месяц. Но если
этот год кончится, а мы от него никаких вестей не получим, - значит, у
сердца его нет памяти... Потому что настоящий дворянин должен помнить не
только про одолженные деньги, но и про сокровенные тайны, которые ему
доверены. На том и прощай, дружище.
- Господь вас храни, - сказал посланец виконта д'Эксмеса. - Все ваши
вопросы и все пожелания я точно передам своему господину.
Жан Пекуа проводил его до ворот, Пьер остался дома.
Бестолковый гонец, потолкавшись по переулкам и исходивши вдоль и
поперек этот путаный город Кале, очутился наконец у главных ворот и
предъявил свой пропуск. Его снова обыскали и только тогда выпустили в чистое
поле.
Он тотчас же двинулся в путь и, лишь пройдя целое лье от города,
остановился.
Теперь можно было и отдохнуть. Он присел на придорожный бугорок и
задумался. Довольная улыбка скользнула по его губам.
- "Не знаю, чем объяснить, - сказал он про себя, - но в этом городе все
какие-то удивительно мрачные и печальные. Уэнтуорс чего-то не поделил с
д'Эксмесом, а братья Пекуа имеют какие-то счеты с Мартен-Герром. Э! Мне-то
что до их счетов?.. Лично я получил все, что хотел. Правда, у меня нет ни
клочка бумаги, но зато я помню до тонкостей все расположение города".
И перед его мысленным взором тут же предстали все улицы, валы и
сторожевые посты, которые он вроде бы невзначай повидал.
"Очень хорошо! Все четко и ясно, - подумал он. - Герцог де Гиз будет
доволен. А через шесть недель, если бог и обстоятельства будут за нас, мы
будем хозяевами в Кале".
Чтобы наши читатели не утруждали себя загадками, откроем им: звали
этого человека маршал Пьетро Строцци, он был одним из знаменитейших и
талантливейших военных инженеров своего времени.
Немного отдохнув, Пьетро Строцци снова зашагал по дороге, чтобы
поскорее добраться до Парижа. Все его мысли вертелись вокруг Кале и лишь
мимоходом затрагивали тех, кто там жил.
XIII. 31 ДЕКАБРЯ 1557 ГОДА
Нетрудно догадаться, почему Пьетро Строцци нашел лорда Уэнтуорса в
таком грустном и подавленном настроении. Нетрудно также понять, почему
губернатор Кале отозвался о виконте д'Эксмесе столь высокомерно и
презрительно.
Дело в том, что ненависть герцогини де Кастро к своему тюремщику все
возрастала и возрастала.
Когда он изъявлял желание нанести ей визит, она находила любые
предлоги, лишь бы избежать его посещения. Ну, а если уж ей и приходилось
иногда терпеть его присутствие, то по ее холодному и чрезмерно учтивому виду
сразу было видно, как тяготит ее эта беседа.
Что же касается самого губернатора, то каждый визит повергал его в
жесточайшее уныние. Но тем не менее он не в силах был отказаться от этой
пагубной страсти. Ни на что не надеясь, он все же не отчаивался. Он хотел
быть в глазах Дианы блестящим джентльменом и поистине угнетал пленницу своей
предупредительностью. Он окружил ее идеальным вниманием, приставил к ней
французского пажа и даже пригласил одного из итальянских музыкантов, на
которых был немалый спрос во времена Возрождения. Однажды он дал в ее честь
бал, на который пригласили всю английскую знать Кале. Приглашения были
направлены даже по ту сторону пролива. И, однако, госпожа де Кастро не
пожелала на нем присутствовать.
Лорд Уэнтуорс, видя такое безразличие и пренебрежение, не раз твердил
себе, что лучше было бы для своего же покоя принять королевский выкуп,
который предлагал ему Генрих II, и вернуть Диане свободу. Но поступить так -
значит вернуть ей любовь Габриэля д'Эксмеса, а на такую тяжелую жертву у
англичанина не хватало ни размаха душевного, ни мужества.
Так в нерешительности и беспокойстве проходили дни,
╧Ёшъы■ўхэш 