╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
Наконец, придя в себя от неожиданной вести, она принялась расспрашивать
Андре с пытливостью несчастных, которые жаждут испить до дна чашу своего
горя.
- Господин д'Эксмес не вручил вам никакого письма для меня?
- Нет, сударыня.
- Но что вы можете мне передать на словах?
- Увы, - молвил паж, склонив голову, - господин д'Эксмес сказал только
то, что возвращает вам все ваши обеты, даже тот, залогом которого была эта
косынка. А больше он ничего не добавил.
- Но при каких обстоятельствах он направил вас ко мне? Вы передали ему
мое письмо? Что он сказал, прочитав его? Говорите, Андре! Вы честны и
преданны! От ваших слов зависит счастье моей жизни. Даже малейший наш намек
может натолкнуть меня на нужную дорогу.
- Сударыня, - отвечал Андре, - я мог бы рассказать вам все, что знаю,
но знаю-то я совсем ничего.
- Говорите, все равно говорите!
И Андре заговорил. Он рассказал ей о тех приказаниях, которые Габриэль
дал ему, Андре, и Алоизе на случай своего отсутствия, о тех сомнениях и
тревогах, которые одолевали молодого человека. Рассказал он и о том, как,
прочитав письмо Дианы, Габриэль собрался было что-то сказать, но потом
раздумал и ограничился несколькими фразами. Словом, Андре, как и обещал,
передал ей все, что знал. Но поскольку он плохо разбирался в сути дел,
рассказ его еще больше растревожил Диану.
С грустью смотрела она на эту черную косынку, словно ожидая от нее
ответа. А в голове билась беспокойная мысль: "Одно из двух - либо Габриэль
узнал, что он в действительности - мой брат, либо потерял последнюю надежду
разгадать эту дьявольскую тайну... Но тогда почему он не избавил меня от
жестоких недоумений?"
Диана растерялась. Как ей поступить? Навеки укрыться в стенах
какого-нибудь монастыря? Или вернуться ко двору, отыскать Габриэля, узнать у
него всю правду и остаться при короле, дабы предохранить его от возможных
опасностей?
Король? Ее отец? Но отец ли он ей? А вдруг она - недостойная дочь,
спасающая короля от заслуженной мести? Какие страшные противоречия!
Но Диана была женщина, и женщина с мягкой и великодушной душой. Она
сказала себе: что бы ни случилось, тот, кто мстит, иногда жалеет о
свершенном, тот, кто прощает, никогда не жалеет об этом! И она решила
вернуться в Париж, остаться при короле и любыми путями разузнать о деяниях и
намерениях Габриэля. Кто знает, может быть, и самому Габриэлю понадобится ее
заступничество! Если же ей удастся примирить их обоих, тогда совесть у нее
будет спокойна и она сможет посвятить себя богу.
Приняв такое решение, Диана отбросила прочь всякие колебания, двинулась
в путь и через три дня появилась в Лувре, где ее встретил с распростертыми
объятиями растроганный король.
Однако эти изъявления отцовских чувств она приняла крайне сдержанно.
Сам же король, которому хорошо было известно расположение Дианы де Кастро к
Габриэлю, тоже испытывал какую-то тревожную растерянность.
Присутствие дочери невольно напоминало ему то, о чем вспоминать не
хотелось. Быть может, поэтому он и не заикнулся о предполагавшемся ее браке
с сыном Монморанси: в этом смысле госпожа де Кастро могла быть совершенно
спокойна.
Впрочем, ей и без того хватало забот. Ни в особняке Монтгомери, ни в
Лувре, ни в других местах ничего достоверного о виконте д'Эксмесе ей не
сказали.
Молодой человек исчез.
Проходили дни, недели, целые месяцы. Напрасно Диана, прямо или
исподволь, выспрашивала о Габриэле - никто ничего определенного о нем не
знал. Некоторые уверяли, будто видели его, но заговорить с ним не решились -
вид его был столь мрачен, что все от него шарахались. Более того, все эти
неожиданные встречи происходили почему-то в самых различных местах: одни
встречали его в Сен-Жерменском предместье, другие - в Фонтенбло, третьи - в
Венсенском лесу, а некоторые - даже в Париже...
Откуда могли взяться такие разноречивые сведения?
И, однако, в этом была доля истины.
Габриэль, пытаясь избавиться от страшных воспоминаний и еще более
страшных мыслей, не мог усидеть на одном месте. Нестерпимая жажда действия
бросала его по всему краю. Пешком или на коне, бледный и мрачный, похожий на
античного Ореста [Орест (греч. миф.) - герой, совершивший преступление,
которого преследовали богини мести - эринии (у греков) или фурии (у
римлян)], гонимого фуриями, он блуждал как неприкаянный по городам,
деревням, полям, заходя в дома только на ночлег.
Однажды, когда война на севере уже утихла, он заглянул к одному своему
знакомому, к метру Амбруазу Парэ, недавно вернувшемуся в Париж. Обрадованный
Амбруаз Парэ встретил его как героя и задушевного друга.
Габриэль, словно изгнанник, возвратившийся из далеких странствий,
принялся расспрашивать хирурга обо всех давным-давно известных новостях.
Так он узнал, например, что Мартен-Герр выздоровел и теперь находится,
видимо, на пути в Париж, что герцог де Гиз и его армия стоят лагерем под
Тионвиллем, что маршал де Терм отбыл в Дюнкерк, а Гаспар де Таванн овладел
Гином и что у англичан не осталось ни одной пяди французской земли, как в
том и поклялся Франциск Лотарингский...
Габриэль слушал внимательно, но новости эти не взволновали его.
- Благодарю вас, метр, - сказал он Амбруазу Парэ. - Мне приятно было
узнать, что взятие Кале пошло на пользу Франции. Однако не только ради
интереса к этим новостям явился я к вам, метр. Должен признаться: меня
взбудоражил наш разговор в прошлом году, в маленьком домике на улице Святого
Якова. Теперь мне хотелось бы побеседовать с вами о вопросах религии,
которые вы постигли в совершенстве... Вы, вероятно, перешли уже на сторону
Реформации?
- Да, виконт, - не колеблясь, ответил Амбруаз Парэ. - Кальвин
благосклонно ответил мне на мое письмо и рассеял последние мои сомнения,
последние колебания. Ныне я - один из самых ревностных среди посвященных.
- Тогда не угодно ли вам приобщить к вашему свету нового добровольца? Я
говорю о себе. Не угодно ли вам укрепить мою зыбкую веру, подобно тому как
вы укрепляете истерзанное тело?
- Мой долг - облегчать не только физические страдания человека, но и
страдания его души. Я готов вам служить, господин д'Эксмес.
Больше двух часов длилась их беседа, во время которой Амбруаз Парэ был
пылок и красноречив, а Габриэль - спокоен, печален и внимателен.
Потом Габриэль встал и, протягивая руку хирургу, сказал:
- Благодарю, наш разговор пойдет мне на пользу. Время, к сожалению, не
такое, чтоб я мог открыто присоединиться к вам. Мне нужно подождать... Но
благодаря вам, метр, я понял, что вы идете по верному пути, и отныне
считайте, что я если не делом, то сердцем уже с вами. Прощайте, метр
Амбруаз... Мы еще свидимся.
Габриэль молча распрощался с хирургом и ушел.
Через месяц, в самом начале мая 1558 года, впервые после своего
таинственного исчезновения он появился в особняке на улице Садов святого
Павла.
Там было немало перемен. Две недели назад вернулся Мартен-Герр, а Жан
Пекуа с Бабеттой жили там уже третий месяц. Но судьба, очевидно, не пожелала
довести испытание преданности Жана до конца, и за несколько дней до
возвращения Габриэля Бабетта разрешилась мертвым ребенком.
Бедная мать сильно убивалась, но в конце концов нежные утешения мужа и
материнская забота Алоизы несколько смягчили ее горе.
Итак, однажды они сидели вчетвером за дружеской беседой, как вдруг
дверь отворилась, и в комнату медленно и спокойно вошел хозяин дома, виконт
д'Эксмес.
Они с радостными возгласами вскочили со своих мест и бросились к
Габриэлю. Когда первые восторги утихли, Алоиза засыпала вопросами того, кого
вслух называла "господин", а в сердце своем - "дитя мое". Где это он так
долго пропадал? Что намерен делать сейчас? Останется ли наконец среди тех,
кому так дорог? Но Габриэль грустно взглянул на нее и приложил палец к
губам: значит, он не желает распространяться ни о прошлом, ни о будущем.
И чтобы избавиться от настойчивых расспросов, он сам стал расспрашивать
Бабетту и Жана Пекуа: не нуждаются ли они в чем-нибудь, имеют ли они
сведения о Пьере, оставшемся в Кале... Он посочувствовал горю Бабетты и
постарался ее утешить, насколько можно утешить мать, потерявшую свое дитя.
Почти целый день провел Габриэль среди друзей и домочадцев, но хотя был
он добр и любезен, по всему было видно, что пребывает он в мрачной
меланхолии.
Мартен-Герр не спускал глаз со своего вернувшегося хозяина. Габриэль и
с ним поговорил, но, к сожалению, ничем не напомнил о давнем обещании
покарать преступника, некогда прикидывавшегося его оруженосцем. Mapтен же
настолько уважал Габриэля, что не смел первый заговорить с виконтом об этом.
Но вечером, уже собираясь уходить, Габриэль сам обратился к
Мартен-Герру.
- Мартен, я не забыл о тебе. Я все время искал, допытывался и, кажется,
нашел следы той правды, что тебя волнует.
- О, ваша светлость! - радостно пробормотал смутившийся оруженосец.
- Да, Мартен, - продолжал Габриэль, - я собрал нужные сведения и
чувствую, что иду по верному пути. Но мне нужна твоя помощь, друг мой. На
той неделе поезжай к себе на родину, но по дороге остановись в Лионе. Через
месяц я с тобой там встречусь, и мы согласуем дальнейшие наши действия.
- Слушаюсь, ваша светлость, - отвечал Мартен-Герр. - Но неужели до той
поры мы не увидимся?
- Нет, сейчас мне нужно побыть одному, - непреклонным тоном возразил
Габриэль. - Я снова вас покину, и не надо меня удерживать, это меня только
огорчит. Прощайте, друзья мои! Помни, Мартен, через месяц мы встречаемся в
Лионе.
- Я буду вас там ждать, ваша светлость.
Габриэль тепло распрощался с Жаном Пекуа и его женой, крепко пожал руки
Алоизе и, словно не замечая скорби своей старой кормилицы, ушел в ночь... И
снова - беспокойные метания, снова - бродячая жизнь, на которую, казалось,
он был обречен...
XXXIII. НОВАЯ ВСТРЕЧА С АРНО ДЮ ТИЛЕМ
Миновало еще шесть недель, и вот мы уже у порога красивого домика в
деревушке Артиг, что неподалеку от Риэ.
15 июля 1558 года...
На гладко выструганной деревянной скамейке сидел какой-то человек,
проделавший, судя по его запыленной одежде, немалый путь. Он небрежно
протягивал ноги, обутые в грязные башмаки, женщине, стоявшей перед ним на
коленях и, видимо, собиравшейся их расшнуровать.
Человек недовольно хмурил брови, женщина улыбалась.
- Долго я буду ждать, Бертранда? - грубо спросил он. - Ты выводишь меня
из терпения! До чего же ты неуклюжа!
- Вот и готово, Мартен, - кротко промолвила женщина.
- Что готово? Эх! - заворчал мужчина. - А где домашние туфли? Ну! Разве
ты вовремя догадаешься их принести, дубина ты стоеросовая!.. А я сиди босой
и жди!
Бертранда метнулась в дом и через секунду вернулась с туфлями.
Вы, конечно, узнали, с кем имеете дело. Да, это были все тот же подлец
и негодяй Арно дю Тиль, укрывшийся под именем Мартен-Герра, и ныне
укрощенная и удивительно смиренная Бертранда де Ролль.
- А где мой стакан меду? - пробурчал Арно.
- Все готово, - робко сказала Бертранда, - я сейчас принесу...
- Опять дожидаться! - нетерпеливо топнул он ногой. - Поторапливайся, а
не то... - И он выразительным жестом завершил свою недосказанную мысль.
Бертранда исчезла и вернулась с молниеносной быстротой. Мартен взял из
ее рук стакан меду и с явным удовольствием залпом выпил его.
- Здорово! - причмокнул он языком, как бы удостаивая благодарности
жену.
- Бедный мой дружок, тебе жарко! - Бертранда осмелилась отереть платком
лоб своего сурового муженька. - Надень шляпу, а то еще простудишься. Ты,
наверно, устал?
Тот ответил ей тем же ворчанием:
- И надо было мне считаться с какими-то дурацкими обычаями и гонять по
всей округе, чтоб созвать на обед целую стаю голодных родичей! Как же,
годовщина свадьбы!.. Клянусь, я начисто забыл про этот нелепый обычай, и вот
только вчера ты мне напомнила... Ну ничего, обошел теперь всех... Через два
часа вся эта родня с ненасытными челюстями будет здесь...
- Спасибо, Мартен. Ты верно говоришь: обычай действительно нелепый, но
ему нужно покоряться, если не хочешь прослыть гордецом и невежей.
- Тоже мне философ! - с издевкой отозвался Мартен-Герр. - А ты,
бездельница, хоть что-нибудь сделала по своей части? Стол накрыт?
- Да, Мартен, как ты и приказал.
- А судью пригласила?
- Пригласила, Мартен, и он сказал, что постарается заглянуть к нам.
- "Постарается"! - яростно завопил лже-Мартен. - Это не то! Надо, чтоб
он непременно был! Плохо ты, значит, его приглашала! Этого судью мне нужно
приручить. Его приход хоть как-то окупит всю эту глупую сумятицу с
бестолковой годовщиной!..
- "Бестолковая годовщина"! - слезливо повторила Бертранда. - И это о
нашей свадьбе! Ах, Мартен, ты теперь стал образованный, много ездил, много
видел и можешь презирать обычаи нашего края... но все-таки... Эта годовщина
мне напоминает то время, когда ты был не так суров к своей бедной женушке...
Мартен разразился язвительным хохотом:
- Да, да, но тогда и женушка была не так нежна к своему муженьку!..
Помнится, иной раз она даже позволяла себе...
- О Мартен! - воскликнула Бертранда. - Не заставляй меня краснеть...
- А я когда вспоминаю, что был ослом, который мог терпеть... Да ладно
уж... довольно об этом... Характер мой с тех пор изменился, да и твой
тоже... Ну, а теперь все идет ладно, и у нас получилась недурная семья.
- Вот именно, - подтвердила Бертранда.
- Бертранда!
- Что, Мартен?
- Ты сейчас же отправишься снова к судье, еще раз пригласишь к нам и
непременно заручишься его согласием. И знай: если он не явится, то быть тебе
битой!
- Все сделаю, Мартен, - уверила его Бертранда и мгновенно исчезла.
Арно дю Тиль одобрительно посмотрел ей вслед, потом блаженно потянулся,
удовлетворенно вздохнул и самодовольно прищурил свои глазки, как человек,
который ничего не боится и ничего не желает.
Он даже и не заметил, что по дороге, безлюдной в этот знойный час,
бредет, тяжело опираясь на костыль, какой-то путник.
Завидев Арно, он остановился:
- Извините, приятель, нет ли в вашем селении таверны, где можно было бы
отдохнуть и пообедать?
- Таковой у нас не имеется, - вяло отозвался Арно. - Вам придется идти
в Риэ, это две мили отсюда. Там есть постоялый двор.
- Еще две мили! - ахнул незнакомец. - Я и без того валюсь с ног и
охотно бы дал пистоль за хорошую постель и добрый обед.
- Пистоль? - пошевелился Арно дю Тиль (его отношение к деньгам ничуть
не изменилось). - Ну что ж, если уж вам так хочется, то можно будет
постелить в уголке, а что до обеда, так у нас сегодня справляют годовщину
свадьбы и лишний сотрапезник не помешает. Подойдет?
- Конечно, ведь я же сказал, что валюсь с ног от голода и усталости.
- Тогда решено: оставайтесь за один пистоль.
- Получите вперед!
Арно дю Тиль привстал, чтобы взять деньги, и приподнял шляпу,
закрывавшую его лицо.
Увидев его, странник изумленно попятился:
- Племянничек! Арно дю Тиль!
Арно взглянул на него и побледнел, но тут же оправился.
- Ваш племянничек? Я вас не узнаю. Кто вы такой?
- Ты не узнаешь меня, Арно? Ты не узнаешь своего старого дядюшку по
матери, Карбона Барро, которому ты, так же как и всей семье, причинил
столько хлопот?
- Да нет, клянусь! - нагло рассмеялся Арно.
- Как так! Да разве ты не уморил свою матушку, мою бедную сестру,
которую десять лет назад ты бросил в Сожьясе?! Ах, так, значит, ты меня не
узнаешь, негодяй! Но я-то тебя тут же признал!
- Не понимаю, сударь, что вы хотите этим сказать? - ничуть не смущаясь,
отвечал наглец. - Я никакой не Арно, я Мартен-Герр, я не из Сожьяса, а из
Артига. Здешние старожилы знают, что я здесь родился, и если вам охота
выставить себя на посмешище, так повторите свои бредни перед моей женой
Бертрандой де Ролль и перед моими родными.
- Жена! Родные! - повторил ошеломленный Карбон Барро. - Позвольте...
Неужели я ошибся?.. Нет, невозможно... Такое сходство...
- За десять лет трудно поручиться, - перебил его Арно. - Но, может, вам
и зрение изменяет? Мою родню вы сможете увидеть и услыхать здесь, они
вот-вот подойдут.
- Ну что же, пусть так! - Карбон Барро начинал убеждаться в своей
ошибке. - Бывает... но могу сказать от имени всей семьи, что племянничек-то
наш был величайшим прохвостом! И, по моему расчету, даже трудно
предположить, чтоб он был жив. Думается мне, что его давным-давно повесили!
- Вы так думаете? - не без горечи спросил Арно дю Тиль.
- Я в этом уверен, дорогой Мартен-Герр! - убежденно заявил Карбон
Барро. - Но вам-то все это ни к чему, поскольку речь идет вовсе не о вас.
- Совершенно ни к чему, - подтвердил Арно с некоторым недовольством.
- Ах, сколько раз, - продолжал разговорчивый дядюшка, - сколько раз,
глядя на слезы его бедной матери, я поздравлял себя с тем, что остался
холостяком и не наплодил кучу детишек!
"Ладно! У дядюшки Карбона нет детей, значит, нет и наследников!" -
поразмыслив, заключил Арно.
- О чем вы задумались, метр Мартен? - спросил дядюшка.
- Вот думаю, - мягко отозвался Арно, - что, несмотря на все эти
утверждения, вы, почтенный Карбон Барро, все-таки были бы не прочь иметь
сынка или, на худой конец, хоть вот такого неважного племянника... Все же
родственник... вы бы могли ему завещать свое состояние...
- Мое состояние? - переспросил Карбон.
- Ну конечно! Вы, наверное, не слишком-то бедны, ежели так легко
бросаетесь пистолями! А этот Арно был бы вашим, как я полагаю, наследником.
Черт возьми! Вот потому-то я и жалею, что не могу хоть на время превратиться
в Арно!
- Арно дю Тиль действительно был бы моим наследником, - согласно кивнул
головой Карбон Барро. - Но невелика радость от моего наследства, ибо я
совсем небогат... Правда, сейчас я могу заплатить пистоль, потому что очень
устал и проголодался. Но тем не менее мой кошелек не слишком туго набит...
- Хм!.. - недоверчиво хмыкнул Арно дю Тиль.
- Вы мне не верите, метр Мартен-Герр? Как вам угодно... Впрочем,
проверить нетрудно: я направляюсь в Лион, где председатель судебной палаты,
у которого я двадцать лет служил судебным приставом, предлагает мне приют и
кусок хлеба до конца моих дней. Он-то мне и прислал двадцать пять пистолей
на уплату долгов и на дорогу. Словом, мое наследство не таково, чтобы
соблазнить Арно дю Тиля... если он здравствует и поныне. Вот почему...
- Хватит болтать! - грубо оборвал его раздосадованный Арно дю Тиль. -
Мне только и дела, что выслушивать ваши побасенки! Давайте мне ваш пистоль и
заходите в дом, если хочется. Потом пообедаете, отоспитесь, и мы будем
квиты. И незачем так долго и много разглагольствовать.
- Но вы же сами меня расспрашивали!
- Ладно... Вот уж и гости собираются... Я вас покидаю, надо их
встретить... А вы не стесняйтесь, заходите сами. Провожать я вас не буду...
- Сам вижу, - буркнул Карбон Барро и вошел в дом, поругивая про себя
хозяина за столь неожиданные перемены в его настроении.
Три часа спустя все сидели за столом под тенистыми деревьями. Артигский
су