икт перестает быть неразрывно связан с проблемой эксплуатации
и распределения собственности.
     Таким  образом,  классовое  противостояние,  возникающее при переходе к
постэкономическому  обществу, с одной стороны,  как никогда ранее отличается
его  обусловленностью  социопсихологическими параметрами; с  другой стороны,
характеризуется небывалой оторванностью высшего класса от низших  социальных
групп  и  автономностью  информационного  хозяйства  от  труда.  Именно  это
обесценивает  единственный актив,  остающийся в распоряжении низших  классов
общества, в результате  чего достающаяся  им часть  общественного  богатства
неуклонно снижается. Социальное противостояние, базирующееся на качественном
различии мировоззрений  и ценностных систем,  дополняется беспрецедентными в
новейшей истории проблемами, имеющими сугубо экономическую природу.
     Попытки     охарактеризовать    классовый    конфликт,     свойственный
постиндустриальному обществу,  предпринимались социологами  еще  до создания
концепции постиндустриализма. Обращаясь к вопросу  о природе господствующего
класса формирующегося общества,  исследователи так  или иначе вынуждены были
прогнозировать, какая именно социальная группа окажется противостоящей новой
элите и  какого рода  взаимодействие возникнет между  этими двумя составными
частями  общественного  организма.  При  этом  по  мере  реального  развития
постиндустриального хозяйства  доминирующий  тип гипотез о  характере нового
социального противостояния менялся весьма показательным образом.
     Начало исследованиям этой проблемы было положено в  первом послевоенном
десятилетии.  В  развитии  социологической  теории   этот  период  отличался
преобладанием оптимистических ноток  в большинстве  прогнозов, обусловленных
быстрым  экономическим ростом, установлением классового мира  и  гигантскими
успехами науки  и  технологии. Многие  придерживались в то время  той  точки
зрения,   что   с  преодолением  индустриального  строя  острота  классового
конфликта  неизбежно  должна  исчезнуть.   При  этом  не  утверждалось,  что
постиндустриальное,   или   информационное,   общество   окажется   образцом
социального  мира;   предполагалось  лишь,  что  проблемы,   непосредственно
обусловленные  прежним  типом   социального  конфликта,   перестанут  играть
определяющую роль.  Весьма  распространенной  была также  позиция,  согласно
которой  постиндустриальное   общество   должно   было   формироваться   как
бесклассовое, что  можно, на  наш  взгляд,  объяснить  значительным влиянием
социалистических представлений.
     В  рамках подобного подхода Р.Дарендорф, считавший,  что  "при  анализе
конфликтов  в  посткапиталистических обществах не  следует применять понятие
класса",  апеллировал  в  первую  очередь  к  тому,   что  классовая  модель
социального  взаимодействия утрачивает  свое значение  по  мере  локализации
самого   индустриального   сектора    и,    следовательно,   снижения   роли
индустриального     конфликта.     "В    отличие    от    капитализма,     в
посткапиталистическом обществе, -- писал  он, -- индустрия и социум отделены
друг от друга. В  нем промышленность  и трудовые  конфликты институционально
ограничены,  то есть не  выходят за пределы определенной  области,  и уже не
оказывают     никакого     воздействия     на     другие     сферы     жизни
общества"[312]. В  то  же  время  формировались и  иные  позиции,
принимающие  во  внимание субъективные и  социопсихологические факторы. Так,
одну из наиболее интересных точек зрения предложил  Ж.Эллюль, указавший, что
классовый конфликт не устраняется с падением роли материального производства
и даже  преодоление труда и его замена свободной  деятельностью  приводит не
столько   к   элиминации  самого   социального   противостояния,  сколько  к
перемещению его на внутриличностный уровень[313]. На  наш взгляд,
в этой гипотезе, пусть в неразвитой и несовершенной форме, содержатся многие
положения, которые мы считаем принципиальными для анализа постэкономического
социального  конфликта; не  получившие в  то время серьезного  развития, они
были взяты  обществоведами на  вооружение несколько позже.  Начиная  с  70-х
годов  стало  очевидно,  что  снижение  роли классового противостояния между
буржуазией и пролетариатом не тождественно устранению социального  конфликта
как такового. Распространение постиндустриальной концепции способствовало

     [312] - Dahrendorf R. Class and Class Conflict in Industrial
Society. P. 201, 268.
     [313] - См.: Ellul J. The Technological Society. N.Y., 1964.
P. 400.

     упрочению мнения о том, что классовые  противоречия вызываются к  жизни
отнюдь  не  только  экономическими проблемами.  Р.Инглегарт в связи  с  этим
писал:   "В  соответствии  с  марксистской  моделью,  ключевым  политическим
конфликтом  индустриального  общества  является  конфликт  экономический,  в
основе которого лежит собственность на средства производства и распределение
прибыли...   С    возникновением   постиндустриального    общества   влияние
экономических  факторов  постепенно идет  на  убыль. По мере  того  как  ось
политической  поляризации  сдвигается  во  внеэкономическое  измерение,  все
большее   значение   получают    неэкономические   факторы"[314].
Несколько   позже   на  это  обратил  внимание   и  А.Турен[315];
исследователи все  глубже  погружались  в  проблемы  статусные, в том  числе
связанные  с  самоопределением и  самоидентификацией отдельных  страт внутри
среднего класса, мотивацией деятельности в тех или иных социальных группах и
так  далее. Поскольку наиболее активные  социальные  выступления 60-х и 70-х
годов не  были связаны с традиционным классовым конфликтом  и инициировались
не  представителями  рабочего класса,  а  скорее  различными  социальными  и
этническими  меньшинствами,  преследовавшими свои  определенные  цели, центр
внимания сместился на отдельные социальные группы и страты. Распространенное
представление об общественной системе эпохи постиндустриализма отразилось во
мнении  о  том,  что "простое  разделение  на классы сменилось гораздо более
запутанной  и сложной социальной структурой...  сопровождающейся бесконечной
борьбой статусных  групп и  статусных  блоков  за доступ к пирогу "всеобщего
благосостояния" и за покровительство государства"[316].
     К началу 90-х годов  в среде исследователей получила признание и широко
распространилась  позиция,  в  соответствии с  которой формирующаяся система
характеризуется  делением  на  отдельные  слои  не  на  основе  отношения  к
собственности,  как прежде, а на  базе принадлежности  человека к социальной
группе, отождествляемой с определенной общественной функцией. Таким образом,
оказалось, что новое общество, которое определялось  даже  как постклассовый
капитализм, "опровергает все предсказания, содержащиеся в теориях о классах,
социалистической литературе и либеральных апологиях; это общество не делится
на классы,  но и не является эгалитарным и гармоничным"[317].  На
протяжении всего этого периода социологи в той или иной форме подчеркивали

     [314] -  Inglehart R.  Culture Shift in Advanced  Industrial
Society. P. 285, 286-288.
     [315] - См.: Touraine A. Critique  de la modemite. P., 1992.
P. 308-309.
     [316]  - Цитируется по: Pakulski J., Waters M. The  Death of
Class. P. 65.
     [317] - Ibid. P. 147.

     структурированность современного им общества, но при этом акцентировали
внимание на том,  что его традиционно классовый характер  можно  считать уже
преодоленным.
     В  80-е годы стали  общепризнанными  исключительная  роль информации  и
знания в  современном  производстве,  превращение  науки  в непосредственную
производительную силу и зависимость  от  научно-технического прогресса  всех
сфер общественной жизни; в то же время обращало на себя внимание становление
интеллектуальной элиты в  качестве нового  привилегированного слоя общества,
по отношению к которому и средний класс, и пролетариат выступают социальными
группами,    неспособными    претендовать   на   самостоятельную    роль   в
производственном процессе.
     Именно к концу 80-х,  по  мнению  многих  исследователей,  буржуазия  и
пролетариат не только  оказались противопоставленными  друг другу  на крайне
ограниченном  пространстве, определяемом сокращающимся  масштабом  массового
материального  производства,  но и утратили  свою  первоначальную  классовую
определенность[318]; при  этом стали  различимы очертания  нового
социального конфликта. Если в 60-е годы Г.Маркузе обращал особое внимание на
возникающее   противостояние   больших  социальных   страт,  "допущенных"  и
"недопущенных"  уже не  столько к распоряжению основными  благами  общества,
сколько к самому процессу их создания[319], что  в целом отражает
еще   достаточно  высокую  степень   объективизации   конфликта,   то  позже
авторитетные   западные   социологи   стали   утверждать,    что   грядущему
постиндустриальному обществу уготовано противостояние представителей  нового
и старого  типов поведения. Речь шла прежде всего о людях, принадлежащих, по
терминологии О.Тоффлера,  ко "второй" и "третьей" волнам,  индустриалистах и
постиндустриалистах, способных лишь к продуктивной материальной деятельности
или же находящих себе применение в новых  отраслях третичного, четвертичного
или  пятеричного  секторов,  что,  впрочем,  также  имело  свои  объективные
основания, коренящиеся в структуре общественного производства. "Борьба между
группировками  "второй" и  "третьей"  волны,  --  писал  он, -- является, по
существу,  главным   политическим  конфликтом,  раскалывающим  сегодня  наше
общество...  Основной вопрос политики заключается не  в том, кто находится у
власти в последние дни существования  индустриального социума, а  в том, кто
формирует  новую цивилизацию, стремительно приходящую ему на смену. По  одну
сторону -- сторонники инду-

     [318] - См.: Touraine A. La retour de 1'acteur. P., 1988. P.
133.
     [319] - См.: Marcuse H. One-Dimensional Man. P. 53.

     стриального   прошлого;  по   другую  --  миллионы  тех,  кто  признает
невозможность  и  дальше решать самые острые  глобальные  проблемы в  рамках
индустриального  строя.  Данный  конфликт  --  это  "решающее  сражение"  за
будущее"[320]. Подобного  подхода,  используя термины  "knowledge
workers"  и  "non-knowledge  people", придерживается  и П.Дракер,  столь  же
однозначно  указывающий  на  возникающее между  этими  социальными  группами
противоречие  как  на основное в  формирующемся  обществе[321]; в
середине  прошлого  десятилетия  это  положение было  распространено  весьма
широко и становилось базой  для широких теоретических обобщений относительно
природы и основных характеристик нового общества[322].
     В  дальнейшем,  однако,  и  эта позиция  подверглась пересмотру,  когда
Р.Инглегарт и  его последователи перенесли акцент с  анализа типов поведения
на  исследование  структуры  ценностей  человека,  усугубив  субъективизацию
современного    противостояния    как     конфликта     "материалистов"    и
"постматериалистов". По его словам, "коренящееся в различиях индивидуального
опыта,  обретенного   в   ходе  значительных   исторических   трансформаций,
противостояние материалистов и постматериалистов  представляет собой главную
ось  поляризации  западного  общества,  отражающую   противоположность  двух
абсолютно разных мировоззрении (курсив мой. -- В.  И.)"[323]; при
этом острота  возникающего конфликта и  сложность его разрешения связываются
также с  тем,  что  социальные  предпочтения  и  система  ценностей человека
фактически   не   изменяются  в  течение  всей   его  жизни,   что   придает
противостоянию  материалистически  и  постматериалистически  ориентированных
личностей  весьма  устойчивый  характер. Характерно, что  в  своей последней
работе Р.Инглегарт рассматривает  эту проблему  в более глобальных  понятиях
противоположности         модернистских         и          постмодернистских
ценностей[324],  базирующихся, по  мнению большинства современных
социологов,      на      стремлении      личности       к      максимальному
самовыражению[325].  В конце  столетия все  шире распространяется
мнение, что  современное  человечество  разделено  в  первую очередь  не  по
отношению к средствам производства, не по материальному достатку,

     [320]  - Toffler A., Toffler H. Creating a New Civilization.
Atlanta, 1995. P. 25.
     [321]  - См.:  Drucker  P.F.  Managing in  a  Time  of Great
Change. Oxford, 1995. P. 205-206.
     [322]   -   См.:  Berger  P.L.  The  Capitalist  Revolution.
Aldershot, 1987. P. 67-69.
     [323]  -  Inglehart  R. Culture Shift in Advanced Industrial
Society. P. 161.
     [324]   -    См.:    Inglehart    R.    Modernization    and
Postmodernization. Cultural, Economic, and Political Change in 43 Societies.
Princeton, 1997. P. 327.
     [325]  -  См.:  Giddens A.  The Consequences  of  Modernity.
Cambridge, 1995. P. 156.

     а  по  типу  цели,  к  которой  стремятся люди[326], и такое
разделение становится самым принципиальным из всех, какие знала история.
     Однако реальная ситуация далеко не исчерпывается  подобными  формулами.
Говоря о людях как о носителях материалистических или постматериалистических
ценностей, социологи так или иначе рассматривают в качестве критерия  нового
социального  деления  субъективный  фактор.  Но  сегодня  реальное классовое
противостояние еще не определяется  тем, каково самосознание того или  иного
члена  общества,  или тем,  к  какой  социальной группе или  страте он  себя
причисляет.   В  современном   мире   стремление  человека   приобщиться   к
постэкономическим ценностям, влиться  в  ряды  работников  интеллектуального
труда,  не  говоря уже о том,  чтобы активно работать  в сфере  производства
информации и  знаний, ограничено отнюдь не только субъективными, но и вполне
объективными   обстоятельствами,  и   в  первую  очередь   --   доступностью
образования.   Интеллектуальное   расслоение,  достигающее   беспрецедентных
масштабов,      становится     основой     всякого     иного     социального
расслоения[327].
     Проблемы,   порождаемые   информационной   революцией,  не  сводятся  к
технологическим  аспектам,  а  имеют  выраженное  социальное  измерение.  Их
воздействие на общество  различные исследователи оценивают по-разному.  Так,
П.Дракер  относится  к возникающим  проблемам  достаточно  спокойно.  "Центр
тяжести   в   промышленном   производстве   --  особенно  в   обрабатывающей
промышленности, -- пишет он, -- перемещается  с работников физического труда
к  работникам  интеллектуального.  В  ходе этого  процесса создается гораздо
больше  возможностей  для представителей  среднего  класса,  чем закрывается
устаревших  рабочих мест  на  производстве. В  целом,  он сравним по  своему
положительному  значению  с  созданием  высокооплачиваемых  рабочих  мест  в
промышленности  на протяжении  последнего  столетия.  Иными  словами,  он не
порождает экономической проблемы, не чреват "отчуждением" и новой "классовой
войной"... Все  большее  число людей из  рабочей  среды обучаются достаточно
долго,  чтобы стать  работниками  умственного  труда. Тех же,  кто  этого не
делает,  их  более удачливые  коллеги считают  "неудачниками",  "отсталыми",
"ущербными", "гражданами второго сорта" и вообще  "нижестоящими". Дело здесь
не в деньгах, дело в собственном достоинстве"[328].

     [326] - См.: Lyotard J.-F. The Postmodern Explained. P. 79.
     [327]  -  См.:  Gordon  E.E.,  Morgan R.R.,  Ponticell  J.A.
Futurework. The Revolution Reshaping American Business.  Westport  (Ct.)-L.,
1994. P. 205.
     [328] - Drucker P.F. The New Realities. P. 183, 184.

     В то же  время существует много исследователей, обращающих внимание  на
существенную  эрозию  прежних принципов  построения общественной  структуры.
Такие  известные  авторы, как  Д.Белл,  Дж.К.Гэлбрейт, Ч.Хэнди,  Ю.Хабермас,
Р.Дарендорф  и  другие,  отмечают,  что  новая  социальная  группа,  которая
обозначается ими как "низший класс (underclass)"[329], фактически
вытесняется  за  пределы  общества[330],  формируя  специфическую
сферу  существования  людей,   выключенных  из  прежнего  типа   социального
взаимодействия[331]. Наиболее далеко в подобных утверждениях идет
Ж.Бодриияр, считающий, что низший  класс  представляет собой некую анонимную
массу,  неспособную  даже  выступать  в качестве  самостоятельного  субъекта
социального  процесса[332];  при этом характерно, что  радикализм
таких  взглядов  не  встречает  в  научном  сообществе заметного  стремления
оппонировать  их   автору.  Вынесение  конфликта  за  пределы   традиционной
классовой структуры[333] может, конечно,  создать впечатление его
преодоления  или ослабления,  но  впечатление  это обманчиво,  и  недооценка
возникающего противостояния может стоить очень дорого[334].
     Таким  образом,  основанием  классового  деления  современного  социума
становятся образованность людей, обладание  знаниями. Следует согласиться  с
Ф.Фукуямой, утверждающим, что "в развитых странах социальный статус человека
в  очень  большой степени  определяется уровнем его  образования.  Например,
существующие в наше время в Соединенных  Штатах классовые  различия  (курсив
мой. -- В.И.) объясняются главным образом разницей в полученном образовании.
Для человека,  имеющего диплом хорошего учебного  заведения, практически нет
препятствий в  продвижении по службе.  Социальное  неравенство  возникает  в
результате  неравного  доступа  к образованию;  необразованность  --  вечный
спутник   граждан  второго   сорта"[335].   Именно  это   явление
представляется наиболее характерным для современного общества и вместе с тем
весьма  опасным.  Все  ранее  известные принципы социального  деления  -- от
базировавшихся на собственности до  предполагающих в  качестве своей  основы
область профессиональной деятельности

     [329] -  См.: Bell  D. The  World and the United  States  in
2013. P. 27;  Galbraith J.K. The  Culture of Contentment. L.-N.Y.,  1992. P.
31; Handy Ch. Beyond Certainty. L., 1996. P. 3.
     [330] -  См.: Dahrendorf  R. The  Modern Social Conflict. An
Essay on the Principles of Liberty. Berkeley-LA., 1990. P. 160-162.
     [331] - См.: Habermas J. Toward a Rational Society.  Boston,
1971. P. 109.
     [332]  -  См.: Baudrillard J. In  the Shadow of  the  Silent
Majorities, or The End of the Social and Other Essays. N.Y., 1983. P. 18-19,
22.
     [333] - Наиболее  подробно этот  вопрос  рассмотрен  в  кн.:
Callinicos A. Against Postmodernism. Cambridge, 1994. Р. 162.
     [334] - См.: Dahrendorf R. The Modem Social ConHict. P. 164.
     [335]  - Fukuyama  F. The  End of History and  the Last Man.
L.-N.Y., 1992. P. 116.

     или положение в бюрократической иерархии -- были гораздо менее жесткими
и в гораздо меньшей мере заданными естественными и неустранимыми  факторами.
Право   рождения   давало  феодалу  власть  над   его   крестьянами;   право
собственности приносило капиталисту положение в обществе;  политическая  или
хозяйственная  власть  поддерживала  статус  бюрократа или  государственного
служащего. При этом феодал мог быть изгнан из своих владений, капиталист мог
разориться и потерять  свое  состояние,  бюрократ  мог  лишиться должности и
вместе  с ней  -- своих  статуса  и  власти. И  фактически любой другой член
общества, оказавшись  на  их  месте,  мог  с  большим  или  меньшим  успехом
выполнять соответствующие социальные функции. Именно поэтому в экономическую
эпоху классовая борьба  могла  давать  представителям угнетенных  социальных
групп желаемые результаты.
     С переходом к  постэкономическому  обществу положение  меняется.  Люди,
составляющие сегодня  элиту, вне зависимости  от того, как она будет названа
-- новым классом, технократической прослойкой