ite Collar. P. 268.
     [132] - См.: Morton С. Beyond World Class. P. 260.
     [133] - Lasch  Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal
of Democracy. P. 4.
     [134] - См.: Danvger S.,  Gottschalk P. America Unequal.  P.
135.
     [135] -  См.: Berman E., Bound J.,  Griliches  Z. Changes in
the Demand for Skilled Labor within US Manufacturing // Quarterly Journal of
Economics. 1994. Vol. 109. P. 376.

     вергают  идею,  согласно  которой  торговля  служит  источником  нового
неравенства  в  уровне  заработной платы" [136];  поэтому сегодня
становится все более распространенным мнение о том,  что  проблемы  среднего
американского  работника  вызваны  в   первую   очередь   его   собственными
качествами,  и  в  частности  его   неумением  выполнять  работу,  требующую
творческих подходов и неординарных решений[137].
     Как  никогда  ранее  фактор  образования воздействует  сегодня  на  все
стороны социального положения работника. Только за период с 1985 по 1995 год
отношение  средней  заработной  платы  лиц,  имеющих высшее  образование или
ученую степень, к средним  доходам  выпускников школ выросло в США более чем
на   25   процентов,   причем    наблюдается   тенденция   усиления   такого
отрыва[138]. Подчеркивая, что в современных условиях "образование
дает  надежную  гарантию того,  что  семья  в конечном  итоге не окажется  в
нищете", американские исследователи показывают, что доля белых американцев с
дипломом колледжа, находящихся сегодня ниже черты бедности, составляет около
2,  а  афроамериканцев  --  около 4 процентов, тогда как для лиц, не имеющих
полного среднего образования, эти  показатели составляют соответственно 31 и
51   процент[139].  Относительно   малообразованным   американцам
становится  все  труднее находить  работу;  в  середине  90-х  годов  в  США
зависимость нормы безработицы от уровня образования  была наиболее очевидной
и резкой: так, если, например,  в Италии  доля безработных среди выпускников
колледжа  и  лиц, не имеющих полного  среднего  образования, была фактически
одинаковой  (6,4   и  8,4  процента  соответственно),  в  Канаде  и  Франции
отличалась почти вдвое (7,3  и  14,3; 6,8 и 14,7 процента), то в Соединенных
Штатах разрыв достигал четырех раз (3,2 и 12,6 процента) [140]. К
началу  90-х  годов только 59 процентов  лиц, не получивших полного среднего
образования, были  заняты  на  постоянной основе[141];  при  этом
выпускники колледжей, будучи уволены, на 18 процентов чаще, чем работники со
средним образованием, вновь  трудоустраивались с прежним уровнем  заработной
платы,  тогда как для  последних потери  в  доходах на  новом  месте  работы
составляли

     [136]  - См.:  Cohen  D.  The  Wealth  of the World  and the
Poverty of Nations. Cambridge (Ma.)-L.,1998.P.45.
     [137] - См.: Naylor Т.Н., Willimon W.H. Downsizing the  USA.
P. 32.
     [138] - См.: The Economist. 1997. July 19. P. 75.
     [139]  -  См.: Bronfenbrenner U., McClelland  P., Wethington
E., Moen Ph., Ceci SJ., et al. The State of Americans. P. 176-177, 176.
     [140]  - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt  J. The State
of Working America 1998-99. P. 387.
     [141] - См.: Jencks Ch. Is the American Underclass  Growing?
// Jencks Ch., Peterson P. (Eds.) The Urban Underclass. Wash., 1991. P. 53.

     в   среднем  5-7  процентов[142].   В   90-е  годы  ситуация
фактически не  улучшилась, несмотря на экономический подъем и минимальные за
последние  годы показатели безработицы.  Социальная и экономическая политика
во  многих  развитых  странах, и особенно в  США, в  60-е  и  70-е годы была
направлена  на достижение  равноправия  и  искоренение  бедности.  Цели  эти
казались достаточно близкими, но достигнуты не были.  Современная социальная
политика  ставит  перед  собой  гораздо  более скромные  задачи,  акцентируя
внимание  в  первую  очередь  на  недопущении  роста  бедности   в  условиях
экономического  процветания. Проблема имущественного неравенства  становится
весьма острой, а ее значение -- исключительно важным. Опасность  социального
расслоения заключается, кроме всего прочего, и  в  том, что, в этом процессе
все  более  заметную роль  играет фактор  принадлежности человека  к  классу
интеллектуалов; соответственно и зреющий  социальный протест будет в  первую
очередь обращен  против  его  представителей,  которые  ассоциируются ныне с
верхушкой общества. Чтобы  оценить масштаб этой проблемы, следует обратиться
к   картине  общего  нарастания  имущественного  неравенства  в  современных
развитых обществах.
     * * *
     Итак,  имеется  достаточно  аргументов, чтобы  согласиться с  выводом о
возможности  становления  в  нынешнем   постиндустриальном  обществе   новой
социальной  структуры с новым  господствующим  классом  во главе  ее.  Новый
господствующий класс постэкономического общества может стать  гораздо  более
однородным  по  своей внутренней структуре, чем все существовавшие в истории
высшие  классы;  мотивированные в значительной  мере надутилитарным образом,
его  представители  по  мере  консолидации,   обусловленной   необходимостью
интеллектуального  сотрудничества и схожими  жизненными  стандартами,  будут
избавлены от  резкого противоречия  интересов, всегда  возникавшего в недрах
любой  доминирующей  страты  экономической  эпохи.  На  наш  взгляд,  именно
приверженность  постматериалистическим ценностям в наибольшей  мере способна
консолидировать новый правящий класс; но на этой же основе будет развиваться
и  противостояние   с  угнетаемым,  или,  правильнее  сказать,  отчужденным,
классом, представителям которого чужды подобные ценности. Новый доминирующий
класс  имеет все признаки, позволяющие определять его именно как класс, а не
какую-либо иную социальную страту или  группу. Во-первых, его  представители
конт-

     [142]  -  См.:  Rodrik D. Has Globalization  Gone  Too  Far?
Wash., 1997. P. 23.

     ролируют  ресурс,  который  становится важнейшим  фактором современного
производства,  --  информацию и знания -- и, более того, фактически способны
осуществлять  производственный процесс, т.  е. создавать новые  информацию и
знания,  без  непосредственного  участия   других  социальных  групп.  Таким
образом, независимость  данного  класса  от  всего  остального социума будет
укрепляться по  мере  усиления  роли информационного сектора. Во-вторых, уже
сейчас  представители   этого  формирующегося  класса  заняли  весьма  четко
определяемое положение в производственной иерархии: они реально контролируют
почти  весь  конечный  продукт  современного  материального  производства  и
процесс  создания  высоких  технологий.  Конкуренция индустриального  типа и
производство,  которое может  обойтись без новых технологических достижений,
сохраняются сегодня почти исключительно в сфере  примитивных массовых услуг,
куда и стекается низкоквалифицированная рабочая сила, не будучи в  состоянии
конкурировать с образованными работниками в других отраслях; таким  образом,
большинство   жизненно   необходимых  для   общественного   прогресса   сфер
деятельности  все  увереннее  контролируются  представителями  этого  нового
класса. В-третьих,  в силу того, что класс  интеллектуалов  предоставляет  в
распоряжение   общества   ресурс,  характеризующийся  высокой  редкостью   и
избирательностью, он получает возможность перераспределять в свою пользу все
возрастающую  долю  общественного  богатства,  при  этом  не основывая  свои
действия на  принципе  монополии. Создатели  нового  оригинального  продукта
заранее понимают, что цена на  него в значительной мере определяется спросом
в пределах достаточно узких социальных групп, и, как правило, не имеют перед
собой    цели    завоевывать    массовый   рынок.   Компании,   производящие
высокоиндивидуализированные  и  невоспроизводимые   блага,  весьма   успешно
действуют  на  предельно, казалось бы,  ограниченном пространстве статусного
потребления;  такое  корпоративное  поведение  мы  называем не  конкуренцией
(competition)   или   кооперацией   (cooperation),  а  неким   их  симбиозом
(co/petition).  В-четвертых,  нельзя  не  отметить  и  того,  что, становясь
доминирующим,  класс интеллектуалов стремительно  формирует и противостоящую
ему общность.  Последняя не получает пока в литературе  четкого определения;
большинство исследователей  предпочитают  обозначать  ее  как  низший  класс
(underclass),  не  конкретизируя  этого  понятия  излишне  детально.  Но  мы
убеждены,  что  в  социологических исследованиях  ближайшего  времени  самые
актуальные проблемы будут связаны  именно с этой общностью. Наконец, следует
сказать  несколько слов об этапах развертывания революции интеллектуалов. По
нашему мнению, собственно периодом этой революции может быть  названо только
последнее  десятилетие.  когда окончательно сформировались  предпосылки  для
того, чтобы знания заняли свое уникальное место в производственном процессе,
а  производству  стал необходим не столько образованный  или информированный
работник, сколько  человек, умеющий привносить в каждый процесс нечто новое,
из  известного  извлекать  нечто,  ранее  не  существовавшее.  Однако  этот,
современный, этап ведет к  становлению, если  так можно сказать, лишь первой
фазы  постэкономического  общества,  но,  скорее  всего,  не   зрелого   его
состояния.
     Как  известно, в  рамках  экономического  строя подавляющее большинство
людей  ориентировано  на  достижение  материальных  целей; все остальные  не
играют общественно  значимой  роли,  когда  не  в  головах  мыслителей, а  в
реальной жизни господствует концепция homo oeconomicus. Но постэкономическое
общество  основано  на  постматериалистической  мотивации  составляющих  его
людей,   и   этим   оно   отличается   от  общества   экономического   типа.
Соответственно, логично  предположить, что  и  постэкономическое общество  в
своем зрелом виде будет весьма однородным по типу бытующей в  нем мотивации.
В  то  же время  оно  не может в  ходе  своего  становления миновать  стадии
неоднородности по признаку движущих людьми  базовых мотивационных установок.
По-видимому,  эта  проблема  станет  одной  из  актуальнейших  в   ближайшие
десятилетия: в определенном смысле она уже была поставлена, когда пятнадцать
лет назад Т.Стоуньер писал, что основной в ближайшие  годы неизбежно  станет
задача "плавного  перехода  от  индустриальной  экономики  к информационной"
[143].  Эта задача "мягкого" преодоления периода  нестабильности,
несомненно  лежащего между современным постиндустриальным обществом и зрелым
постэкономическим состоянием, представляется сложной, как никакая иная.
     Несколько  лет   назад   патриарх   современной   экономической   мысли
Дж.К.Гэлбрейт,  констатируя,  что за последние  годы наиболее  состоятельные
члены  общества  резко  увеличили  свою  долю  в присваиваемом  национальном
доходе,  при   столь  же  быстром  и  масштабном  сокращении  доли  наименее
обеспеченных граждан, писал: "Справедливое общество  не стремится установить
в распределении доходов равенство,  не соответствующее  ни природе человека,
ни характеру и мотивации современной  экономической системы.  Как  известно,
люди  коренным  образом различаются  по  тому, насколько они  хотят и  умеют
делать деньги. При этом  источником той энергии и инициативы, которые служат
движущей  силой современной экономики, является не просто жажда богатства, а
желание  превзойти  других  в  его  накоплении".  В  то  же  время, оценивая
сложившуюся ситуацию, он отмечал: "Такого положе-

     [143]  -  Цитата  Т.Стоуньера  приводится  по: Lyon  D.  The
Information Society. P. 56.

     ния  справедливое  общество   допустить  не   может;   для  него  также
неприемлемо  любое  оправдание...   существования   подобного   неравенства"
[144]. Мы бы поставили вопрос несколько иначе. Именно становление
"справедливого", "совершенного" или, как мы его называем, постэкономического
общества,  представляющее  собой  объективный  и  непреодолимый  процесс,  и
породило  в конечном счете то современное неравенство, которого оно якобы не
может допустить. Неравенство уже "допущено" и продолжает нарастать  в первую
очередь потому,  что сам высший  слой общества  еще  не в  полной  мере стал
постэкономическим по типу своей мотивации и жизненных  установок; пока этого
не произойдет, неведомые нам сегодня  механизмы саморегуляции,  свойственные
постэкономическому социальному порядку, не смогут в полной мере проявиться и
изменить ситуацию.
     Вместе с тем излишне долгое пребывание в  рамках нынешнего "переходного
периода",  который  характеризуется,  как теперь  уже ясно, не  преодолением
неравенства, а его быстрым и устойчивым нарастанием, способно взорвать устои
существующего строя. Вопрос о перспективах стабильного развития  современных
западных обществ будет рассматриваться нами на протяжении  всего дальнейшего
изложения. Сейчас  же рассмотрим  более  подробно  проблему  неравномерности
распределения общественного богатства.

     [144] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda.
Boston-N.Y., 1996. P. 59,60.


     Глава двенадцатая.
     Имущественное расслоение в постиндустриальном обществе

     История  индустриального общества представляет собой  не только историю
проявления   принципа   свободы   предпринимательства   и  совершенствования
проявления различных форм частного материального интереса. В то же время она
является   и   историей   формирования  во  все   большей   мере   социально
сбалансированнного   общества,   обеспечивающего   относительно  равномерное
распределение богатства и  поддерживающего  тот уровень  жизни  его  членов,
который  считается  в  данное  время  в  той или  иной  степени  приемлемым.
Социологи,  отражавшие в  своих работах эволюцию  индустриального  общества,
всегда  обращали  на  это  особое  внимание;  так, английский  исследователь
Т.Маршалл   прямо  указал  на  социальное  обеспечение  как   главную  черту
современного государства, отличающую его в той же мере, в какой для общества
прошлого  столетия  был  характерен  принцип  политической  свободы,  а  для
позапрошлого -- доминанта  прав  личности[145]. Во многих работах
данная  функция  современного  государства  рассматривается  как  реализация
основных принципов эпохи модернити,  а стремление к искоренению  социального
неравенства  --  как  один  из важнейших  ориентиров  современного  социума.
Сегодня все более распространенной становится точка зрения, согласно которой
одним  из  главных залогов  стабильности  общественного  организма  является
поддержание некоторого относительного  равенства между  людьми.  П.Крагман в
этой связи с обезоруживающей прямотой заявляет:  "Люди стремятся не только к
повышению   абсолютного  уровня   своего  благосостояния;   им   свойственно
сравнивать  его  с уровнем  жизни  окружающих" [146].  Устранение
возможных деструктивных последствий подобного  сравнения становится сегодня,
пожалуй, одной из самых актуальных задач во всех постиндустриальных странах.
     Последнее  подтверждается  и  реальным  развитием  событий  в  условиях
развитого индустриального  строя. Если до начала первой мировой войны только
семь наиболее развитых стран мира в той или иной мере направляли на развитие
социальной  сферы по 3 процента своего валового национального продукта, то к
1940  году  большинство  демократических  государств  Европы достигли уровня
подобных  расходов, эквивалентного  5 процентам ВНП, а в середине 70-х годов
данный показатель в  странах ЕС  составлял  от  25  до 35 процентов валового
национального  продукта.  В США увеличение  затрат на социальные нужды  было
менее быстрым,  однако сравнение 20,2  процента ВНП, направлявшихся  на  эти
цели  в  1981  году,  с  2,4  процента  в  1890-м  также  показывает  весьма
однозначную  тенденцию[147].  Таким  образом,  в  течение большей
части XX века в  рамках индустриальной системы предпринимались  значительные
усилия  по   преодолению  проблемы  социального  неравенства  и  обеспечению
относительно  равного доступа  всех членов общества к большинству социальных
благ.  Между тем успехи такой политики  неочевидны; в  развитии "государства
всеобщего благоденствия" вполне отчетливо выделяются несколько  периодов,  а
возможности в современных условиях не  только преумножить, но даже сохранить
достигнутые  результаты  представляются далеко не очевидными. В данной главе
мы  попытаемся оценить, в какой степени эти  тенденции способны  привести  к
формированию  класса,  жестко  противостоящего  новой  доминирующей   страте
информационного общества.

     [145]  - См.: Marshall Т. Sociology at  the  Crossroads. L.,
1963. P. 72-73.
     [146]  -  Krugman  P.  The  Accidental  Theorist  and  Other
Dispatches from the Dismal Science. N.Y.-L., 1998. P. 193.


     Неравенство в развитом  индустриальном обществе (конец 50-х -- середина
80-х годов)

     Социальная   структура  индустриального   общества  предполагает,   что
абсолютное большинство его граждан  получают основную часть  своего дохода в
виде заработной  платы или государственных пособий. К середине 70-х годов от
таких  видов поступлений как от жизненно важных  зависело более 90 процентов
всех   американских  семей;  поэтому  тесная   зависимость  между  динамикой
заработной платы и ростом или снижением благосостояния населения не вызывает
сомнения.

     [147] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 112.

     В первые  послевоенные десятилетия  ситуация оставалась  стабильной,  а
изменения  -- позитивными. В 1948-1966  годах  почасовая заработная  плата в
экономике  США росла средним  темпом на  2,2 процента  в  год; в последующий
период 1966-1973 годов рост замедлился до 1,5 процента на фоне определенного
повышения (на 5 процентов за весь период) средней продолжительности рабочего
времени. В результате  доход средней американской  семьи  повышался в 50-е и
60-е годы на 3,1 процента, а во второй половине 60-х и начале 70-х -- на 2,2
процента в год[148];  тем  самым достигался показатель, близкий к
темпам   роста  ВНП  (а  для  середины   50-х  годов   --  даже  превышавший
его[149]). При этом быстро росли разного рода социальные выплаты,
в первую очередь  пособия по безработице,  средства, выделяемые на повышение
квалификации  афроамериканцев,  во  множестве  в  60-е  годы  вливавшихся  в
городское  население из сельских  южных  районов,  а также  гранты и пособия
студентам и  т.д.  Все это,  наряду,  разумеется,  с активным  хозяйственным
подъемом  рассматриваемого  периода,  способствовало   серьезному   снижению
социальной  напряженности, происходившему по мере упрочения позиций среднего
класса. Как отмечал  И.Валлерстайн,  "именно он [средний  класс] более всего
выиграл в период с 1945 по 1967/73 годы. Его численность радикально выросла,
причем  как  в  относительном, так  и  в  абсолютном  выражении. Существенно
усовершенствовались  жизненные стандарты  [представителей  среднего класса],
значительно расширился круг должностей, позволяющих причислить занимающих их
к  "среднему  классу". Средний  класс  стал  важнейшей основой  стабильности
политических систем [в большинстве развитых стран]"[150].
     В  этот период  правительства уделяли  соответствующим проблемам особое
внимание. Только с 1965 по 1972 год расходы на социальные нужды выросли с 75
до  185 млрд. долл.; если в 1960 году на эти  цели направлялось 7,7 процента
ВНП, то в 1965 году эта цифра выросла  до 10,5 процента[151], а в
1975-м -- до 18,7  процента[152].  В результате  доходы  наиболее
бедных  семей  стабильно  повышались на  4  процента в  год[153].
Однако вовлечение новых масс населения в ряды рабочей силы и активная борьба
с бедностью не

     [148]  -  См.:  Gordon D.M.  Chickens  Home  to Roost:  From
Prosperity to  Stagnation in the Postwar US Economy // Bernstein M.A., Adier
D.E. (Eds