тые  страны  --  США или  ЕС, --  по  определению  не  могла
опускаться ниже 30 процентов годовых. Однако, если между  1985 и 1993 годами
вложения  в  средний  американский  пенсионный  фонд  приносили  около  16,5
процента годовых, то в японский -- всего 5,5[123]; с середины  же
90-х годов положение резко ухудшилось, и разрыв достиг невероятных размеров:
за период с начала 1987 по конец 1996 года стоимость активов взаимных фондов
в США  выросла на 480 процентов, в Великобритании -- на 260,  а  в Японии --
всего  на 13! [124] При этом,  однако,  инвестиционная активность
банкиров превышала все разумные пределы.  В конце февраля  1997 года,  когда
признаки азиатского кризиса для западных аналитиков казались уже вполне раз-

     [119]  - См.:  Ohmae К.  Not  Another Hashimoto, Please!  //
Newsweek. 1998. July 27. P. 19.
     [120]  -  См.: Japanese Finance. A Survey //  The Economist.
1998. June 28. P. S-8.
     [121] - См.: The Economist. 1997. August 30. P. 68.
     [122]  -  Подробнее  см.:  Soros  G.  The Crisis  of  Global
Capitalism. [Open Society Endangered]. L., 1998. P. 189.
     [123] - См.: HartcherP. The Ministry. P. 164.
     [124] - См.: Japanese Finance. A Survey. P. S-8.

     личимыми,  общий   объем  ссуд,   предоставленных   японскими   банками
коммерческим предприятиям, превысил 4,5 триллиона долл.  (!); в то  же время
аналогичный   показатель  американской  банковской  системы,  чья  структура
инвестиций  была  гораздо   менее  рискованной,  а  капитализация  превышала
японскую  почти в  два  с половиной  раза, не превышал  2,8  триллиона долл.
     Существует  большой разброс  в оценках  проблемных долгов,  накопленных
японскими  банками  и  компаниями.  Максимальная  из  них,  учитывающая  все
суммарные   проблемные  обязательства   в   различных  секторах   экономики,
принадлежит К.0мае; он  считает, что они составляют 3  триллиона  долл.  и в
шесть    раз     превышают    все     доходные    статьи    государственного
бюджета[126]. Такая оценка представляется  не столько завышенной,
сколько  весьма иллюзорной, поскольку она  включает в себя обязательства, de
facto уже не учитывающиеся  в качестве реальных  банковских активов. Но даже
те оценки, с которыми согласно большинство экспертов,  поражают воображение.
Если в сентябре 1995 года, когда актуальность этой проблемы была признана на
национальном  уровне,  объем  просроченной  задолженности,  возврат  которой
представлялся проблематичным, не превышал 46 триллионов иен[127],
то сегодня сумма проблемных долговых обязательств  японских  банков наиболее
часто определяется на уровне 77-80 триллионов иен, что по  курсу на середину
1998 года составляло  от 548 до 570 млрд. долл. (к середине нынешнего  года,
однако,  курс  иены  вырос  до 120  иен за  доллар, что повысило  долларовый
эквивалент  данных  обязательств  ориентировочно  до 620-660  млрд.  долл.).
Согласно данным "Бэнк фор интернэшнэл сеттлментс", еще около 250 млрд. долл.
представляют собой обязательства компаний стран Юго-Восточной Азии со сроком
исполнения до полугода или уже  просроченные;  они, скорее  всего, потребуют
продолжительной       реструктуризации       или       даже       частичного
списания[128].  Между тем  сумма в  80 триллионов иен  составляет
около 18 процентов японского  валового  национального  продукта  и  около 75
процентов суммарных доходов государственного бюджета. Попытки компенсировать
ее из  государственных  источников  вряд  ли принесут  результаты,  так  как
пределы  заимствований  у  населения  уже  достигнуты,  а  ставки,  вплотную
приблизившиеся к нулю, не могут опускаться ниже.

     [125] - См.: Japanese Finance. A Survey. P. S-6.
     [126] - См.: Ohmae К. Not Another Hashimoto, Please! P. 19.
     [127] -  См.:  Cargill T.F.,  Hutchison  M.M.,  Ito  T.  The
Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 118.
     [128] - См.: Рассчитано по: The Economist. 1998. June 20. Р.
24;  The Economist. 1998.  June 27.  P.  85; Gibney  F.  Is Japan  About  to
Crumble? P. 30.

     Проблема просроченной  банковской  задолженности  и безнадежных  долгов
является одной из наиболее острых в современной ситуации; попытки ее решения
восходят  к началу  90-х годов,  когда японское правительство вынуждено было
преодолевать  последствия краха  на фондовом  рынке. В конце  1992 года была
создана  Кооперативная   кредитно-закупочная  компания,   объединившая   под
патронажем  Министерства финансов 162 кредитных учреждения. Она стала первым
институтом,   предназначенным  для   скупки  безнадежных  долгов   с   целью
реформирования и оздоровления финансовой системы страны. Спустя полтора года
в практику вошло  централизованное погашение части таких кредитов из средств
государственного     бюджета     на     основании    специальных     решений
парламента[129]. Однако сегодня, несмотря на активизацию подобных
усилий по всем направлениям, проблема остается весьма далекой от разрешения.
     Многие эксперты отмечают, что у Японии, где по каналам государственного
бюджета  перераспределяется  несколько  менее 40  процентов ВНП,  существует
резерв в  виде повышения этой  доли  до 50-55  процентов,  то  есть до  того
уровня,  который  установился  в  настоящее  время  в  большинстве  развитых
европейских  стран. Такая  возможность достаточно реальна, однако существуют
как  минимум два ограничения, препятствующих  тому,  чтобы ее  использовать.
Во-первых, в  условиях, когда  в конце  1998  -- начале  1999 года курс иены
вновь пошел вверх, а азиатские страны находятся в глубоком кризисе, японская
промышленность нуждается в  увеличении экспорта в США и Европу;  в последние
месяцы   его  объемы  действительно  растут,  однако  это  требует  если  не
государственных   дотаций,  то  по  меньшей  мере  весьма   снисходительного
отношения   к   уровню  налоговых   поступлений.   Во-вторых,   уже  сегодня
обслуживание государственного долга обходится в беспрецедентные 22  процента
всех расходов  бюджета,  что  превышает  все совокупные расходы на  оборону,
пенсионные  выплаты  и  образование[130].   Совершенно   очевидно
поэтому,  что дальнейшее повышение налогов,  которое, возможно, и приведет к
определенному  улучшению   финансовой  ситуации,  окончательно   перечеркнет
надежды  на промышленный рост,  и  безработица может  повыситься как минимум
вдвое,   а   традиционные  для  японских  товаров   рынки   окажутся  заняты
конкурентами.  При  этом японское  правительство  вынуждено держать  в  поле
зрения еще одну проблему, способную похоронить все плоды нынешних усилий уже
через десять-двенадцать лет,

     [129]  -  См.:  Cargill  T.F., Hutchison  M.M., Ito  T.  The
Political Economy of Japanese Monetary Policy. P. 125, 122-123.
     [130] - См.: The Economist. 1998. March 21. Р. 26.

     когда  пенсионные фонды, активы  которых  сегодня  либо не растут, либо
приносят доход, не  превышающий 2 процентов  в год,  окажутся  банкротами, а
стареющее население, выходящее на пенсию,  будет  требовать  соответствующих
выплат и исполнения обязательств государства. Особенно важно иметь  в  виду,
что   очередная  порция  дотаций  из  бюджета,   даже   если   она  и  будет
предоставлена, не изменит поведения предприятий, так как будет воспринята  в
качестве очередной инвестиции на поддержание индустриального сектора  в ряду
тех, что, продолжаясь уже несколько десятилетий подряд, привели  страну к ее
сегодняшнему положению.
     1997 и 1998  годы стали самыми неблагоприятными для японской  экономики
за  всю послевоенную  эпоху.  Уже  в  первые  месяцы 1997  года  темпы роста
замедлились,   и  МВФ  пересмотрел   свой   прогноз  роста   японского  ВНП:
установленный ранее на отметке  2,7 процента  в  годовом исчислении,  он был
понижен до 2,2 процента[131]. Японское правительство попыталось в
очередной раз активизировать рост посредством мер, направленных  на развитие
потребительского   кредитования;   однако   во   втором   квартале   впервые
почувствовалось приближение кризиса в Азии, экспортные поставки снизились, а
крупные банки столкнулись с серьезными проблемами при получении процентов по
выданным  ссудам.  В  результате  в  апреле  и  мае ВНП  упал  на  величину,
соответствовавшую снижению с годовым темпом в 11,2 процента[132].
Второй квартал  1997  года  оказался периодом, наиболее тяжелым для японской
экономики  со  времен первого нефтяного  шока в  1974 году.  ВНП снизился по
сравнению с соответствующим периодом 1996 года  на 2,9 процента, потребление
упало на 5,7 процента по сравнению с  предшествующим кварталом, промышленные
инвестиции сократились на  1,5 процента, вложения в покупку недвижимости  --
на 11,5 процента[133]. Объемы продаж автомобилей и других товаров
длительного пользования  опустились до рекордно  низкого с 1986 года уровня;
количество  банкротств выросло по сравнению  с  предшествующим  годом на  17
процентов, а официальный (заниженный, согласно мнению большинства экспертов,
как минимум вдвое) уровень безработицы достиг  послевоенного максимума в 4,6
процента  трудоспособного  населения[134]. Несмотря на  некоторую
стабилизацию ситуации летом  1997 года,  новый прогноз МВФ, обнародованный в
августе, определял темпы роста

     [131] - См.: The Economist. 1997. April 26. Р. 79.
     [132] - См.: Henderson C. Asia Falling. P. 169.
     [133] - См.: The Economist. 1997. September 20. P. 101.
     [134] - См.: Schilling A. G. Deflation.  How  to Survive and
Thrive in the Coming Wave of Deflation. N.Y., 1999. P. 90.

     японской   экономики   в   1,2   процента.   Однако   разразившийся   в
сентябре-ноябре кризис  перечеркнул все  ожидания.  Дефицит бюджета  впервые
достиг 10 процентов ВНП, а отношение общего объема  государственного долга к
валовому  национальному продукту превысило 100  процентов[135]. В
марте  1998   года  японское  правительство   в  очередной   раз   направило
гарантированные государством средства, составлявшие в данном случае почтовые
депозиты, на фондовый рынок, а усилия по поддержанию иены сократили валютные
резервы Банка  Японии  на  18  млрд.  долл. всего за  один месяц, что  стало
примером  одной  из   самых  масштабных  валютных   интервенций   в  мировой
истории[136]. Несмотря  на все  меры,  в  1997  году  ВНП  страны
впервые сократился на 1,4 процента,  а  в  1998-м -- еще на 2,3. Прогноз  на
1999  год  пока определяет  дальнейшее,  хотя  и  не столь  быстрое (на  1,1
процента),  падение  валового   национального   продукта.  Напротив,  США  и
европейские  государства  достаточно  уверенно пережили  первые  последствия
азиатского кризиса и дефолта в России: в 1997 году рост ВНП в  США, Канаде и
Великобритании составил более 3 процентов, в Германии и Франции --  более 2;
в  1998 году  он  оказался  еще  большим  (в  среднем на 0,5-0,7  процента).
Фондовые  рынки  развитых  стран  также   сумели  преодолеть   первую  волну
азиатского  кризиса уже к концу весны  1998 года, а  от  российского дефолта
оправились еще быстрее -- за три-четыре месяца.
     Весь  1998  год  был  насыщен в  Японии  относительно  малоэффективными
попытками  реформировать  финансовые  институты  и систему  государственного
управления.  Новый кабинет К.Обучи  провозгласил отказ от наиболее  одиозных
мер,  использовавшихся  ранее,  однако приходится констатировать, что ничего
качественно  нового   до  сего   дня  не   предложено.  Япония   по-прежнему
демонстрирует  приверженность   однажды  выбранной   индустриальной  модели.
Наблюдатели  отмечают,  что  страна  переживает болезненное  ощущение утраты
собственного  величия и своей исторической роли в Азии.  По-прежнему  высоко
ценится   лояльность  работников  компании  к   руководству   --   качество,
культивирующееся как высшая ценность на протяжении десятилетий. Но, как было
показано  выше, современный общественный и хозяйственный прогресс базируется
на  органичной  приверженности   личностей  самореализации  и  на   развитии
наукоемких  отраслей  производства,  в  которых   реализуется   национальный
потенциал. Сможет  ли  Япония  отвечать этим условиям в  XXI веке?  От этого
прежде всего зависит, сохранит ли  она  нынешний статус  полноправного члена
сообщества великих держав.

     [135] - См.: Krugman P. The Return of  Depression Economics.
N.Y.-L., 1999. P. 75.
     [136]  - См.: Godement F.  The Downsizing of Asia.  L.-N.Y.,
1999. P. 171.

     * * *
     История  индустриального  прорыва, предпринятого Японией в 50-е -- 90-е
годы,  дает   возможность   составить   ясное   представление  о  потенциале
"догоняющего"  развития  как в  целом,  так  и  применительно  к  конкретным
странам, попытайся они следовать японскому примеру.
     Во-первых, анализ  японского опыта дает основание полагать, что быстрый
хозяйственный прогресс индустриального типа не является достаточным условием
становления  саморегулирующейся  системы,  в  которой  вызревают  и получают
широкое  распространение  постматериалистические   ценности.  В  этой  связи
вспоминается  известный  вывод Р. Инглегарта о том, что  люди, начавшие свою
жизнь  с борьбы за  экономический  успех, не  меняют  до  конца  своих  дней
усвоенную ими материалистическую мотивацию; по-видимому, так  же и в стране,
определившей   своей   целью   достижение   максимально  возможного   уровня
индустриального  развития, общественное сознание не  вырабатывает стремления
преодолеть  избранный  тип ориентации  и  целей.  Японская  же хозяйственная
модель  сформировалась, кроме того, в  условиях,  когда индустриальный  рост
обеспечивался за счет относительного недопотребления собственного населения;
таким   образом,  отсутствовала  необходимая  обратная  связь  повышающегося
материального  благосостояния  с  меняющимися   ценностными  предпочтениями,
абсолютно  необходимая   для  становления   системы   мотивов  деятельности,
свойственных  постэкономическому  обществу.  Японская  модель  "догоняющего"
индустриального  развития   была  способна  лишь  к   самовоспроизводству  в
расширенном масштабе и не предполагала перехода общества к более  высокому и
совершенному состоянию. Последовательно реализуя эту модель, Япония  стала в
конце 80-х годов самой мощной индустриальной державой мира, однако оказалась
таковой  в  тот  период,  когда  индустриальный  тип   общества   становился
достоянием истории и уже перестал быть целью общественного прогресса.
     Во-вторых,  искусственно  стимулируемое  "догоняющее"  развитие,  и  мы
неоднократно отмечали  это как  во введении к  данной части книги, так и  на
протяжении  всей   этой  главы,  неизбежно  требует  инвестиционной  накачки
экономики.  Такая система не может возникнуть  в ходе  индустриализации  как
таковой (в государствах, развивавшихся естественным образом,  данный процесс
занял  десятки,   если   не  сотни,   лет,  хотя  при  этом  всегда  активно
подталкивался  политическими  и  военными потребностями  общества);  поэтому
правительство   вынуждено  изыскивать   возможности   для  капиталовложений,
превышающих  те  суммы,  которые  могут   быть  реинвестированы  при   норме
накопления, сложившейся в развитом мире. Основным источником необходимых для
этого  средств  является,  как  правило,  собственное  население;  так   как
"догоняющее" развитие по определению начинается с низкого стартового уровня,
то сравнительно легко обеспечить рост доходов граждан более низкими темпами,
нежели прогресс иных  экономических  показателей.  В японском  случае именно
этот фактор стал первым из двух источников сверхнакоплений. Вторым оказались
поступления от экспорта, поскольку, как мы уже  отмечали, в 70-е и 80-е годы
в  мировом  масштабе  сложилась  исключительно  благоприятная  ситуация  для
экспорта   промышленных  товаров   массового   производства;   даже   будучи
произведены в  стране  с относительно  дорогой рабочей силой, они оставались
конкурентоспособными  благодаря  качеству  и  дешевым  технологиям.  Удачное
сочетание  этих  факторов  и  обеспечило экономический  бум;  более того,  в
отличие  от  других азиатских  стран, к  рассмотрению хозяйственной практики
которых мы  переходим  в следующей  главе,  японская  модель  фактически  не
предполагала  масштабных   внешних   заимствований,  а   страна   оставалась
крупнейшим в мире (но при этом далеко не самым эффективным) инвестором.
     В-третьих,  опыт  Японии  показал, что  сегодня в мировой экономике  не
может   доминировать  страна,  которая   не   является   мощным   источником
технологических нововведений и не имеет положительного сальдо в  торговле  с
остальным  миром   патентами  и   изобретениями.   Японская   промышленность
сформировалась в условиях, когда доступ к технологиям объективно был  легким
и дополнительно облегчался посредством политики, проводившейся Министерством
внешней  торговли  и  промышленности.  Не в  последнюю  очередь  именно этим
объясняется  явное пренебрежение  японцев проблемами  образования и  научных
исследований.  Образование поддерживалось на высоком  уровне,  но оставалось
унифицированным,  НИОКР  занимали сравнительно небольшое место,  в  целом же
культивируемые в обществе ценности и традиции препятствовали проявлению того
индивидуализма, который только и может принести научные,  технологические  и
хозяйственные  достижения,  адекватные  потребностям  наступающего столетия.
Между тем, когда во  второй половине 80-х, а особенно  в  90-е годы, главным
источником добавленной  стоимости  в развитых  экономиках стали информация и
знания,  радикально  изменилась общая композиция  издержек  производства,  и
экспорт научных разработок и  технологий стал гораздо более выгодным, нежели
торговля   потребительскими   товарами   и   иными    продуктами   массового
производства.  В  этих  условиях  японским  производителям  оказалось нечего
предложить  не  столько  массовому  потребителю  в  Азии и  Америке, сколько
представителям  того  класса   интеллектуалов,  которые  как  раз  и   будут
определять и  спрос,  и предложение  на рынках XXI века.  В-четвертых, и эта
проблема   представляется  в   современных   условиях,   пожалуй,   наиболее
принципиальной, итоги японского  рывка  в  будущее  с  новой силой поставили
вопрос: может ли сейчас  или в более отдаленной перспективе какая-либо нация
за пределами Западной  Европы и США применить принципы организации западного
общества для  обеспечения собственного развития? С нашей точки зрения, ответ
должен  быть отрицательным,  причем по нескольким  фундаментальным причинам.
Первая  заключается  в  уже   существующем   хозяйственном   и,  что   более
существенно,  научном и интеллектуальном  разрыве,  который  образовался  за
последние   полвека.   Сосредоточив   у  себя   лучших   ученых,  располагая
максимальным научным  потенциалом, США  и Западная Европа  не утратят теперь
своего лидерства не  только потому, что имеют большие финансовые возможности
для  поддержания  приоритета.  Научное  сообщество  по самой  своей  природе
устроено так,  что его представители стремятся быть в  возможно более тесном
взаимодействии. Сколь привлекательные  материальные условия  ни создавали бы
развивающиеся по "догоняющему"  пути страны для собственных  научных кадров,
они  будут по-прежнему  оседать  в  США  и  западноевропейских странах, лишь
увеличивая  уже  наличествующий  разрыв  между двумя  мирами. Вторая причина
состоит   в  принципиально   различном   менталитете  общества  развитых   и
развивающихся  стран. В данном случае мы не  имеем в виду протестантскую или
конфуцианскую  этику,  распространенность   православных   или   буддистских
традиций;  гораздо  важнее  то, что страна,  вставшая на путь  "догоняющего"
развития, вольно  или  невольно  воспитывает  в своем  народе  стремление  к
определенным жертвам во имя  будущего. Подобный тип развития,  проповедуемый
не  в   качестве   временного  напряжения   (война,  рецессия  и  т.д.),