вряд  ли  такое  развитие сможет
быть  устойчивым  и самодостаточным. Все  эти факторы  обусловливают гораздо
большую хрупкость и неустойчивость нового общества по сравнению со всеми ему
предшествовавшими.
     Исследуя соотношение внутренних проблем  современных постиндустриальных
стран и  динамики мирового хозяйственного кризиса последних  нескольких лет,
мы  приходим  к  выводу о тесной  и в то же  время неоднозначной их связи. С
одной стороны, социальное расслоение в рамках самих развитых держав является
безусловно первичным по отношению к  событиям,  развертывающимся  на мировой
арене  и воплощающимся прежде всего в кризисе индустриальной  по  своей сути
модели мобилизационного развития.  С другой  стороны, именно неудача попыток
догоняющего развития, особенно очевидная в последние годы, поставила в центр
исследовательского внимания внутренние  проблемы постиндустриальных обществ.
Таким  образом,  мы  сталкиваемся  с  весьма типичной  для  социальной науки
ситуацией,  когда  глубинные,  сущностные  процессы  оказываются   предметом
анализа только в том случае, если  их весьма отдаленные проявления достигают
очевидного   масштаба   и   болезненной   остроты.   В  контексте   проблем,
рассматриваемых нами, такая острота обусловливается прежде всего тем, что, в
отличие  от  отдельных национальных государств, в  мировом  масштабе сегодня
отсутствуют эффективные  рычаги  регулирования  хозяйственных  и  социальных
процессов.  Именно  поэтому  кризис  индустриальной модели развития оказался
наиболее  актуальной научной и  практической проблемой  не  в самих развитых
государствах  более трех десятилетий назад, где  и  когда он, собственно,  и
возник, а в  контексте мирового  разделения труда, где этот кризис  приобрел
наиболее масштабные формы и оказался исключительно болезненным.
     Таким  образом,  в  условиях  переживаемой  человечеством  первой  фазы
постэкономической трансформации цивилизация как бы раскалывается  на  основе
парадоксального  фактора,  каким является прогресс  научного знания, которое
должно  по своей природе служить объединению людей. Тем не менее, совершенно
очевидна разделенность  современного  мира  на  постиндустриальный  центр  и
индустриальную,   а  отчасти   даже   доиндустриальную   периферию,   причем
естественная конвергенция этих составляющих представляется сегодня абсолютно
нереальной.   Но  и  в  пределах  самого  постиндустриального  центра  также
оформились два противостоящих класса -- с одной стороны,  класс владельцев и
распорядителей  знаний  и   технологий,  с   другой  --  подавленный  класс,
неспособный найти  достойного  места в  структуре информационного хозяйства.
Суть  конфликта,   зреющего   в  противостоянии  этих  сил,   представляется
достаточно  близкой  по своей  природе,  хотя  в  одном случае речь  идет  о
международном конфликте, а в другом -- о  внутренних проблемах стран Запада.
Как   интеллектуальные  работники,   чья  доля   в  национальном   богатстве
постиндустриальных стран неуклонно растет  на  протяжении последних двадцати
лет, во все большей мере ставят перед собой постматериалистические цели, так
и   развитые  страны  в  последние  годы  как  никогда   ранее  стремятся  к
формированию  в  мировом  масштабе стабильного и  безопасного международного
порядка; однако, как мы видели, внешне вполне справедливые и гуманистические
усилия  не  порождают сокращение  и  преодоление  неравенства, на  что  они,
казалось бы, нацелены,  а приводят  к  обострению социальной и международной
напряженности,   усилению    неравномерности   распределения   любых   видов
материальных  и  нематериальных благ, услуг, информации и  капитала в рамках
отдельной страны и мира в целом.
     Дж.К.Гэлбрейт  полагает,  что  "справедливое  общество   не   стремится
установить в распределении доходов  равенство, не соответствующее ни природе
человека,  ни характеру и мотивации  современной экономической системы.  Как
известно,  люди коренным образом различаются по тому, насколько  они хотят и
умеют делать  деньги. Причем источником той энергии  и  инициативы,  которые
служат  движущей  силой современной  экономики,  является  не  просто  жажда
богатства, а желание превзойти других в его накоплении", но, -- заключает он
свою мысль, --  "такого положения справедливое общество допустить не  может;
для него  также  неприемлемо  любое  оправдание...  существования  подобного
неравенства"  [560]. Стабильность  мировой  хозяйственной системы
находится в  настоящее  время под угрозой  -- фактически  вне зависимости от
того, какими  окажутся действия  лидеров современных  великих держав. Кризис
глобального  рыночного  хозяйства объективно выводит на первый план проблемы
"справедливого общества" в глобальном его измерении. По  мнению  большинства
авторитетных исследователей, открытое общество, соответствующее
     ----------------
     [560] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda.
P. 59, 60.
     ----------------
     западным ценностям, может  быть построено только во всемирном масштабе.
Причем  это мнение не поколеблено даже  очевидными неудачами японской модели
индустриализации,   "прорыва"  азиатских  стран,  экспериментов   Запада   в
Латинской Америке и  России,  катастрофической неспособностью развитых стран
преодолеть негативные тенденции,  связанные с экологическим ущербом, который
наносится    нашей   планете   хозяйственным   развитием   (или,   напротив,
неразвитостью) отдельных  стран "третьего мира".  В  этом,  на  наш  взгляд,
проявляется недооценка проблем,  имеющих по своей  сути аналогичную природу,
но  проявляющихся   на  локальном  уровне,  в  границах  отдельных  развитых
экономик.  Эксперты  и  социологи,  ратующие  за  укрепление  стабильности в
мировом  масштабе,  не отдают себе  отчета в том, что выступают тем самым за
обострение  противоречий,  которые  уже  сегодня  вполне   различимы  внутри
постиндустриальных держав.
     В  течение последних двадцати  лет,  особенно  углубивших разрыв  между
индустриальным  и  постиндустриальным  мирами,  с  одной  стороны,  и  между
индустриальным  и  постиндустриальным  секторами  хозяйства  внутри развитых
стран -- с другой, Запад продолжал находиться в  плену двух опасных иллюзий.
Считалось (и на то имелись определенные основания), что западная  социальная
модель  уверенно  завоевывает  все   новые  пространства   и   этот  процесс
способствует укреплению доминирующих позиций самой западной цивилизации. Тем
не  менее,  сегодня   становится  очевидным,  что,   во-первых,   гигантские
инвестиции развитых  стран создали  в отдельных  регионах мира  не более чем
индустриальные  экономики  и  что,  во-вторых,  дальнейшее   поддержание  их
устойчивого  функционирования потребует  намного больших  вложений, чем  все
ранее  поощрявшиеся  программы  развития.  Причина   --   в   принципиальной
неспособности  индустриального   мира  конкурировать  с  постиндустриальным.
Вторая иллюзия состоит в уверенности,  что социальной системе развитых стран
не  угрожает  никакая изнутри возникающая нестабильность,  поскольку острота
традиционного классового конфликта устойчиво и неизменно снижалась в течение
этих десятилетий. В  определенной мере и это мнение было правильным,  однако
придерживавшиеся  его  аналитики  игнорировали   возможность   развертывания
социальных   противоречий   нового   типа,   адекватных   постэкономическому
общественному  состоянию; и сегодня также становится  ясно, что  поддержание
некоего  "оптимального" в данном  контексте равенства  в  обществе потребует
таких усилий, которые до сих пор трудно было представить.
     Таким  образом, можно констатировать, что у  западного мира сегодня нет
достаточных  сил,  средств и ресурсов для  одновременного выравнивания обеих
важнейших диспропорций,  сопровождающих становление  постэкономического типа
хозяйства.  Активизация  усилий  по  поддержанию  индустриальных экономик  и
снижению  масштабов опасности, обусловленной распадом природных  экосистем в
наиболее  бедных  странах  Африки,  Азии и  Латинской Америки,  не  может не
отозваться  ростом внутренних проблем  в пределах самих развитых  стран; при
этом совершенно неочевидно, что обладающие суверенитетом реципиенты помощи и
инвестиций  реально  обратят  их на пользу  как своих  народов,  так и более
стабильного мирового  порядка. "Замыкание" развитых стран и  перенос акцента
на внутренние проблемы может резко  обострить течение современного кризиса и
сделать  международные  конфликты  гораздо  более  непредсказуемыми   по  их
последствиям.  Попытки   гармонизации  усилий   на  этих  двух  направлениях
способны,  на  наш   взгляд,  привести  скорее  к  определенной  консервации
проблемы, нежели к ее реальному разрешению.

     * * * * *

     События последних десятилетий свидетельствуют не только об ускоряющемся
темпе  общественного  развития, но и  о  растущей  нестабильности социальных
систем -- при всей  видимой их незыблемости и  основательности. Впечатляющие
успехи постиндустриального  мира,  достигнутые  на  фоне краха  коммунизма и
глубокого экономического  кризиса в странах,  еще недавно конкурировавших  с
развитыми    державами,    нередко    рассматриваются   как    подтверждение
универсального  характера  западных  ценностей  и  их  способности к быстрой
экспансии  в  мировом масштабе. Однако  за поверхностными формами социальных
явлений могут  скрываться глубинные  процессы,  изучение которых  отнюдь  не
приводит к выводам  о становлении гармоничного мирового сообщества;  сегодня
есть  все  основания говорить  о нарастающей поляризации мира  и "замыкании"
отдельных составных его элементов.
     В   настоящее   время  как   никогда  ранее   ощущается  потребность  в
футурологической  доктрине,  способной  инкорпорировать  идею  о нарастающей
противоречивости    современного    мира    в     концепцию    прогрессивной
постиндустриальной трансформации. На наш взгляд, этому может  служить теория
постэкономического общества, базирующаяся на  выводе, что в истории развития
цивилизации  можно  аргументирование   выделить   три  основные   эпохи   --
доэкономическую, экономическую и  постэкономическую.  Важнейшими  критериями
подобного разграничения являются, во-первых,  тип человеческой  деятельности
и, во-вторых, характер соподчинения интересов отдельных личностей в пределах
каждой из этих эпох.
     Эти  два  критерия  тесно  взаимосвязаны.  Относительно  первого  можно
констатировать,  что  на   ранних  этапах  развития   человечества  наиболее
распространенной была деятельность, осуществлявшаяся на основе инстинктивных
побуждений, присущих  человеку  как биологическому существу  и  определяемых
необходимостью противостоять  природе, угрожавшей самому его  существованию.
Постепенно  эта  деятельность  приобретала   осознанный  характер,  порождая
систему  сознательно  координируемых общественных  усилий. Человек не только
стал противостоять  окружающему  миру,  но  и  выделял  себя  из числа  себе
подобных.  Средством   преодоления   сил   природы  оказывался   отчуждаемый
материальный   продукт,   воплощавший   собою  основную   цель  человеческой
активности. И, наконец, на высших  этапах  прогресса появилось стремление  к
развитию самого себя как личности, а главным результатом
     деятельности  выступает  уже сам человек как носитель новых  качеств  и
способностей.   Таким   образом,   предтрудовая   инстинктивная  активность,
вызываемая,  по  сути  дела,  животными  побуждениями, труд  как  осознанная
потребность   в  преобразовании   природы  ради   достижения   материального
результата  и,  наконец,  творчество,  главное   содержание  которого   -  в
максимальном  развитии  личности  самого  субъекта, представляют  собой  три
основных вида деятельности, характерных соответственно для  доэкономической,
экономической и постэкономической эпох общественного прогресса.
     Второй  критерий  позволяет  нам  анализировать  иной  аспект   той  же
проблемы.  В  условиях  господства  инстинктивной  деятельности  человек  не
ощущает себя противостоящим природе,  как  не  противостоит и себе подобным.
Индивидуальный  интерес  в собственном  смысле  этого  понятия  отсутствует;
стремления  каждого  конкретного   человека  сфокусированы   на  поддержании
необходимого  уровня  потребления  и   в  этом  качестве   вполне  идентичны
стремлениям других членов общины.  Как следствие, не возникает  противоречия
интересов.  В  дальнейшем   люди  начинают   воспринимать  друг  друга   как
конкурентов  в  борьбе за  присвоение  материальных благ;  их ограниченность
приводит  к  столкновению  индивидуальных интересов, оказывающихся по  своей
сущности  однопорядковыми, а  по  направленности --  совершенно  различными.
Механизм  соподчинения  этих  интересов  определяет   социальную   структуру
экономического   общества.  Когда,  наконец,  важнейшей   целью  большинства
индивидов становится развитие личности, интересы человека выходят за пределы
материальной   плоскости   и,   будучи   неунифицируемыми,  перестают   быть
взаимоисключающими  и  потенциально  враждебными.  Таким   образом,  третья,
постэкономическая, стадия  формируется как комплексное социальное состояние,
свободное от непреодолимых противоречий между людьми.
     Современный  период   при   таком   подходе   представляет  собой  этап
становления    постэкономического    общества,     этап    постэкономической
трансформации. Чтобы  проанализировать ее  основные направления,  необходимо
определить важнейшие характеристики экономической эпохи,  отрицаемые  в ходе
такой    трансформации.   Эти   три    характеристики   включают    в   себя
материалистическую   мотивацию   деятельности  человека,   наличие   частной
собственности и рыночный характер хозяйственных связей между людьми.
     Первая характеристика  непосредственным образом вытекает из определения
экономической  эпохи  как  основанной на  трудовой  деятельности.  Из  этого
следует,  во-первых,  возможность  отчуждения  от   человека  созданного  им
продукта и перераспределения  его в  пользу  других  членов общества. Вторым
следствием  оказывается  то,  что  масштабы производства  материальных  благ
ограниченны,  и  это  порождает  конкуренцию  в  борьбе  за  максимизацию их
присвоения.  Это, в свою очередь, предопределяет жесткое неприятие любым  из
работников   как   перспективы   отчуждения  продукта   его  труда,   так  и
представителей социальных групп и классов, присваивающих этот продукт. Таким
образом,  важнейшим признаком  экономического  общества  является  конфликт,
возникающий между  отдельными личностями и социальными группами в связи с их
претензиями  на ограниченную  совокупность материальных благ.  Этот конфликт
цементирует   общество,   делая   все   его  элементы   взаимозависимыми   и
взаимодополняющими.  Именно он  лежит в  основе  явления, определяемого  как
эксплуатация  и существующего в любом обществе, основанном на труде. Поэтому
устранение эксплуатации в ходе постэкономической трансформации происходит не
как  отказ общества  от  отчуждения благ,  а  как преодоление  субъективного
ощущения, что сам факт отчуждения противоречит основным интересам личности.
     Вторая  характеристика представляет  собой  как  бы  оборотную  сторону
первой. Там, где присвоение материальных благ выступает в качестве важнейшей
цели  каждого  человека, не  может  не  возникнуть общественного  отношения,
закрепляющего результат подобного присвоения. Можно уверенно утверждать, что
экономическое общество возникло  там и  тогда,  где и когда человек  стал не
только выделять самого себя из среды себе  подобных, но и относиться к части
объектов  вещного мира  как к своим, принадлежащим ему, а к  части --  как к
чужим,   принадлежащим   другим   людям.    Таким   образом,   этой   второй
характеристикой экономической эпохи является феномен частной  собственности.
Частная  собственность  выступает  одной  из  естественных  форм  проявления
принципов  экономического  общества;  анализ  показывает,  что  единственным
негативным  ее  свойством,  с  точки зрения общественного  прогресса,  может
рассматриваться отделенность  объекта собственности от непосредственного его
производителя и, следовательно, возможность его эффективного присвоения  вне
зависимости  от тех  или  иных  качеств  собственника.  Преодоление  частной
собственности при переходе к постэкономическому обществу происходит не через
обобществление   производства,   а   путем   становления    системы   личной
собственности,  предполагающей  возможность индивидуального  владения  всеми
необходимыми  условиями  производства, а также  не  допускающей эффективного
присвоения  тех  или  иных  благ  людьми,  неспособными  использовать  их  в
соответствии  с  их социальным  предназначением. (Речь, разумеется, идет  об
информационном секторе экономики.)
     Третья   особенность   экономического   общества  воплощается   в   его
организации на  основе  принципов  рынка. Рыночное хозяйство рассматривается
нами не как синоним товарного производства,  а как один из его  исторических
видов,  которому  присущ  анархичный характер производства, распределения  и
обмена материальных  благ, соизмеряемых на основе некоего  эквивалента.  Вне
зависимости  от  того,  какое  свойство  товара  выступает  базой  подобного
соизмерения,  обмениваемые  в  рамках  рыночной  экономики   блага  являются
воспроизводимыми,  и их производство может быть увеличено в любой пропорции.
Постэкономическая трансформация, разумеется, не отрицает обмена продуктами и
деятельностью между членами общества, поскольку такой  обмен составляет само
содержание   общественной   жизни.   Однако   при   насыщении   материальных
потребностей  людей  приобретаемые  ими  товары и  услуги становятся  скорее
инструментом   выражения  их  личностной  индивидуальности,  чем   средством
выживания.   Как  следствие,   все   большее  число   благ   характеризуется
субъективной,  или знаковой, ценностью, не определяемой с помощью  рыночного
эквивалента.  Обмен  деятельностью  и  товарами  регулируется уже не столько
общественными    пропорциями     производства,    сколько    индивидуальными
представлениями   о   ценности   того  или  иного   блага.  Таким   образом,
постэкономическая  трансформация лишает  прежние  рыночные  силы возможности
"давить  на  общество",  рыночное  хозяйство уступает  место иным  принципам
организации.
     Выделение  в  истории  человечества  доэкономической,  экономической  и
постэкономической  эпох  представляет  в распоряжение исследователя наиболее
удачный,  на  наш  взгляд,  инструмент  осмысления   современной  социальной
трансформации.  Нынешний  период характеризуется  формированием  большинства
предпосылок, необходимых для перехода к постэкономическому обществу в рамках
сообщества  развитых  стран.  Эти предпосылки имеют  как  объективную, так и
субъективную  составляющие.  С одной  стороны,  достигнутый  высокий уровень
развития  производительных  сил  открывает  возможность  резкого  сокращения
занятости  в  отраслях   материального   производства  и  быстрого  развития
третичного   и   четвертичного   секторов   экономики,  ориентированных   на
потребление  и  производство   информации  и  требующих   от  вовлеченных  в
хозяйственный процесс  людей уникальных качеств и возможностей. В этой связи
развитие человеческих способностей становится абсолютно  необходимым с точки
зрения  хозяйственного  прогресса.  С другой  стороны,  когда  удовлетворены
материальные потребности  людей и  социальный статус  обретается посредством
повышения  собственного  личностного потенциала, цели  самосовершенствования
естественным  образом  выходят   на  первые  позиции  в  иерархии  ценностей
современного  работника; с изменением  же мотивационной  структуры  в  новых
поколениях  начинает  формироваться  тип  личности