снижения курса  доллара, многие  сочли
это  свидетельством  усиливающейся  несбалансированности  экономики  США,  и
вскоре  наступил известный "черный  понедельник"  19  октября,  когда индекс
Доу-Джонса совершил самое большое в своей истории падение, потеряв в течение
одной торговой сессии 508 пунктов, или более 22 процентов текущей стоимости.
Биржевой крах  немедленно  отозвался  международным  резонансом:  в  течение
нескольких дней  большинство европейских рынков,  в том числе и такой обычно
устойчивый к потрясениям, как швейцарский,  понесли еще большие потери,  чем
Уолл-Стрит. Тяжесть удара по азиатским странам была столь велика, что  биржа
в Гонконге закрылась почти на неделю[211].
     По  горячим  следам  кризиса  большинство  европейских  и  американских
экспертов  попытались нарисовать картину  разрушительной для США катастрофы,
апеллируя прежде всего  к  тому, насколько  более  слабой  была американская
экономика в 1987 году по  сравнению со второй половиной 20-х. Интересно, что
все   такие   попытки,   и  наиболее,  пожалуй,  пессимистическая  из   них,
предпринятая   Дж.Дэвидсоном   и   У.Рис-Моггом,   имеют   одну   уникальную
особенность. Из 20  пунктов, перечисленных в  книге  упомянутых  авторов, 13
акцентируют внимание на финансовой стороне кризиса; отмечаются, в частности,
наличие  в 20-е  годы  золотого  стандарта,  тот факт,  что  США  оставались
крупнейшим в мире  кредитором,  что правительство ежегодно сводило бюджет  с
профицитом, имело самые  крупные в  мире  золотые запасы и  могло привлекать
средства под минимальные  проценты, что налоги оставались крайне низкими,  а
расходы   на   оборону    составляли   менее   1   процента   ВНП,   и   так
далее[212].  Другие  аналитики,  не  проходя  мимо  этих  фактов,
обращались также к исключительно низким в
     ------------------
     [211] -  См.: Soros G.  The  Alchemy of Finance. Reading the
Mind of the Market. N.Y., 1987. P.348-349.
     [212] - Поробнее см.: Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg.
The Great Reckoning. P. 378-382.
     ------------------
     80-е  годы  уровням накопления в  американской  экономике, к  растущему
социальному неравенству и  сокращению  платежеспособного  спроса со  стороны
низкооплачиваемых слоев населения и среднего класса  в целом, к стагнирующей
производительности  и так далее[213].  Таким образом, подавляющее
большинство  исследователей фактически отказывалось  принять во  внимание те
фундаментальные  перемены,  которые  имели  место  в  развитии  американской
экономики   в   80-е  годы,  и  сосредоточивали  внимание  исключительно  на
финансовых вопросах;  однако даже в этом случае  они излишне драматизировали
ситуацию,  не учитывая  отмеченных  выше  факторов,  которые,  как  показало
развитие  событий, оказались способными уже через несколько лет восстановить
позиции американской экономики в мировом масштабе.
     Увлечение  финансовыми индикаторами  оказалось  настолько  велико,  что
внимание  всех экспертов  обратилось  к  стране,  фактически  не  затронутой
кризисом, --  к  Японии. Во  второй половине  80-х  она достигла пика своего
экономического  могущества.  Оптимальное  соотношение  цены  и  качества  ее
товаров   подняли    страну   на   высшую   строчку   в    таблице   мировой
конкурентоспособности;   положительное  сальдо   торгового   баланса  давало
возможность наращивать зарубежные инвестиции;  в конце  80-х годов  японские
банки  обеспечивали  более  четверти   всего   прироста  мировых   кредитных
ресурсов[214]. Фондовый  индекс Nikkei  вырос с 1980 по 1987  год
почти в пять раз; малочисленность работавших на внутреннем рынке иностранных
инвесторов  и  жесткий контроль  гигантских  промышленных конгломератов, а в
некоторых  случаях и  государства, над  инвестиционной  политикой  банков  и
финансовых компаний обеспечили относительный  иммунитет биржевых котировок к
краху  1987  года,  в  результате  на  фоне  глобального  спада  цены  акций
продолжили  повышательный тренд, казавшийся  неестественным[215].
Особенно возросли цены на недвижимость и землю: к 1990 году общая  стоимость
земли, по оценкам  японских экспертов, достигла почти 2400 триллионов иен, в
5,6 раза превысив значение валового национального продукта[216].
     Но как ни понятно естественное желание исследователей по горячим следам
рассматривать кризис 1987 года в контексте сравнения финансовых показателей,
характеризовавших  американскую  и  японскую  экономику,  результаты  такого
рассмотрения нетрудно
     ------------------
     [213] -  См.: Brockway G.P. Economists  Can Be Bad for  Your
Health. P. 138, 141.
     [214] -  См.:  Davidson J.D.,  Lord  William Rees-Mogg.  The
Great Reckoning. P. 161.
     [215] - См.: Kuttner R. The End of Laissez-Faire. P. 176.
     [216]  -  См.: Hartcher P.  The  Ministry. How  Japan's Most
Powerful Institution Endangers World Markets. Boston (Ma.), 1998. P. 69-70.
     ------------------
     было  предугадать.  Сравнивая  кризисы  1987  и  1929   годов  в  своей
немедленно  ставшей   бестселлером  книге,  Дж.Сорос  писал  в  конце  90-х:
"...историческое значение кризиса 1987 года состоит в том, что экономическая
и  финансовая власть перешла  от  США  к  Японии. В последнее  время  Япония
производит больше, чем потребляет, а США потребляют больше, чем  производят.
Япония накапливает активы за границей, тогда  как  США все глубже залезают в
долги... Кризис 1987 года выявил мощь Японии и сделал сдвиг экономического и
финансового могущества ясно  видимым" [217].  Однако  эта "ясная"
видимость была далеко не столь очевидной. Не говоря о том, что само японское
"экономическое  чудо"  развивалось   в   искусственно   созданной   среде  и
подогревалось активными государственными мерами  по  поддержке  национальной
промышленности, потенциал американской экономики, которая  к концу 80-х  уже
успела  шагнуть  на  прочный  фундамент  постиндустриального  развития,  был
гораздо   большим,  чем   это   отражали   традиционные   макроэкономические
показатели. Пусть США и  имели в эти  годы огромный  внешний долг, пусть они
допускали отрицательное сальдо своего торгового баланса с Японией (только  в
торговле продукцией электронной  промышленности  в одном  лишь 1990 году оно
составило  2,3  млрд.  долл.[218]);  гораздо  более  существенным
оставалось то, насколько широко и эффективно использовались в США достижения
информационной революции.
     Даже  самые поверхностные сравнения показывают, что кабельными сетями к
середине  90-х годов были связаны 80 процентов американских  домов против 12
процентов  японских;  в США  на  1000 человек  населения  использовались 233
персональных компьютера,  в  Германии  и Англии --  около 150, тогда  как  в
Японии  -- всего 80; электронной  почтой  регулярно пользовались 64 процента
американцев, от 31 до  38 процентов жителей континентальной Европы и лишь 21
процент   японцев[219],   и   ряд  подобных   примеров   нетрудно
продолжить.  Известно,  что  еще с конца  70-х годов японская промышленность
успешно  вытесняла американских производителей с  рынка микрочипов, опередив
США в 1985 году и обеспечив в 1989-м разрыв в 16 процентных пунктов.  Однако
США никогда  не  уступали  лидирующих  позиций  ни в  создании новых  систем
обработки   данных,   ни  тем  более   в   области  разработки  программного
обеспечения.  В  начале  90-х  годов  мировой  рынок  программных  продуктов
контролировался американскими компания-
     ----------------
     [217] - Soros G. The Alchemy of Finance. P. 350.
     [218] - См.: Forester Т. Silicon Samurai. P. 8, 7.
     [219]  - См.:  Moschella  D.C. Waves  of  Power. Dynamics of
Global Technological Leadership 1964-2010. N.Y., 1997. P. 204, 207-208.
     ----------------
     ми  на 57 процентов,  и их доля  превышала японскую более чем в  четыре
раза[220]; в  1995 году сумма продаж информационных услуг и услуг
по обработке данных  составила 95 млрд. долл.[221], из которых на
долю  США  приходится  уже  три  четверти[222]. Как следствие,  в
середине  90-х   годов  было   легко  восстановлено  и  равенство  на  рынке
производства микрочипов, нарушенное десять лет назад, в результате чего доли
США и Японии выровнялись. Особенно важно в этой связи, что Соединенные Штаты
обладают  стабильным  положительным сальдо в торговле  патентами  и научными
разработками  и   активно  наращивают   производство  новейших   технологий,
постоянно расширяя при этом их  применение в национальной промышленности.  В
1991 году в  США впервые расходы на приобретение информации и информационных
технологий,   составившие  112  млрд.  долл.,  оказались  больше  затрат  на
приобретение производственных технологий  и основных фондов,  не превысивших
107  млрд. долл. Значение информации как основного производственного ресурса
растет  настолько  стремительно, что  к  началу  1995  года  в  американской
экономике  "при  помощи  информации  производилось   около  трех   четвертей
добавленной    стоимости    (курсив   мой.    --   В.И.),   создаваемой    в
промышленности"[223].    Сегодня    американские    производители
контролируют       40      процентов      всемирного       коммуникационного
рынка[224],  около 75  процентов оборота информационных  услуг  и
четыре пятых рынка программных продуктов[225].  Таким образом, на
глубинном  уровне,  скрытом  поверхностными  финансовыми  показателями,  США
демонстрируют  с  конца  80-х годов принципиально  иной  тип  хозяйственного
роста,  нежели Япония  и  другие  страны Юго-Восточной Азии,  в начале  80-х
казавшиеся   источником  опаснейшей  экономической  угрозы  для  Соединенных
Штатов.
     Именно  поэтому,  если  "за  кризисом  1929  года  последовали   резкий
экономический спад и череда волн дальнейшего падения цен на  фондовом рынке,
то  кризис  1987  года  привел  к  относительно  быстрому  росту  экономики,
соответствующему  повышению  курса  акций  и, в результате,  к стремительной
компенсации первоначального краха"[226].  Динамика ВНП  по итогам
1987 и 1988 годов показала лишь минимальное снижение темпов роста по срав-
     ----------------
     [220] - См.: Forester Т. Silicon Samurai. P. 44-45, 85, 96.
     [221] - См.: World Economic and Social Survey 1996. P. 283.
     [222] - См.: Barksdale J. Washington May Crash the  Internet
Economy // Wall Street Journal Europe. 1997. October 2. P. 8.
     [223] - Stewart T.A. Intellectual Capital. P. 20-21, 14.
     [224]  - См.: OECD Communications Outlook 1995. P., 1995. Р.
22.
     [225] - См.: Barksdale J.  Washington May Crash the Internet
Economy. P. 8.
     [226] - Krugman P. The  Age of Diminishing Expectations.  P.
214.
     ----------------
     нению   с  1986-м,   а   ни  о   какой   рецессии  не   могло  быть   и
речи[227]. Экономика США оставалась самой мощной в мире, и хотя с
1973  по  1986  год  Япония  увеличила свой  ВНП с  27 до  38  процентов  от
американского,  Соединенные   Штаты  жестко   сохраняли  соотношения  ВНП  с
европейскими странами -- с Германией, чей показатель составлял  16 процентов
американского,   Францией   (13-14   процентов)  и   Великобританией  (11-12
процентов); как следствие, с 1975 по 1990 год отношение суммарного ВНП стран
ЕС и Японии к ВНП США повысилось  всего на пять процентных пунктов -- со 107
до  112  процентов[228], что и  стало реальной  "ценой" тех  80-х
годов, о которых  нередко говорят как о самом тяжелом периоде  послевоенного
развития американской экономики.
     Сформировав  новый  тип   хозяйственного  развития,  Соединенные  Штаты
эффективнее,  нежели  любая  другая  страна  современного  мира,  используют
преимущества технического прогресса,  который, как  отмечал  Ж.Фурастье  еще
накануне  первого  нефтяного  кризиса, "является  независимой  переменной  в
хозяйственной жизни" [229].  Между тем расчеты, проведенные рядом
экспертов,  показывают,  что  радикальное  изменение  роли  технологического
фактора в экономическом развитии относится именно к началу 80-х годов, когда
постиндустриальные тенденции приобрели видимые очертания.  Согласно  данным,
опубликованным   Джеймсом   Гэлбрейтом,  параметр,   определяющий   значение
технологического фактора в обеспечении хозяйственного роста, вырос с 1980 по
1989 год более чем на четверть, тогда как  значение  потребительского спроса
снизилось почти на такую же величину, а действенность  протекционистских мер
осталась  практически неизменной[230]. Экспансия новых технологий
и конкурентоспособной  наукоемкой продукции привела как  к  росту экспортных
поступлений американских  компаний, так и  повышению  их  рыночной  цены.  В
результате Соединенным Штатам  удалось резко изменить и свою  инвестиционную
политику на внешних рынках, и динамику собственных фондовых индексов. Если в
1986  году   американские  инвесторы  владели  ценными  бумагами  зарубежных
компаний, стоимость  которых не  превышала трети  цены  американских  акций,
находившихся в собственности иностранцев[231], то к 1995 году они
впервые в XX веке обеспечили контроль над большим количеством акций зарубеж-
     --------------
     [227] - Подробнее см.: Kemp T. The Climax of Capitalism: The
US Economy in the Twentieth Century. L.-N.Y., 1990. P. 220-221.
     [228] - См.: Statistical Abstract of the United States 1994.
Wash., 1994. P. 863.
     [229] - Fourastie  J. The Causes of Wealth. N.Y.,  1975.  P.
141.
     [230] - См.: Galbraith James К. Created Unequal. P. 127.
     [231] - См.: Lash S., Urry J. Economies of  Signs and Space.
P. 20.
     ----------------------
     ных эмитентов, нежели то, которым владели иностранные инвесторы в самих
США.  Характерно,  что  около 70  процентов  этих приобретений было  сделано
американскими корпорациями  только в  течение первой половины  90-х годов, а
суммы,  которые   Соединенные  Штаты   способны  инвестировать  в  экономику
зарубежных стран  до конца истекающего столетия,  оценивались в 1997 году  в
325   млрд.  долл.[232];  основным  препятствием   для   подобных
инвестиций является не ограниченность  финансовых возможностей  американских
компаний,  а социально-экономическая ситуация, в  которой находятся  сегодня
регионы, традиционно принимавшие американские капиталовложения. При  этом  в
самих  США  на протяжении фактически  всех  90-х  годов продолжается бум  на
фондовом  рынке;   рост  котировок  акций   американских  компаний  увеличил
финансовые  активы  инвесторов  более  чем на 10 триллионов  долл. только за
последние пять лет[233], а индекс Доу-Джонса  в конце апреля 1999
года  преодолел барьер в  11  тыс.  пунктов на  фоне откровенного застоя  на
фондовых рынках большинства европейских стран и Японии.
     * * *
     80-е  годы стали  этапом,  чрезвычайно  важным  для  США и  европейских
постиндустриальных стран. На его протяжении произошли все основные события в
хозяйственной  жизни,   так   или   иначе   свидетельствующие  о   том,  что
постиндустриальный мир обрел весьма  устойчивую целостность и гармоничность.
Во-первых, начало десятилетия ознаменовалось радикальным изменением основных
тенденций  в  потреблении  важнейших  ресурсов;  снижение   энергоемкости  и
материалоемкости  валового  национального продукта во всех  развитых странах
создало предпосылки для постепенного возвращения сырьевых цен к докризисному
уровню,  вызвало  резкое  обострение проблемы долгов  развивающихся стран  и
существенно  снизило масштаб  их  хозяйственных  притязаний на международном
уровне.  Во-вторых,  рейгановская  налоговая  реформа  и  аналогичные  меры,
предпринятые европейскими консервативными правительствами, обеспечили резкий
рост  производственных  инвестиций  и,  что  не  менее существенно,  частной
инициативы во всех отраслях хозяйства. В то же время бюджетные эксперимен-
     ----------------
     [232]  -  См.: Garten J.E.  The  Big  Ten.  The Big Emerging
Markets and How They Will Change Our Lives. N.Y., 1997. P. 37.
     [233]  - См.: McAlister  J.F.O. Prosperity For Now  // Time.
1999. February 15. P. 58.
     ----------------
     ты  американской  администрации показали, что  в  новых условиях США  и
другие  развитые страны имеют возможность гораздо легче и в гораздо  больших
масштабах,   чем   считалось   возможным   ранее,   использовать  финансовые
инструменты  для  эффективного  решения собственных  экономических  проблем.
В-третьих,  во  второй  половине  80-х  годов  противостояние  США  и  новых
индустриальных стран  как крупнейших центров международной  торговли со всей
очевидностью показало,  что возможности  индустриальной  системы исчерпаны и
отныне   именно   технологическое    превосходство   оказывается   мощнейшим
инструментом международной конкуренции. В-четвертых, на 80-е годы пришлись и
первые результаты  новой  политики  Запада,  воплотившиеся в крахе  наиболее
неэффективной из моделей индустриализма -- коммунистической; в  результате у
развитых  стран   появились  новые  гигантские  рынки  сбыта  и  инвестиций,
укрепилась  международная стабильность  и,  что  особенно существенно, резко
снизились военные  расходы, что несколько сняло остроту проблемы внутреннего
долга и уже в первой половине 90-х годов позволило увеличить ассигнования на
разного рода социальные программы.
     Таким  образом,  достижения  постиндустриального  мира  в  этот  период
неоспоримы. Важнейшим направлением дальнейшей его эволюции должно было стать
формирование   постиндустриальной   цивилизации   как   целостной   системы,
объединяемой в том числе и ценностными ориентирами людей. Однако, хотя уже к
концу  80-х годов ни Япония,  ни новые индустриальные страны не представляли
для  Запада  значительной  экономической  угрозы,   вопрос   о   возможности
инкорпорирования   их   в   рамки   новой   цивилизации   оставался   весьма
неоднозначным, поскольку исповедуемая ими парадигма хозяйственного роста  по
самой своей природе не могла быть адекватной ценностям постиндустриального и
постэкономического строя. Становилось  понятно,  что развитие  четвертичного
сектора, укрепление системы постматериалистических мотивов и целей, а  также
снижение  роли   материального  потребления  в  обеспечении   экономического
прогресса неминуемо должны  были привести  к глубокому кризису  традиционной
индустриальной модели. Определенный драматизм  привносило  в  складывающуюся
ситуацию   то,   что  Япония,   de  facto  потерпевшая  поражение  в  прямом
хозяйственном  соперничестве   с   США,   не   только  не  стала   форпостом
постэкономического общества на  Востоке,  но и  начала создавать вокруг себя
сообщество   государств,   полагавшихся   в   своем   развитии   именно   на
индустриальное  производство.   Уверенность  японских   предпринимателей   и
политических лидеров в возможности  восстановления своей  экономической мощи
за счет экспансии в Азии привела к тому,  что сама Япония к концу 90-х годов
откатилась  далеко назад по  сравнению с  серединой 80-х. Поэтому  важнейшей
задачей,  стоящей  на  повестке  дня  в  90-е  годы  (хотя  она  никогда  не
формулировалась социологами  и  экономистами  достаточно  явно),  объективно
оказалось    окончательное    сокрушение     индустриальной     системы    и
перераспределение  экономической  мощи  в  соответствии  с  уже  происшедшим
перераспределением    между    основными    центрами    современного    мира
технологического и интеллектуального потенциала.
     Это изменение мы  рассматриваем  в  качестве второго системного кризиса
индустриального   типа   хозяйства,   резко   снижающего  роль   и  значение
индустриального сектора в мировом масштабе и поляризирующего основные центры
хозяйственного соперничества. Значение индустриального производства, судя по
всему, упадет в обозримом будущем  до того минимального предела, до которого
в 80-е  годы  снизилось значение  первичного сектора  экономики,  причем эти
процессы  произойдут,   безуслов