оваться  на  внутренний  рынок,  поскольку  в   таком  случае
повышался  бы уровень потребления, автоматически  дорожала бы рабочая сила и
снижалась  внешняя   конкурентоспособность  страны.  Таким  образом,  модель
современной индустриализации имела четко заданный предел своего развития.
     Во-вторых,  развивающиеся  по  пути  индустриализации страны вступали в
активную  конкуренцию  друг  с другом,  также  оказывавшуюся  в определенном
аспекте  тупиковой.   В  самом  деле,  они  были  ограничены  в  наращивании
внутреннего потребления и тем  самым заинтересованы в экспорте капитала. Это
прекрасно видно на примере Японии, а позже -- Гонконга, Сингапура, Тайваня и
отчасти Южной Кореи. В то  же  время  основными реципиентами капитала  могли
становиться  менее  развитые  страны,  исповедующие  ту  же   индустриальную
парадигму. Отсюда  -- инвестиции  более развитых  азиатских  стран  в  менее
развитые,  но также идущие по пути индустриализации. Однако, предлагая более
дешевую продукцию, они становятся  конкурентами. Результатом оказывается то,
что  мы называем "принципом  бикфордова  шнура":  значительные  преимущества
получают  страны,  лишь  начинающие  индустриализацию, при этом  расширяется
пространство  неуверенности  и  нестабильности,  в  которое  попадают  более
развитые страны, достаточно укрепившие свою промышленную базу, но не ставшие
постиндустриальными.
     В-третьих, активное  вмешательство  государства в хозяйственную жизнь и
то   внимание,   которое   уделяется   инвестициям,   создает   в   обществе
мобилизационную  модель  поведения,  когда,  с  одной  стороны,   объективно
ограничивается развитие научного потенциала (как по чисто экономическим, так
и  по социокультур-ным причинам), с другой же  --  не  формируется новый тип
сознания,   основанный   на   постэкономической   системе   мотивации.   Эти
обстоятельства  могли  бы оставаться относительно второстепенными  несколько
десятилетий  назад, однако  сегодня, когда  высокотехнологичные производства
распространены  во всех  регионах мира,  постиндустриальные страны сохраняют
монополию на  технологические  нововведения и  фактически  имеют возможность
диктовать,  какие  из  них,  где  и  когда должны  быть использованы.  Таким
образом, все потенциальные конкурентные преимущества индустриальных экономик
перед постиндустриальными остались в прошлом,  и  сегодня  торговый баланс в
мировом масштабе  может изменяться только  в пользу  США и Западной  Европы.
Таким образом,  потенциал  догоняющего  развития, всегда  основывавшегося на
заимствовании  и  копировании,  а  не  на  инновациях  и  научно-техническом
прогрессе, является сегодня исчерпанным.
     Глубинная  причина этого  заключается  в  том, что механизм становления
постэкономического   общества   радикально   отличается   от    формирования
индустриального строя. В начале 90-х годов, рассуждая о закономерности краха
коммунистических режимов, Ф.Фукуяма писал: "Опыт  Советского Союза, Китая  и
других  социалистических стран свидетельствует  о том, что  централизованные
хозяйственные   системы,   достаточно  эффективные   для  достижения  уровня
индустриализации,   соответствовавшего  европейскому   образцу  50-х  годов,
проявили  свою  полную  несостоятельность   при  создании  такого   сложного
организма,  как  "постиндустриальная"  экономика,  в  которой  информация  и
техническое   новаторство   играют   гораздо   более   значительную    роль"
[534].   Такая  точка   зрения  представляется   правильной,   но
ограниченной.  Мы  полагаем,  что мысль  Ф.Фукуямы  следует  развить по двум
направлениям.   Во-первых,   нужно   отказаться    от   рассмотрения    лишь
социалистических экономик  в качестве основанных на мобилизационных методах;
совершенно ясно, что социально-экономические системы Японии, Южной Кореи или
Сингапура, прогресс которых также базировался на гигантской норме накопления
и  активном  недопотреблении  граждан,  вовсе не были социалистическими. При
этом   нельзя   ограничиваться   указанием   на  "уровень  индустриализации,
соответствовавший европейскому образцу 50-х годов", так как вполне очевидно,
что хозяйственные  системы тех  же  восточноазиатских стран, не говоря уже о
Японии,  достигли  значительно больших успехов. Во-вторых, вряд ли правильно
акцентировать внимание  исключительно на производстве  знаний  как  основном
отличии  постиндустриальных  и  индустриальных  экономик.  Одним  словом, мы
хотели   бы   отметить,   что   принципиальным  моментом,   не   позволяющим
индустриальным   странам   достичь   уровня   постиндустриальных,   является
качественное  отличие источника прогресса тех  и других: в первом случае это
экономическое давление на человека как экономический субъект, выражающееся в
максимизации производимых им инвестиционных благ; во втором -- это свободное
развитие  неэкономически  мотивированных личностей,  выражающееся в создании
новых  информационных благ и новых  стандартов  производства и  потребления,
нового типа социальных связей и нового качества жизни.
     Принципиальное  отличие  экономического  и  постэкономического общества
заключается  в  том,  что  первое  может  быть  построено  посредством  ряда
организованных усилий,  что подтверждается успехами СССР, Японии и азиатских
стран, в то время как второе может  сформироваться лишь естественным образом
по   мере   развития   составляющих   его  личностей;  ускоренными   темпами
постэкономическое общество создано быть не может. Совершенно очевидно в этой
связи, что постэкономическое общество может сформироваться только в условиях
немобилизационной хозяйственной системы,  обладающей определенной внутренней
самодостаточностью. В самом деле, становление  новой личностной мотивации, в
структуре  которой доминируют постэкономические ценности, трудно представить
себе иначе, чем на фундаменте
     ------------------------
     [534] -  Fukuyama F. The End of History and the Last Man. P.
XV.
     ------------------------
     удовлетворенности  большинства  материальных   потребностей  людей   на
протяжении нескольких  поколений.  Если при этом  учесть, что в  современных
условиях ни одна  хозяйственная система не способна к  быстрому развитию без
широкомасштабного  заимствования  технологий и  знаний у  развитых  наций  и
активного экспорта  собственных продуктов, оказывается,  что самостоятельное
вхождение  каких-либо  стран в круг  постэкономически  устроенных  держав  в
современных условиях невозможно.
     Этот  вывод   исключительно  важен   для  понимания  характера  первого
основного    противоречия,    свойственного    периоду     постэкономической
трансформации.  В  новых  условиях  основным  источником каких бы то ни было
прогрессивных  хозяйственных  изменений в  любом  регионе  планеты выступает
постэкономический мир. Ни  одна  страна не может и не  сможет самостоятельно
достичь того уровня  самоподдерживающегося развития, какой достигнут сегодня
Соединенными Штатами и членами Европейского Союза. Ни инвестиционные потоки,
ни внутренние сбережения, ни максимальное напряжение сил той или иной  нации
не сможет поставить ее на один уровень развития с лидерами постэкономической
трансформации.  Сегодня  это  еще не осознано  адекватным образом; азиатские
страны надеются на относительно быстрый подъем,  латиноамериканские политики
разрабатывают новые пути  выхода из кризиса, а российские интеллигенты самых
разных  идеологических  направлений  не  могут  отказаться  от  идеи некоего
мессианства. Уже  через несколько лет, по нашему убеждению,  довольно зыбкие
контуры представленной здесь картины проявятся вполне отчетливо, и тогда мир
окажется  на  пороге  беспрецедентного раскола. Крах одной из самых  больших
иллюзий  XX  века, идеи  о  возможности  догоняющего  развития  и  изменения
соотношения  хозяйственных сил на международной  арене,  вызовет новый виток
противостояния,   на  этот  раз  уже  не  между   двумя  мировыми   блоками,
воплощающими  индустриальную  мощь  и  имеющими  сателлитов  на  каждом   из
континентов,  но  между  единым   сообществом  сверхдержав   и  бесчисленным
множеством  подавленных наций, лишенных возможности вырваться за пределы  их
нынешнего состояния.
     Существует  ли  выход  из  этой  гипотетической,  но  вполне  вероятной
ситуации?  В относительно  осторожной и предельно сбалансированной форме  он
предлагается  Дж.Соросом:  "Для   стабилизации  и   регулирования   поистине
глобальной  экономики  нам необходимо  создать  глобальную  систему принятия
политических  решений.  Короче говоря,  для поддержания глобальной экономики
нам  необходимо   глобальное   общество.  Глобальное  общество  не  означает
глобальное государство. Упразднение государств нецелесо-
     образно и нежелательно;  но поскольку существуют коллективные интересы,
выходящие за пределы государственных  границ, суверенитет  государств должен
быть   подчинен   международному   праву    и   международным    институтам"
[535].  Мы  считаем  возможными  и  более  жесткие  формулировки,
которые будут  приведены  в  заключительной  части  этой  книги. Однако  вне
зависимости  от  того  или  иного  решения приходится  признать, что  именно
развитые  страны  вынуждены   будут  осуществить   под   жестким   контролем
необходимые  инвестиции  в  "третий  мир",  ибо совершенно  очевидно,  что в
современных условиях  невозможно продолжительное  существование разделенного
на   две  враждебные   части  мира.   Таким   образом,   вопрос   о   судьбе
постэкономической трансформации  оказывается в значительной мере связанным с
вопросом  о том, способны ли страны,  первыми достигающие  постэкономической
стадии  развития,  предоставить  остальному  миру  ресурсы,  достаточные для
становления  этого типа  общества в масштабах  всей планеты,  и способны  ли
потенциальные   реципиенты  этих  ресурсов  подчинить  свою  политику  целям
формирования глобального постэкономического общества. Ответ  на вторую часть
этого   вопроса  представляется   сегодня  далеко   не  очевидным,   поэтому
остановимся  сейчас  на  первой его части, тем  более что без положительного
ответа вторая проблема теряет всякий смысл.

     Источники социальной напряженности в развитых обществах

     Как было  показано  выше, разделейность современного мира обусловлена в
первую очередь тем, что  неравное  положение,  в котором  всегда  находились
основные  экономические  центры   и   страны,   составлявшие   хозяйственную
периферию,  серьезно  изменилось  по  своей  природе.  Если  на   протяжении
последних нескольких  сот  лет такое  неравенство  обусловливалось  тем, что
государства   находились  на  различных  стадиях   развития   экономического
общества,  то   сегодня   его   природа  коренится  в   глубинных   отличиях
постэкономической социальной системы от экономической.
     Вместе с тем совершенно очевидно, что социальное неравенство никогда не
сводилось  к  международным  аспектам.  Напротив,  гораздо большее  внимание
социологов   и    экономистов   всегда   сосредоточивалось   на    классовом
противостоянии  в пределах каждого из  обществ, составлявших  индустриальную
цивилизацию. Если,
     ----------------------
     [535] - Soros G. The Crisis of Global Capitalism. P. XXIX.
     ----------------------
     поэтому,  мы  анализируем конфликт постэкономического  и экономического
начал в  мировом масштабе, мы не можем уйти и от  оценки его актуальности  в
рамках самого постэкономического мира.
     Причины  нового  типа социальной  напряженности, от которой  отнюдь  не
свободны  и постэкономические страны,  имеют  в целом ту же  природу, что  и
лежащие в основе  нового  общемирового конфликта. Главными  в  данном случае
являются  проблема социальной  мобильности  в  рамках  современных  развитых
обществ  и,  как  следствие,   вопрос  об  основных  характеристиках   новой
доминирующей   социальной   группы,   контролирующей   процесс   становления
постэкономического порядка.
     Формирование новой социальной структуры и нового социального  конфликта
в развитых обществах поразительно напоминает по своей  внутренней логике тот
процесс дифференциации  хозяйственных систем,  который  мы  анализировали  в
предыдущем  разделе. Если  обратиться  к  традиционному  классовому  делению
индустриального общества (а принципы  организации  более  ранних  социальных
систем  будут  подробно  рассмотрены ниже), то можно  обнаружить ряд фактов,
аналогичных   рассмотренным   в   связи  с   противостоянием   международных
хозяйственных систем. Во-первых, в рамках индустриального строя существовали
два  основных класса  --  буржуазия и пролетариат,  --  в каждом  из которых
воплощалась  одна из сторон основного  производственного  отношения  данного
общества. Борьба  этих антагонистических групп не  противоречит  тому факту,
что  ни одна из  них не могла  существовать  без другой, не изменяя при этом
своего   качества;   таким  образом,   развитие   индустриального   общества
предполагало  непрекращающееся взаимодействие этих  классов, целью  которого
было  обретение тех  или иных  уступок. Сколь бы странным  это  ни казалось,
такая  борьба, как и  борьба союзов индустриальных стран, оставалась борьбой
равных.  Весьма существенно также,  что  цели,  которые  ставили перед собой
представители  обоих враждующих классов, были  однопорядковыми и сводились к
изменению  пропорций  распределения  создававшихся  в обществе  материальных
благ.  Во-вторых,  несмотря  на то, что эти  два  класса  представляли собой
главные группы индустриального общества, активную роль в нем играли и другие
социальные   слои,  весьма  разнообразные  по  своей  композиции  и   вполне
многочисленные. Принадлежность  человека  к  определенному  классу  не  была
фатальной,  как  не  была  таковой и отсталость того или  иного государства;
"средний   класс",   которым  обычно  обозначают  слой  мелких   хозяйчиков,
самостоятельных  работников  и людей свободных профессий, служил как главным
реципиентом  выходцев из  рабочего  и  буржуазного классов,  так  и основным
поставщиком новых членов  низшей и господствующей страт. В-третьих, несмотря
на  существовавшую  в обществе  приверженность  традициям  и  наследственную
передачу прав собственности, обеспечивавших то или иное социальное положение
их  владельца, возможности и стремления человека не  могли не способствовать
его переходу из  одной  социальной  страты  в  другую,  и, как и  сообщество
индустриальных государств, ни  один общественный слой не оставался замкнутым
и жестко отграниченным от других.  Все эти  факторы обусловливали  прочность
социальной структуры индустриального общества и его динамизм.
     Важно заметить, что классовые отличия в рамках индустриального общества
основывались   на   обладании   людьми   некими   отчуждаемыми   качествами,
характеризующимися автономным существованием и вполне воспроизводимыми. Этот
феномен  имел  место  и  в  доиндустриальных  обществах;  на  различных  его
проявлениях  базировалось  социальное  устройство всей  экономической эпохи.
Собственность  на  условия и средства  производства, а  позднее  на денежный
капитал давала ее владельцам соответствующий социальный статус, а ее  утрата
низводила их  до положения  отверженных, и это вполне соответствовало  тому,
что  количество производимых  в той  или иной  стране  промышленных  товаров
обусловливало  ее  индустриальное могущество, а разрушение ее  промышленного
потенциала относило эту страну в  круг отсталых государств, с которыми можно
было не считаться на международной арене.  Таким образом,  все стороны жизни
экономического  общества  воспроизводились  как  в  пределах  индустриальной
державы, так и в мире в целом.
     Переход  к  постэкономическому  состоянию  существенно  изменил  основы
социального  взаимодействия в постиндустриальных обществах. Начиная с первых
послевоенных лет стало очевидно, что, с одной стороны, происходит расслоение
среднего  класса,  а с  другой  --  формирование  новой  социальной  группы,
основными  признаками  которой  становятся  способность продуцировать  новые
знания и, следовательно, высокий уровень образованности и  активное усвоение
ее   представителями  постматериалистических  ценностей.   Терминологическая
идентификация  нового класса стала трудной  проблемой социологии;  позже  мы
подробно остановимся  на  теоретических  дискуссиях,  развернувшихся  в этой
связи. Тем не менее с начала 60-х годов  в литературе устойчиво присутствует
введенное    Ф.Махлупом    понятие    "работник    интеллектуального   труда
(knowledge-worker)" [536]; позже к господствующей страте
     ------------------
     [536]  -  Подробнее  см.: Нерworth  М.Е.  Geography  of  the
Information Economy. L., 1989. P. 15.
     ------------------
     были отнесены все люди, которые  объединялись в  понятие техноструктуры
[537]; в  начале 70-х  Д.Белл наблюдал  "доминирование в  рабочей
силе профессионального  и технического класса, настолько значительное, что к
1980  году он может стать вторым в обществе по своей  численности, а к концу
века  оказаться  первым";  он  называл  этот  процесс  "новой  революцией  в
классовой  структуре  общества"  [538].  На  этом фоне  возникало
понимание того, что "рабочий класс,  описанный в "Капитале" Маркса, более не
существует"   [539],   а   противостоящим   классу   образованных
работников   и    управленцев   оказывается   "не-класс   не-рабочих",   или
неопролетариат,  состоящий   "из   людей,   которые  либо  стали  хронически
безработными,   либо  тех,   чьи   интеллектуальные  способности   оказались
обесцененными  современной технической организацией  труда... Работники этих
профессий  почти  не  охвачены  профсоюзами,  лишены определенной  классовой
принадлежности  и   находятся  под   постоянной  угрозой   потерять  работу"
[540]. В  новых  условиях  молчаливо  признавалось,  что  средний
класс,   который   ранее   был   важным   элементом   социальной   структуры
индустриального общества, придававшим ему известную внутреннюю стабильность,
вполне  может  подвергнуться  быстрой  деструкции,  а его  представители  --
пополнить ряды как нового доминирующего класса, так и неопролетариата.
     Вплоть  до  середины 70-х  годов  процессы  классовой  дифференциации в
постиндустриальных обществах не занимали внимания исследователей в той мере,
в какой, скажем, занимали его проблемы догоняющего развития и изменения роли
и  значения  новых  индустриальных  стран.  Это  может   быть  объяснено,  в
частности,  тем,  что  в  пределах  национальных  границ правительство имеет
возможности  регулирования социальных процессов, несоизмеримо  превосходящие
полномочия международных  организаций и финансовых структур  по отношению  к
отдельным странам  и государствам. Именно поэтому, на  наш  взгляд, проблемы
неравенства  в  мировом  масштабе  гораздо  более  заметны  сегодня,  нежели
аналогичные проблемы, касающиеся  отдельных постиндустриальных  стран,  хотя
как  раз  проблемы  международного  характера  в  конечном  счете  порождены
внутристрановыми, а не наоборот.
     Начиная со второй  половины  70-х  годов  в  западных  обществах  стали
проявляться признаки нового социального расслоения, ко-
     ------------------
     [537] - См.:  Galbraith J. К.  The New Industrial State, 2nd
ed. L., 1991. P. 86.
     [538] -  Bell D. The  Coming  of Post-Industrial Society. P.
125.
     [539] - Renner К. The Service Class. P. 252.
     [540]  -  Giddens  A.  Social Theory  and  Modem  Sociology.
Cambridge, 1987. P. 279.
     ------------------
     торые,  однако, не  были должным образом  приняты во внимание. К  этому
времени сложилась ситуация, когда технологические основы производства начали
определять постоянно  возрастающую  потребность  в квалифицированной рабочей
силе, распространились  новые компьютерные  и коммуникационные техноло