нные  и  информационные  товары  привела  к тому,  что  "соотношение
экспортных и импортных цен в США снизилось более чем на 20  процентов, иными
словами,  чтобы оплатить  тот же объем импорта,  в 1990 году США приходилось
экспортировать   на  20  процентов   больше  товаров,   чем  в  1970   году"
[513]. Тем самым для
     ----------------------------
     [511]  -  См.:  Hirshman  А.О.  The  Strategy   of  Economic
Development. New Haven (Ct.), 1961. P. 52.
     [512]  - См.: Rostow W. W. The Stages of Economic  Growth. A
Non-Communist Manifesto. Cambridge, 1960. P. 318-320.
     [513] - Krugman P. Pop Internationalism. P. 42.
     ----------------------------
     перенесения индустриальной модели  в "третий мир"  были  созданы  самые
благоприятные условия.
     Копирование  этой модели принесло впечатляющие  результаты.  Вплоть  до
конца  80-х  годов  тезис о тесной связи между нормой  накопления и  темпами
роста валового  национального продукта  не подвергался  сомнению. Достаточно
сравнить  две  группы  азиатских стран:  с одной стороны,  Сингапур,  Китай,
Таиланд,  Южную Корею, Индонезию и  Малайзию, с другой -- Индию, Филиппины и
Пакистан,  чтобы убедиться в справедливости этого положения. В первой группе
доля  инвестиций  в  валовом  национальном  продукте  в  начале  90-х  годов
составляла  соответственно 49,7; 43,0;  35,6; 35,2; 34,6 и  32,3 процента (а
темпы их  роста достигали 10,1; 11,8; 8,5; 8,4; 7,3 и 8,7 процента в годовом
исчислении); во второй группе данные показатели  составляли 20,4; 19,7; 14,6
и 4,3; 5,2  и  2,8  процента [514].  Комментарии,  как говорится,
излишни.  Именно  на  основе  такой  мобилизации  страны Юго-Восточной  Азии
превратились в 80-е годы в один из мощных центров мировой экономики.
     Лидером  в  этом процессе  стала Япония. В 50-е  и  60-е годы, согласно
общепризнанной статистике, производительность  в расчете на одного работника
росла здесь  не меньше, чем на восемь процентов в год, тогда  как в Германии
рост  производительности  не  превосходил  шести,  а  в  США  и  большинстве
европейских  государств  -- четырех  процентов [515]. Отчасти эти
успехи  можно объяснять относительно низкими стартовыми показателями: Япония
в начале 60-х  находилась приблизительно на  том же уровне  развития, что  и
Индия  в начале 90-х, а среднедушевой ВНП не превышал  здесь 3,5 тыс.  долл.
Однако ко времени первого  "нефтяного шока" валовой национальный  продукт на
душу населения вырос в четыре раза,  достигнув 13,5  тыс. долл.  Если в 1955
году ВНП на душу населения в Японии  составлял 20 процентов соответствующего
американского  показателя,  то  к 1990  году  он достиг  почти  80 процентов
[516].   Последовавшие   за  Страной  восходящего  солнца  страны
Юго-Восточной  Азии  увеличили свою  долю  в  мировом валовом  продукте с  4
процентов  в начале 60-х годов до более чем  25 процентов  в  середине  90-х
[517]. С начала 80-х годов валовой нацио-
     --------------------------
     [514] - См.: Mobius M. Mobius on Emerging Markets. L., 1996.
P. 69.
     [515] - См.: Madrick J. The End of Affluence. The Causes and
Consequences of America's Economic Dilemma. N.Y., 1995. P. 69.
     [516] - См.: Katz R. Japan: The System That Soured. The Rise
and Fall of Japanese Economic Miracle. Armonk (N.Y.)-L" 1998. P. 55, 127.
     [517]  - См.: Schwab К., Smadja С. Power and Policy. The New
Economic World Order // Ohmae K. (Ed.) The Evolving Global Economy. P. 100.
     --------------------------
     нальный  продукт  Южной Кореи вырос  на  177,  а  Таиланда  --  на  235
процентов [518].  Статистике известно  множество других  примеров
такого  рода,   и  практика  второй  половины   XX  века  заставила   многих
исследователей  считать, что  в  этот  период  "процесс  наверстывания  стал
практически всеобщим" [519].
     Между тем  в  конце 80-х  годов сложились  все условия  для того, чтобы
усомниться  в оптимальном характере  подобного  типа  развития. Во-первых, с
замедлением в это  время темпов  роста  японской экономики появились  веские
основания   предполагать,  что   догоняющая  модель   действует   достаточно
эффективно  только при наличии относительно дешевой рабочей силы  и что  она
изначально не способна обеспечить уровень благосостояния,  приближающийся  к
уровню  "догоняемых"  стран. Становилось ясно, кроме  того, что  обеспечение
высоких  темпов  роста  в  рамках этой модели требует  такой бюрократизации,
которая  становится  на  определенном  рубеже  серьезным   препятствием  для
самостоятельного   и   естественного    развития.   Во-вторых,   возможность
обеспечивать гигантские инвестиции вызывает, с одной стороны, перенапряжение
сил   нации,   а   с   другой   --   оборачивается   низкой   эффективностью
капиталовложений,  компенсирующейся постоянным наращиванием инвестиций.  Эти
обстоятельства  стали  весьма  заметными  в начале  90-х: по мере  сближения
темпов роста экономик США  и Японии оказалось,  что на один процент прироста
ВНП  японцы инвестируют  в  пересчете на  душу населения в  2,5  раза больше
средств, нежели американцы  [520]. Все чаще стало  подчеркиваться
сходство  хозяйственных  систем  азиатских  стран,  где  "экономический рост
достигался исключительно путем  мобилизации ресурсов", со сталинской моделью
индустриализации [521].  В-третьих,  именно в  80-е  годы  слабое
развитие  внутренних  рынков  в  развивающихся  странах сделало их  особенно
зависимыми  от Запада.  До тех  пор,  пока  акцент  в  производстве  не  был
перенесен  на относительно  высокотехнологичные, но в  то  же время массовые
продукты (от мотоциклов  и автомобилей до телевизоров  и видеомагнитофонов),
эта проблема не стояла  столь остро; начиная же с середины  80-х зависимость
развивающихся стран от американского и европейского рынков стала огромной. С
начала 70-х годов новые индустриальные страны пошли по  пути  сосредоточения
наи-
     --------------------------
     [518]   -  См.:  Neef   D.  Rethinking  Economics   in   the
Knowledge-Based Economy. P. 9.
     [519] - Katz R. Japan: The System That Soured. P. 127.
     [520] - См.: Heilbroner R.L.,  Thurow  L.C.  Falling Behind:
The Productivity  Problem  // Neef D., Siesfeld G.A.,  Cefola J. (Eds.)  The
Economic Impact of Knowledge. P. 39.
     [521] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. P. 175-176.
     --------------------------
     более передовых  и  конкурентоспособных  производств в  так  называемых
зонах  обработки  продукции  на  экспорт,  число  которых  возросло с  двух,
существовавших еще до начала кризиса 1973 года,  до 116, функционировавших в
конце  80-х  годов. Наиболее  серьезные  из  них  расположены  в  Сингапуре,
Гонконге, Южной  Корее,  Малайзии и на  Тайване [522];  китайская
экономическая  реформа также  начиналась  с развития аналогичных зон. Вполне
успешный в начале большого пути, этот метод  был возведен (и не мог не  быть
возведен)   в  абсолют,  в  результате  чего   между  1981  и  1986   годами
экономический  рост Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74 процента соответственно
был  обусловлен закупками промышленной продукции этих стран со стороны одних
только  США  [523].  С 1983  года такие закупки  обеспечивали  до
половины роста объемов всех международных торговых трансакций; для  Бразилии
американский импорт составлял  более половины,  а  для Мексики  --  почти 85
процентов всего  положительного  сальдо торгового баланса  [524].
В-четвертых,   экономический   рост   новых   индустриальных  стран,  как  в
Юго-Восточной Азии, так и  в Латинской Америке,  обусловливался иностранными
инвестициями, масштаб которых не только не снижался, но, напротив, устойчиво
возрастал.  Если  в  80-е  годы  основной  поток  инвестиций  направлялся  в
Латинскую Америку, то  с конца  80-х он был  переориентирован на страны ЮВА.
Китай,  Малайзия, Индонезия и  Таиланд заняли первую, третью, пятую и шестую
строки в  списке основных  получателей прямых иностранных  инвестиций  среди
развивающихся стран; Мексика и Бразилия сохранили вторую и четвертую. В 1993
году иностранные инвестиции достигли половины всех  финансовых потоков в ЮВА
[525] и имели тенденцию  к увеличению примерно на  10 процентов в
год,  что  превышало темп  роста  ВНП этих  стран [526]. Масштабы
зависимости  экономик  развивающихся  стран  от   подобных  капиталовложений
огромны; так, в 80-е годы только 10 процентов всех инвестиций в Южной  Корее
обеспечивалось  посредством капитализации самих промышленных компаний, а  от
85  до  90 процентов компонентов  производившейся  там  сложной  электронной
техники  ввозилось  из   Японии  непосредственно   для   последующей  сборки
[527]. Таким обра-
     ------------------------------
     [522] - См. Dicken P. Global Shift. P. 181, 183.
     [523] - См. Thurow L. Head to Head. P. 62.
     [524] - См. Reich R.B. Tales of a New America. P. 56.
     [525] - См. Henderson C. Asia Falling. P. 17-18.
     [526] - См. Rohwer J. Asia Rising.P.211.
     [527] -  См. Bello W., Rosenfeld S. Dragons  in Distress. P.
51-52, 114.
     ------------------------------
     зом, несамодостаточный  и  в значительной  мере  искусственный характер
индустриального прогресса становился очевидным.
     Адекватному  осмыслению современной  трансформации  препятствует  также
важнейшее  событие  конца 80-х  годов,  до сих  пор  довлеющее над сознанием
многих  социологов. Речь  идет  о  кризисе коммунизма  и  распаде Советского
Союза.
     В отличие от 50-х  годов, когда казался вполне возможным отход  СССР от
сталинской тоталитарной модели,  и быстрый промышленный рост побуждал многих
западных   исследователей    обращать    внимание   скорее    на    сходство
коммунистических и капиталистических экономик, нежели на их различия, в 70-е
и  80-е годы  государства  советского блока  однозначно рассматривались  как
враждебные Западу,  а  противостояние им --  как важнейшая задача свободного
мира.  Поэтому  крах  СССР  и  полное  банкротство  коммунистической  модели
хозяйственного развития, последовавшие в начале 90-х годов,  были восприняты
на  Западе  как  историческая победа, хотя, на  наш  взгляд, было  бы  более
целесообразно акцентровать внимание не столько на идеологических, сколько на
сугубо экономических аспектах этого события.
     В   контексте   анализируемых   нами   проблем   действительно   важной
представляется  констатация  того  факта,  что  хозяйственная  система  СССР
очевидным  образом   воплотила  в  себе  все  отрицательные  стороны  модели
догоняющего развития, направленного по  пути индустриализации. В 30-е и 50-е
годы,  не  говоря уже о военном периоде, эта модель "работала"  в  Советском
Союзе  в своем наиболее  "чистом"  виде. Она основывалась  на принудительном
(или   фактически  принудительном)   труде  миллионов  людей,  искусственном
сдерживании  потребления  ради  накопления  (в  том  числе  воплотившемся  в
катастрофическом  голоде,   сопровождавшем  первую  фазу  индустриализации),
широком  заимствовании   технологий   (от  покупки   целых  производственных
предприятий до активного промышленного и технологического шпионажа) и крайне
слабом использовании собственных  технических  нововведений.  Принципиальным
отличием от иных типов индустриализации выступала в данном случае закрытость
экономики, однако она была в то же время весьма условной, так как фактически
в 70-е и  80-е годы ни  одна страна в мире  не зависела в такой степени, как
СССР, от экспорта сырьевых ресурсов и импорта товаров народного потребления,
технологий и  даже продовольствия. Таким образом, можно уверенно утверждать,
что  крах  Советского  Союза  стал  первым,  но  при  этом весьма  очевидным
предупреждением о  невозможности  эффективного функционирования  в  конце XX
века  индустриальной  экономики,  основанной  на  безудержном  заимствовании
зарубежных  технологий  и  ограничении внутреннего  потребления  ради  роста
накопления. По сути дела, если подхо-
     дить  с чисто хозяйственной  точки зрения, азиатский  кризис конца 90-х
годов в главных своих чертах очень похож на советский кризис 80-х.
     Однако  подобные   сопоставления   оказались  за   пределами   внимания
экономистов. Под  влиянием  чисто  политических  и  идеологических  факторов
подавляющее  большинство  западных  исследователей  интерпретировало  распад
советского  блока  и  крах  СССР  прежде  всего  как поражение  антирыночной
экономики.  "Иронией судьбы"  стало то, что  фактический крах индустриальной
модели не только не остановил поток инвестиций в кризисные государства, но и
резко активизировал  его. Между 1990 и  1996  годами  объем  прямых  частных
капиталовложений в  развивающиеся страны вырос более чем в четыре раза, с 61
до более чем 240 млрд. долл.; две европейских страны -- Российская Федерация
и  Венгрия  --  впервые  вошли  в список  12  государств, куда  направляются
наиболее значительные иностранные инвестиции [528].
     Между тем хозяйственные успехи как  латиноамериканских и южноазиатских,
так и восточноевропейских  стран были  в  значительной  мере искусственными.
Основанные на  значительном государственном  вмешательстве  в  экономическую
жизнь,   они  поддерживались  посредством   осуществления  целого  комплекса
мероприятий,  направленных  на  сохранение  прежнего  хозяйственного  курса,
уязвимого,  как  мы показали выше, почти со всех  сторон. Очевидная "смычка"
государства  с деятельностью частных  компаний создавала, однако, не столько
ощущение нестабильности первого, сколько устойчивости вторых, что сыграло  с
инвесторами злую шутку в последние годы. Из поля их зрения фактически выпало
как  то, что в  Юго-Восточной  Азии  положительное сальдо  торговых балансов
большинства "тигров" сменилось  в начале  90-х годов на отрицательное, так и
то,  что в России  складывалась крайне  неблагополучная  бюджетная ситуация,
сопряженная с формированием полукриминального олигархического капитализма. В
1995 году  все активно  развивавшиеся  страны ЮВА уже демонстрировали  явное
неблагополучие в экспортно-импортной сфере; в Сингапуре, Гонконге, Малайзии,
Таиланде,  Вьетнаме  и на  Филиппинах  разрыв  между  импортом  и  экспортом
составлял  от 5  до 15  процентов ВНП [529]. В  1996 году дефицит
платежного  баланса Малайзии  превысил 10  процентов ВНП [530]; в
1997 году текущий торговый дефицит Южной Кореи составил около 20, а Таиланда

     ----------------------------
     [528] - См.: The Economist. 1997. March 29. Р. 128.
     [529]  -  Рассчитано  по:  Yip  G.S.  Asian  Advantage.  Key
Strategies for Winning in the Asia-Pacific Region. Reading (Ma.),  1998.  P.
21.
     [530]  -  См.: McLeod  R.H.,  Gamaud R. (Eds.)  East Asia in
Crisis. From Being a Miracle to Needing One? L.-N.Y, 1998. P. 10.
     ----------------------------
     более   10   млрд.   долл.   [531]   В   Латинской   Америке
продолжительная борьба с инфляцией привела к  временным успехам,  однако  на
протяжении первой половины 90-х годов здесь постоянно существовала опасность
финансового   кризиса,  основанного  на   трудностях  расчета   по   внешним
обязательствам.  Восточная Европа,  и  в первую очередь Россия,  привлекла в
90-е годы значительные инвестиции,  однако большинство стран  этого региона,
за  исключением Чехии, Венгрии  и Польши,  не  сумели обеспечить  внутренней
политической стабильности, установить должный контроль за движением капитала
и  налоговыми   поступлениями,  результатом  чего  стал  постоянный  дефицит
бюджета, финансируемый  внутренними  и внешними  заимствованиями. Между  тем
большинство инвесторов, окрыленных высокой  доходностью вложения  средств  в
кредитный  и фондовый рынок развивающихся стран, продолжали наращивать поток
капиталовложений, до поры до времени поддерживавший эти рынки. Как  отмечает
Дж.Сорос,  в  отдельные периоды  середины 90-х  годов  более  половины  всех
средств,   инвестируемых  в  американские  взаимные  фонды,  направлялись  в
организации,    ориентированные    на   работу   на   развивающихся   рынках
[532].
     1997  и  1998 годы  стали  временем  отрезвления. Азиатский  финансовый
кризис, на  котором мы  подробно остановимся в третьей части  книги, показал
всю   иллюзорность  успехов,  достигнутых   на  пути  догоняющего  развития.
Дестабилизирующий  удар был настолько сильным, что все  меры  Международного
валютного  фонда, сумевшего направить в этот регион на протяжении  последних
двух  лет  более  120  млрд.  долл.,  не  смогли  скомпенсировать  суммарное
сокращение притока инвестиций,  составившее  только  в 1997  году 105  млрд.
долл. [533],  и прямые потери  инвесторов, оцениваемые в  регионе
почти в  700 млрд.  долл.  Сегодня,  как и  в  конце  1997 года, большинство
азиатских  стран,  не  считая  Китая, находятся  на грани  дефолта по  своим
внешним  обязательствам,  а  рост   экспорта  в  условиях   падающего  курса
национальных  валют  по-прежнему  не  может  обеспечить   им  положительного
внешнеторгового сальдо. Крах  азиатских экономик поставил  в крайне  сложное
положение финансовую систему Японии,  страны, долгие годы служившей наиболее
впечатляющим  примером догоняющего развития; сегодня  она также находится на
грани технического банкротства, а ее  валовой национальный продукт снижается
в абсо-
     ------------------------
     [531] - См.: Strange S. Mad Money. Manchester, 1998. Р. 122,
note 8.
     [532]  - См.: Soros G. The Crisis  of Global Capitalism.  P.
XII.
     [533] - См.: Lee E. The Asian Financial Crisis. The Challeng
e for Social Policy. Geneva, 1998. P. 9.
     ------------------------
     лютном выражении два года  подряд. Весной  и летом 1998 года финансовый
кризис  распространился  и  на  Восточную  Европу,  кульминацией  чего  стал
российский   дефолт    17   августа,    доведший    потери   инвесторов   на
восточноевропейских рынках до более чем 200 млрд. долл.  Падение российского
фондового индекса с его максимального значения  в 571  пункт  в октябре 1997
года  до менее чем 40 пунктов в сентябре 1998-го, а также обесценение  рубля
более  чем  в четыре раза за полгода сделали  призрачными перспективы  новых
инвестиций  в Россию.  В  январе  1999  года  настала очередь  потрясений  в
Латинской  Америке,  в  результате бразильский реал  обесценился  в  течение
месяца более чем  вдвое, а руководители финансовых ведомств стран континента
солидаризировались во мнении, что наиболее последовательной мерой выхода  из
кризиса  было бы  замещение  американским  долларом  национальных  валют  во
внутреннем обращении.
     Таким  образом,  накануне  XXI века мы  наблюдаем  фактический крах той
модели догоняющего развития, которая на  протяжении  многих десятилетий была
воплощением  надежд  целых  наций. Можно  ли  ожидать  быстрого  преодоления
кризиса на развивающихся рынках? Мы считаем, что отрицательный ответ на этот
вопрос  очевиден, так как причины кризиса отнюдь  не имеют  того финансового
характера,  которым наделяют их многие современные политики и экономисты,  а
скрыты гораздо глубже.
     Какие же уроки следует извлечь из истории догоняющего развития?
     Во-первых, никогда и нигде апологетам этой модели не удалось сделать ее
самовоспроизводящейся. Фактически  порожденная  переходом развитых  стран  к
постиндустриальному обществу  и их первоначальным стремлением экспортировать
производства, относящиеся к  первичному  и вторичному секторам  экономики, в
другие регионы  планеты, она изначально была  ориентирована на использование
единственного конкурентоспособного ресурса --  дешевой рабочей силы  --  как
важнейшего фактора индустриального производства. Тем  самым  модель заведомо
содержала в себе два ограничивающих условия:  с одной стороны, она не  могла
оставаться адекватной  в условиях, когда развитый мир осуществлял переход от
труда к знаниям как основному ресурсу производства; с другой стороны, она не
могла  ориентир