*

     Последняя  треть  XX  столетия  представляет  собой  один  из  наиболее
драматичных  периодов  мировой   истории.   Важнейшим   его  событием  стало
разрушение  основ индустриального общества как самодостаточной хозяйственной
системы и  становление постиндустриального строя как единственной открытой в
будущее социальной  реальности. Последнее, однако, отнюдь не означает, что в
ближайшие годы социальные структуры постиндустриального типа вытеснят  любые
иные  и  восторжествуют  в  общемировом  масштабе;  напротив, в  современных
условиях доминирование той или иной общественной  системы проявляется скорее
не  в  способности  к  беспредельной экспансии,  а в ее  самодостаточности и
закрытости  от  остальной  части  человечества, в ее  контроле за важнейшими
информационными ресурсами  и технологиями, в ее  абсолютном превосходстве по
накопленному интеллектуальному потенциалу.
     На  протяжении  последних тридцати лет прокатились  две волны кризисных
потрясений,  свидетельствующих  о   формировании  нового  мирового  порядка,
характеризующегося  господством  двух  основных  центров  постиндустриальной
цивилизации  -- США и ЕС. Первая волна пришлась  на  70-е  годы, когда  сами
западные страны  еще  не  были в  полной мере постиндустриальными, вторую мы
наблюдаем сегодня,  когда  постиндустриальная  составляющая в США и  Европе,
безусловно,  определяет  облик  их  хозяйственных  систем. В  первом  случае
формировавшийся постиндустриальный мир подвергся  массированному давлению на
двух  направлениях: с  одной  стороны,  резко  возросшие  цены  на природные
ресурсы  привели  к  нарушению  привычной  структуры производства  и вызвали
серьезные  дисбалансы на  внутренних  рынках  развитых стран;  с  другой  --
экспансия  новых  индустриальных  государств,  использовавших  преимущества,
связанные   в  первую  очередь   с  благоприятными   условиями  производства
промышленных товаров  (низкой ценой рабочей силы, наличием квалифицированных
специалистов,  доступными  ценами  на  новые  технологии  и  государственной
поддержкой    индустриализации),     привела    к     серьезному     падению
конкурентоспособности продукции постиндустриальных стран на мировых рынках и
вызвала приток капитала в государства капиталистической периферии. Во втором
случае  постиндустриальные  державы,  восстановив   статус  своих   наиболее
динамичных  и  перспективных с  инвестиционной  точки  зрения  хозяйственных
систем,    фактически   полностью    контролирующих    источники    развития
высокотехнологичного  производства, вернули индустриальный мир на  то место,
которое  он попытался покинуть  на волне  своего хозяйственного подъема 80-х
годов. В 70-е годы Западу был  брошен вызов,  потребовавший двух десятилетий
непрекращающейся  модернизации  экономики постиндустриальных  стран;  в 90-е
годы  последовал  ответ,  далеко  не   столь  громкий,   но  гораздо   более
убедительный.
     Каждая  из  волн кризиса породила свою  группу маргинализованных стран,
явно отодвинутых на периферию  мирового хозяйственного прогресса.  В  первом
случае таковыми оказались ресурсо-добывающие  страны, прежде всего в Африке,
Южной Азии и Латинской Америке; государства-члены ОПЕК, хотя и столкнулись с
серьезными   экономическими   проблемами,  оставались   центрами  притяжения
капиталов и получали  от  экспорта нефти доходы, достаточные для стабильного
хозяйственного развития.  Во втором случае удар был  нанесен по тем странам,
правительства  которых, избрав  курс ускоренной индустриализации, в  той или
иной   мере  пренебрегли  необходимостью   развития  внутреннего   рынка   и
постепенного  перехода  к  идеологии  постиндустриализма  в  сфере  развития
технологий и  инвестиций;  таковыми стали  страны  Юго-Восточной  Азии  и  в
меньшей степени -- Латинской Америки. Примечательно, что в той или иной мере
эти  кризисы  затрагивали  также  и  гигантские   экономики,   формально  не
принадлежавшие к "группам риска",  но по сути вполне к  ним относившиеся.  В
первом  случае речь  идет об СССР; несмотря на  то, что большинство западных
экспертов  склонны  были  считать  Советский  Союз  примером  индустриальной
страны, находящейся  на  достаточно  высоком  уровне  развития, динамика его
экономических показателей  в 80-е  годы  скорее копировала  путь, пройденный
аграрнодобывающими    экономиками,   нежели   собственно    индустриальными,
переживавшими  в  то  время период  активной экспансии.  Последующие события
вполне,  на  наш взгляд,  подтвердили тот факт, что советская  экономическая
модель   фактически  никогда  не  переставала  быть  доиндустриальной  и  не
демонстрировала    свойственного    индустриальному    строю    движения   к
саморегулируемости  экономики  и  идеям  общества  массового потребления. Во
втором   случае   это   была   Япония,   которую   столь  же  часто  считали
постиндустриальной страной, как Советский Союз --  индустриальной. Между тем
в  90-е  годы  Япония проделала эволюцию, показавшую,  что она стоит гораздо
ближе к своим соседям по  Юго-Восточной Азии,  нежели  к США или европейским
странам; собственно, она никогда не была примером постиндустриальной модели,
важнейшими  характеристиками  которой  остаются ориентация  на  саморазвитие
личности, повышение роли науки и обретение информационным сектором хозяйства
доминирующих позиций в национальной экономике.  Таким образом, хозяйственный
упадок  и распад СССР  стал косвенным  следствием первого системного кризиса
индустриального  строя, тогда  как утрата  Японией  своих позиций  в мировой
экономике явилась столь же закономерным результатом второго.
     Анализ причин и хода  развития  двух  системных кризисов индустриальной
модели  хозяйства  дает   возможность   сформулировать  некоторые  гипотезы,
касающиеся механизма их развертывания. Первый из кризисов показал, что после
продолжительной  фазы  обострения  ситуации  (1973-1974  и  1978-1980  годы)
наступает период  реакции западных стран на происшедшие изменения (1980-1992
годы), причем такая  реакция  также не  может  быть  быстрой.  В  результате
постиндустриальные  страны   получают  возможность  пожинать  плоды   своего
уникального  положения в мировой  экономике, что  и наблюдается  в последние
годы.  Вполне  возможно,  что  и  новая  волна кризиса  окажется  достаточно
продолжительной и положит начало  длительной  фазе  преобразований  мирового
хозяйственного порядка. Начало кризиса, пришедшееся на 1997-1998 годы, стало
первым  шоком,  подобным  потрясениям  1973-1974  годов, и, вероятно,  будет
сопровождаться неким относительно стабильным периодом, способным растянуться
на несколько лет. В ходе этого этапа индустриальные страны и те государства,
которые  традиционно  относят  к  развивающимся  рынкам, будут,  причем  при
активной поддержке  западных стран, проводить  структурные преобразования  и
пытаться оздоровить  свои финансовые системы,  не обнаруживая  при  этом  ни
быстрого  экономического  роста,  ни  углубляющихся  кризисных  явлений.  Но
завершением этого  этапа  может стать резкое  обострение  кризиса, вызванное
абсолютной  неадекватностью  предпринимаемых  сегодня  мер  и   прекращением
попыток постиндустриальных стран исправить ситуацию. За новой волной кризиса
(подобной событиям 1978-1980 годов) последует период, на протяжении которого
западный   мир  выработает  новую   стратегию  взаимодействия  с  остальными
регионами.  Касаясь  того,  какой она  окажется,  следует  предположить, что
подобно  тому,  как  в  80-е  годы  постиндустриальные  страны  вырабатывали
концепцию  оптимального  взаимодействия  со  всеми  другими  государствами в
условиях  ужесточающейся  конкуренции  на  мировых  рынках,  им  придется на
протяжении   не   менее   продолжительного  периода  формировать   парадигму
оптимальной отстраненности от остального мира, неизбежной в  условиях, когда
большинство  прочих   стран  не  сможет  конкурировать  с  Западом  на   тех
направлениях, где его доминирование  будет особенно  заметным. Этот  этап, в
свою очередь, завершится становлением  новой мировой  структуры, фиксирующей
не только экономическое и финансовое, но и политическое доминирование Запада
на  планете.  Установившийся  таким  образом  порядок  мы  условно  называем
обновленным  колониализмом, и  он  будет  более подробно  охарактеризован  в
одиннадцатой  главе.  Необходимо  подчеркнуть, что предполагаемый  подход не
должен  означать,  что в современных условиях постиндустриальная цивилизация
не  сталкивается с  серьезными проблемами  как в отношениях с внешним миром,
так  и в своем собственном развитии. Обстоятельствами, выходящими сегодня на
первый план, мы считаем, с одной стороны, взаимоотношения постиндустриальных
стран  с  теми  государствами, где наиболее резко  обозначился кризис модели
"догоняющего"  развития  и  которые  в   силу   целого   ряда  факторов   --
агрессивности  и   непредсказуемости  правящих  режимов,  исходящей  от  них
экологической   опасности,  религиозного  или  этнического   экстремизма  --
представляют  угрозу  для всего человечества.  Очевидно,  что  в современных
условиях   никакие  насильственные   действия,   предпринимаемые   одним  из
государств  или  сообществом  стран  против  других не могут быть  оправданы
ничем,  за  исключением  ответа  на  прямые  агрессивные  действия;  поэтому
сложность задачи обусловлена  необходимостью  выработки ненасильственных мер
экономического и  финансового  воздействия  на  подобные государства.  Чтобы
точнее оценить возможности, открывающиеся в этой области, следует обратиться
к  более  детальному  исследованию  хозяйственной  эволюции  стран,  ставших
жертвами обеих волн  постиндустриальной трансформации;  оно покажет, в какой
степени они  были  и  остаются зависимыми от западных держав,  и  тем  самым
поможет определить  стратегию  взаимодействия между ними. Этой  проблематике
посвящена следующая, третья, часть нашей работы. С другой стороны, важнейшей
проблемой  остается и  сбалансированность развития самих  постиндустриальных
обществ. Выше  мы  показали, что на  протяжении  последних лет  они достигли
значительных успехов в хозяйственной сфере,  обеспечив самовоспроизводящийся
характер технологического прогресса, фактически сняв с повестки дня проблему
инфляции   и  сделав  важные  шаги  в   направлении  преодоления  негативных
тенденций, складывавшихся  в области бюджетного  дефицита и государственного
долга.   Однако   проблема   имущественного   и   социального   неравенства,
порождаемого  техническим  прогрессом и переходом  к  хозяйственной системе,
основанной на знаниях и информации, стала сегодня гораздо более актуальной и
сложной.   На   наших   глазах   формируются   новые   принципы   социальной
стратификации,  способные   в  ближайшем  будущем  привести   к  становлению
общественной  структуры,  качественно  отличной  от  всех  ранее  известных.
Отнесение  человека  к  высшему  классу   нового   общества  на  основе  его
способности  усваивать и продуцировать знания  не только снижает зависимость
высших социальных групп от низших, но и  делает новый господствующий класс в
значительной  мере  наследственным,  так  как,  с   одной  стороны,   навыки
интеллектуальной деятельности  передаются  из поколения  в  поколение  и,  с
другой,  мотивационные  импульсы  личности  закладываются  с  ранних  лет  и
фактически не изменяются в течение  жизни. Последняя проблема представляется
исключительно важной,  что также  требует подробного анализа Этому посвящена
четвертая   часть   настоящей   работы.  Таким   образом   мы   переходим  к
непосредственному   исследованию  процессов   составляющих  в   совокупности
современную постиндустриальную трансформацию.


     Часть третья.
     Исчерпанность модели "догоняющего" развития

     Когда  мы  рассматривали  основные  черты  постэкономического общества,
отмечалось, что оно формируется по мере изменения самосознания  составляющих
его личностей, по мере того,  как технологический  прогресс делает возможным
индивидуальное  производство  уникальных благ,  преодолевающее  традиционные
формы стоимостного обмена, а кардинальная трансформация мотивов деятельности
и  жизненных  ценностей   делает  невозможной  эксплуатацию   членов  нового
общества. Из этого следует  важнейший для нашего исследования вывод: являясь
всецело объективным,  процесс  становления нового социального  устройства не
только  не  может   быть  остановлен   никакими  имеющимися  в  распоряжении
современных национальных правительств  средствами,  но и никак не может быть
ими ускорен. Именно это положение в конечном счете определяет все поворотные
пункты  экономической  истории  XX  века.  С подобным  тезисом  трудно  было
согласиться  еще   несколько  лет  назад.  Большинство  социологов,   считая
хозяйственный   прогресс  последних  нескольких  десятилетий   обусловленным
развитием  сначала  индустриального,   а   затем  постиндустриального  типов
общества, стремилось  не  столько  обнаружить различия в  пройденных разными
странами  путях,  сколько найти в  них  определенные черты  сходства.  Такое
стремление прослеживается  в  социологических работах  каждого послевоенного
десятилетия. Хотя в них  преследовались совершенно  разные цели,  отмеченная
установка оставалась общей. Еще  в 50-е годы Р.Арон[1] писал, что
"Европа  состоит не  из двух  коренным образом отличных миров: советского  и
западного,   а  представляет  собой  единую  реальность  --   индустриальную
цивилизацию"';  в  70-е годы внимание исследователей было  сосредоточено  на
успехах   Японии,   вплотную   приблизившейся,   как   тогда   казалось,   к
постиндустриальному состоянию,  а в 90-е  мир находился  во власти  всеобщей
эйфории, основанной на том, что как страны Юго-Восточной  Азии, так и бывшие
государства советского блока, вооружившись  западной  моделью, приступили  к
строительству рыночной хозяйственной системы.

     [1] - Aron R.  28 Lectures on Industrial  Society. L., 1968.
P. 42.

     Между тем не  только экономическая ситуация трех этих периодов не может
рассматриваться  как сходная, но и утверждение о конвергенции  хозяйственных
систем во второй половине XX столетия является изначально ошибочным.
     Попытаемся  пояснить   эту  точку  зрения.  В  условиях  экономического
общества,  и,  в частности,  индустриальной  его  фазы,  социальная  система
представляла собой комплексный  организм, все элементы которого  управлялись
экономическими  законами.   Массовое  производство   воспроизводимых   благ,
унифицированные  общественные   отношения,  вполне  очевидная  мотивационная
система  участников хозяйственной деятельности --  все  это  делало подобную
структуру  не  только  самовоспроизводящейся, но  также легко  копируемой  и
управляемой.    Поэтому   программа    ускоренного    построения    общества
экономического типа была вполне реалистичной; она могла привести и приводила
к  впечатляющим результатам,  порой  заставлявшим развитые  общества  Запада
усомниться  в  собственной   жизнеспособности.  Разумеется,  для  достижения
ускоренного промышленного развития необходимо было располагать материальными
и людскими ресурсами,  требовались масштабные инвестиции и прогрессивные для
своего времени технологии, однако при наличии этих элементов мобилизационный
тип развития "работал" без сбоев.
     Истории  нашего столетия известны три попытки  индустриального прорыва,
оставившие  в  памяти  людей   наиболее  яркие  воспоминания.  Первой  стала
массированная индустриализация, осуществлявшаяся в  Советском Союзе с начала
30-х по середину 60-х  годов. Уже первые десять лет этой политики радикально
изменили  страну,  увеличив  ее  промышленный  потенциал  более  чем  вдвое;
разумеется,  это  было  достигнуто не только  за счет  явных  ограничений  в
потреблении,   но   и   посредством    прямого   принуждения   к   тяжелому,
малоэффективному  труду десятков  миллионов  людей.  Затем,  в  годы  второй
мировой  войны,  была  создана  новая  индустриальная  база  в  районах,  не
затронутых германской оккупацией, прежде всего на Урале и в Сибири. В 50-е и
60-е годы  были продемонстрированы и научно-технические достижения, наиболее
полно   воплотившиеся  в   создании   первой  термоядерной  бомбы,   атомной
электростанции, баллистической ракеты, а также в освоении космоса.  Но уже к
концу 60-х потенциал мобилизационного развития оказался исчерпан, и наступил
закономерный  упадок. Второй  пример  такого прорыва дает история нацистской
Германии -- главного стратегического противника Советского Союза 30-х и 40-х
годов. В данном  случае мы  видим  причудливое  сочетание интересов большого
бизнеса  и государственной  машины, обеспечивавшей мобилизационное состояние
экономики  и  привлечение значительных  материальных  и трудовых ресурсов из
покоренных  государств  и   стран-сателлитов.  И  здесь  налицо  было  явное
недопотребление большинства граждан и постановка экономики на службу военной
машине.  Германский  вариант   мобилизационного  хозяйства  также  обеспечил
феноменальные  результаты:  вплоть  до  июня  1944  года, когда  советские и
союзнические  войска  уже находились  на  значительной  части оккупированных
территорий,  трудовой потенциал страны  был  значительно  истощен, произошло
резкое  сокращение ресурсной  базы и  промышленным объектам  в Германии  был
нанесен   серьезный  ущерб,  промышленное  производство  в  границах   рейха
возрастало.  Даже  потеряв  большую  часть  ученых,  до  войны  составлявших
гордость немецкой науки, Германия сумела осуществить впечатляющие разработки
в судостроении, артиллерии, ракетном деле и ядерных технологиях. Поражение в
1945 году оставило этот эксперимент незавершенным.
     Третья мобилизационная попытка была предпринята, на этот раз не в столь
драматических  условиях,  Японией  в 50-х --  70-х  годах.  В  данном случае
индустриализация   осуществлялась  в  рамках  капиталистической   экономики;
главными рычагами мобилизационных действий  стали масштабные государственные
инвестиции, режим  протекционизма  для национальных производителей,  скрытое
дотирование  экспорта, беспрецедентно высокая норма накопления, обеспеченная
в  первую  очередь  сдерживанием роста доли заработной  платы в национальном
доходе, а также гигантский импорт технологий и научных разработок. Нельзя не
признать, что результат,  достигнутый  Японией, оказался более значительным,
чем в первых двух случаях. Страна стала доминировать на мировом рынке многих
достаточно высокотехнологичных  продуктов, превратилась  во  вторую по  мощи
мировую хозяйственную  систему  и подняла  уровень жизни  до одного из самых
высоких в мировой практике показателей. Однако в 80-е и особенно в 90-е годы
стало  заметно  замедление  темпов  развития  японской  экономики;  на  фоне
современного  хозяйственного  кризиса  в  Азии проявились все ранее  скрытые
пружины роста, и сегодня миф о японском чуде фактически развеялся.
     Тем не менее опыт  мобилизационного развития, предпринятый в свое время
Советским  Союзом  и  наиболее  эффективным  образом реализованный  Японией,
оказался весьма заманчивым для многих других развивающихся  стран. Начиная с
70-х годов  правительства  большинства стран Юго-Восточной Азии, а несколько
позже  и Латинской Америки,  приняли  на вооружение  стратегию "догоняющего"
развития  и попытались реализовать ее с учетом собственной специфики. Эффект
этих усилий  оказался  столь  значительным,  что  в 80-е  годы  оба  региона
фактически    безоговорочно    признавались   новыми    полюсами    мирового
хозяйственного роста.
     Пик  популярности  концепции "догоняющего" развития  пришелся  на конец
80-х. Японские производители наносили американским и европейским бизнесменам
одно  поражение  за  другим,  Восточная  Азия  становилась  новым  всемирным
сборочным  цехом для, казалось бы, наиболее