6-367.
     [52] - См.: Henderson  С. Asia  Falling. Making Sense of the
Asian Crisis and Its Aftermath. N.Y., 1998. P. 6, 10.

     Характерно, что  японские предприниматели инвестировали главным образом
в  относительно  низкотехнологичные  производства  (так,  в  80-е годы объем
средней  инвестиции был  вдвое меньше  средней американской[53]);
при  этом  строго соблюдалось прежнее правило, при  котором  основной  поток
капитала  --  47  млрд.  долл. между  1986  и  1993  годами[54]--
направлялся в экспортно-ориентированные отрасли и, таким образом, не столько
подстраховывал японскую экономику от зависимости от западных рынков, сколько
усиливал  ее. К середине  90-х  годов  в азиатские  страны  поступало  до 45
процентов японского экспорта товаров (в основном технологий и комплектующих)
и 47  процентов экспорта технологий; японские  финансовые  институты владели
25-40  процентами  долговых  обязательств  как  самих  этих стран, так  и их
крупнейших  компаний[55].  Последствия  такого  развития  событий
сегодня хорошо известны.
     Таким  образом,  к  концу  80-х годов успехи  японской  экономики  были
очевидны. Хотя западные специалисты подчеркивали, что подобное развитие было
в  значительной мере  искусственным, и  отмечали  гигантское различие  между
экономическими  системами  развитых обществ  и Японии  как  между capitalist
regulatory state и capitalist development state[56], отрицать сам
этот успех  не имело смысла. Япония серьезно потеснила США на мировых рынках
товаров  и  капитала  (так,  если  в   1971  году  280  из  500   крупнейших
транснациональных корпораций  были  американскими,  то  к 1991  году таковых
осталось лишь  157[57]; к этому времени Япония фактически догнала
США,   имея   345   крупнейших   компаний  из   1000   --   против   353   у
США[58];  в  конце  80-х  годов  она располагала  24  крупнейшими
банками  при  том, что в странах ЕС таковых было 17, а в Северной Америке --
всего  5;  9  из  10 наиболее  мощных  сервисных компаний также представляли
Страну  восходящего  солнца[59])  и   обеспечила  себе  постоянно
нарастающий  профицит в  торговле  как  с  Соединенными  Штатами,  так  и  с
азиатскими государ-
     ствами.  Социологи  начали  искать  исторические  аналогии,  призванные
объяснить  неожиданное   возвышение  новой  великой  державы[60],
которой   оставалось   доказать,  казалось  бы,  совсем  немногое  --   свою
способность  перейти  к  немобилизационной экономике, использовать  механизм
свободной  конкуренции  и  решить проблемы, возникшие  в  финансовой  сфере.
Однако именно этого архитекторам японского "чуда" сделать не удалось, и тому
была,  на  наш взгляд,  единственная  причина  --  явно  вторичный  характер
экономического прогресса.

     [53] - См.  Bella W., Rosenfeld S. Dragons  in Distress. San
Francisco, 1990. P. 253.
     [54] - См. Phongpaichit P., Baker Ch.  Thailand's  Boom  and
Bust. Chiang Mai, Thailand, 1998. P. 3.
     [55] - См. Henderson C. Asia Falling. P. 172.
     [56] - См. Johnson Ch. MITI and  the  Japanese  Miracle: The
Growth of Industrial Policy 1925-1975 Stanford (Ca.), 1982. P. 19.
     [57] - См. Greider  W.  One World, Ready  or Not. The  Manic
Logic of Global Capitalism. N.Y, 1997 P. 22.
     [58]  -  См.  Sayer A., Walker  R.  The  New Social Economy:
Reworking the Division of Labor. Cambridge (Ma.)-0xford (UK), 1994. P. 154.
     [59] - См.  Thurow  L.  Head to  Head. The  Coming  Economic
Battle Among Japan, Europe, and America. N.Y., 1993. P. 30

     На пороге кризиса

     В  течение  продолжительного  периода  японская   экономическая  модель
обеспечивала  экономический  рост  преимущественно  экстенсивными  методами.
Японские  предприниматели  активно  заимствовали  в  США  и  других  странах
производственные  приемы,  в   то   время  как  сама  Япония  фактически  не
производила собственных технологий. Баланс  импорта и экспорта  технологий и
патентов оставался отрицательным  на протяжении более чем сорока лет; и если
раньше это могло компенсироваться ростом промышленного экспорта, то к началу
90-х, когда значение  технологического фактора резко выросло, а концентрация
наиболее  наукоемких  производств в США  стала предельно очевидной, японские
производители почувствовали ухудшение ситуации. Однако даже это не привело к
качественному пересмотру  сложившегося в обществе отношения  к инициативе  и
образованности, к непредвзятой оценке значения, какое эти факторы  приобрели
в  эпоху  постиндустриализма.   Характерно,   что  несмотря  на   показатель
посещаемости средних школ -- один  из самых высоких в  мире, -- этим уровнем
обычно и ограничивается образование японского  предпринимателя: в  1995 году
более 30  процентов высшего персонала  японских компаний  даже  не учились в
колледже[61]. Индустриальная модель прогресса, принятая в Японии,
делала  невыгодными инвестиции в образование: например, если в США с 1973 по
1987 год заработная плата мужчины, не закончившего колледж, снизилась на

     [60]    -    Так,    например,    И.Валлерстайн,    различая
континентальные и  морские державы,  сравнивал  борьбу  Англии и Франции как
наследников  датского  могущества, а затем Германии  и  США как  наследников
английского, обосновывая столь экзотическим  способом неизбежное  возвышение
Японии по сравнению  с США и ее  будущее  противостояние  Европейскому Союзу
(см.: Wallerstein I. After Liberalism. N.Y.., 1995. Р. 29).
     [61] - См.: Sakaiya Т. What is Japan? P. 8.

     12  процентов, а  мужчины,  не  имеющего  аттестата  о  полном  среднем
образовании,  --  на 18,  то  в  Японии  лица, имеющие  лишь полное  среднее
образование,   увеличили   свои   доходы   за   этот   же   период   на   13
процентов[62].  В  результате  инвестиции в  человеческий капитал
находились здесь на одном из самых низких уровней стран --  членов ОЭСР; это
не   только   создавало  объективные  препятствия   для   современного  типа
экономического прогресса  (так, многие  эксперты  непосредственно  связывают
упадок  keiretsu  как  специфического  типа  корпоративной  структуры  с  их
неспособностью  установить  общение  между работниками  и  руководством  как
равноправными   партнерами[63]),   но  и  повышало  давление   на
остальные секторы инвестиционного рынка.
     Во   второй   половине  80-х   годов   Япония   достигла  пика   своего
экономического могущества. Оптимальное соотношение цен и качества ее товаров
подняло  страну на  высшую  строчку в таблице мировой конкурентоспособности;
положительное  сальдо  торгового   баланса  давало   возможность  наращивать
инвестиции в США и Юго-Восточную Азию, достигшие в 1989 году 200 млрд. долл.
в  год; японские  банки  обеспечивали  в конце  80-х  более  четверти  всего
прироста  мировых кредитных  ресурсов[64]. Фондовый индекс Nikkei
вырос с  1980  по  1987 год  почти в  пять  раз и  при  этом  фактически  не
отреагировал  на  мощные  потрясения, пережитые рынками США и других ведущих
стран в конце 1987 года; хотя  подобное его поведение в значительной степени
может  быть   объяснено   административным  регулированием[65]  и
определенной     закрытостью     фондового     рынка     для     иностранных
инвесторов[66], в дальнейшем цены акций продолжили  повышательный
тренд. К концу 1989 года совокупная  оценка акций, котирующихся на токийском
фондовом  рынке,  достигла   5,2  триллиона  долл.,  тогда  как  аналогичный
суммарный  показатель для  всех трех  бирж Нью-Йорка составлял 4,3 триллиона
долл.,  а  для  Лондонской  фондовой  биржи  --  лишь  1,3  триллиона  долл.
[67] Еще более впечатляющим был рост цен на недвижимость и землю:
в  1990  году  общая  стоимость  земельных  участков,  по  оценкам  японских
экспертов, достигла почти 2400 триллионов иен, в  5,6 раза превысив значение
валового на-

     [62]  -  См.: Reich R.  В.  The Work  of Nations.  Preparing
Ourselves to 21st Century Capitalism. N.Y., 1992. P.205-206.
     [63] - См.: Drucker P.F. Management Challenges for  the 21st
Century. P. 33.
     [64] - См.: Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great
Reckoning. Protect Yourself in the Coming Depression. N.Y., 1993. P. 161.
     [65] - См.: KuttnerR. The End ofLaissez-Faire. P. 176.
     [66] -  См.: Soros G. The Alchemy of  Finance.  Reading  the
Mind of the Market. N.Y., 1987. P.356.
     [67] - См.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. Winners and  Losers
in the Global Economy. L., 1998. P. 117.

     ционального продукта[68], а  ссуды, выделявшиеся банками  на
проведение операций по строительству и покупке  объектов недвижимости, росли
на  протяжении  второй  половины  80-х годов в среднем  вдвое  быстрее,  чем
кредитные вложения в экономику  в целом[69]. В результате  с 1955
по 1990 год индекс  розничных потребительских цен вырос в 8 раз, номинальная
заработная плата -- в 25 раз, а цены на земельные участки в шести крупнейших
японских  городах  --  в  210  раз[70].  Чтобы  проиллюстрировать
масштабы  этого процесса,  достаточно  отметить,  что  в  те  годы  японская
территория,  составлявшая  около  3  процентов  земной  поверхности,  стоила
больше,  чем вся  остальная  часть  суши,  а  цена  одной  только  токийской
недвижимости  (в  центральной  части  города каждый квадратный  метр площади
оценивался  в  50  тыс.  долл.!) превышала  суммарную  оценку  всех объектов
недвижимости в  границах  США[71]. Капиталы  при  этом продолжали
притекать в  крупные города: так, в 1980 году средние доходы жителей столицы
были на  26 процентов выше,  чем в целом по стране;  в 1986 году этот разрыв
составлял   уже   45   процентов,   а    к   1990    году    вырос   до   60
процентов[72]. Правительство,  как и предприниматели,  стремилось
извлечь максимальную выгоду из этого бума: известно, что в начале 90-х годов
бюджеты  44 из 47 префектур, на которые разделена страна, были дотационными;
донорами  же  выступали  три префектуры, причем  все  они  располагались  на
территории  Большого  Токио[73].  Иррациональность   сложившегося
положения становилась  очевидной  в  условиях, когда  темпы роста  экономики
начали снижаться. Нельзя не подчеркнуть еще раз, что японское "чудо" в конце
80-х  годов воплощалось уже  не в темпах промышленного роста, не превышавших
5-6 процентов  в год, а исключительно в росте цен на фондовом рынке и  рынке
недвижимости[74].   В  1989-1990  годах  все  основные   фондовые
индексы,  а  также  индекс  цен  на  землю,  достигли  своего пика  на столь
запредельных абсолютных  значениях, что гигантская инвестиционная  пирамида,
выстроенная  усилиями японских бюрократов, не могла не  пошатнуться. Процесс
же ее саморазрушения был запущен, как обычно, кризисом  на фондовом рынке. В
силу того, что "уровни цен на активы в конце

     [68] - См. Hartcher P. The Ministry. P. 69-70.
     [69]  -  См.  Cargill  T.F.,  Hutchison  M.M.,  Ito  T.  The
Political Economy  of Japanese Monetary Policy. Cambridge (Ma.)-L., 1997. P.
109.
     [70] - См. Woronoff J. The Japanese Economic Crisis. P. 198.
     [71] -  См.  Dent  Ch.M. The  European Economy:  The  Global
Context. L.-N.Y, 1997. P. 147.
     [72] -  См.  Woronoff  J. The  Japanese Economic Crisis.  P.
203-204.
     [73]  - См. Morton  C.  Beyond  World  Class. Houndmills-L.,
1998. P. 226.
     [74] - Подробнее см.: Taira К. Japan  Faces the Twenty-First
Century  // Halal  W.E.,  Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics.
Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y., 1999. P. 282-283.

     80-х годов  не  были подкреплены  какими-либо  обоснованными  расчетами
основополагающих соотношений"  [75], фондовый индекс, достигший в
1989  году  предельного  значения  в  38  915  пунктов,  резко  пошел  вниз,
оказавшись к  концу 1990 года на отметке около  20 000 пунктов.  Но  цены на
недвижимость по инерции продолжали расти вплоть до зимы 1990/91 годов. Темпы
роста ВНП, в 1990 году удерживавшиеся на уровне около 5 процентов, снизились
до 4 процентов в 1991  году, затем упали в  1992-м до 1 процента, а в 1993-м
--  почти  до нуля[76]. Вместе с  ними рухнули фондовый индекс, а
также, с некоторым запозданием, и цены на недвижимость и землю (график 8-2).
Потери  на   фондовом  рынке  и  на  рынке   недвижимости  оказались   столь
значительными,  что по целому  ряду  показателей японский  кризис  1990-1997
годов   оказался  даже   более   глубоким,   нежели   американская   Великая
депрессия[77].

     График 8-2

     [75]  - Cargiil  T.F., Hutchison M.M., Ito  T. The Political
Economy of Japanese Monetary Policy. P. 99.
     [76] - См.: The Economist. 1998. September 26. P. 24.
     [77] - Подробнее  см.: Thurow  L. Creating  Wealth. The  New
Rules  for  Individuals,  Companies,  and  Countries  in  a  Knowledge-Based
Economy. L., 1999. P. 60.

     Ответом  японского правительства  на  эти  драматические  события стало
очередное  усиление  государственного  вмешательства в  экономическую  жизнь
страны.  Казалось бы, основным направлением  подобного вмешательства  должна
была стать попытка несколько  исправить то критическое положение, в  которое
попали  крупные  корпорации,  банки,  а отчасти и население.  Известно,  что
только между 1990 и 1994 годами потери от падения  стоимости акций  японских
промышленных  компаний,   котировавшихся  на   токийской   бирже,  составили
беспрецедентную  цифру в 2,6 триллиона долл. (заметим,  что валютные резервы
Банка Японии не превышали в этот период  100 млрд. долл.); расчетные  потери
от обесценения земельных  участков  и недвижимости  превысили 5,6  триллиона
долл. [78] Однако и радикальное  снижение капитализации токийских
рынков сохранило цены  японских акций на необъяснимо высоком, с точки зрения
мировой  практики,  уровне. Даже  сегодня отношение суммарной  капитализации
компаний, котирующихся на бирже, к их  доходам "зашкаливает" за  100,  тогда
как среднемировой  показатель не поднимался  выше  25,  а  для США составлял
немногим более  20[79].  Таким образом,  несмотря  на  потрясения
первой половины 90-х годов,  японские ценные бумаги переоценены в три-четыре
раза[80] и имеют колоссальный резерв для дальнейшего обесценения.
     В  такой ситуации не только промышленные компании не могли более так же
свободно,  как прежде,  оперировать своими  финансовыми ресурсами;  возникли
серьезные проблемы у ряда  банков, выдавших кредиты  под залог недвижимости,
земли  и  ценных  бумаг;  даже рядовые граждане, которые  приобрели  жилье в
рассрочку  (а  каждый десятый  токиец перед  началом кризиса  был долларовым
миллионером  только  за счет стоимости  земли, на которой  стоял  его  дом),
вынуждены были платить  за  него из расчета прежней цены  и  либо стремились
сбыть недвижимость, либо тратили на выплаты по обязательствам фактически все
свои доходы[81]. В то же время правительство столкнулось и с иной
проблемой: резко  сократились бюджетные поступления,  поскольку  до  кризиса
компании  платили  налоги  в  том числе и  с сумм, получаемых  в  результате
перепродаж  акций или земли (например,  в  1988  году обычная  хозяйственная
деятельность   давала   менее    половины    общего    прироста    бюджетных
поступлений[82]).  Поэтому единственным средством  воздействия на
экономику стало наращивание государственного долга.

     [78] - См.: Hartcher P. The Ministry. P. 100.
     [79] - См.: The Economist. 1997. February 15. P. 107.
     [80] - См.: Murphy R. T. The Weight of the Yen. P. 239.
     [81] - См.: Maclntyre D. Spend, Japan,  Spend // Time. 1998.
April 20. P. 29.
     [82] - См.: Hartcher P. The Ministry. P. 68.

     Японские  государственные  заимствования имеют  весьма  продолжительную
историю.    В   начале   70-х   годов,   на   первом   этапе   массированной
индустриализации,  размеры  долга   не  превосходили  100  млрд.   иен,  что
составляло менее  10 процентов ВНП.  Но  уже через десять лет он вырос более
чем  в  десять  раз  и  достиг  почти  40  процентов валового  национального
продукта[83].   В   дальнейшем  процесс  наращивания   внешних  и
внутренних заимствований представляет собой картину, которую трудно понять с
позиций здравого смысла.
     С  одной  стороны,  в 1992  году, когда объем производства стагнировал,
долг,  оформленный   ценными  бумагами  правительства,  составлял  около  90
процентов  ВНП[84].  Эту  цифру следует  рассматривать  скорее  в
индикативном  аспекте,  так   как  она   не  отражает   реального   масштаба
государственных    обязательств    (в    том   же   1992   году,   например,
правительственные гарантии только  по долгам приватизированных  незадолго до
этого  железных дорог составляли  270  млрд.  долл.,  а сельскохозяйственные
дотации  были  еще  более весомыми). Подобное положение оказалось  возможным
только из-за  отсутствия реальной независимости Банка Японии от государства,
а крупнейших  коммерческих банков  -- от тех корпоративных структур, к  сети
которых они принадлежали[85]. Однако  даже прямые государственные
обязательства выросли к началу 1999 года  до 140 процентов ВНП, увеличившись
с  начала  токийского  биржевого  кризиса  1990   года  более  чем  вдвое  в
относительном   выражении[86].  Между  тем  суммарные  банковские
кредиты, выданные  промышленным компаниям, уже  в  1992 году составляли  262
процента ВНП[87] и с того времени  также отнюдь не уменьшились. С
другой стороны, банки  пришли  к  пониманию опасности выдачи новых  кредитов
промышленным и сервисным компаниям и стали переориентироваться на вложения в
государственные  ценные бумаги, доходность которых в  1990 году  превышала 8
процентов  годовых.  По  мере  роста  этих  вложений,  активно  поощрявшихся
правительством, процентные ставки быстро шли вниз.  Был  пройден рубеж  в  1
процент годовых, и в настоящее время этот показатель приблизился к
     нулевой   отметке.    Такая    ситуация    удешевляла   государственные
заимствования  и  помогала  правительству   поддерживать  на  плаву  крупные
корпорации, компенсируя их неэффективность.
     Более того, правительство  предприняло  целый  ряд мер, по всем канонам
совершенно недопустимых. Когда в ноябре 1992 года  фондовый индекс упал ниже
психологически  важной  отметки  в 16 000 пунктов, функционеры  Министерства
внешней  торговли  и  промышленности  "рекомендовали"  руководству   ведущих
страховых компаний разместить имевшиеся в их распоряжении деньги на фондовом
рынке, что подняло оборот торгов на 80 процентов, а индекс -- на 785 пунктов
в  течение  одной  торговой сессии; эта  категория  инвесторов  стала  затем
наиболее  активным  оператором  рынка,  увеличивая  свои  капиталовложения в
среднем   на   18   процентов   ежегодно    в   течение   последующих   трех
лет[88]. Активные меры правительства  по стимулированию экспорта,
сохранение на высоком уровне положительного сальдо торгового  баланса с США,
гигантские  непроизводительные  расходы,   направляемые   на  финансирование
общественных работ,  а  также  формирование  в стране крайне  низкого общего
уровня  процентных ставок, облегчавшего  кредитование  предприятий, казалось
бы,  принесли свои  результаты. Темпы  роста  ВНП  стали вновь  подниматься,
достигнув  в 1996  году 3,9  процента[89] (хотя  и  составили  за
период  1990-1995 годов в среднем всего  1,3 процента в год[90]),
повысились корпоративные  прибыли (хотя  более  60 процентов этого повышения
было  обусловлено   исключительно   удешевлением   кредитов[91]),
оживился  и  внутренний  рынок.  Такова  была  последняя  победа, одержанная
японским правительством над здравым смыслом.

     [83] - См.: Strange S. Mad Money. Manchester, 1998. Р. 148.
     [84] - См.: Ayres R. U. Turning Point. An End  to the Growth
Paradigm. L., 1998. P. 33.
     [85]   -   Согласно  проведенным   финансовыми   аналитиками
сопоставлениям,  "что  касается  "правовой независимости",  то  по  среднему
значению  показателей...  Банк Японии