вушки, удивляясь,
как могли двадцать лет жизни оставить на ней такой грустный
отпечаток.
   - Вы много читали? - спросил я. - Сейчас женщины имеют
эту возможность в большей степени, чем их матери.
Задумывались ли вы о будущем, о прохождении курса в колледже
или об ученой профессии?
   Она устало улыбнулась в ответ.
   - У меня нет цели, нет стремлений, - сказала она. - Мое
будущее темно, запутанно, хаотично. Моя жизнь похожа на
тропинку в этих болотах. Вы видели такие тропинки, мсье
Эппертон. Она ровные, прямые и четкие только в самом
начале, но потом поворачивают то влево, то вправо по скалам
и утесам, пока не исчезнут в трясине. В Брюсселе моя тропа
была прямой, а сейчас, боже мой, кто может мне сказать, куда
она ведет!
   - Не нужно быть пророком, чтобы ответить на этот вопрос,
мисс Камерон, - молвил я с отцовской нежностью (ведь я был
вдвое старше ее). - Если бы мне было позволено предсказать
ваше будущее, я сказал бы, что вам назначена участь всех
женщин: дать счастье какому-нибудь мужчине.
   - Я никогда не выйду замуж, - сказала она твердо, что
удивило и немного рассмешило меня.
   - Не выйдете замуж, но почему?
   Странное выражение промелькнуло по тонким чертам ее лица,
и она стала нервно рвать травинки около себя.
   - Я не могу рисковать, - сказала она дрожащим от волнения
голосом.
   - Не можете рисковать?
   - Нет, это не для меня. У меня другие дела. Та
тропинка, о которой я вам говорила, должна быть пройдена
мною в одиночестве.
   - Но ведь это ужасно, - сказал я. - Почему ваша участь,
мисс Камерой, должна быть не такой, как у моих сестер или у
тысячи других молодых девушек? Возможно, в вас говорит
недоверие к мужчинам или страх перед ними. Конечно,
замужество связано с некоторой долей риска, но оно приносит
счастье.
   - Риск пришелся бы на долю того мужчины, который женился
бы на мне! - воскликнула она. И вдруг в одно мгновение,
как будто поняв, что сказала слишком много, она вскочила на
ноги и закуталась в свою накидку. - Воздух становится
прохладным, мсье Эппертон, - сказала она и быстро исчезла,
оставив меня в размышлении над странными словами,
сорвавшимися с ее уст.
   Я боялся, что прибытие этой девушки может отвлечь меня от
моих занятий, но я никогда не предполагал, что все мои
мысли, мои увлечения могут измениться за такой короткий
промежуток времени. В этот вечер я допоздна бодрствовал в
своей маленькой комнатке, удивляясь собственному поведению.
Мисс Камерон молода, красива, влечет к себе и красотой, и
странной тайной, окружающей ее. Неужели она могла бы
отвлечь меня от занятий, которые заполняли мой ум? Неужели
могла бы изменить направление всей моей жизни, какое я сам
наметил для себя? Я не был юнцом, которого могли бы
поколебать или вывести из состояния равновесия черные глазки
и нежные улыбки женщин. Но, как-никак, прошло уже три дня,
а мой труд лежал без движения. Ясно, мне пора уходить
отсюда. Я сжал зубы и дал себе клятву, что не пройдет и
дня, как я порву эти нежданные узы и удалюсь в одинокое
пристанище, которое ожидало меня на болотах. На следующее
утро, как только я позавтракал, крестьянин подтащил к моей
двери ручную тележку, на которой нужно было перевезти в
новое жилище мои немногочисленные пожитки. Мисс Камерон не
выходила из комнаты, и, хотя я внутренне боролся с ее
чарами, я все же был очень огорчен, боясь, что она даст мне
уйти, не сказав ни слова на прощание. Ручная тележка с
грузом книг уже тронулась в путь, и я, пожав руку миссис
Адаме, готовился последовать за ней, когда слышал шелест
быстрых шагов по лестнице. И вот мисс Камерон уже была
рядом со Мной, задыхаясь от спешки.
   - Так вы уходите, на самом деле уходите?! - воскликнула
она.
   - Меня зовут мои научные занятия.
   - И вы направляетесь к Гастеровским болотам? - спросила
девушка.
   - Да, к тому домику, что я там построил.
   - И вы будете жить там совсем один?
   - Со мной будет сотня друзей - вон они там лежат в
тележке.
   - Ах, книги! - воскликнула она, сопровождая эти слова
прелестным, грациозным пожатием плеч. - Но вы выполните мою
просьбу?
   - Какую? - спросил я удивленно.
   - О, это такой пустяк. Вы не откажете мне, не правда ли?
   - Вам стоит только сказать...
   Она склонила ко мне свое прелестное личико, на котором
была написана самая напряженная серьезность.
   - Вы обещаете запирать на ночь вашу дверь на засов? -
сказала она и исчезла, прежде чем я успел сказать хотя бы
слово в ответ на ее удивительную просьбу.
   Мне даже не верилось, что я наконец-то водворился в свое
уединенное жилище, которое окружали многочисленные мрачные
гранитные утесы. Более безрадостной и скучной пустыни мне
не приходилось видеть, но в самой этой безрадостности
таилось какое-то обаяние. Что могло здесь, в этих
бесплодных волнообразных холмах или в голуб9м молчаливом
своде неба, отвлечь мои мысли от высоких дум, в которые я
был углублен? Я покинул людей, ушел от них - хорошо это или
плохо - по своей собственной тропинке. Я надеялся забыть
печаль, разочарования, волнения и все прочие мелкие
человеческие слабости. Жить для одной только науки - это
самое высокое стремление, которое возможно в жизни. Но в
первую же ночь, которую я провел на Гастеровских болотах,
произошел странный случай, который вновь вернул мои мысли к
покинутому мною миру.
   Вечер был мрачный и душный, на западе собирались большие
гряды синевато-багровых облаков. Ночь тянулась медленно, и
воздух в моей маленькой хижине был спертым, и гнетущим.
Казалось, какая-то тяжесть лежит у меня на груди. Издалека
донесся низкий стонущий раскат грома. Заснуть было
невозможно. Я оделся и, стоя у дверей хижины, глядел в
окружавший меня мрак, тускло подсвеченный лунным светом.
Журчание Гастеровского ручья и монотонное уханье далекой
совы были единственными звуками, достигавшими моего слуха.
Избрав узкую овечью тропку, проходившую возле реки, я прошел
по ней с сотню ярдов и только повернул, чтобы пойти обратно,
как вдруг нашедшая туча закрыла луну и стало совершенно
темно. Мрак стал настолько полным, что я не мог различить
ни тропинки под ногами, ни ручья, текущего правее меня, ни
скал с левой стороны. Я медленно шел, пытаясь на ощупь
найти путь в густом мраке, как вдруг раздался грохот грома,
ярко сверкнула молния, осветив все пространство болот.
Каждый кустик, каждая скала вырисовывались ясно и четко в
мертвенно-бледном свете. Это продолжалось одно только
мгновение, но я вдруг затрепетал от изумления и страха: на
моей тропинке в каких-нибудь двадцати метрах от меня стояла
женщина. Вспышка молнии озарила каждую черточку ее лица,
платья. Я увидел темные глаза, высокую грациозную фигуру.
Ошибки быть не могло. Это была она - Ева Камерон, девушка,
которую я, по мои предположениям, потерял навсегда.
Какое-то мгновение я стоял остолбенев. Неужели это
действительно была она или только плод моего воображения? Я
быстро побежал вперед в том направлении, где ее увидел.
Громко закричал. Однако ответа не было. Я кричал снова и
снова, однако все было бесполезно. Вторая вспышка молнии
осветила местность, и луна наконец прорвалась из-за туч. Но
хотя я поднялся на холм, с которого была видна вся равнина,
заросшая вереском, я не увидел ни признака этой странной
полуночной путешественницы. А затем я вернулся в свою
маленькую хижину, не уверенный, была ли это действительно
мисс Камерон.
   В течение трех дней, последовавших за этим полуночным
происшествием, я яростно работал с раннего утра и до поздней
ночи. Запирался в четырех стенах моего рабочего кабинета, и
все мои мысли были погружены в книги и рукописи. Мне
казалось, что наконец-то я достиг тихой пристани, оазиса в
научных работах, о котором я так долго мечтал. Но увы!
Моим надеждам и замыслам не было суждено осуществиться.
Вскоре со мною произошел ряд странных и неожиданных событий,
которые полностью нарушили монотонность моего существования.
Глава III. СЕРЫЙ ДОМИК В ЛОЩИНЕ
   Это случилось на четвертый или пятый день после моего
переселения на новое место. Я вдруг услышал шаги около
дверей, и тут же последовал резкий стук в дверь, как будто
от удара палкой. Взрыв адской машины вряд ли удивил бы меня
в большей степени. Я был уверен, что навсегда отстранил от
себя всякое вторжение посторонних, и вдруг такой
бесцеремонный стук, как будто у меня здесь трактир. В гневе
я отбросил книгу и отодвинул засов как раз в то мгновение,
когда пришелец поднял свою палку для того, чтобы повторить
свой стук. Это был высокий мускулистый человек с рыжеватой
бородкой, но далеко не изящный. Пока он стоял, ярко
освещенный солнцем, я разглядел его лицо. Большой мясистый
нос, решительные голубые глаза с густыми нависшими бровями,
широкий лоб, весь изборожденный глубокими морщинами, столь
не соответствующими его возрасту. Несмотря на выцветшую
фетровую шляпу и цветастый платок, наброшенный на
мускулистую загорелую шею, я с первого взгляда заметил, что
это был интеллигентный, культурный человек. Я ожидал
увидеть какого-нибудь пастуха или неотесанного бродягу, но
появление этого человека, естественно, привело меня в
некоторое замешательство.
   - Вы удивлены? - спросил он с улыбкой. - Неужели вы
полагаете, что вы единственный человек в мире, стремящийся к
уединению? Как видите, в этой дикой местности, кроме вас,
имеются еще и другие отшельники.
   - Вы хотите сказать, что живете здесь? - спросил я
довольно недружелюбно.
   - Вон там, наверху, - ответил он, указывая направление
головой. - И я подумал, раз мы с вами соседи, мистер
Эппертон, мне? следует заглянуть и узнать, не нужна ли вам
моя помощь.
   - Благодарю вас, - холодно сказал я, - держа руку на
засове двери. - Я человек со скромными требованиями, и вы
ничем не сможете помочь мне: Вы знаете мое имя, - добавил я
помолчав, - а я...
   Казалось, он был недоволен моим нелюбезным приемом.
   - Я узнал ваше имя от каменщиков, которые здесь работали,
- сказал он. - Что касается меня, то я Хирург с
Гастеровских болот. Здесь меня знают под этим прозвищем.
Оно ничуть не хуже любого имени.
   - У вас здесь, наверно, не такое уж большое поле
деятельности, - заметили.
   - Кроме вас, здесь нет ни души на целые мили во все
стороны.
   - Мне кажется, вы сами когда-то нуждались в помощи, -
заметил я, глядя на большое белое пятно на загорелой щеке
своего гостя, похожее на след от недавнего воздействия
какой-то сильной кислоты.
   - Это пустяки, - ответил он кратко, отворачиваясь,
однако, чтобы скрыть этот знак. - Ну я пойду: меня ждет
мой товарищ. Так если я смогу быть вам чем-нибудь полезен,
пожалуйста, сообщите мне. Нужно только пройти вдоль ручья
против течения около мили, и вы легко найдете меня.
Скажите, у вас есть засов на двери?
   - Да, - ответил я, несколько удивленный этим вопросом.
   - Тогда держите дверь на запоре, - сказал он. - Это
болото странное место. Никогда не знаешь, с кем
повстречаешься. Лучше остерегаться. Прощайте.
   Он приподнял шляпу, повернулся на каблуках и побрел вдоль
берега ручья.
   Я все еще стоял, держась за дверь и глядя вслед
нежданному посетителю, когда заметил еще одного обитателя
этой дикой местности. На некотором расстояний, около
тропинки, по которой пошел незнакомец, лежал большой серый
валун. Облокотись на него, стоял невысокий сморщенный
человек. Он выпрямился при приближении к нему незнакомца и
двинулся ему навстречу.
   Они поговорили одну-две минуты, высокий человек несколько
раз указывал головой в мою сторону, как будто передавал о
том, что произошло между нами. Затем они пошли вместе, пока
не скрылись, за выступом скалы. Потом я увидел, как они,
поднимались по следующему склону. Мой новый знакомый
обхватил рукой своего старшего приятеля то ли из дружеского
расположения, то ли желая помочь ему преодолеть крутой
подъем. Очертания плотной и сильной фигуры моего посетителя
и его тощего сгорбленного товарища были видны на фоне неба.
Обернувшись, они смотрели в мою сторону. Заметив это, я
захлопнул дверь, опасаясь, как бы они не вздумали вернуться.
Когда я спустя несколько минут выглянул из окна, их уже не
было.
   До самого вечера я тщетно старался вернуть себе
безразличное отношение ко всему окружающему. Чтобы я ни
думал, мои мысли возвращались к Хирургу и его сгорбленному
товарищу. Что он имел в виду, говоря о засове моей двери, и
как случилось, что его зловещее предупреждение совпало с
прощальными словами Евы Камерон?.. Я снова и снова
размышлял о том, какие причины побудили моих двух новых
соседей, столь различных по возрасту и облику, поселиться
вместе на этих диких, суровых болотах. Может быть, подобно
мне они были погружены в какие- нибудь захватывающие научные
исследования? А возможно, сообщничество в преступлении
заставило их избегать людных мест? Ведь должна была быть
какая- нибудь причина, и, очевидно, весьма основательная,
чтобы заставить образованного человека вести такой образ
жизни. Только сейчас я начал понимать, что толпы людей в
городе могут в несравненно меньшей степени быть помехой, чем
отдельные лица в глухой местности.
   Весь день я работал над египетскими папирусами, но ни
запутанные рассуждения древнего мемфисского философа, ни
мистический смысл, заключенный в страницах старинных книг,
не могли отвлечь мой ум от земных дел. К вечеру я с
отчаянием отбросил свою работу. Я был очень раздражен на
этого человека за его бесцеремонное вторжение. Стоя возле
ручья, который журчал за дверью моей хижины, я охлаждал на
воздухе разгоряченный лоб и снова обдумывал все с самого
начала. Конечно, загадочность появления двух моих соседей я
заставляет меня так настойчиво думать о лих.
   Если бы эта загадка была выяснена, они перестали бы
мешать моим занятиям. Почему бы мне не отправиться к их
жилищу и не посмотреть самому (так, чтобы они не подозревали
о моем присутствии), что это за люди? Я не сомневался, что
их образ жизни допускает самое простое и прозаическое
объяснение. Во всяком случае, ветер был прекрасный, а
прогулка освежила бы и тело и ум. Я закурил трубку и
отправился по болотам в том направлении, в котором скрылись
оба моих соседа. Солнце уже стояло низко, запад был
огненно-красный, вереск залит темно-розовым светом, вся ширь
неба разрисована самыми разнообразными оттенками, от бледно-
зеленого в зените до яркого темно-красного на горизонте.
Палитра, на которой создатель размешивал свои первоначальные
краски, должна была быть огромной. С обеих сторон
гигантские остроконечные вершины Ингльборо и Пеннингента
глядели вниз на сумрачное, унылое пространство,
расстилающееся между ними. По мере того как я шел вперед,
суровые болотистые места справа и слева образовывали резко
очерченную долину, в центре которой извивался ручей. По
обоим сторонам серые скалы отмечали границы древнего
ледника, морены от которого образовали почву около моего
жилища. Измельченные валуны, крутые откосы и фантастически
разбросанные скалы - все они несли на себе доказательства
огромной силы древнего ледника и показывали места, где его
холодные пальцы рвали и ломали крепкие известняки.
   Почти на полпути по этой дикой лощине стояла небольшая
группа искривленных и чахлых дубов. Позади них поднимался в
тихий вечерний воздух тонкий темный столб дыма. Значит,
здесь находится дом моих соседей. Вскоре я смог добраться
до прикрытия из линии скал и достигнуть места, с которого
можно было наблюдать за домам, оставаясь незамеченным. Это
была небольшая крытая шифером хижина, по размерам немногим
более трех валунов, которые ее окружали. Как и моя хижина,
она, видимо, предназначалась для пастухов, но тут не
понадобилось больших трудов со стороны новых хозяев для
приведения ее в порядок и увеличения размеров жилья. Два
небольших окошка, покосившаяся дверь и облезлый бочонок для
дождевой воды - это было все, по чему я мог составить себе
представление об обитателях этого домика. Но даже эти
предметы наводили на размышления, потому что когда я подошел
поближе, все еще скрываясь за скалами, то увидел, что окна
были заперты толстыми железными засовами, а старая дверь
обита закреплена железом. Эти странные меры
предосторожности наряду с диким окружением и уединенностью
придавали хижине какой-то жуткий вид. Засунув трубку в
карман, я прополз на четвереньках через папоротник, пока не
оказался в ста ярдах от дверей моих соседей. Дальше я не
мог двигаться, опасаясь, что меня заметят.
   Только я успел схорониться в своем убежище, как дверь
хижины распахнулась и человек, называвший себя Хирургом с
Гастеровских болот, вышел из дома. В руках у него была
лопата. Перед дверью расстилался небольшой обработанный
клочок земли, на котором росли картофель, горох и другие
овоща, и он принялся за прополку, напевая что-то. Хирург
был целиком погружен в свою работу, повернувшись спиной к
домику, как вдруг из приоткрытой двери появилось то самое
тощее создание, которое я видел утром. Теперь я заметил,
что это мужчина шестидесяти лет, весь в морщинах,
сгорбленный и слабый, с редкими седыми волосами и длинным
бледным лицом. Робкими шагами он добрался до Хирурга,
который не подозревал о его приближении, пока тот не подошел
к нему вплотную. Его шаги, а может быть, дыхание наконец
обнаружили его близость, потому что работавший резко
выпрямился и повернулся к старику. Они шагнули друг другу
навстречу, как бы желая поприветствовать один другого, и
вдруг - я даже теперь чувствую тот внезапный ужас, который
тогда охватил меня - высокий мужчина набросился на своего
товарища, сбил его с ног и, схватив на руки, быстро скрылся
с ним в хижине.
   Хотя за свою богатую приключениями жизнь я видел многое,
все же внезапность и жестокость, свидетелем которых я
оказался, заставили меня содрогнуться. Возраст маленького
человечка, его слабое телосложение, смиренное и униженное
поведение - все вызывало чувство негодования на поступок
Хирурга. Я был так возмущен, что хотел броситься к хижине,
хотя не имел при себе никакого оружия. Но вскоре звук
голосов изнутри показал, что жертва пришла в себя. Солнце
тем временем опустилось за горизонт, все стало серо, за
исключением красного отблеска на вершине Пеннингента.
   Пользуясь наступающим мраком, я подошел к самой хижине и
напряг слух, чтобы узнать, что происходит. Я слышал высокий
жалобный голос пожилого человека и низкий грубый монотонный
голос Хирурга, слышал странное металлическое звяканье и
лязг. Немного спустя Хирург вышел, запер за собою дверь и
зашагал взад и вперед, хватаясь за голову и размахивая
руками, как безумный. Затем он почти бегом пошел по долине
и вскоре потерялся из виду среди скал. Когда замер звук его
шагов, я вплотную подошел к хижине. Затворник все еще
бормотал что-то и время от времени стонал. Разобрав слова,
я помял, что он молится - пронзительно и многословно.
Молитвы он бормотал быстро и страстно, как это делает
человек, чувствуя неминуемую опасность. Я был охвачен
невыразимым трепетом, слушая этот поток жалобных слов
одинокого страдальца, слов, нарушавших ночную тишину и не
предназначенных для слуха постороннего. Я размышлял над
тем, следует ли мне вмешаться в это дело, как вдруг услышал
издалека звук шагов возвращающегося Хирурга. Я быстро
приник к оконному стеклу и взглянул внутрь. Комната была
освещена мертвенно-бледным светом, исходящим, как я узнал
впоследствии, от химического горна. При его ярком блеске я
увидел множество реторт и пробирок, которые сверкали на
столе и отбрасывали странные, причудливые тени. В дальнем
конце комнаты была деревянная решетка, похожая на клетку для
кур, и в ней, все еще погруженный в молитву, стоял на
коленях человек, голос которого я слышал. Его лицо,
озаренное светом горна, вырисовывалось из мрака, как лица на
картинах Рембрандта. Каждая морщинка была видна на коже,
похожей на пергамент. Я успел бросить только беглый взгляд,
затем, отпрянув от окна, побежал среди скал и вереска, не
замедляя шага, пока снова не оказался у себя дома. Я был
расстроен и потрясен в большей с