ленного.
     На  следующее  утро  здание  суда  было  набито  до  отказа.  В  зале
заволновались,  когда  появился  мистер  Хамфри.  Было  заметно,  что   он
находился в приподнятом настроении, это пробивалось даже через его обычную
броню  сдержанности.  Он  быстро  сказал  несколько  слов   представителям
обвинения - всего пару слов, вызвавших глубокое изумление на лице  мистера
Порлока Карра. Затем главный защитник, обращаясь к судье, объявил, что,  с
согласия обвинения, молодая леди,  которая  давала  показания  на  прошлом
заседании, сегодня не будет присутствовать на суде.
     Судья: Позволю заметить, дело принимает весьма не  благоприятный  для
защиты оборот.
     М-р Хамфри: Возможно, ваша честь, наш следующий  свидетель  несколько
прояснит положение дел.
     Судья: Что ж, вызовите следующего свидетеля.
     М-р Хамфри: Я приглашаю в зал доктора Алоиза Лана.
     Маститому адвокату за свою жизнь довелось произносить  немало  речей,
но, вероятно, никогда ему не удавалось  произвести  такой  сенсации  всего
одной фразой. И судьи, и зрители были просто  ошеломлены,  когда  человек,
чья судьба столь долго была предметом жаркого спора, предстал  перед  ними
собственной персоной для дачи свидетельских показаний. Те из зрителей, кто
хорошо знал доктора, сразу заметили, как он похудел и осунулся,  лицо  его
прорезали глубокие морщины. Но, несмотря на то, что выглядел  он  неважно,
многие утверждали, что впервые встречали такого  незаурядного  че  ловека.
Поклонившись судье,  он  попросил  разрешения  сделать  заявление.  Как  и
положено, его предупредили, что все, сказанное им, может быть использовано
против него. Он вновь поклонился и продолжал.
     - Мое желание,  -  начал  он,  -  не  скрывать  ничего  и  рассказать
совершенно искренне обо всем, что произошло 21 июня. Если бы я  знал,  что
пострадает невинный человек, и я доставлю столько хлопот тем,  кого  люблю
больше всего на свете, я пришел бы давным-  давно.  Но  были  причины,  по
которым известия об этих событиях не доходили до меня. Да, я хотел,  чтобы
несчастный человек мог бы навсегда исчезнуть из мира, где его  все  знали,
но я никак не предвидел,  что  мои  действия  повлияют  на  других  людей.
Позвольте мне, насколько это в моих силах, исправить  то  зло,  которое  я
совершил.
     Для человека, знакомого с историей Аргентинской республики, имя  Лана
хорошо известно. Мой отец родом из старинной испанской семьи, откуда вышли
многие видные государственные деятели. Он наверняка стал  бы  президентом,
если бы не погиб  во  время  мятежа  в  Сан  Хуане.  Передо  мной  и  моим
братом-близнецом  Эрнестом  открывалось  блестящее  будущее,  если  бы  не
финансовый крах, в результате которого  нам  пришлось  думать,  как  самим
зарабатывать на жизнь. Прошу прощения, сэр, если эти  детали  кажутся  вам
неуместными, но я вынужден сделать это вступление, чтобы вы смог ли  лучше
понять все остальное.
     Как я уже сказал, у  меня  был  брат-близнец  по  имени  Эрнест,  так
похожий на меня, что когда мы были вместе, люди не могли различить нас.  С
годами сходство становилось  меньше,  потому  что  лица  наши  приобретали
разные выражения, но, когда мы были спокойны,  различить  нас  оказывалось
очень сложно.
     Не пристало дурно говорить о мертвых, да  еще  о  собственном  брате.
Пусть об этом говорят те, кто лучше узнал его. Замечу только, что в юности
я испытывал перед ним ужас, и имел все основания питать к нему отвращение.
От его поступков страдала и моя репутация, так как многое приписывали мне;
виной тому - наше сходство. После одного особо постыдного дела весь  позор
пал на меня, и я вынужден был навсегда покинуть Аргентину и искать счастья
в Европе.
     Несмотря на тоску по родине, я был счастлив, что освободился  от  его
ненавистного присутствия. У меня хватало  денег,  и  я  занялся  изучением
медицины в Глазго,  а  затем  обосновался  в  Бишоп  Кроссинге  и  занялся
практикой. Я был уверен, что никогда не услышу о нем  в  этой  заброшенной
ланкаширской деревушке.
     В течение нескольких лет так и было, но он  все  же  сумел  разыскать
меня. Один ливерпулец, который посетил  Буэнос-Айрес,  навел  его  на  мой
след. Брат мой  уже  потерял  все  свое  состояние  и  теперь  рассчитывал
пополнить свои доходы за мой  счет.  Зная,  как  я  боюсь  его,  он  верно
рассчитывал, что я захочу любой ценой откупиться от него. И вот я  получил
письмо, в котором он сообщал, что скоро приедет. Для меня это  был  полный
крах,  крушение  всех  надежд  -  ведь  его  приезд  мог   вызвать   массу
неприятностей и даже навлечь позор на тех, кого  я  больше  всего  пытался
оградить, и защитить. Я принял  меры,  чтобы  любой  удар  мог  обрушиться
только на меня. Именно это, - здесь он повернулся в сторону обвиняемого, -
повторяю, именно это и было причиной  моего  поведения,  о  котором  стали
судить столь поспешно. Моим единственным стремлением было оградить дорогих
мне людей от возможного скандала и позора, ибо с приездом брата  для  меня
все началось бы сначала.
     Однажды ночью мой брат заявился сам.  Было  уже  поздно,  слуги  ушли
спать, а я сидел в своем кабинете,  как  вдруг  услышал  шорох  гравия  на
дорожке. Спустя минуту я увидел его: он пристально смотрел на  меня  через
окно. Его лицо, как и мое, было гладко выбрито, и сходство между нами было
так велико, что на мгновение я подумал: да это мое собственное отражение в
оконном стекле. Один глаз у него скрывала темная повязка,  но  черты  наши
были совершенно одинаковы. Он язвительно  усмехнулся  -  о,  я  помню  эту
усмешку еще с детства! Я сразу понял, что  передо  мной  тот  же  человек,
который заставил меня бросить родину и навлек позор на мое славное имя.  Я
открыл дверь и впустил его. Было, должно быть, около десяти часов вечера.
     Когда он подошел ближе к свету, я сразу  заметил,  что  ему  пришлось
несладко. Он шел пешком от Ливерпуля и выглядел больным  и  усталым.  Меня
совершенно потрясло выражение его лица. Медицинский опыт говорил мне,  что
он серьезно болен. Он сильно пил, и лицо было в кровоподтеках -  результат
драки с матросами. Он носил повязку, чтобы прикрыть подбитый глаз; войдя в
комнату, он  снял  ее.  На  нем  были  бушлат  и  фланелевая  рубашка,  из
разорванных башмаков торчали пальцы. Но бедность  сделала  его  еще  более
мстительным и жестоким по отношению ко  мне.  Его  ненависть  переросла  в
манию. Он считал, что здесь, в Англии, я катаюсь как сыр в масле,  купаюсь
в деньгах, в то время, как он подыхает с голоду в Южной Америке.  Не  могу
описать все угрозы  и  оскорбления,  которыми  он  осыпал  меня.  Кажется,
пьянство и лишения помрачили его рассудок.  Он  метался  по  комнате,  как
дикий зверь, требуя денег, извергая поток грязных ругательств.  Я  человек
вспыльчивый, но, слава Богу, могу сказать, что сохранил хладнокровие и  не
поднял на него руку. Но мое спокойствие только сильнее распаляло  его.  Он
бушевал, ругался, потрясал кулаками  у  моего  лица.  Внезапно  черты  его
исказились, по телу прошла судорога, он схватился за бок и с воплем рухнул
к моим ногам. Я поднял его, уложил на диван. Он не отвечал на мои вопросы,
а рука, которую я держал, была  холодной  и  влажной.  Больное  сердце  не
выдержало; соб ственная ярость погубила его.
     Долгое время я сидел как в  забытьи,  уставясь  на  мертвое  тело.  Я
пришел в себя от шума: в дверь колотила миссис  Вудз,  которую  поднял  на
ноги этот предсмертный крик. Я велел ей отправляться спать. Вскоре в дверь
приемной стал стучать какой-то пациент, но я не обратил внимания, кто  это
был - мужчина или женщина. Пока я сидел, в моем  мозгу  созрел  план.  Это
произошло почти автоматически - наверное, так и рождаются планы. И когда я
встал со стула, мои дальнейшие движения стали чисто  механическими,  мысль
здесь даже не участвовала. Мною руководил только инстинкт.
     С тех пор, как произошли изменения в обстоятельствах  моей  жизни,  о
которых я уже упоминал, Бишоп Кроссинг стала мне ненавистна. Мои жизненные
планы рухнули, я встретил поспешные суждения и дурное отношение  там,  где
рассчитывал найти поддержку. Правда, опасность скандала, которую я  ожидал
с приездом брата, теперь исчезла -  он  был  мертв.  Но  мысль  о  прошлом
вызвала у меня только страдание; я чувствовал, что прежняя  жизнь  никогда
не  вернется.  Пожалуй,  я  чрезмерно  чувствителен,  может   статься,   я
недостаточно  думаю  о  других,  но,  поверьте,  именно  такие  чувства  я
испытывал в те минуты. Любая возможность  бежать  из  Бишоп  Кроссинг,  не
видеть больше его обитателей, казалась мне  счастьем.  И  сейчас  появился
случай, о котором я не смел и мечтать: я мог навсегда порвать с прошлым.
     На диване в моей комнате лежал человек, который как  две  капли  воды
похож на меня - правда, черты его лица были крупнее и грубее, чем у  меня.
За исключением этого, нас невозможно было отличить. Никто не видел, как он
пришел, и ни один человек не хватится его.  Лицо  его,  как  и  мое,  было
гладко выбрито, волосы почти такой же длины, как и у меня. Если поменяться
одеждой, то завтра доктора Лана найдут  мертвым  в  его  кабинете,  и  это
положит конец всем его несчастьям. В моем  распоряжении  была  достаточная
сумма денег, я мог захватить их с собой и попытать счастья в другом месте.
В одежде брата я мог бы за ночь добраться до Ливерпуля, а в таком  большом
порту нетрудно уехать из Англии. Мои надежды были разбиты, и  я  предпочел
бы самое скромное  существо  вание  там,  где  меня  никто  не  знал,  той
благополучной жизни, которая была у меня в Бишоп Кроссинг.  Ведь  здесь  в
любую минуту я мог столкнуться с теми, кого  хотел  -  если  бы  это  было
возможно!   -   поскорее   забыть.   Итак,   я    решил    воспользоваться
обстоятельствами.
     Так я и сделал. Не буду углубляться в подробности,  ибо  воспоминания
об этом причиняют мне боль. Через час брат уже лежал одетый, до мельчайших
деталей, в мое  платье,  а  я,  крадучись,  вышел  через  дверь  приемной.
Стараясь выбирать исхоженные тропы, я зашагал, прямо через поля, в сторону
Ливерпуля. Под утро я достиг цели. Саквояж с деньгами да  один  портрет  -
вот все, что я взял с собой. В спешке я забыл про  повязку,  которой  брат
завязывал глаз. Остальные его пожитки я прихватил с собой.
     Даю слово, сэр, что никогда, ни на минуту, мне не приходило в голову,
что люди могут заподозрить убийство. Не думал я и о том, что кто-то  может
подвергаться  серьезной  опасности  из-за  моего  поступка.  Напротив,   я
рассчитывал освободить других  от  своего  присутствия  -  это  было  моим
главным стремлением. В тот день из Ливерпуля в Корунпу отплывал  парусник.
Я купил билет  на  этот  рейс,  думая,  что  путешествие  даст  мне  время
собраться с мыслями и обдумать планы на будущее. Но до отхода корабля  мое
решение поко лебалось.
     Я подумал, что в мире есть человек, которому я ни за что на свете  не
должен причинить вреда. В глубине души она будет оплакивать меня,  как  бы
грубы и бестактны ни были ее родные. Ведь она  поняла  и  оценила  мотивы,
которыми я руководствовался, и если остальные члены семьи осудили меня, то
она, по крайней мере, меня не забудет. Поэтому я  послал  ей  письмо,  где
просил хранить все в тайне. Я пытался избавить ее от лишнего горя. И  если
под давлением обстоятельств она нарушила клятву, то я понимаю и прощаю ее.
     Только вчера ночью я вернулся в Англию. Все это  время  я  ничего  не
слышал ни о той сенсации, которую вызвала моя так называемая смерть, ни об
обвинении, которое предъявили  мистеру  Артуру  Мортону.  Только  вчера  в
вечерней газете я прочел отчет о заседании и поспешил приехать с  утренним
экспрессом, чтобы поскорее установить истину.
     Таково было  заявление,  сделанное  доктором  Алоизом  Лана,  которое
положило конец  судебному  разбирательству.  Дополнительное  расследование
подтвердило, что его брат  Эрнест  Лана  действительно  приплыл  из  Южной
Америки. Судовой врач засвидетельствовал,  что  во  время  путешествия  он
жаловался на плохое сердце, и симптомы  совпадали  с  признаками  болезни,
вызвавшей его смерть.
     Что касается доктора Алоиза Лана, то он вернулся  в  ту  деревню,  из
которой столь драматически  исчез.  Между  ним  и  молодым  сквайром  было
достигнуто полное примирение, последний признал,  что  совершенно  неверно
понял причины, которыми руководствовался доктор Лана, разрывая помолвку. О
том, что вскоре последовало и другое примирение, можно судить из  заметки,
помещенной на видном месте в "Морнинг пост".
     "19 сентября состоится венчание, которое совершит преподобный  Стефан
Джонсон, в приходской церкви Бишоп Кроссинг. Венчаются Алоиз Ксавьер Лана,
сын дона Альфреда Лана,  бывшего  министра  иностранных  дел  Аргентинской
республики, и Френсис Мортон, дочь  покойного  Джеймса  Мортона,  мирового
судьи, из Лей Холла, Бишоп Кроссинг, графство Ланкашир".
     Copyright c 2002 Электронная библиотека Алексея Снежинского



   Артур Конан Дойл
   Бразильский кот


--------------------------------------------------------------------------
     Оригинал здесь - http://www.sbnet.ru:8081/books/eng/Doyle/index_ot.ru.html
--------------------------------------------------------------------------

     Вообразите мое положение:  молодой  человек  с  утонченными  вкусами,
большими надеждами и  аристократическими  знакомствами,  но  без  гроша  в
кармане и без стоящей профессии. Дело в том, что  мой  отец,  который  был
человеком добродушным и  жизнерадостным,  настолько  уверовал  в  щедрость
своего  богатого  старшего  брата-холостяка  лорда  Саутертона,  что   моя
будущность не вызывала у него никаких опасений. Он полагал что,  если  для
меня не сыщется вакансии  в  огромном  саутертоновском  поместье,  то,  по
крайней мере, найдется  какой-нибудь  дипломатический  пост  из  тех,  что
являются прерогативой  высшего  сословия.  Он  умер  слишком  рано,  чтобы
осознать всю ошибочность  своих  расчетов.  Ни  дядя,  ни  государственные
власти не проявили ни малейшего интереса ко мне и моей карьере.  Время  от
времени мне присылали связку фазанов или корзину с зайцами - больше ничего
не  напоминало  мне  о  том,  что  я  наследник  Отвелл-хауса,  одного  из
богатейших поместий страны. Итак, я был холост, вел светский образ жизни и
снимал квартиру в Гроувнор-мэншенс;  занятия  мои  сводились  к  голубиной
охоте да игре в поло в Херлингеме. Чем  дальше,  тем  труднее  становилось
добиваться от кредиторов отсрочки платежей и брать деньги в  долг  в  счет
будущего наследства. Крах приближался неумолимо, и с каждым днем  я  видел
это все яснее.
     Остро чувствовать нищету  заставляло  меня  еще  и  то,  что,  помимо
богача, лорда Саутертона, все прочие мои  родственники  тоже  были  вполне
состоятельными людьми. Ближайшим из них был Эверард Кинг, племянник отца и
мой двоюродный брат, который после долгих лет жизни в Бразилии, насыщенных
всевозможными приключениями, вернулся  на  родину  пожинать  плоды  своего
богатства. Никто не знал, как ему удалось  сколотить  состояние,  но  ясно
было, что оно весьма солидно,  ибо  он  купил  поместье  Грейн-лэндс  близ
города  Клиптон-он-зе-Марш  в  графстве  Саффолк.  В  первый  год   своего
пребывания в Англии он замечал меня не более, чем мой скупой  дядюшка;  но
однажды летним утром, к моему огромному облегчению и радости, я получил от
него письмо с предложением в тот  же  день  отправиться  в  Грейн-лэндс  и
погостить там некоторое время. Мне предстояло  немалое  время  провести  в
суде по делам о финансовой несостоятельности,  и  я  подумал,  что  письмо
послано мне  самим  провидением.  Если  бы  мне  удалось  сойтись  с  этим
незнакомым родственником, я бы мог еще выкарабкаться. Ради репутации семьи
он не допустит, чтобы я пошел ко дну. Я приказал слуге упаковать чемодан и
вечером того же дня отправился в Клиптон-он-зе-Марш.
     После пересадки в Ипсвиче  маленький  местный  поезд  довез  меня  до
заброшенного  полустанка,  где  среди  поросших  травой   холмов   петляла
неторопливо текущая речка; по высоким илистым берегам можно было судить  о
работе морских приливов.
     Меня  никто  не  встречал  (потом  выяснилось,  что  моя   телеграмма
опоздала), и я нанял экипаж у местной гостиницы. Бравый возница всю дорогу
расхваливал моего родича, и по его словам  выходило,  что  мистер  Эверард
Кинг успел снискать в этих местах  всеобщее  уважение.  Он  и  возился  со
школьниками, и разрешил всем желающим прогуливаться по своим угодьям, и не
жалел денег на благотворительные цели - короче, его  щедрость  была  столь
необъятна, что возница мог  объяснить  ее  только  желанием  стать  членом
парламента.
     От хвалебных речей возницы мое внимание вдруг отвлекла очень красивая
птица, сидевшая на телеграфном столбе у дороги. Сначала я подумал, что это
сойка, но она была больше, а оперение - светлее. Возница тоже  обратил  на
нее внимание и сказал, что она как раз принадлежит человеку, к которому мы
едем. Выяснилось, что разведение всякой  экзотической  живности  было  его
страстью, и он привез из Бразилии немало птиц и зверей,  которые,  как  он
рассчитывал, должны были прижиться в  Англии.  Когда  мы  миновали  ворота
Грей-лэндс-парка,  я  смог  воочию  убедиться  в  истинности   сказанного.
Маленькие пятнистые олени, забавная дикая  свинка  (кажется,  она  зовется
пекари), иволга с  роскошным  оперением,  броненосец,  странный  косолапый
зверек, похожий на очень толстого барсука - вот неполный перечень существ,
которых я увидел, пока мы ехали по извилистой дорожке.
     На пороге дома  собственной  персоной  стоял  мой  доселе  незнакомый
двоюродный брат мистер Эверард Кинг: он давно нас увидел и догадался,  кто
к нему едет. Он буквально источал дружелюбие и уют, на вид  ему  было  лет
сорок пять, он был коренаст, и его круглое добродушное  лицо,  смуглое  от
тропического солнца, покрывали бесчисленные морщинки. В  белом  полотняном
костюме и заломленной назад большой панаме, с сигарой в зубах он  выглядел
настоящим плантатором. Такую фигуру  легко  представить  себе  на  веранде
какого-нибудь бунгало, и она совершенно не подходила к большому  каменному
дому в чисто английском стиле  с  массивными  флигелями  и  палладианскими
колоннами перед входом.
     - Душенька! - воскликнул он,  оглянувшись.  -  Душенька,  вот  и  наш
гость!  Добро  пожаловать,  добро  пожаловать  в  Грей-лэндс!  Я  счастлив
познакомиться с вами, дорогой Маршалл, и я бесконечно польщен тем, что  вы
решили почтить этот тихий деревенский уголок своим присутствием.
     Услышав столь сердечные слова, я мгновенно почувствовал  себя  с  ним
накоротке. Но, при всем радушии хозяина, я ясно ощутил холодность  и  даже
враждебность его жены - высокой женщины с изможденным лицом, которая вышла
из дома на его зов.  Она  была,  по-видимому,  бразильянка,  и,  хотя  она
прекрасно  говорила  по-английски,  я  приписал  странности  ее  поведения
незнанию наших обычаев. С самого начала она не скрывала, что мое посещение
не слишком ее радует. Ее речи, как правило, не выходили за рамки приличий,
но выразительные черные глаза  недвусмысленно  говорили  о  желании  моего
скорейшего отъезда в Лондон.
     Однако долги слишком угнетали меня, и я слишком дорожил знакомством с
богатым родственником,  чтобы  недоброжелательность  его  жены  могла  мне
помешать, так что я оставил ее вызов без внимания  и  постарался  ответить
взаимностью на безграничное расположение  ко  мне  хозяина.  Он  не  жалел
усилий, стараясь сделать  мое  пребывание  в  его  доме  как  можно  более
приятным. Моя комната была восхитительна. Он умолял меня  сообщать  ему  о
всех моих нуждах. Меня так и подмывало сказать, что  спасти  меня  в  моей
нужде может только его подпись на незаполненном чеке, но я чувствовал, что
на теперешней стадии нашего знакомства это было  бы  преждевременно.