е укроется. Ну,  да  ладно,  была  не  была,  заглянем
внутрь, авось обойдется.
     Он повернул лампу, и свет ее упал на темный брезент.  Потом  нагнулся
и, взявшись за веревку, привязанную  к  краю,  обнажил  небольшой  участок
поверхности.
     Нам открылся вид необычайный  и  пугающий.  Поверхность  представляла
собой какую-то  сероватую  субстанцию,  лоснящуюся  и  блестящую,  которая
вздымалась и  опускалась  так,  словно  внутри  билось  сердце.  Это  были
неотчетливые, хотя и ритмичные колебания,  они  скорее  походили  на  чуть
заметное волнение, легкую рябь, едва пробегавшую по поверхности. Да и сама
поверхность не была однородной; внутри, просвечивая сквозь тонкую  пленку,
виднелись мутные беловатые пятна; напоминая собой вакуоли,  они  постоянно
меняли форму и размер. Мы стояли, ошеломленные этим невиданным зрелищем.
     - Очень похоже на зверя, с которого заживо содрали  шкуру,  -  сказал
Мелоун благоговейным шепотом. - Старик недалек  от  истины  с  этим  своим
несчастным ежом.
     - Боже мой! -  воскликнул  я.  -И  я  должен  вонзить  гарпун  в  это
чудовище!
     - Да, тебе выпала такая честь, сын мой,  -  покровительственно  изрек
Мелоун, - и, к сожалению, вынужден констатировать, что, если не  возникнет
непредвиденных обстоятельств, мне придется быть  в  этот  момент  рядом  с
тобой.
     - А мне нет, - решительно заявил главный инженер. - Ни за  что!  Если
же старик станет настаивать, я просто откажусь от должности. Бог  мой,  да
вы только посмотрите!
     Серая масса неожиданно вздыбилась, надвигаясь на нас, словно  морская
волна на стену  волнореза.  Затем  волна  спала,  и  возобновилась  слабая
пульсация. Барфорт отпустил веревку, и брезент лег на прежнее место.
     - Такое впечатление, будто оно знает о нашем  присутствии,  -  сказал
он. - Иначе зачем  бы  ему  так  наступать  на  нас?  По-моему,  это  свет
оказывает на него такое воздействие.
     - Какова же теперь моя задача? - спросил я.
     Мистер Барфорт указал на брусья, укрепленные на дне шахты как раз под
площадкой для лифта. Расстояние между ними составляло около девяти дюймов.
     - Это идея нашего старика, -  сказал  Барфорт.  -  Можно  было  бы  и
получше закрепить их, но  спорить  с  ним  -  все  равно  что  противиться
бешеному буйволу. Легче и безопаснее просто выполнять его  приказания.  Он
считает, что вам следует установить здесь шестидюймовый бур, закрепив  его
на брусьях.
     - Думаю, это не составит труда. Сегодня же и приступлю.
     Можно себе представить, насколько необычной была для меня эта работа,
а ведь мне доводилось бурить скважины на всех шести континентах. Профессор
Челленджер настаивал, чтобы управление буром производилось на  расстоянии,
и я находил, что это вполне разумно, поэтому мне предстояло подключить мою
установку к электромотору, что, впрочем, было нетрудно, так как шахта была
буквально напичкана проводами.
     С крайней осторожностью мы с Питерсом спустили вниз все наши трубы  и
сложили их на каменистой платформе. Потом приподняли клеть нижнего  лифта,
чтобы освободить  достаточно  места  для  работы.  Мы  все  же  собирались
использовать  ударно-канатный  метод,  поскольку  нельзя  было   полностью
рассчитывать на силу тяжести. Для этого под площадкой лифта мы  установили
блок, через который с одной стороны был перекинут стофунтовый  груз,  а  с
другой  -  наши  трубы  с  V-образным  наконечником.  В  завершение  трос,
державший груз, закрепили так, чтобы им можно  было  легко  управлять  при
помощи электромотора. Это была в высшей степени тонкая и сложная работа, и
выполнялась она в условиях более чем тропической жары; к тому  же  нас  не
оставляло сознание, что одно неосторожное движение или  случайное  падение
инструмента на дно может  привести  к  немыслимой  катастрофе.  Да  и  вся
окружающая обстановка внушала нам  благоговейный  трепет.  Вновь  и  вновь
наблюдал я дрожь, проходящую по стенам, и даже  ощущал  слабую  пульсацию,
стоило мне дотронуться до  них.  Понятно,  что  мы  с  Питерсом  не  очень
огорчились, когда в последний раз подали  сигнал  к  подъему.  Наверху  мы
сообщили мистеру Барфорту, что профессор  Челленджер  может  приступать  к
эксперименту, как только пожелает.
     Нам не пришлось долго ждать. Спустя три дня  по  завершении  работ  я
получил приглашение.
     Это был обычный пригласительный билет, из тех, какие используются для
семейных торжеств; текст на нем гласил:

          Профессор ДЖ. Э. ЧЕЛЛЕНДЖЕР, ЧКО, ДМ, ДН и проч,  и  проч.1
     (бывший президент Зоологического института,  удостоенный  такого
     количества почетных званий и степеней, что все они не уместились
     бы на  этом  билете),  приглашает  мистера  ДЖОУНСА  (без  дамы)
     прибыть в 11.30  утра,  во  вторник  21  июня,  в  ХЕНГИСТ-ДАУН,
     СУССЕКС, чтобы стать свидетелем небывалого торжества разума  над
     материей. Специальный поезд  отправится  с  вокзала  Виктория  в
     10.05. Проезд за счет  пассажиров.  По  завершении  эксперимента
     состоится обед (или не состоится,  смотря  по  обстоятельствам).
     Станция  назначения   -   Сторрингтон.   Просьба   ответить   на
     приглашение  (далее  вновь  следовало  имя  печатными  буквами).
     14-бис, Энмор-Гарденс, Кенсингтон.

     Оказалось, что Мелоун получил аналогичное послание, и я застал его  в
тот момент, когда он весело гоготал над ним.
     - Просто нахальство - посылать это нам, - заявил он. - Мы  там  будем
при всех условиях, как сказал палач убийце. Ну, доложу я  вам,  в  Лондоне
только  и  разговоров,  что  об  этом  деле.  Старик  наверху  блаженства:
наконец-то к его косматой голове привлечено всеобщее внимание.
     И вот наступил великий  день.  Сам-то  я  отправился  на  место  днем
раньше, чтобы проверить,  все  ли  в  порядке.  Бур  пребывал  в  заданном
положении,  груз  был  надежно   закреплен,   электрическое   оборудование
исправно, и я был доволен: с моей стороны сделано все,  чтобы  эксперимент
прошел без сучка и  задоринки.  Пульт  управления  установили  примерно  в
пятистах  ярдах  от  устья  шахты,  чтобы  свести  до  минимума  опасность
непредвиденных последствий. Так что, когда я в то роковое утро прекрасного
летнего дня поднялся на поверхность, душа моя была спокойна, и я взобрался
на холм, чтобы окинуть взором площадку, которой предстояло  стать  главным
местом действия.
     Казалось, весь мир устремился в Хенгист-Даун. Насколько хватало глаз,
дороги были  запружены  народом.  По  проселкам  тряслись  и  подпрыгивали
автомобили, иные уже  высаживали  своих  пассажиров  у  наших  ворот.  Для
большинства прибывших здесь и был конечный пункт следования.  У  входа  их
встречал целый отряд привратников, на которых не действовали  ни  уговоры,
ни взятки, так что  за  ограду  мог  попасть  лишь  счастливый  обладатель
приглашения. Менее удачливые присоединялись к огромной  толпе,  постепенно
образовавшей на склоне и гребне  холма  плотный  слой  зрителей.  Все  это
напоминало Эпсом-Даунс в день дерби.
     Наш  лагерь  был  разбит  на   несколько   участков   со   специально
подготовленными местами, предназначенными для  привилегированной  публики.
Один участок был отведен для пэров, другой - для палаты  общин,  третий  -
для  руководителей  научных  обществ  и  светил   науки,   среди   которых
находились, в  частности,  Лепелье  из  Сорбонны  и  доктор  Дризингер  из
Берлинской   академии.   Немного    поодаль    располагалось    специально
оборудованное укрытие, обложенное  мешками  с  песком  и  крытое  рифленым
железом, - для членов королевской семьи.
     В  четверть  двенадцатого  вереница  экипажей  доставила  со  станции
приглашенных гостей, и я спустился в лагерь, чтобы помочь в их размещении.
Профессор Челленджер стоял возле особого  ограждения  и  был  неотразим  в
своем  сюртуке,  белом  жилете  и  блестящем  цилиндре;  лицо  его  носило
приторно-сладкое   выражение   благодушия,   смешанного   с    необычайным
самодовольством. Типичная жертва мании величия, - как писал о нем один  из
его недоброжелателей. Он провожал, а иногда просто  подталкивал  гостей  к
приготовленным для  них  местам,  а  затем,  собрав  вокруг  себя  горстку
избранных, взобрался на вершину небольшого холмика и оглядел всех с  видом
председателя, ожидающего приветственных аплодисментов.  Поскольку  таковых
не последовало, он сразу приступил к делу, и его голос загремел,  достигая
самых отдаленных уголков нашего лагеря.
     - Господа, - прогрохотал он, - слава Богу,  нет  нужды  обращаться  к
дамам. Если я и не пригласил их быть с нами в этот  день,  то  уж,  уверяю
вас, вовсе не из желания набить себе цену таинственностью, поскольку, смею
вас заверить - эти слова, сказанные с притворной  скромностью,  прозвучали
довольно тяжеловесно,  -  у  меня  с  прекрасным  полом  (причем  взаимно)
отношения всегда  были  открытые  и,  конечно  же,  вполне  доверительные.
Истинная причина состоит в том, что наш эксперимент таит в себе некоторую,
крайне незначительную, долю опасности, впрочем,  недостаточную  для  того,
чтобы оправдать беспокойство, которое я замечаю на многих  лицах.  Надеюсь
порадовать представителей прессы тем, что я отвел им  особые  места  -  на
отвалах у входа в шахту, - места, позволяющие им  стать  непосредственными
свидетелями происходящего.  Они  проявили  к  моим  делам  такой  интерес,
который порой было трудно отличить от беспардонного вмешательства,  но  уж
на этот раз они не смогут упрекнуть меня в том, что я без внимания отнесся
к их проблемам. Если эксперимент не  удастся  и  ничего  не  произойдет  -
нельзя исключать и такой возможности, - я, по крайней мере, сделал для них
все, что мог. Если же, напротив, что-то произойдет, они окажутся  в  самом
выгодном положении и смогут в полной мере насладиться увиденным,  а  затем
все подробно описать, конечно, если в конце концов  окажутся  в  состоянии
это сделать.
     Надеюсь,  вы   поймете,   как   трудно   человеку   науки   объяснить
невежественной, прошу прощения, толпе те  разнообразные  причины,  которые
приводят его к  определенным  выводам  или  поступкам.  Я  слышу  какие-то
выкрики с места. Попросил бы джентльмена в роговых  очках  не  размахивать
зонтиком! (Голос:  Определение,  данное  вами  гостям,  в  высшей  степени
оскорбительно!) Возможно, джентльмена  возмутили  мои  слова  относительно
толпы.  Но не будем спорить о словах. Так вот, в тот  момент,  когда  меня
перебили  этой  неуместной  репликой,  я  собирался  сообщить,  что   все,
относящееся к эксперименту, весьма полно и вполне доступно изложено в моем
сборнике, скоро выходящем из печати, куда вошли статьи о Земле и который я
без ложной скромности определил бы как одну из книг, открывающих новую эру
в истории человечества. (Общий шум и возгласы: Давайте по существу!  Зачем
мы здесь собрались?  Это  что  -  розыгрыш?.)  Я  как  раз  собирался  все
объяснить, но если шум будет продолжаться, мне  придется  принять  меры  к
наведению порядка. Суть дела в том, что я пробил шахту сквозь земную  кору
и сейчас собираюсь сильнейшим  образом  воздействовать  на  чувствительные
центры Земли. Эту тонкую операцию мне помогут осуществить мои подчиненные:
мистер Пэрлисс Джоунс, так называемый специалист по артезианскому бурению,
и мистер Эдуард Мелоун, в данном  случае  мой  полномочный  представитель.
Обнаженная чувствительная субстанция подвергнется внешнему воздействию,  а
как уж она станет реагировать на это, покажет эксперимент. Будьте любезны,
займите свои места, а эти два джентльмена  спустятся  в  шахту  и  сделают
последние приготовления. Тогда я нажму кнопку на этом столе и  эксперимент
состоится.
     Обычно после подобных обращений Челленджера публика чувствовала  себя
так же, как сейчас Земля - словно ей проткнули кожу и обнажили нервы. Наше
собрание не было исключением, и, конечно же, все рассаживались по местам с
ропотом неодобрения и даже возмущения. Челленджер остался  один  на  своем
возвышении; его черная грива и борода тряслись от волнения. Однако  ни  я,
ни Мелоун не могли в полной  мере  насладиться  этим  зрелищем,  поскольку
спешили исполнить свою невиданную доселе миссию. Двадцать минут спустя  мы
были уже на дне шахты и убирали брезент с обнаженной поверхности.
     Нам  открылось  удивительное  зрелище.  Благодаря  какой-то  странной
космической  телепатии  наша  старушка  планета  словно  поняла,  что   по
отношению к ней готовится  неслыханная  дерзость.  Обнаженная  поверхность
походила на кипящий  котел.  На  ней  вздувались  огромные  серые  пузыри,
которые тут же лопались с громким треском.  Наполненные  воздухом  вакуоли
делились  и  сливались  вновь   с   повышенной   активностью.   Поперечное
волнообразное движение стало отчетливее. В соустьях извилистых  канальцев,
проходящих под поверхностью, казалось, пульсирует какая-то  темно-багровая
жидкость. Во всем чувствовалось  биение  жизни.  Тяжелый  запах  затруднял
дыхание.
     Я зачарованно  наблюдал  это  зрелище,  как  вдруг  Мелоун,  стоявший
неподалеку от меня, сдавленно вскрикнул:
     - Боже мой, Джоунс! Ты только взгляни туда!
     Одного  взгляда  было  достаточно,  чтобы  оценить  обстановку,  и  в
следующее мгновение я уже прыгнул в клеть подъемника.
     - Скорее! - закричал я. - Возможно, дело идет о жизни и смерти!
     То, что мы увидели, было поистине пугающим. Вся нижняя  часть  шахты,
казалось, тоже участвовала в том неистовом движении, которое  мы  заметили
на дне: стены вздымались и пульсировали  в  такт  обнаженной  поверхности.
Наконец это движение достигло отверстий, в которых  были  закреплены  наши
брусья, и стало ясно, что брусья вот-вот рухнут. Если же  это  произойдет,
заостренный  конец  моего  бура  войдет  в  тело   Земли,   не   дожидаясь
электрического сигнала. Но прежде нам с Мелоуном  надо  выбраться  наружу.
Находиться на глубине восьми миль под землей, где  в  любой  момент  может
произойти небывалый катаклизм, - это была жуткая  перспектива.  Мы  бешено
понеслись вверх.
     Забудем ли мы хоть когда-нибудь этот кошмарный подъем? Лифты  мчались
с визгом и скрежетом, и все равно минуты казались  часами.  Добравшись  до
очередной  пересадочной  площадки,  мы  выскакивали,  садились   в   новый
подъемник, нажимали кнопку .пуск. и летели дальше. Через решетчатую  крышу
клетей далеко вверху виднелось маленькое пятнышко света - выход из  шахты.
Пятнышко росло, пока  не  превратилось  в  большой  круг,  и  тогда  мы  с
облегчением увидели кирпичную кладку устья. Мы поднимались все выше и выше
и наконец в безумном ликовании выпрыгнули из нашей  тюрьмы,  вновь  ощутив
под ногами мягкий зеленый покров. Но  нужно  было  бежать.  Не  успели  мы
сделать и тридцати шагов, как где-то  на  огромной  глубине  мой  железный
дротик вонзился в нервный центр  старушки  Земли  -  и  великое  мгновение
наступило.
     Что же произошло? Ни  я,  ни  Мелоун  не  успели  ничего  сообразить,
поскольку небывалой силы вихрь сбил нас с ног и мы  покатились  по  траве,
словно камни для кэрлинга по ледяному  полю.  Тогда  же  до  нашего  слуха
донесся самый страшный вопль, какой  нам  когда-либо  доводилось  слышать.
Найдется ли среди сотен очевидцев  хоть  один,  кто  сможет  описать  этот
вопль? Это был рев, в котором боль, гнев, угроза  и  оскорбленное  величие
Природы слились в ужасающий пронзительный звук. Он длился целую  минуту  и
был подобен слившимся  воедино  голосам  тысячи  сирен;  парализовав  всех
присутствующих  своей  неистовой  мощью,  он  пронесся  по  всему   южному
побережью, достиг берегов соседней Франции, перелетев через Ла-Манш,  и  в
конце концов растаял в спокойном летнем  воздухе.  Ни  один  звук  за  всю
историю человечества не мог бы сравниться с этим криком раненой Земли.
     Потрясенные и оглушенные  всем  случившимся,  мы  с  Мелоуном  успели
почувствовать удар  и  услышать  звук,  но  об  остальных  событиях  этого
удивительного дня мы узнали лишь из рассказов очевидцев.
     Первым делом на поверхность  вылетели  клети  подъемников.  Остальные
механизмы, размещенные в нишах, остались  на  месте,  но  уж  твердый  пол
клетей принял на себя всю силу подземного удара. Подобно тому,  как  ядра,
заряженные в пушку, вылетают поочередно, одно за другим, все  четырнадцать
клетей чередой взмыли в воздух и, описав величественные параболы, попадали
вниз, причем одна из них рухнула куда-то в море возле Уортингской дамбы, а
другая - в поле неподалеку от Чичестера. Очевидцы уверяли, что  не  видели
ничего более удивительного, чем четырнадцать клетей, безмятежно парящих  в
небесной сини.
     Затем настала очередь гейзера. В небо на две тысячи футов взметнулась
невероятных  размеров  струя  какой-то  безобразной  густой  жидкости,  по
консистенции напоминающей деготь. Патрульный  аэроплан,  облетавший  место
действия, был сметен, как артиллерийским обстрелом, и совершил вынужденную
посадку, зарывшись в зловонную жижу. Возможно, эта немыслимая субстанция с
едким  тошнотворным  запахом  была  кровью   планеты.   Однако   профессор
Дризингер, которого поддерживает вся Берлинская школа, полагает,  что  это
защитная жидкость, подобная той, которую выбрасывает скунс, и  служит  она
для того, чтобы оберегать матушку Землю от посяганий всяких там назойливых
Челленджеров. Если это так, то  главный  виновник,  восседавший  на  своем
троне на холмике, остался безнаказанным, в то время  как  многострадальные
представители прессы, оказавшиеся на самой линии огня,  до  нитки  вымокли
под  струей  вонючего  фонтана  и  потом  в  течение  длительного  времени
стыдились показываться в приличном обществе. Зловонный дождь  был  отнесен
ветром к югу и обрушился как раз на толпу горемык, столь долго и терпеливо
ожидавших грандиозных событий на  вершине  холма.  Несчастных  случаев  не
было. Не было и разрушений, однако многие дома приобрели весьма устойчивый
запах, и некоторые из них до сих пор хранят память об этом  знаменательном
событии.
     В конце концов жерло потухло и закрылось. Так уж  заведено  природой,
что  рана  затягивается  постепенно,  изнутри;  вот  и  Земля  с  чудесной
скоростью восстанавливает любую прореху в  своем  вечно  живом  организме.
Долго слышался пронзительный треск - звук, родившийся  в  самых  недрах  и
постепенно поднимавшийся к поверхности, - это сходились стены шахты,  пока
наконец с  оглушительным  грохотом  не  захлопнулось  выложенное  кирпичом
устье; тогда словно небольшое землетрясение всколыхнуло  вал,  ограждавший
вход в шахту, и на месте дыры образовалась пирамида из каких-то обломков и
железяк. Эксперимент профессора Челленджера был не просто  закончен  -  он
был навсегда погребен и укрыт от постороннего глаза. Если бы  не  памятная
плита, водруженная недавно  Королевским  обществом,  вряд  ли  бы  кто  из
потомков узнал, где именно состоялось это удивительное представление.
     И наконец  наступил  финал-апофеоз.  На  некоторое  время  воцарилась
тишина: люди пытались собраться  с  мыслями  и  понять,  что  же  все-таки
произошло. И вдруг они осознали, что на их  глазах  свершилось  величайшее
открытие, только тогда оценив гениальность замысла и простоту  исполнения.
В этот миг  все  в  едином  порыве  повернулись  к  Челленджеру.  Отовсюду
полетели к нему крики восторга, а он взирал вниз со своего  возвышения  на
море поднятых кверху лиц и приветственные  взмахи  платков.  И  сейчас  он
стоит у меня перед глазами - даже отчетливее, чем тогда. Вот  он  поднялся
со стула - глаза полузакрыты, на губах самодовольная  улыбка,  левая  рука
уперта в бок, правая засунута за  борт  сюртука.  Эта  сцена  останется  в
веках: я слышал, как защелкали  фотокамеры,  словно  кузнечики  в  зеленой
траве. Вот освещенный лучами июньского солнца он сдержанно  поклонился  на
все четыре стороны,  -  Челленджер-суперученый,  Челленджер-первопроходец,
Челленджер  -  единственный  представитель  ро